Уилтширское чудовище

      Дыра глубокого оврага, который казался адским котлом, простиралась глубоко вниз. Утробные хрипы заглохли от сброшенной вниз бомбы Финнигана, погрузив густой, практически непролазный лес Девоншира в звенящую тишину. Все кончено. Это был последний очаг. Из груди вырвался вздох облегчения, сопровождаемый хриплым стоном.              — Идем отсюда, Грейнджер, — я махнул рукой за спину, зовя к себе свою сегодняшнюю напарницу, которая отказалась уйти после того, как привела меня к этому дьявольскому месту.              Ответа не последовало.              — Эй, Грейнджер, — поворачиваюсь в ту сторону, где видел ее в последний раз, и горло схватывает спазм, мешающий крикнуть.              Ткань рубашки на плече намокла черным пятном, растекающимся по груди и спине. Сама Гермиона тяжело дышит, завороженно глядя на свою алую от собственной крови грудь. Сидит на земле, вытянув вперед ноги.              Инструкция, Драко. Все ликвидаторы действуют только согласно инструкциям. Поттер убьет меня за то, что недосмотрел, возможно, отправит на пару-тройку суток в карцер, а потом я напишу об этом отчет. Напишу, что Гермиона Джин Грейнджер нарушила протокол, объяснив свои действия равным званием со мной, ввязалась в битву. Была подвергнута нападению, за чем последовало мое незамедлительное выполнение инструкции.              — Малфой, я… — хрипит она, перемещая напуганный взгляд с ладони прямо в мои глаза.              Черт, не могу. Она человек. Пока еще она — не зверь, но моя рука сжимает в готовности ружье, висящее на плече. Она смотрит на меня с мольбой:              — Помоги мне, Малфой.              Я могу помочь ей только одним — убить прямо сейчас.              Мерлин, клянусь, когда я в школе представлял, как наношу ей десяток ножевых, я представлял не это. Я же не хотел этого на самом деле? Нет. Определенно не хотел.              Грейнджер падает на землю и тянет ко мне свою окровавленную руку:              — Малфой, пожалуйста, сделай что-нибудь. У тебя есть бадьян?              Мне хочется смеяться. Если бы в таких случаях помогал бадьян, ликвидаторов бы не существовало. А работа штаба авроров крутилась бы только вокруг преступных элементов, коими являлись волшебники, убиваемые обычным непростительным.              — Тебе не поможет бадьян, — все, что я могу сейчас, быть с ней, пока она все еще не чудовище.              Я сажусь радом с ней, кладу ее голову на свои колени. Заебись, я убаюкиваю трясущуюся от слез мисс «я знаю все». Только не знаешь, как помочь самой себе.              — Все будет хорошо, правда, Драко?              Глаза Грейнджер наливаются красным, а мое сердце обливается кровью от того, что школьная зазнайка, наверное, впервые в жизни назвала меня по имени. Где-то в глубине души вьется червь, танцуя, вопящий:              «Она человек! Смотри, она — человек!»              А мозг обливает его ведрами ледяной воды, приговаривая о важности ликвидаторских инструкций.              Даже, когда она станет чудовищем, ты же будешь знать, что она была человеком, верно? Вот, она лежит на твоих коленях, цепляется за кожаный плащ, суетливо перебирая грубую материю тонкими пальцами. Помнишь, как она смеялась в коридорах Хогвартса? А тот случай у Слизнорта, когда она говорила про амортенцию, и все поняли, что речь о Уизли? Как она горделиво, когда все начали смеяться, подошла к парню и поцеловала его на глазах у всех?              А как она подняла тебя ногами вверх, когда узнала, что ты ходил в Запретную секцию, книга вылетела из-за пазухи, а Поттер, скаля зубы, смотрел на тебя и говорил о том, что нечего было и ждать от сына Пожирателя.              Помнишь, как она засмущалась, увидев, как ты трахаешь Паркинсон? Вся ее спесь куда-то делась, когда ты шутливо подмигнул, предложив присоединиться.              Она — человек. Со скверным характером, конечно, но тем больше доказывающая свою живость и «настоящесть».              — У меня инструкции, Грейнджер, — тихо сказал ей я, видя, как глазница начала чернеть.              Она превращается в чудовище, но все еще плачет, цепляется за разум. Она борется, не хочет.              — Драко, пожалуйста, — проскрипела она сквозь зубы.              И это очередное «Драко» еще больше смешало все в моей голове. Убить — помочь — убить — помочь. Но как я мог ей помочь? Всем известно, что яд инфернала превращает тебя в животное безвозвратно. Магический мир пытался найти противоядие, но тщетно. Процесс необратим. Был человек — стало чудовище.              — Драко… — хрипит девушка, а хватка ее пальцев слабеет.              Мне нужно отойти на безопасное расстояние. Вот-вот ее единственный инстинкт будет хотеть лишить меня жизни, разорвать на куски в единственном желании — сожрать. Ногти на руках чернеют и превращаются в крючковатые когти, кожа становится кипенно-белой, будто густо покрытой известковой коркой — сухой, нет, ледяно-мраморной. В дырах глазниц нет ни намека на яблоки — чернота. Дыхание превращается в сиплый утробный хрип. Рана на плече перестает кровоточить. Конечно, у этих тварей густая склизкая кровь, затягивающая случайные ранки за несколько секунд.              Мой инстинкт говорит мне отскочить. Я отбрасываю от себя тело, которое сжимается в позе эмбриона. Все еще борется, все еще хватается за себя, но глаза уже смотрят на меня хищно, с заметным аппетитом, а губы расползаются в оскале, обнажающем острые полутора-сантиметровые клыки.              Выставляю ружье перед собой, натягиваю на себя предохранитель, целясь ей в грудь. Как только набросится, я выстрелю. Пока она еще человек, значит…              — Бля-я-ять, дожили, — я шепчу себе под нос и закатываю глаза, не веря, что мне эта мысль пришла на трезвую голову.              Я перекидываю ружье на место, вернув в нормальное положение предохранитель. В два шага преодолеваю расстояние между нами и аппарирую обоих в Мэнор. Оказавшись в холле, я хватаю ее за шиворот, пока еще внутренняя борьба не завершилась, и она слабее меня, и рывком отбрасываю в сторону лестницы, ведущей вниз.       Уже начинает брыкаться, значит, процесс почти завершен. Пытаюсь оглушить, но лишь раззадориваю ее, заставив рычать в мою сторону и царапать когтями воздух. У меня есть меньше полминуты. Открываю решетку и бросаю туда чудовище, захлопывая ее тюрьму. Это конец. В подвале моего дома теперь будет жить брукса, которая полностью пришла в себя и теперь неистово орет, как сирена, трепыхается, пытаясь вырвать гоблинскую решетку, но та не поддается.              Силы меня покидают. А еще накрывает чувство пиздеца, который я натворил. Я оседаю по каменной стене и смотрю на бьющееся в заточении чудовище, наставив на него ружье. Белоснежное лицо, пусть все еще принадлежит Грейнджер, совсем с ней не ассоциируется. Я молча наблюдаю за тем, как тварь мечется и сдирает с себя одежду, ставшими чуть длиннее нормального руками пытается достать до меня, вытягивая коготь указательного пальца. Смотрит на меня, как на обед, облизывая покрывшиеся слюной клыки.              Начинаю смеяться, разговаривая сам с собой:              — И как ты до такого докатился…