***
К счастью, Михаил успел уехать от дома, из которого вышел уже Рома. Если бы отец увидел его, то задал бы много вопросов о том, куда же держал путь его сын. А Рома направлялся к Максиму на работу… Все эти дни Борисов не находил себе места. Он корил себя за то, что натворил… Слова, которые Рома сказал возлюбленному, крутились в голове снова и снова и не отпускали… Сердце скулило от тоски по Максиму, а стыд терзал душу, выворачивая её наизнанку. Рома несколько раз писал парню, пытался попросить прощения, но в ответ Максим лишь говорил краткое: «нет», и всё. Даже никакого чёрного списка, долгого игнорирования… Лишь твёрдый отказ и молчание. Как Рома посмел назвать любимого нищим и неудачником — он сам не понимал. В этот момент будто другой «он» говорил все эти обидные слова в сторону Максима, будто не он разговаривал этим поганым ртом, из которого вылилось то дерьмо, которое он посмел бросить в него. Рома упрекал себя за это. Он ненавидел себя за это… И срочно хотел что-то исправить, пока та «личность», что позволяла себе такое поведение, не овладела им полностью без мягкого, но твердого контроля Максима. Поэтому в бежевом пальто, похожем на отцовское — правда, от Boss — с такой же, как у отца, сигаретой в зубах, которая, как ему тоже казалось, поможет унять тревогу, Рома с трепетом ждал такси и скорого разговора с Максимом, волнуясь с каждой секундой сильнее. Что он скажет возлюбленному? Что тот ему ответит? Сможет ли простить наконец?! — все эти вопросы порождали свирепый ураган в голове Ромы. И вот, блондин уже взволнованно сидел в такси, волнение всё больше нарастало в груди, тревога так и не осталась с сигаретой в урне, а только ещё больше возросла. Хоть бы простил, черт возьми… Хоть бы простил… Был бы Максим девушкой, Рома точно подарил бы цветы! А так, в мужском кожаном портфеле лежала лишь большая коробка конфет Ferrero Rocher и печенье Milka с шоколадными кусочками. Конечно, Рома ещё думал, может, подарить Максиму какой-нибудь новый аксессуар, но… банально не успел ни в один день купить, да и отец теперь мог уследить за покупкой, ведь он стал обращать внимание на траты Ромы… Наконец, машина подъехала к складу, где работал Максим. Рома продумал, как пробраться на склад, ведь если бы он написал Максиму просто выйти, то тот мог бы слиться или вообще не ответить. Поэтому блондин решил включить всю свою харизму, ну, или, если быть точнее, попытаться подключить свои «связи»… Сердце бешено стучало, когда Рома подошёл ко входу в складское помещение. Нажав на кнопку на врезном звонке рядом с дверью, он сказал: — Я забрать товар. Блондин не думал, что это прокатит, но… его пропустили. Облегченно вздохнув, парень прошёл в дверь… Однако только стоило ему сделать один шаг, как вдруг охранник, сидящий за стеклянным окном, позвал Рому, нахмурившись: — Эй, стой! Какой товар собрался забрать? Вспомнив все рассказы Максима о том, чем он занимается на работе, и вообще вспомнив своего горячего парня, блондин тут же выпалил: — Гвозди! — Сегодня не поступало такого заказа, — прищурился охранник. — Как же? А вам разве мой отец не звонил? Странно, может, вы что-то не записали… — нахмурился уже и Рома, уверенно всё произнеся. Отец научил его: если уж и врать, то уверенно. И главное, поверить в свою ложь. А пока Рома обдумывал весь день, как попадёт на склад, он сто раз убедил себя в том, что ему нужны чертовы гвозди. Особенно один самый большой гвоздь Максима… — Ты думаешь, я знаю, кто твой отец?! — повысил тон охранник. — Михаил Борисов. Знаком такой? — Да что ты несёшь! — усмехнулся охранник. — Борисов — брюнет, а ты отнюдь на него не похож! Разве что носом! Рома тяжело вздохнул, достал паспорт и показал его охраннику. — Если даже паспорту не верите, можете проверить в выпуске, вроде 183-ем, журнала «Men's Health». Российское издание и выпуск этого года. Туда мой отец давал интервью, рассказывал о том, как он питается для поддержания формы, и меня там тоже опросили. Охранник всё ещё недоверчиво глядел на Рому. — Хм, я проверю… А что ж он тебя послал, а не своих грузчиков? — Все на больничном, а ему было лень кого-то нанимать, — пожал плечами Рома. — Ладно… — вздохнул охранник. — У нас щас тоже только один сидит — поверю. Болеют что-то все, — он уже нажал на кнопку открытия дверей. — Обязательно проверь наличие всех компонентов, малой, и не забудь оформить документацию с нашим грузчиком. — Не беспокойтесь, отец предупредил, — Рома еле-еле сдержал усмешку от наставлений и пошёл внутрь склада. Весь склад пропах каким-то железом и был заставлен стеллажами, заполненными какими-то коробками. А посередине склада сидел на одной из них Максим, уткнувшись в телефон и играя в игру от безделья. Однако, когда брюнет почувствовал взгляд перед собой, его глаза поднялись, и каково же было его изумление! Взор округлился, став размером по пять копеек, он тут же откинул телефон и встал с места, не веря своим глазам. — Что ты здесь делаешь?! — ошалевши, воскликнул Максим, нахмурившись и чувствуя, как злость и удивление смешались в один флакон. Рома же еле заметно ухмыльнулся, разглядывая внешний вид Максима: он был одет в тёмно-синий рабочий комбинезон с кепкой такого же цвета на голове. — Классный прикид, — не смог сдержать ухмылку Рома. — Как в настоящем немецком гей-порно… — Че ты несёшь, придурок?! — ещё больше очумел Максим. — Тут камеры! — он указал рукой на потолок. — Ты думаешь, они и звук пишут? — усмехнулся Рома. — Не парься… — Ещё раз спрашиваю, — сердито перебил его Максим, — что ты здесь, черт побери, делаешь?! Вспомнив о причине, Рома перестал ухмыляться, и уже виноватый взгляд окрасил его лицо. — Максим, я знаю, что я ужасно с тобой поступил… — Рома стыдливо опустил взгляд. — Я хочу попросить у тебя прощения… Я уже не знаю, как, где его просить, ведь по переписке ты лишь мне отвечаешь «нет», после школы говоришь, что торопишься, в самой школе куда-то пропадаешь… А я всего лишь хочу сказать, что я правда не знаю, что на меня тогда нашло, и мне дико стыдно перед тобой… Прости меня, я не хотел такого тебе говорить… Максим засунул руки в карманы комбинезона и заговорил серьёзным, но жёстким тоном: — Дело не в том, что ты мне сказал, я и без тебя знаю, что я нищий неудачник. Дело в том, что ты вообще это сказал мне. Не думал, что тебя на самом деле это ебет и тебе от этого как-то, видимо… противно что ли. — Мне ни в коем случае не противно! — обескураженно заявил Рома, изумлённо взглянув на него. — Мне плевать, сколько у тебя денег! И я не считаю тебя неудачником! Да я сам буду неудачником, если проебу тебя!.. Максим удивлённо на него посмотрел и прочитал искренность в глазах растерянного Ромы. От последнего предложения брюнет снова ощутил в сердце ту теплоту, которой так не хватало несколько дней… Неожиданно в помещение зашёл охранник, грозно взглянул на Максима и пригрозил, жестикулируя указательным пальцем: — Харэ ругаться с клиентом! Да, доставка внеплановая, но будь добр, собери всё, как нужно! Ты хоть знаешь, чей это сын?! Максим недоумевающе взглянул на охранника: — Да, уже знаю, понял свой косяк. Сейчас я всё сделаю… — Смотри мне! — охранник пригрозил кулаком и удалился из склада. Максим снова непоколебимо взглянул на блондина, хоть сердце немного и оттаяло, и сказал: — Так что ты ещё хотел сказать? — Прости ещё раз, пожалуйста, — снова повторил Рома. — Я кое-что для тебя приготовил… — он достал из портфеля конфеты и печенье и вручил их Максиму. Тот озадаченно взглянул на них. — Я помню, что тебе тогда понравились эти конфеты у меня дома… Ещё ты сказал, что орешек очень сочетается с шоколадным муссом… Или как там… — Вроде бы это был ореховый крем, я уже не помню… — слабо улыбнулся Максим, задумавшись. — Ну, неважно, я не помню состав… — снова виновато опустил взгляд Рома. — Главное, что я помню всё о тебе… И никогда не забуду… И то, что я натворил, я тоже не забуду и буду помнить, как поступать с тобой нельзя… Прости ещё раз… Что я могу ещё сделать для тебя, чтобы ты меня простил?.. — Да ничего не над… — хотел махнуть рукой Максим, и тут в его голове созрел план. Взгляд потемнел, и дьявольская ухмылка появилась на лице. — Хотя знаешь… Зря ты спросил… — Почему? — насторожился Рома. — Кажется, мы смотрели с тобой одно и то же немецкое порно… — усмехнулся Максим. Поняв намёк, Рома ухмыльнулся. — Но как же камеры? — выгнул бровь блондин. — Если охранник посмотрит, то тебя уволят… — Не бойся: есть тут одно местечко, где их обзор нас не достанет… — промурлыкал Максим, положив конфеты и печенье на одну из складских коробок, где лежал его телефон, и взял блондина за руку, поведя в секретное место…***
Тем временем в кабинете математики проходило собрание родителей у 9 «В». Классный руководитель — Левин Леонид Аркадьевич — ждал, когда соберётся весь народ, стараясь тем самым оттянуть начало встречи. Как же он не хотел проводить это чертово собрание! Говорить и так уже известную информацию, обсуждать нерадивых учеников и выслушивать то, что он и так знает про них… Скучно. Неинтересно. Пресно. Поэтому до появления 9 «В» в жизни Левин никогда не брал классное руководство. Слишком много ненужной ответственности: обзванивать родителей, зачем-то сообщать о том, что их сын или дочь прогуливает, об их оценках; оповещать всех о собрании, о каком-то очередном дурацком мероприятии; таскать детей на неинтересные для них самих (да и для учителя тоже) экскурсии, выставки; выслушивать всякие проблемы родителей и детей и пытаться их решить… Зачем это всё? Почему детей нельзя сразу приучать хоть к какой-то самостоятельности? Или хотя бы не считать, что оценки — это показатель ума и не ругать за цифру в дневнике… Ведь если бы родители не злились на это, то, может, Левину и не пришлось бы их постоянно оповещать! Спустя 10 минут после ожидания, уже казалось, что больше никто не придёт. Родителей было мало, и он не знал их по именам, однако некоторых Левин узнавал, даже просто глядя на лицо. И не потому, что был знаком с ними изначально, а потому, что дети некоторых родителей были похожи. Например, учитель узнал маму Полины, Веры, Ильи, Оли, Тома. Однако отца Ани он не смог распознать, так же, как и мам Вани, Саши и Коли, которые сидели рядышком. Но по выбору места на третьем ряду на последних партах он догадывался, что это были они. «Сообщили все-таки своим родителям…» — усмехнулся про себя Левин. Поняв, что никто уже больше не придёт, Левин встал перед учительским столом, опершись на него руками, и начал разговор с родителями: — Что ж, полагаю, больше никто не соизволит явиться. Предлагаю сделать перекличку и начать, — он взял лист и хотел перечислить фамилии присутствующих, однако встряла мама Оли с предложением: — Может, мы просто запишемся все, пока Вы будете говорить? Как раз таки Вы узнаете и наши номера, мы их впишем. А то почему-то о родительском собрании мы узнаем через детей, а не от классного руководителя… «Такая же выскочка, как и её дочь», — скривил губы Левин. — А я очень удивилась этому! — с восхищением произнесла мама Коли. — Я до этого даже и не знала, что в школе проводятся родительские собрания! Все родители непонятливо на неё обернулись. «Такая же непонятливая, как и её сын», — еле-еле сдержав ухмылку, подумал Левин. — По всей видимости, — начал Левин, — Ваш сын давал не тот номер предыдущим классным руководителям. — А почему вообще у нашего класса классное руководство меняется каждый год? — недоумевала мама Ильи. — Неужели наши дети настолько неуправляемые? — Да нет, они в принципе-то адекватные, — махнул рукой Левин, сам не понимая, зачем прикрывал детей. — Просто их постоянно отдавали новым молодым учителям, которые не могли удержать в узде таких шумных. — Расскажите, как они вообще себя ведут, — взволнованно попросила мама Полины. — И дайте уже листок! — потребовала мама Оли. — Нужно создать вообще чат в Viber'e, чтобы вы нам сообщали всю информацию про наших детей! Казалось, что родители начали сами вести собрание вместо Леонида… Пока не пришёл он… Тот, кого никто не ждал… В класс ворвался чуть ли не с ноги отец Паши — Сергей Зуев. А вместе с ним был злой участковый района — Магат. Левин, когда их увидел, знатно ошалел, однако не смог сдержать улыбку. Ведь после первых слов, с которыми вошёл Зуев, можно было ожидать, что вечер все-таки окрасится яркими красками и будет весёлым… — Опа, какие люди! Вечер в хату, Лёнь! — звеня четками и идя на свободное место, где как раз таки обычно сидел его сын, поздоровался с широкой улыбкой Зуев. — Зуев, веди себя прилич… — начал Магат, идя к свободной парте, куда садился Зуев, однако остановился, услышав, что ему ответил учитель: — Вечер в хату, Сергей, — с еле сдерживаемым смешком ответил Левин. — Но все-таки не Лёня, а Леонид Аркадьевич. Некоторые родители ахнули от ответа Левина и от поведения пришедшего родителя. — Пардон, Леонид Аркадьевич! — Зуев приложил руку к сердцу. — Будем, значит, сёдня по-офишэлу ботать! — Извините, а это кто вообще? — с презрением высказалась мама Оли. — И почему его Вы, Леонид Аркадьевич, знаете, а нас — нет? — И почему вообще с ним полицейский? — испуганно спросила мама Полины. — Его из тюрьмы перенаправили на родительское собрание? У него настолько неуправляемый ребёнок? — А может, с нами просто начал учиться сын или дочь полицейского? — задумалась мама Коли. — Да я просто блатной, че вы! — преувеличил Зуев. — Какой ты ещё блатной?! — хмурился Магат. — Во-первых, я бы не отдал учиться свою дочь в класс, где есть сын Зуева, а во-вторых… — Прошу извинить, Маг, но как бы тут охеренный классный руководитель! — Сергей указал на Левина. — Грех не отдать сюда дочь! Левин был приятно удивлён его высказыванию, а Магат лишь укоризненно взглянул на Сергея и продолжил: — А во-вторых, я участковый вашего района, и я здесь, потому что я контролирую эту неблагополучную семью и был обязан довести Сергея и Валентину до школы для блага их детей. — Это самая неожиданная встреча с участковым! — усмехнулся отец Ани. Мама Веры порядком устала слушать этот сюр и, закатив глаза, решила прервать этот балаган: — Может, мы уже начнём обсуждать более важные вещи? – Да! — согласилась мама Оли. — Почему вообще Вы, Леонид Аркадьевич, это не останавливаете?! — Ну, всем же было интересно, — пожал плечами Левин. — Да и мне, честно признаться, тоже. — Эу, слышь! — присвистнув, нахмурился Сергей, обратившись к маме Нурминской. — Ты на этого классного мужика не гони! И ты, красотка кабаре, — он обратился к маме Веры, — тоже! — Слушай, — мама Веры злобно к нему повернулась, — я сейчас сама сделаю тебя той ещё красоткой кабаре, если не перестанешь себя так вести! Разукрасить тебя?! — Хера ты дерзкая, — ухмыльнулся Зуев — мама Веры зацепила его. — Зуев! — Магат уже готов был взорваться, схватившись за голову. — Ты можешь хоть на пару секунд заткнуться?! — Чей это вообще отец-то все-таки?! Сын у него такой же?! — недоумевала мамы Оли. — Может, из-за него наших детей ругают? — предположила мама Ильи. — Это отец Паш… Павла Галльярда, — пояснил Левин, скрестив руки. — А-а-а… — прогудели многие родители. Мама Полины испугалась… Все-таки бывший дочери был не просто гопником, а ещё и сыном уголовника!.. — А че, мой сын такой популярный, раз все знают о нём? — обрадовался Зуев. — В отличие от Вас, — к нему снова обратилась мама Веры, — мы знаем всех одноклассников наших детей. — Так, ладно… — вздохнул Левин, решив все-таки прекратить наблюдать за интересным представлением, развернувшемся на его глазах. — Наверное, стоит уже начать говорить о том, ради чего мы тут собрались. — Да, давайте уже, будьте добры! — скривила губы мама Оли, которой порядком надоели эти разговоры. Левин проигнорировал токсичное высказывание и принялся рассказывать о жизнедеятельности учеников и всей школы, о важности воспитания, про предстоящий семейный вечер и про опасность терроризма — всю ту ерунду, что руководство школы заставило рассказывать. Сергей же в это время устал зевать и чуть ли не умер от скуки, теребя в руках четки, тем самым пытаясь хоть как-то себя развлечь. Магат сам чуть ли не спал и посередине монолога учителя вышел под предлогом проверить Валентину. А Зуев же решил воспользоваться моментом и повернулся к отцу Ани с вопросом, произнесённым шепотом: — Слышь, в картишки не хочешь порезаться? Антон усмехнулся: — Да не, ты че, запалят. — Да бля, скучно — хоть вешайся! — скривил губы Сергей. — Ты ваще тут хоть кого-то знаешь? — Видел сто раз, но сам не знаю, кто чья мать. Только вот, Надежду знаю, — Антон указал на маму Вани. — И то, потому что я её отца знал. Да и вроде как наши дети общаются. — Здрасьте, Надя! — кивнул ей Сергей. Она боязливо кивнула ему в ответ и снова перевела взгляд на учителя. Зуев снова посмотрел вперёд, сидя в полоборота, заметил дедушку Артёма и спросил, указав на него: — Слышь, а это че за Дед Мороз? Антон усмехнулся: — В душе не ебу. — Надеюсь, подарочки хотя бы приготовил, — усмехнулся и Зуев. — А вот эта вот, — он снова указал на маму Веры, — горяча! — Познакомься, че! — с насмешкой предложил отец Ани. — Ну а че бы и нет! Зуев воспринял это, как вызов, и потыкал в спину Лидию. Та с нахмуренными бровями и испепеляющим взглядом обернулась к мужчине и тихо спросила: — Что Вам надо?! — Слышь, красотка, может, номерок оставишь? — с ухмылкой спросил Сергей. Она показала ему безымянный палец, как обычно показывают средний, указывая тем самым на свое замужество. — Ну слушай… — продолжал Зуев. — Муж — не стена, подвинется! Если бы мужчина только знал, какое впечатление у будущей тёщи сына оставляет не только о себе, но и о Паше… — Зуев! — снова присел рядом тихо вошедший и сразу ошалевший Магат. — У тебя вообще-то тоже жена есть! — Ну и че? А мне познакомиться с другими родителями нельзя?! — возмутился Зуев. — Как будто ты за этим меня позвал… — закатила глаза Лидия. — Так, уважаемые родители! — громогласно оторвал их от разговора Левин. — Я, конечно, сам не очень-то в восторге от того, что мне приходится объяснять вам вещи, которые вы и так наверняка знаете, но будьте добры, отнеситесь с уважением. Разговоры оставьте за дверью. — Ну че вы душните, а… — скривил лицо Зуев и подставил лицо на кулак руки, пытаясь снова вслушаться в монолог классного руководителя. Левин проигнорировал высказывания отца Паши и сам попытался побыстрее закончить сообщать информацию, которую ему самому не было так интересно рассказывать, как темы по математике… Да и отвечать на глупые вопросы тоже было максимально тоскливо для Леонида. Время тянулось очень медленно… Скоро, не могши уже терпеть, Зуев спросил: — Леонид Аркадьевич, ну вы же вроде клёвый чувак, может, отпустите пораньше? Левин усмехнулся, вспомнив сразу его сына, и сказал: — Ладно, что уж, мне самому уже поднадоело. Если ни у кого нет больше вопросов, то можете идти. Если у вас остались личные вопросы по поводу ваших детей, то можете подойти, обсуждать при всех вашего ребёнка я не буду. — О, спасибо! — обрадовался Зуев и тут же повернулся к Антону. — Че, братан, пошли покурим? — А тебе неинтересно, какие оценки у твоего сына? — усмехнулся тот. — Да так-то не особо… — почесал затылок Сергей. — Иди, встань в очередь и узнай в кой-то веки, как учится твой сын! — злобно скомандовал Магат. — А че, нельзя что ли было их продиктовать всем сразу? — недоумевал Зуев. — Вроде, когда я учился, прям при всех всё озвучивали. — Сейчас, братан, новые правила, о конфиденциальности, — хлопнул по его плечу Антон и пошёл занимать очередь, выстроившуюся из родителей. Зуев последний раз посмотрел на Магата молящим взглядом, но тот был непоколебим. Поэтому Сергей, тяжело вздохнув, встал в очередь за Антоном…***
У 11 «А» собрание проходило так же скучно, несмотря на то, что Зоя Хасановна, в отличие от Левина, рассказывала более воодушевлённо и трепетно. Однако никому не было интересно, как часто бывало и на уроках биологии… Особенно родители отвлеклись, когда в класс вошёл сам… Михаил Борисов. Мужчина вошёл в класс с опозданием, даже не извинившись, лишь поздоровавшись с учительницей, и непоколебимо сел за заднюю парту. Все взгляды молодых и не очень мам были устремлены на него, но ему было совершенно плевать на это… как и на скучный монолог учительницы. Михаил совершенно не понимал, зачем он каждое собрание появляется в школе. Каждый год говорили одну и ту же информацию, предупреждали каждый раз о тех же вещах, подавали школу не в истинном обличии, а как самую вкусную конфету. Однако многие знали, что у этой конфеты был лишь красиво описанный состав, однако даже сама обёртка выглядела мрачно, тускло, и никак не поменялась с того периода, когда Михаил учился здесь. Сколько бы Борисов не пытался как-то помочь Эдуарду, он всё ещё отказывался от трëх четвёртых суммы, которые брюнет давал другу на обустройство школы. И это даже как-то немного задевало… Сама же конфета тоже имела слишком горький привкус, особенно для Михаила. Эти стены давили, сдавливали голову от воспоминаний, и от этой конфеты хотелось блевать, выплюнуть её, но тем не менее он всё ещё сидел, зачем-то слушал монотонную речь, хотя хотелось убежать и откусить тот кусок конфеты, которая каждый раз, казалось, будет слаще, но он знал, что уже не будет… Тем не менее, это была единственная цель на сегодня… А эти женщины, что иногда восхищённо поглядывали на Михаила… Совершенно не были интересны. Одна выглядела старее другой, да и от лиц, которые он видел уже на протяжении одиннадцати лет, пускай, и редко, но всё равно хотелось блевать. Однако новое лицо, появившееся на собрании, заставило вздрогнуть Михаила. Та рыжая, располневшая женщина с колхозными голубыми тенями на глазах каждый раз заставляла волноваться. Что на суде, что здесь… Что она вообще здесь забыла?! Мама Паши была головной болью Михаила, потому что она оканчивала школу в тот же самый год, что и он. Мужчина боялся, что она, может, помнит что-то с того периода и волновался, что в любой момент разбирательства с машиной Валентина могла что-то колкое ляпнуть. Однако, так женщина ничего и не помнила, то ли в силу возраста, то ли из-за алкоголизма… Но каждый раз Михаил боялся её, как огня, но никогда не показывал виду. И сегодня Валентина уж больно пристально глядела на мужчину… Он надеялся, что она просто тоже восхищается его красотой, как и остальные присутствующие женщины, которые иногда перешептывались, глядя на него и совершенно не слушая учительницу. В скором времени Михаилу так наскучило разглядывать новые морщины, появившиеся на лицах матерей, что он залез в телефон, пытаясь отвлечься от нагнетающих мыслей, которые стены школ шептали ему в ухо, попадая прямо в мозг, заставляя вспоминать болезненные моменты прошлой жизни. Неожиданно в кабинет зашёл Магат, и Зоя Хасановна крайне испугалась, увидев мужчину в форме. Он махнул ей рукой, якобы намекая, что всё в порядке, и сказал: — Я лишь проверить тут кое-кого. Зоя кивнула и продолжила монолог, пока Магат презрительно глядел на Валентину. Затем он нашёл глазами своего давнего друга и кивнул ему в знак приветствия. Михаил слабо улыбнулся, кивнул в ответ Магату, и тот со спокойной душой удалился из кабинета. Борисов усмехнулся озабоченности друга к семье Зуевых и Галльярдов и принялся дальше листать ленту в социальной сети. Когда Михаил почти отвлёкся, неожиданно к нему повернулся весь класс, и послышался вопрос главной представительницы родительского комитета: — Михаил Сергеевич, а Вы как думаете? Голос женщины прозвучал так слащаво… Явно она флиртовала с ним — её тонкий голосок намекал на это. Да и все женщины так жаждали от него какого-то ответа, смотря, как на единственного обладателя авторитетного мнения, с восхищением. Конечно, он был единственным мужчиной среди коллектива богатеньких содержанок на попечительстве у старых папиков и учительницы, которая была не замужем и явно тоже желала не только ответа на вопрос, но и его самого, по мнению Михаила! Однако, мужчина давно уже отключился от неинтересного обсуждения и совершенно не понимал, что его спрашивают. Не чувствуя никакой вины, Михаил спросил: — Извините, а в чем вопрос… На удивление мужчины, Зоя Хасановна лишь изумлённо взглянула на него и даже не собиралась объяснять. Видимо, была разочарована, что Михаил ее не слушал. Ну, зато другие женщины были только рады ему объяснить и начали одновременно пытаться говорить: — Мы обсуждаем… — Выпускной детей… — И хотели бы узнать… — Какой вариант… — Вам бы больше понравился? Михаил, еле-еле расслышав нужную информацию среди кудахтающих женщин, требующих внимания мужчины, заговорил, вздохнув, когда мамы успокоились: — Что ж… Честно, я бы, наверное, хотел, чтобы мой сын праздновал свой выпускной не в бичевском кафе, а в самом крутом и с хорошей развлекательной программой. Не в каком-нибудь там «Союзе», как я в свои годы… — усмехнулся Михаил, случайно вспомнив. И тут же пожалел о своих словах… Потому что мужчина уловил удивлённый взгляд Валентины на себе. «Видать тоже вспомнила, сука…» — заволновался он. Но Михаил виду не подал и продолжил: — Поэтому предлагаю замечательный и шикарный ресторан. Я думаю, наши дети заслужили. Например, там «Claude Monet»… — Да! — Да! — Согласна! Все женщины тут же поддержали мнение Михаила. А как же могло быть по-другому! Однако мужчине сегодня было плевать на них всех… Он всё ещё с трепетом ждал окончания родительского собрания, ведь воспоминания окончательно убедили Михаила, что всё ещё возможно, что конфета в одном месте была сладка… и манила до невозможности… Ведь даже в школьные годы у мужчины была одна главная причина посещать учебное заведение… И та же причина до сих пор хранилась в холодном сердце…***
Максим повёл Рому за руку в угол склада, куда взгляд камеры не попадал, и где они были совершенно одни. Он знал, что чаще всего охраннику совершенно плевать на эти камеры, погрузок на сегодня почти не было, так что времени у возлюбленных было предостаточно. Доведя Рому до угла, брюнет резко прижал его к стене, с ехидной ухмылкой взглянул в удивлённые, распахнувшиеся от резкости парня глаза и хрипло проговорил: — Знаю, в порнухе клиент нагибал грузчика за долгую отгрузку… Но сегодня грузчик будет нагибать клиента за то, что он ляпнул полную хуйню… Так ещё и вовремя не оплатил. — Да уж, много за мной косяков… — опустил взгляд Рома и улыбнулся от нахлынувшего возбуждения. — Так нужно отплатить за такое плохое поведение. Вы, Роман Михайлович, или как Вас там, так не думаете? — Максим тихо, но зловеще просмеялся, нежно проведя рукой по щеке Ромы, а затем резко схватил за подбородок, заставив смущённый взгляд блондина встретиться со своим игривым. — Да, я принимаю свою вину перед Вами и Вашей уважаемой компанией… — щеки Ромы покраснели, но не от стыда, а от огня, что разгорался между ними и играл пламенем в глазах Максима. — Ну не такая уж она уважаемая… — усмехнулся Максим. — Однако работа у меня не из лёгких… А тут вы своими оскорблениями ещё больше всё усложняете. Знаю, что вам побоку на, как Вам кажется, обслуживающий персонал, но, блять! Пора и Вам сегодня узнать, что такое — стоять на коленях перед всякими, как Вам наверняка думалось, рабами и побыть на их месте. Узнать, каково это. — Если честно… — ухмыльнулся Рома. — Я бы с удовольствием познал бы это именно с Вами… И сам хотел бы опуститься на колени перед Вами и заслужить прощение… — Так опускайся! И не успел Рома сообразить, как Максим сам надавил на плечи парня. Конечно, силы брюнета не было достаточно, и Борисов сам поддался ему… Ведь самого уже распирало дикое желание сделать приятное любимому. Наслаждение — это то, что так любил дарить Максиму Рома, а лицо Максима в экстазе — это то, что блондин мечтал видеть каждодневно, и то, что кружило голову ему не меньше, чем его ласковые движения рукой Галльярду. Максим стянул подтяжки комбинезона с широких плеч, смотря на полный желания взгляд возлюбленного. Эти глаза уже заставляли член вставать, а ролевая игра изначально завела Максима. Он чувствовал не только некую власть над Ромой, из-за чего дыхание сбивалось, кровь так и разгонялась по телу, ускоряя сердечный ритм, но и дурманящую разум неимоверную любовь… Это милое личико выглядело ещё милее, когда он был снизу, на коленях. Этот нежный и одновременно желающий большего взгляд только сильнее влюблял в себя. Однако роль не заставляла себя ждать, и Максим, вспомнив о своих «обязанностях» и почувствовав, как член запульсировал, просясь наружу, грубо проговорил: — Я долго буду ждать твоих извинений? — Да, сейчас, простите… Увлечённый Рома стянул до конца рабочий комбинезон Максима, а затем и начал стягивать его трусы. И когда сразу из трусов выпрыгнул почти полностью стоячий член Максима, Рома самодовольно ухмыльнулся и спросил, наслаждаясь взором на достоинство парня: — Так сильно скучал по мне, да? — Не понимаю, о чем ты, — продолжал играть Максим, изобразив недоумение. — По сексуальному мужскому телу — да, очень истосковался. Но ещё больше мечтал увидеть хоть одного невежливого клиента, извиняющегося передо мной на коленях. — Ну, наконец-то я исполню Ваше желание… — подыгрывал, мурлыча, Рома. — Давай уже, — еле-еле сдерживал пошлую ухмылку брюнет. — Сейчас, только наслажусь вкусом члена сексапильного грузчика… Рома знал, что Максиму тошны долгие прелюдии в минете, которые казались чистой дразнилкой для брюнета, поэтому он сразу взял в рот ещё не до конца стоявший член и принялся водить языком круговыми движениями внутри рта, пытаясь возбудить возлюбленного. А Галльярду действительно было очень приятно ощущать, как язык склизко касался каждой зоны члена, посылая покалывания от члена по всему телу. А как же заводил нежно смотрящий взгляд Ромы, который изо всех сил всегда пытался доставить полное наслаждение любимому. — Какой же ты сексуальный клиентишка… — ухмыльнулся Максим. Рому это раззадорило, да и он почувствовал, как член уже достаточно встал, ведь становилось тяжелее огибать его языком, и поэтому он, вынув член изо рта, медленным движением языка облизал член от основания до головки. А затем, облизнув её, снова взял член в рот и начал водить рукой от основания к губам, двигая в такт головой. Язык был плотно прижат к пенису для большего удовлетворения. У Ромы у самого дергался член от того, что он доставлял удовольствие возлюбленному, особенно, когда глядел на полуприкрытый любимый ореховый взгляд, на эту сексапильную ухмылку, которая каждый раз намекала на восхищение Борисовым. Тот всегда старался работать усерднее, чтобы удовлетворить Галльярда полностью. Брюнету было уже достаточно смотреть на Рому, стоящего на коленях перед ним, чувствовать, как справлялся с членом его умелый рот, обволакивая теплом, чтобы ощущать, как вулкан готов был взорваться. Хотя хотелось и больше прочувствовать тот огонь… — Возьми поглубже, мой послушный ангел… — хрипло потребовал Максим, положив руку на голову партнёра, потеребив волосы, как послушному питомцу, и прикусив губу, когда член зашёл чуть глубже обычного. Послушавшись, Рома переместил руки на бёдра и стал заглатывать пенис партнера с лёгкостью, ведь давно уже привык к размеру. А когда член упирался уже в горло, блондин ощутил приятную наполненность и начал работать головой, стараясь подарить кайф Максиму. А брюнет уже от неги закатывал глаза, когда член был полностью во рту Ромы. И когда умелая голова двигалась, он невольно сжимал волосы любимого, колени немного подрагивали, и он полностью оперся спиной на стену, продолжая наслаждаться и обмякая. — Да-а-а… — простонал Максим. — Именно так, милый… Или, может, — он дьявольски сверкнул взглядом, посмотрев на Рому, его голос стал более грубым, и он уже начал толкаться сам в горло, — все-таки постараешься побыстрее удовлетворять меня? — М-м-м… — пытался ответить Рома. Глаза потемнели, язвительная ухмылка окрасила лицо Максима, и он, схватившись обеими руками за голову Борисова, начал сам насаживать еë глубже, до конца, одновременно толкаясь бёдрами, помогая себе. Его возбуждало руководить процессом самому и видеть, как Рома терялся от таких грубых движений. — Нравится тебе? — коварно изрёк Галльярд. — М-м-м… — промычал Рома, жалобно взглянув на него. Сильнее вцепившись в волосы, Максим потребовал: — А сможешь сказать, как сильно любишь быть моим, а? Как сильно тебе нравится стоять передо мной на коленях? Рома пытался хоть как-то произнести согласие, но лишь кряхтение и стоны вырвались из его горла. Максим лишь тихо, но ехидно просмеялся, насладившись прекрасными звуками, и ускорил толчки, делая их более быстрыми и глубокими, получая негу, разливающуюся по всему телу, всё больше. Да и сам Рома, изредка поглядывая на высокомерный взгляд Максима, почему-то только больше возбуждался, когда его так жёстко драли в горло. Унижение ли это? Наверное, да. Но как же приятно было видеть, когда Максим, доставая до гланд членом, тихо постанывал и прикрывал взгляд, и тело одаривало тепло где-то внизу каждый раз, когда его пальцы сильнее схватывали голову блондина, трепав причёску. Что, если Роме просто нравится дарить это наслаждение? Что, если это чувство унижения, когда он стоит на коленях, не сковывает, а наоборот — дарит свободу и крылья для полёта к истинной неге и… любви… И когда Максим вдруг остановился, отпустил волосы, услышав, как Рома уже кряхтел, жмурясь и чуть не задыхаясь, он дал отдышаться возлюбленному. Тот сразу же освободил рот и прокашлялся. — Давай теперь сам, — хрипло сказал Максим, любуясь, как стекают с его члена слюни, идущие ото рта блондина. — Докажи мне, какой ты хороший мальчик. Как сильно ты меня любишь и как сильно желаешь извиниться. Отдышавшись и последний раз тяжело вздохнув, Рома с ухмылкой посмотрел на любимого и взял в рот член снова так же глубоко, стараясь задвигать головой в том же такте, как двигались бёдра Максима. Однако, это казалось тяжело, но он чертовски старался… И эти старания разжигали ещё больший огонь внизу живота Максима. Какой же Рома был послушный, когда так тщательно старался доставлять удовольствие… Какой же он был милый, смотрев нежно из-под опущенных ресниц… Какие же будоражащие кровь громкие стоны издавал возлюбленный с занятым ртом… И какой же он был старательный, пытаясь доставить полное наслаждение… Кайфуя со всего этого, Максим почувствовал, как ноги начали подкашиваться, молния прошлась по всему телу, стоны сами начали вырываться из уст, а глаза прикрываться. Пытаясь найти опору, он снова вцепился в волосы Ромы, немного помогая, но уже не целенаправленно. И очередное касание головки до конца горла, и очередной стон Ромы заставили Максима окончательно взорваться, поэтому он, завидев огонь перед зажмуренными от неги глазами, от головокружительного оргазма кончил в рот возлюбленному, последний раз удовлетворённо вздохнув и отпустив волосы блондина. Проглотив всё, довольный Рома быстрее освободил рот и прокашлялся, ощущая маленькую победу в сердце… Но и желая членом продолжения… Однако не мог заставить себя попросить — ведь все-таки он всё ещё чувствовал себя виноватым, хоть и думал, что уже заслужил прощения. Пытаясь отдышаться, Максим позвал Рому указательным пальцем к себе и хрипло проговорил: — Иди сюда… Рома послушно встал, и Максим ослабленно притянул за руку его, а затем нежно коснулся губами губ блондина. А затем ещё одно касание… и ещё… голова кружилась, сердца обоих всё ещё быстро бились, будто в унисон, а касания губ каждый раз ощущались током по всему телу. Им было мало друг друга, они не хотели отрываться… И Максим, голова которого кружилась от переизбытка чувств, процедил в губы: — Я люблю тебя… Рома мило улыбнулся, почувствовав теплоту в душе, и нежно изрëк: — Я тебя тоже очень люблю… Брюнет устало, но удовлетворённо ухмыльнулся и ехидно сказал: — Но всё же продолжения, в котором я доставил бы и тебе удовольствие, ты ещё не заслужил… Рома усмехнулся: — Ничего, дома додрочу. Надеюсь, что я хотя бы заслужил прощения. — Ещё как! — тихо просмеялся Максим. Он открыл уже глаза и немного отстранился, отпустив руку любимого и произнеся: — Ладно, на самом деле, мне кажется, что мы и так слишком долго находимся не под наблюдением, и это может показаться странным. Так бы я чертовски хотел удовлетворить и тебя. — Да ладно, не парься, — махнул рукой с улыбкой Рома. — Так а что ты сказал охране? За чем ты пришёл? — серьёзно поинтересовался Максим. — А то просто странно, что ты выйдешь ни с чем. — За гвоздями… — почесал затылок Рома. — Гвоздями? — усмехнулся брюнет. — А ничего умнее не смог придумать? — Я просто думал о твоём гвозде, — ухмыльнулся он. — Обидно вообще-то! Сравнил огромный болт с гвоздём! — наигранно обиженно произнёс Макс. — Ну у меня будет побольше, — насмешливо сказал Рома. Максим в шутку легонько ударил Рому в живот, блондин просмеялся, а затем почувствовал, как руки Максима нежно оковывают талию, и его голова кладётся на сильное плечо Борисова. — Я пошутил, если что, — смущённо произнёс он, тоже аккуратно обняв своими большими руками Галльярда. — Ой, да как будто я не знаю, что это не правда, — усмехнулся тот. Расцепив объятия, он серьёзно сообщил: — Ладно, я не думаю, что это хорошая идея, отдавать тебе просто так даже неоплаченные гвозди. Поэтому скажи охране, что, мол, реально не нашёлся твой заказ, и твой отец что-то перепутал. — Да, хорошо, — согласился Рома и уже собрался на выход, как вдруг Максим с презрительным взглядом добавил, заставив блондина обернуться: — И кстати… Больше моего брата не бей. — Да он первый начал! — возмущённо заявил Борисов. — Зная твой характер, когда меня нет рядом, я более чем уверен, что это был ты, — скривил губы Галльярд. — Пообещай мне, что ни один твой кулак больше не разукрасит лицо Паши. — Ладно, обещаю… — закатил глаза Рома. К счастью, Максим не заметил, что блондин скрестил пальцы на руках… Однако оба были удовлетворены, что их вечер прошёл именно так. Рома с улыбкой ехал в такси домой, уже предвкушая, как рука коснётся члена, а картинки прошедшего вечера сами по себе будут всплывать в голове. А Максим, немного уставший, и не заметил, как быстро полетел рабочий вечер за мыслями о Роме…***
После того, как Зуев посмотрел оценки и ничего нового для себя не узнал, даже ни капли не удивившись, он собирался остаться в холле — подождать жену. Хотя, если бы не Магат, он бы, скорее всего, уже давно пошёл домой и открыл бы бутылку водки. Однако, был ещё один удерживающий фактор — это плохо идущий Антон из-за больной ноги. Неожиданно Зуев испытал эмпатию, чему был удивлён даже Магат. Сергей догнал нового друга, взял под руку удивившегося Антона и сказал: — Братан, не ссы, доведу тебя! Че, старость — не в радость? — Да нет, нога давно уже повреждена, бывает тяжко ходить из-за этого, — хромая, сообщил он. — Ну ниче, ща Валюху дождёмся, и я доведу тя до дома! — заявил Сергей. — Да не надо! — махнул рукой Антон, аккуратно спускаясь по лестнице вместе с новым другом. — Да ладно, че ты! Магат был крайне поражён: — Зуев, смотрю, исправляешься. — Я так-то всегда протягивал руку помощи браткам! — воодушевлённо сказал Зуев. — Поэтому у тебя столько судимостей, совершенных группой лиц? Ты просто «помогал»? — скривил губы Магат. — Ой, да иди ты, Маг! — махнул рукой Зуев. Находясь в холле, Антон остановился и попытался отделаться от друга, потому что ему было крайне стыдно казаться беспомощным: — Ну всё, Серёг, спасибо! Дальше я реально сам смогу! — Да мне реально не впадлу! — уверял Зуев. — Да мне щас вообще надо бы побыть одному… — признался Антон, опустив взгляд. — Че так? — недоумевал Сергей. — Ну… — отец Ани маялся, но все-таки решил сказать, хоть как-то себя тем самым попытаться успокоить: — В общем… Меня расстроили оценки Ани… Столько троек и, кажется, с каждым годом всё больше… — Пф… А че расстраиваться из-за этих цифр? — удивился отец Паши. — Вот если это года, которые тебе надо на шконке коротать, то вот это да! Это то, из-за чего нужно париться! А так… Ну вот че эти оценки? Они че, думаешь, отображают как-то ум? Конечно, нет! Главное, не то, че в дневнике, а то, че в уме! — он показал пальцем на голову. — Вот я всю жизнь, как Пашок, троечником был, и че? Зато ишь каким умным вырос! — Ага, — скрестил руки Магат. — Особенно это заметно, исходя из того, что ты пол жизни на зоне провёл. — Так это ещё сколько раз я не палился! Так бы ваще всю жизнь бы сидел и с нар не слезал бы! — махнул рукой Зуев, а потом боязливо взглянул на Магата, поняв, кому он только что это сказал. К счастью Сергея, Магат знал о том, что некоторые преступления, к сожалению, остаются нераскрытыми, и поэтому он лишь негодующе отвёл взгляд. — Кхм… — прокашлялся Зуев. — Короче, оценки — это не показатель… Но если уж ты так паришься, то пару жёстких отцовских ударов ремнём по жопе могут чему-то да научить! — Зуев! — возмутился ошалевший Магат. — Ты ещё пропагандируешь тут домашнее насилие?! Совсем страх потерял?! — Да а че! Это реально факт! И батя мой так воспитывал, и я Пашка так воспитывал! Ниче в этом зазорного нет! Правда, я не за оценки бил, но неважно! Антон решил встрять, да и тем более, очень уж хотелось изложить то, что терзало душу: — Да я даже, понимаешь, наругать её не могу после того, что я сделал… Да и никогда не хотел её бить… Я всегда считал, что тот, кто бьёт своих детей, просто не владеет достаточно хорошим словарным запасом и не может крепким словцом поставить ребёнка на место… — Так если дети по-другому не понимают! — всё настаивал Сергей. — Зуев, ты сейчас у меня нарвешься… — нервы Магата были на пределе. — Ладно… — вздохнул отец Паши. — Ну а че ты такого сделал, что наругать даже не можешь? Но я реально не вижу смысла раздувать из мухи слона… — Да неважно… — грустно махнул рукой Антон, понимая, что так и не дождётся поддержки. К счастью отца Ани и Магата, который порядком устал от сегодняшнего вечера, в холл вошла Валентина и удивилась тому, что её ждут: — О, Серёжа! Не думала, что ты меня ждать будешь! — Да это Мага настоял, — признался Сергей. — Валентина, а собрание точно закончилось? — презрительно глянул на неё Магат. — Да, — уверенно сказала мама Паши. — Что-то я не верю… К счастью Валентины, в этот момент в холле появился Михаил, еле-еле сбежавший от комплиментов и подкатов женщин, которые почему-то после окончания собрания подошли сначала не к классному руководителю, а к нему. — Ладно, верю, — заявил Магат. — Ты всё ещё тут? — на ходу спросил Михаил, заметив друга. Однако ему все-таки пришлось остановиться, когда Зуев заявил: — О, это ты! Че как там твой конь? Не спиздили снова? Тяжело вздохнув, Михаил повернулся к Зуеву, огрызнувшись: — Нет, никакая глупая малолетка больше не спиздит мой автомобиль. А коней у меня отроду, блять, не было. — Да че ты какой ежовый? Иголки тебя самого не колят? — скривил губы Сергей. Михаил лишь закатил глаза и повернулся к Магату, решив проигнорировать отца Паши: — Ты сейчас куда? У тебя ещё дела остались? — Да, надо убедиться, что Зуев дойдёт до дома, а не пойдёт «помогать» каким-то другим «браткам», кроме Леонова. — Да не буду я! — уверял Зуев. — Ясно, ладно, — отрезал Михаил и только хотел уйти, как вдруг… Валентина, которая всё это время смотрела как-то с интересом на Борисова, и чей взгляд тот всё пытался не замечать, вдруг спросила: — Слушай, а ты не тот парень с 11 «Б» в мои школьные годы, которого после выпускного прозвали голубком? — Че? А-ха-ха! — засмеялся Зуев. Михаил напрягся, но виду не подал и грозно произнес, скрипнув зубами: — Нет, дура, ты обозналась, — и поскорее поторопился удалиться из холла, направившись к пункту назначения. Валентина, пожав плечами, поверила, не став разбираться. Однако… Нет… К сожалению, не обозналась…***
Закат солнца мягко окутывал призрачные контуры архитектурных сооружений. Вечер, прекрасный и единовременный, именовался «выпускным». Пора, когда сердца выпускников наполнялись смешанными чувствами, соседствующими с воспоминаниями, которые останутся в сердцах школьников навсегда. В воздухе витала энергия перемен, появлялись в зале невидимые симфонии независимости и новых возможностей. Годы обучения, переживания за домашними заданиями, суета перед экзаменами и горы учебников остались позади. Строгость и суровость школьной жизни таинственно исчезали, уступая место радостям и беззаботности. Взгляды выпускников сияли столь же ярко, как светлячки в темноте. Но, несмотря на всю радость и налитую через край жизнерадостность, в сердцах выпускников растворялась соленая капля ностальгии. На фоне шумных смехов и тостов, мягко обволакивая неуловимые контуры счастья, пробуждалась тонкая грусть. Ведь выпускной — это одновременно счастливое прощание с привычным и одинокие шаги в неизведанное уже с совершенно другими людьми. Однако Михаил не хотел шагать один, его планы на будущее хоть и были предопределены отцом, но надежда на то, что он сможет жить счастливо и продолжит любить так же, как он любил в школьные годы, грела сердце. И любил он не школу, учёбу, одноклассников… А только того единственного, с глазами цвета чистого неба, блондина, который, хоть так и не полюбил вкус алкоголя, но стоял вместе с Михаилом и разделял этот горький и обжигающий вкус… с помощью поцелуя, ведь губы Михаила с таким обожанием вцепились в губы блондина, что тот не мог от них оторваться, а язык брюнета проникал глубже, обжигая не только пламенем чувств, но и высоким градусом алкоголя, наполнявшего горло блондина… И только в туалете двум горящим сердцам удалось уединиться и насладиться друг другом в полной мере. Когда Борисов расцепил поцелуй, он тихо просмеялся и с игривой улыбкой любяще взглянул в глаза возлюбленного, так, что голубые моря встретились и, казалось, слились воедино. Михаил ехидно спросил: — Всё ещё не нравится вкус алкоголя? — Только когда он льётся из твоих уст… — смущённо усмехнулся блондин. — Я бы продолжил заливать алкоголь в тебя таким образом, но… — отпив из бутылки виски, Михаил добавил, нежно проведя рукой по щеке блондина: — Но скажи мне… Ты же поедешь со мной учиться в Лондон? Отец уже договорился, может, и тебя пристроят. Красный аттестат от твоего отца помог, конечно, — он усмехнулся. — Но, конечно, и мои уговоры тоже сыграли роль… — Я с тобой хоть на край света… — мило улыбнулся блондин. — Главное, чтобы мы были счастливы. Ведь я буду счастлив с тобой. Такие слова грели сердце Михаила и заставляли полыхать огонь любви сильнее. Окрылённый чувствами, предвкушением свободы, Борисов снова страстно прильнул губами к губам возлюбленного, теряясь в бесконечной мозаике, где каждая частица — тончайший фрагмент сердца, создающий бесповоротное искусство взаимности. Однако именно в этот момент, когда Михаил был полностью поглощен любовью, готов был раствориться в возлюбленном, чувствуя, как любимые губы сминают его губы, именно сейчас вошёл классный руководитель в кабинку, двери которой случайно оказались не заперты… — Какого ху… — шокированно начал он, глядя на двух целующихся парней. К сожалению, это заметили ещё двое одноклассников, стоящих рядом с зеркалом и моющих руки… — Блять… — быстро оторвавшись от блондина, выругался Михаил, глядя ошалевши на классного руководителя и понимая, какой пиздец в скором времени его ожидал…***
Но, даже спустя годы, Борисова всё ещё тянуло к тому блондину. И, попадая в школу, Михаил снова оказывался в цепких, душащих горло оковах ностальгии, от чего вспыхивали те же чувства, которые он когда-то смог испытать… И поэтому он шёл туда, где была та недоступная цель, которую он так любил. В кабинете директора… Восседал он… Тот блондин, который ни черта не изменился с того времени… Любимый Эдуард Смирнов… Однако перед тем, как зайти, Михаил взял в руки флягу с виски, что пряталась в кармане пиджака, сделал глоток для смелости и зашёл в кабинет директора. Увидев бывшего любовника, Эдуард оторвал взор голубых глаз от документов, которые он заполнял, и тяжело вздохнул, жалобно глянув на Михаила. Что же блондин чувствовал к Борисову сейчас?.. Больше жалость и привязанность, чем былую любовь… — Миш, у меня нет сейчас времени… — взволнованно начал Эдуард, зная, как друг не любил отказы. — Скоро придут все, кто проводил собрания, и начнётся обсуждение. — Ой, блять, какое там у вас обсуждение? — закатил глаза Михаил, направляясь к столу директора. — Перемыть кости глупым родителям вместе с курицами, что у тебя тут работают? — подойдя к столу, он сел на него без зазрения совести, вальяжно закинув ногу на ногу и опершись ладонями на стол. — Брось! Неужели не намного приятнее провести время со мной? — Конечно, приятнее… — тяжело вздохнул Эдуард. — Но это моя работа — даже слушать эту ерунду. Может, они и что-то путное скажут. — Но ты разве не соскучился? — самоуверенно ухмыльнулся Михаил. — Соскучился… — смущённо признался Эдуард. — В каком плане? — продолжал ехидничать брюнет. — К сожалению для тебя, наверное, не в том, в котором ты. Ухмылка Михаила спала, лицо стало более серьёзным. Мужчина взглянул в сторону, и, заметив в рамке фотографию, где был отображён Эдуард вместе с женой и ребёнком, он положил фото на стол, тем самым скрыв от взора новую жизнь блондина. — Ну и зачем? — нахмурился тот. — Знаешь… — Михаил холодно посмотрел на бывшего любовника. — Каждый раз, когда я прихожу в это чертово место, я вспоминаю не грёбаные уроки, на которых я благополучно страдал хуйней, не то, как я курил анашу́ в туалете со своими якобы друзьями, не то, как я зажимал в углу баб… А именно всё, что связано с тобой. И я честно не понимаю, как тебя не душат эти воспоминания и не обжигают твоё сердце, когда ты приходишь каждый день на эту грёбаную работу. — Ну в кабинете директора-то у нас не было, — саркастично произнёс Эдуард. — Это меня и расстраивает, — сузивши глаза в презрении, сказал брюнет. — Миш, даже не надейся, мы никогда не исправим эту ситуацию. У меня есть семья, дети, — Смирнов снова поднял фотографию с семьей, — и я не хочу их предавать. — Блять! — рыкнул Борисов и, не выдержав, снова открыл флягу, сделав пару глотков. Затем он сердито продолжил: — Я не понимаю, тебя вообще не ебет то, что между нами было?! Ты хотя бы вообще помнишь, как всё началось?! Эдуард никогда не забывал тот факт, что именно Михаил послужил причиной взросления блондина, как личности…***
В школе на протяжении многих лет Эдуард подвергался травле. Он сам до конца не понимал, почему: то ли из-за широких бровей; то ли из-за того, что просто он был сыном директора, и многие ненавидели его за это, считая, что хорошие оценки ему достаются именно из-за этого, а не потому, что он был умён и просто-напросто учился; то ли как раз таки из-за того, что Эдуард постоянно отвечал на уроках и иногда на истории не давал и слова вставить некоторым ученикам, ненароком показывая свои знания — не с целью, чтобы понравится учителю, а потому, что не любил, когда люди долго тупили; то ли из-за того, что отец Эдуарда работал не просто так, а всегда за идею и делал всё для блага школы, никогда не занимаясь коррупционными делами; то ли из-за прекрасных внешних данных, ведь девочки никогда не стебали его, лишь парни. И, на самом деле, как впоследствии признался Михаил, участвовал тот в травле по большей степени из-за того, что в Эдуарде было что-то такое манящее, что бесило Михаила. Притягивало, как магнит… Только потом он понял, что это были сильные чувства, которые он всячески отвергал… Однако для того, чтобы узнать хотя бы причину Михаила, нужно было проделать долгий путь… Долгое время Эдуард лишь терпел издевательства, не зная, как дать отпор. И почему-то всегда именно одноклассник Миша сильнее всех толкал, больше всех имел желание поставить на колени Эдуарда и макнуть головой в унитаз, а также придумывал самые длинные оскорбления… Смирнова всячески это вымораживало, но в силу воспитанности он не мог дать хороший отпор, а жаловаться отцу он не хотел, ибо считал донос чем-то постыдным. Да и думал, что отец осудит… Может быть, так бы ничего и не помогло Эдуарду вплоть до конца школы, если бы в девятом классе, когда в очередной раз Михаил пытался макнуть голову Эдуарда в унитаз, в туалете не появился он — тот непослушный с невероятным умом шестиклассник, которого боялась вся школа из-за слухов о чёрных делах, якобы совершенных им за пределами школы… Это был Лёня Левин. — Ну давай, сука, че ты сопротивляешься! Тебе же явно нравится быть опущенным! По крайней мере, ты этого достоин! — издевался Михаил, пытаясь намочить голову Эдуарда, который сопротивлялся из-за всех сил, упершись руками в сидушку унитаза. Может быть, если бы Михаил надавил ещё, у него все-таки получилось… Однако сзади послышался спокойный, но грубоватый голос: — А что ж тебе так нравится его опускать? Никогда не читал о латентной гомосексуальности? Михаил резко отпустил Эдуарда и злобно посмотрел на Левина. Быстро выпрямившись, Борисов стремительно подошёл к Лëне, сжимая кулаки, со словами: — Слышь, блять, ты кого пидором назвал, коротышка?! — Я не называл, — серьёзно говорил Левин, скрестив руки. — Просто предположил о скрытой гомосексуальности, судя по твоим действиям и словам. — Ещё раз назовешь моего друга гомиком, – начал подходить к нему Лёша — лучший друг Михаила, — и поверь — тебе пизда! — Я не знаю, — скрипел зубами Михаил, – откуда ты там блять такой термин вычитал, из каких очередных заумных журналов, написанных тупоголовыми долбоебами, но не смей такую хуйню говорить про меня! — Вообще-то первым об этом писал Зигмунд Фрейд… — вдруг скромно вмешался Эдуард. — Ты вообще не лезь, ебучий бровистый слабак! — огрызнулся Михаил. — А не думаешь, что только слабаки способны обижать слабаков? — сузил взгляд Левин. — Не думаешь, что сильные парни покушаются на более крупную рыбу? — На кого, на тебя что ли, гроза шестиклассников? — усмехнулся Михаил. — Ну допустим, — слабо ухмыльнулся Левин. — Да ты меньше Мишани в два раза, карапуз! — усмехнулся Лёша. — Думаешь, он тебя за два счета не уделает? — Так проверим? — Левина это всё забавляло. — Проверим, сука! Михаил только успел замахнуться кулаком, как Леонид уже перехватил его руку, без проблем заломил её, заставив развернуться Михаила спиной и пнул его так, что тот чуть не налетел на Эдуарда. Борисова это разозлило настолько, что огонь вспыхнул в его глазах, и он, развернувшись, снова попытался нанести удар, но Левин вовремя увернулся, и уже кулак снизу вверх в челюсть заставил Михаила выть от боли. Но тот не сдавался, как и присоединившийся друг Лёша… Однако всё равно через пару минут Лёша лежал на полу, а Борисов корчился от боли, согнутый и с заломленной за спину рукой. — Ну харэ блять! — процедил сквозь зубы Михаил. — Так я все-таки гроза не только шестиклассников, а ваша тоже? — с издёвкой спросил Левин. — Да-да, только отпусти! — молил Борисов. С каменным лицом Левин отпустил Михаила, и тот, помассировав больную челюсть, помог встать другу. Лёша же, еле-еле поднявшись с пола, с отвращением произнёс, глядя на Левина: — Пошли быстрее от этого конченого… — Пошли, — отрезал Михаил и, напоследок взглянув с презрением на Эдуарда, удалился из туалета вместе с другом. Всё это время Смирнов с восхищением наблюдал за дракой и не понимал, как такой хиплый человек, как Леонид, смог уделать двух лбов буквально с помощью нескольких ударов. Его это поражало до глубины души, однако совесть никогда не позволяла нанести такие удары. После ухода Михаила и Алексея, Эдуард ещё стоял в приятном шоке, мысленно восхищаясь Леонидом. — Спасибо большое… — с восторгом поблагодарил Эдуард, глядя на брюнета. — Да не за что, так-то я не твою честь отстаивал, — усмехнулся Левин. — А что ты сам им отпор не даёшь? Вроде и в зал, видимо, ходишь, судя по твоей мускулатуре, но тем не менее терпишь всё это дерьмо от этих яблочных огрызков. Зачем? — Я не так воспитан, чтобы бить… Да и совесть не позволяет… — виновато опустил взгляд Эдуард. Леонид недоумевающе взглянул на него. — А ты понимаешь, что эти утырки по-другому не поймут? Они думают, что им всё можно, раз их родители нелегально крутят большие деньги. Они просто так эти издёвки не прекратят. Унизь этих гондонов. Отплати им той же монетой — они только так поймут. Грубят — груби в ответ. Опускают тебя — попробуй опустить их. Думаю, Михаилу все-таки понравится стоять на коленях, — усмехнулся Левин. Только вот эту шутку Эдуард воспринял совершенно по-другому… Особенно, после разговоров о латентной гомосексуальности Михаила…***
После мотивирующих слов Леонида Эдуард принял решение наказать главного обидчика. Он готовился весь прошедший день в зале, даже пытался отработать пару ударов. И, на всякий случай, пока отец был на работе, ещё раз пересмотрел кассету с порнографией, где по какой-то непонятной для Эдуарда причине девушку унижали за измену в сексуальном плане… На следующий день на уроке биологии, на котором лишь один Эдуард слушал молодую учительницу, пока остальные занимались своими делами, в него вдруг прилетел самолётик, посланный Михаилом. Смирнов уже привык к этому и знал, что там очередное оскорбление, но в этот раз он решил открыть и прочитал: «Может, тебе брови твои сбрить, раз сам эту хуйню подровнять не можешь?» Эдуард решил не церемониться, написал на листке: «Пошли выйдем, хуйло?», пытаясь рефлектировать поведение Михаила, таким образом отплачивая той же монетой, и кинул впервые обратно самолётик в противника. Неожиданно самолётик попал Борисову чуть ниже живота, под парту, тот нахмуренно взглянул на Эдуарда и решил прочитать послание. Михаил усмехнулся, но все-таки, даже не отпросившись у учительницы, вышел из кабинета. Эдуард, как прилежный ученик, поднял руку, отпросившись, а затем вышел из кабинета. Не сказав ни слова, он направился в туалет. Михаил непонятливо на него посмотрел и разъярённо крикнул: — Слышь, ты че, уже обоссался? — Пошли за мной! — грозно крикнул ему Эдуард, не останавливаясь. Михаил ошалел, затем усмехнулся, но все-таки направился за блондином. Рядом с кабинками Смирнов остановился. Войдя, Михаил насмешливо спросил: — И что, ты хочешь попытаться опустить меня головой в унитаз? — Хуже… Неожиданно для Михаила, Эдуард вдруг резко прижал его к стене, надавив руками на плечи. Борисов с огромными глазами глянул на него и спросил: — Ты че, делаешь? Страх потерял? Он пытался вырваться, но ничего не получалось… — Сейчас я тебе покажу, как я умею опускать, — глаза Эдуарда потемнели… И внезапно блондин грубо схватился за плечи брюнета и сильно надавил. Как бы Михаил не сопротивлялся, у него не получалось… — Ты че блять делаешь! — возмутился он, уже стояв на коленях, но всё ещё пытаясь подняться, однако хватка Смирнова была сильнее. — Я тебе покажу, что такое настоящее унижение. Эдуард отпустил плечи Михаила. Тот хотел уже встать, согнув одно колено, как вдруг блондин начал расстегивать ремень. Удивлённый и заинтересованный взгляд застыл на штанах, и Михаил, невольно ухмыльнувшись, спросил: — Ты решил унизить меня таким способом? — Только такой способ ты и заслуживаешь. Михаил озлобленно хотел подняться, ударить кулаком по лицу Эдуарда, однако что-то мешало… Особенно что-то удерживало, когда Эдуард снял штаны вместе с трусами, и перед взором Михаила оказался пока ещё не стоявший член. Тяжёлое дыхание вырвалось из груди брюнета, сердце почему-то быстрее забилось, что-то внутри закололо, и пока член Эдуарда был в покое, то кровь уже начала приливать к члену Михаила. Что со мной, блять, такое? — брюнет совершенно не понимал. Однако почему-то ему безумно нравилось это ощущение, кровь буквально закипала в венах… — Что ты пялишься? — нахмурился Эдуард, глядя на заинтересованный взгляд Михаила. — Хуëв никогда не видел? Ехидный взгляд поднялся на Эдуарда, и Борисов с игривым тоном соврал: — Просто таких маленьких не видел. — Сука, он просто ещё не стоит! — сверкнул взглядом Смирнов и сжал волосы на голове Михаила, тем самым послав мурашки по всему телу последнего. — Так я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь делать, — играл Борисов. — То же самое, что делают тебе твои многочисленные мерзкие шлюхи! — нервы Эдуарда были на пределе. — Не так уж у меня их много, — признался с усмешкой Михаил. — Соси, блять! Борисов последний раз игриво взглянул в привлекательные голубые глаза, в которых хотелось продолжать тонуть и дальше, но все-таки взял неокрепший член в рот, принявшись аккуратно посасывать его. Эдуард, первый раз испытывая даруемое наслаждение другим человеком, и не совсем понимал, почему в туалете становилось так жарко в период холодной зимы, почему что-то скручивалось внизу живота, а член начинало приятно покалывать. Этот вакуум, что создавал Михаил своим жарким ртом, согревая и так горячий член ещё сильнее, кружил голову Эдуарду. А Борисов, чувствуя во рту, как член потихоньку увеличивался, не мог не наслаждаться процессом. Он стал помогать себе рукой рядом с основанием члена Смирнова, двигая в такт головой и наслаждаясь прищуренным взглядом блондина и прикусанной губой. Михаила же унижали! Но почему его это так чертовски заводило? Это разве нормально?.. Но что, если брюнету просто нравится дарить это наслаждение? Что, если это чувство унижения, когда он стоит на коленях, не сковывает, а наоборот — дарит свободу и крылья для полёта к истинной неге и… любви?.. Да какой любви! Не может быть! Как Михаилу мог понравиться парень! А может… именно этот парень давно ему нравился, просто он не до конца это осознавал?.. Что ж он сомневался, что, может, Эдуарду все-таки идут эти брови?.. Что ж Борисов думал, что он бы хотел такое же идеальное тело, как у блондина, и часто поглядывал на него в раздевалке перед физкультурой, восхищаясь мускулатурой?.. Что ж, блять, эти голубые глаза так завлекали своей небесной чистотой?.. А какой же шквал мурашек прошёлся по телу, когда Эдуард томным голосом попросил, прикрыв взгляд: — Возьми полностью. И Михаил, убрав руку от основания, покорно попытался запихнуть член полностью в рот, однако это было тяжко с таким огромным размером. Он чуть ли не давился, мечтая доставить Эдуарду наслаждение, схватившись посильнее за бедра парня и пытаясь помочь себе. — Кхм. Кхм… — Михаил старался изо всех сил. — Да что ты как девчонка, ты же сильный мужик типа! — издевательски произнес Эдуард и вдруг, обхватив голову Михаила, резко толкнулся и заставил того поглотить полностью член. — М-м-м! — промычал тот от боли в горле, зажмурившись. — Нравится? — ухмыльнулся Эдуард, начав медленно толкаться в глотку парня. Михаил жалобным взглядом посмотрел на блондина, моля о пощаде… Жалость все-таки отдалась в сердце Смирнова, хоть член и начал довольно пульсировать, от чего горячие сигналы так и разбежались по телу током, и всё же Эдуард отпустил голову Михаила, из-за чего тот сразу вынул член и попытался прокашляться после такого. — Ладно, — усмехнулся Смирнов. — Старайся сам, как отдышишься. Тяжело вздохнув и выровняв дыхание, Михаил снова вобрал член в рот. Он попытался всё-таки взять его полностью, но размер был слишком огромен, поэтому Борисов снова обхватил около основания член, начав водить рукой, и работал ртом, пытаясь языком водить по члену тоже. Все эти действия, что вытворял Михаил, его старания, его милый взгляд, ищущий удовлетворение в глазах Эдуарда, настолько будоражили блондина, что он стал тихо постанывать от получаемого наслаждения. А Михаилу это было только в радость и ласкало уши… А когда брюнет воодушевленно ускорил действия, Эдуард почувствовал, как голова закружилась, искры посыпались перед глазами, что-то стало колоть сильнее внизу живота, а ноги и вовсе задрожали, став ватными, и он, не в силах больше сдерживаться, кончил прямо в рот Михаилу. А тот с удовольствием проглотил сперму, победно ухмыльнувшись… Хоть член и изнывал от желания ласки, Борисов пока не торопился удовлетворить себя, слушая тяжёлое дыхание Эдуарда и ожидая, когда тот откроет глаза. Прикрытый взгляд блондина все-таки устремился в довольный взор Михаила, и Смирнов не понимал, почему тот улыбается. Он же его унизил, поставил на колени! Что ж он так рад-то? — Что ты лыбишься? — тяжело дыша, грубо спросил блондин. — Ну, тебе же понравилось, — прикусил губу Михаил. — Так ты должен злиться… — А я только захотел большего… Глаза брюнета потемнели, и он, резко встав, вдруг притянул за воротник рубашки Смирнова и вцепился губами в его. Вдруг электрический ток уже от одного прикосновения губ ошарашил Эдуарда. Тот сначала не понимал, что происходит, смотря огромными глазами куда-то сквозь Михаила, но знакомая мелодия неги заиграла в голове, и снова стало жарко, сердце так бешено заколотилось, что Смирнов, сам от себя не ожидая, начал отвечать на движения губ Борисова. Руки сами обхватили талию бывшего соперника, неожиданно ставшего идеальным любовником, а ноги стали подкашиваться то ли от прошедшего кайфа сквозь тело, то ли от нахлынувших чувств… Расцепив поцелуй, Михаил игриво произнёс: — Может, и мне поможешь удовлетвориться? Хотя бы руками… Но, к сожалению, прозвенел звонок, и оба знали, что сейчас кто-нибудь да зайдёт сюда… — Черт… — разочарованно выругался Михаил. Сам от себя не ожидая, Эдуард вдруг выпалил: — Как-нибудь позже, может, и помогу… Однако, осознав, что он только что сказал, блондин тут же шарахнулся от Михаила, как от огня, и убежал из туалета, натянув по дороге штаны… Но Эдуард и не знал, что разгоревшийся пожар в сердце Михаила уже было не остановить никаким огнетушителем…***
Вспомнив всё это, Эдуард с горькой усмешкой проговорил: — Конечно, я помню мой «идеальный» план, чтобы остановить твой буллинг… — И? — разочарованно спросил Михаил, глядя всё так же серьёзно на него. — Разве это не вызывает в тебе никаких тёплых чувств? Конечно, вызывало. Но блондин никогда больше себе в этом не признается… — Да что было — то прошло, — холодно сказал он, пожав плечами. Михаила начало это бесить, и он, нахмурившись, наклонился к нему. — Тебе вообще похуй?! А последующие разы в тебе вообще ничего не пробуждают?! — Да Миш, это было столько лет назад! — продолжал гнуть линию Эдуард. — Я всё прекрасно помню, но… — Да неужели твоя жена возбуждает тебя больше, чем я?! — злился Миша и снова резко перевернул фотографию, чуть ли не кинув со стола. — Неужели тебя даже не торкает ни одно воспоминание о совместной прогулке, о том, как мы сидели вместе на уроках и еле-еле сдерживались, чтобы не коснуться друг друга?! Неужели, блять, тебе вообще даже похуй на ту посиделку, когда я первый раз заставил тебя попробовать алкоголь, а ты вместо этого пытался мне показать чёртову большую медведицу на ебаном небе?! Конечно, трогало такое романтичное воспоминание, и сердце разрывалось от пробираемой душу ностальгии… Эта подростковая страсть из-за неизведанного, что переросла в сильную любовь, никогда не забывалась Эдуарду. Невозможно выкинуть из сердца ту первую и последнюю яркую комету, которая оставила неизгладимый след, упав прямо в душу… Пара воспоминаний пронеслись в его голове…***
— Ну? — нахмуренно спросил Михаил. — Тебе нравится пиво? Эдуард продолжал глупо смотреть на него, но не просто так… Он любовался каждой чертой его лица: его впалыми скулами; тонкими, но такими манящими губами; горбинкой на носу; и особенно утопал в тёмной голубизне его глаз, как в таинственном море… — Алë! — ещё больше хмурился Михаил. — Миш… — очнулся Эдуард, усмехнувшись. — Мне больше всего нравишься ты… Брюнет усмехнулся и смущённо отвёл взгляд. Как же было удивительно и замечательно видеть привычного плохого парня таким милым и стеснительным лишь от одного проявления чувств Эдуарда… И снова вдруг Михаил сузил взгляд и серьёзно спросил: — Так тебе нравится пиво? Смирнов усмехнулся: — Что ж ты пытаешься меня сподвигнуть на неправильную сторону, я не пойму? То покурить, то выпить… Как дьявол, сидящий на плече! — Да ты что! С тобой я ещё ангел, — усмехнулся Михаил, поправил любимую рубашку от Boss и взял Эдуарда за руку. — Ну да, особенно, когда снизу, — усмехнулся блондин.***
Тепло, которое испытывал блондин, сидя на уроке рядом с Михаилом, тяжело было подавить, пытаясь вслушаться в то, о чем говорил учитель. Хотя Эдуард успел и позабыть, какой был в данный момент урок, случайно взглянув на серьёзное лицо Борисова, который пытался понять математику ради того, чтобы хоть немного быть похожим на своего партнёра. Взгляд Эдуарда не остался незамеченным. Михаил повернулся к нему и, нахмурившись, тихо спросил: — Что? Я слушаю, как ты. — А я не слушаю, я любуюсь тобой… — скромно и тихо признался Эдуард. Миша усмехнулся и незаметно под партой взял его за руку. Тепло ещё больше разлилось по телу, а, особенно, чувствовалось на сердце…***
— Сука! — вывел его из воспоминаний громкий возглас Михаила, заставив Эдуарда вернуться в реальность и посмотреть в разъярённые глаза, которые когда-то смотрели с любовью, а теперь, спустя года, лишь с ненавистью. — Ты вообще слышал, что я говорил тебе?! Или тебе настолько плевать?! Эта ярость в глазах Борисова порождалась лишь по вине Эдуарда, и его сердце разрывалось от этого осознания… Но по-другому он и не мог… И уже давно… — Да слышал я, слышал… — грустно вздохнул блондин. — Но Миш, пойми… Ничего уже не вернуть… Это были самые болезненные слова, произнесённые в очередной раз, которые мог услышать Михаил… — Как всегда, одно и тоже! — рыкнул он и снова отпил виски из фляги. Внезапно в кабинет вошёл Левин, и с хмурым взглядом он спросил: — Всё в порядке? — Всё просто охуительно! — саркастично и громко заявил Михаил и встал со стола. — Садись, — он указал на стул перед Эдуардом, — обсуждай с ним плохих родителей, учеников, или что вы там обычно обсуждаете, а я, пожалуй, пойду! Он собирался уйти, и Эдуард ему крикнул вслед: — Ну Миш, не обижайся… — Да пошёл ты! — огрызнулся Михаил и резко вышел из кабинета, хлопнув дверью. Обида. Злость. Разочарование. Всё смешалось в душе в очередной раз. Он шёл, всё ещё глотая жидкость из фляги, и быстрее направлялся к машине, чтобы поскорее уехать от этого проклятого места, снова забыть всё, утопившись в алкоголе. Однако, сев в отцовскую машину и почувствовав вдруг запах противного табака, который курил отец, вспомнилось всё то, из-за чего история сильной любви оборвалась так резко и так… жёстко… болезненно…***
Прошло несколько дней с выпускного. Михаил, окрылённый мечтами о последующих нескольких годах, которые он должен был провести вместе с возлюбленным, ждал, когда они уже поедут в Англию, и представлял, как они вместе держатся уже в самолёте за руки, как спят в одной кровати, как вместе идут на учёбу, глядя в голубые глаза друг друга, и как голова кружилась бы от любви, которую они даровали бы друг другу… Но кто же знал, что мечты в скором времени разобьются об отцовский кулак… Этим злосчастным вечером Михаил тихо общался с Эдуардом с большим кнопочным телефоном около уха, рассказывая все мечты и не переживая, что кто-то может услышать. — И представляешь, да? — мечтательно говорил Михаил, полусидя на двуспальной постели. — Мы бы с тобой, в одной кровати, могли бы ублажать друг друга каждую ночь… — Слушай, подожди… — послышался уже взволнованный голос Эдуарда. — Ко мне в комнату пришёл отец, и я не понимаю, почему он так разочарованно на меня смотрит и молчит… Я перезвоню… Гудки раздались в трубке, и Михаил непонятливо посмотрел на экран. Почему он сбросил?.. Однако и в его комнату зашёл отец… Только ворвался… И смотрел не разочарованно, а злобно, прожигая взглядом сына… — Ну и с кем ты, сука, сюсюкался? — с бешеным взглядом медленно, но грозно подходил отец. Казалось, что весь дом трясется от его тяжёлых шагов. — С-с… одной из девушек… — тревожно пытался оправдаться Михаил, пытаясь сохранять спокойствие. — Девушек? А может с одним Эдиком-педиком, с которым ты, оказывается, на выпускном откровенно лобызался в туалете, а?! — зубы отца скрипели. — Пап, ч-что за бред?.. — Что за бред, да?! — орал уже отец. — Бред, который обсуждают уже все на районе! Бред, который дошёл и до отца этого педрилы, и который сразу позвонил мне! — он грубо потянул Михаила за ухо, заставив сесть на кровать. — А-ай! — завыл от боли тот. — Больно? А ебаться в жопу тебе не больно, сука?! — он ударил сына кулаком по лицу, да так сильно, что сразу полилась кровь из носа. Михаил тут же схватился за нос и простонал от муки. Боль раздирала не только лицо, но и сердце. — А вообще, что ты так реагируешь?! — разозлился и Миша, начав выливать всё, что думал, осмелевши. — Мы уже живём не в СССР, где всё было запрещено, сейчас открыты все грани свободы, и каждый сейчас дрочит, как он хочет! И это не твоё ёбаное дело, с кем я сплю! — Ах так мы заговорили, сука?! — отец сильнее сжал кулаки. — Значит, никакой тебе Англии, ты свободен от меня и можешь дальше ебаться в жопу, только не в моем доме! Либо я сейчас же выбью всю дурь из тебя! Михаил опасливо взглянул на отца. — Пап, не надо… Я понял… — Я не думаю, что ты понял… Ты уже опозорил честь нашей семьи и будешь наказан… Но не успел Михаил спросить, как он будет наказан, как тут же прилетел ещё один удар по лицу. — Я и так выбью, сука, всю дурь из тебя! — заорал отец и нанёс ещё один удар. — Да и чтобы все на районе знали, что я не поддерживаю пидорасню! Михаил пытался защититься, поставить хоть какой-то блок, но отец был сильнее и только больше злился от этого. Он гневался и сердился настолько, что в скором времени Михаил уже лежал на полу и страдал от ног отца, удары которых прилетали то в живот, то в лицо. Боль распространилась по всему телу, и не только физическая, но и моральная… — Отец, хватит! — молил сквозь слезы сын. — Нет, сука! — отец ещё раз ударил его ногой. — Раз ты всё ещё молишь меня о пощаде, как девчонка, буду бить до конца, пока ты не примешь свою участь, чертов пидорас! Удары были настолько тяжелы, настолько болезненны, что Миша почти отключился, не могши больше терпеть муки. Было больно, обидно, злостно… Голова кружилась и чертовски ныла от боли… Счастья больше нет и не будет… Все его планы горестно рухнули за миг… Голова, руки, ноги, живот — всё болело… А самое главное: неистово изнывало сердце… Особенно, когда на следующий день, Михаил, избитый, пошёл на встречу с Эдуардом, чтобы последний раз переговорить… И каков же был стыд, когда многие знакомые показывали на него пальцем, перешептывались и даже не здоровались, а мысленно осуждали… Однако, больше всего его волновало то, смогут ли они хоть как-то общаться с Эдуардом… Продолжать тайно то, что начали… Потому что, даже несмотря на все удары, из сердца просто так нельзя выбить любовь… Но когда Михаил спросил Эдуарда, который боязливо оглядывался по сторонам, ловя на себе осуждающие взгляды, смогут ли они продолжать, Смирнов ответил твёрдое: — Нет. Сердце окончательно рухнуло и разбилось об три жёсткие, выбитые из стали, буквы… — Почему?.. — Михаил жалобно глядел. — На тебе нет ни одной царапины, как на мне… — Одного долгого расстроенного взгляда папы было достаточно, — холодно говорил Эдуард. — Я не хочу больше его разочаровывать. Никогда больше. Борисов чувствовал, как его сердце будто остановилось. Оно больше не билось так, как раньше. Когда брюнет смотрел в потухшие голубые глаза, новая порция боли охватила тело. Но не от ссадин и синяков… а от холода, который почувствовал впервые… Сердце замёрзло. Оно больше ничего не чувствовало… Почти никогда не стучало… А ангельские крылья совсем опали и почернели… Пока он не встретил Карину, которая вроде и помогла растопить лёд, но не полностью… Всё равно остатки колких льдинок торчали из сердца и не давали забыть любимого голубоглазого блондина, чей холодный взгляд всегда морозом отдавался в сердце…***
Воспоминания били так же сильно, как и отцовские кулаки. Настолько жёстко, что слезы сами брызнули из глаз, а рука сама потянулась к фляге, пока Михаил отчаянно смотрел сквозь стекло, а перед глазами проносились все холодные взгляды Эдуарда за последние несколько лет… Ничего никогда уже не вернуть… Ничто уже больше не разморозит сердце Михаила… Оно навсегда будет непробиваемым айсбергом среди недосягаемого холодного моря… и пожелтевшей травы, добавленной разочарованным взглядом Карины… когда и она узнала правду… да и он о ней… Поэтому для Михаила было проще заглушить любовь к мужчинам ненавистью. И учить сына тому же, чтобы и он не испытал ту же судьбу, что и Михаил. Чтобы сын не видел те же осуждающие взгляды. Не чувствовал удары кулаков, но уже не от отца, а от насмехающихся сверстников. Не ходил с разбитым, замерзшим сердцем до конца жизни… Ведь в итоге Мишу предали. Отвергли. Оставили одного. Бросили на произвол. Сердце иногда изнывало до невозможной боли в груди. И он не хотел никогда такую судьбу для сына… Мужчина желал, чтобы сын вырос сильным, не размазней, каким по итогу оказался Михаил в своих глазах. И молился на то, что все-таки гомосексуальность не передалась по наследству, и придурки в интернете врут… Однако вдруг пришло уведомление о списании оплаты в приложении, где можно заказать такси… Рома куда-то ездил, пока Михаил отсутствовал… В совершенно другой район, к какому-то складу… Горечь Борисова сменилась злостью, и он тут же набрал сына. — Ты куда ездил?! — грубо спросил он, когда Рома даже не успел произнеси: «Алло». На секунду сын замолчал, но потом неуверенно выпалил: — За закладкой… — А-а… Ладно… — облегченно вздохнул отец и сбросил трубку. Конечно, недоверие осталось. Стоило все-таки съездить, проверить, что там за склад. Однако сил не было, да и желания… Горечь всё ещё стояла в горле… Нужно было как-то забыться… Поэтому, допив флягу, Михаил достал из-под коврика машины зиплок, высыпал порошок на экран телефона, быстро начертил две белые дороги, свернул пятитысячную купюру и вынюхал всё своё «спасение», которое было на экране дорогого смартфона… А затем разогнался уже по другой серой дороге, более неровной, чем две белых… Лишь бы хоть как-то выбросить удушающие воспоминания из головы… Хоть как-то отвлечься, забыться и морально умереть в очередной раз…***
Придя домой, Зуев наконец-то спокойно сел на кухню с Валентиной, с радостной улыбкой открыл бутылку водки и налил себе стопку. Только муж и жена хотели отхлебнуть горячительного напитка, как в комнату вошёл взволнованный Паша и спросил: — Ну че, бать, как всё прошло? — Да нормально, сына! Только ваще не вдуплил, на кой хер туда ходил… Про тройки твои знал, Лёню увидел — нормальный мужик, но такую скучную поеботень ботал — я чуть не закимарил! — А, понимаю, такая же херня на его уроках! — усмехнулся Паша. Взволнованный Максим тоже пришёл на кухню и с трепетом и надеждой в глазах поинтересовался: — Мам… А как у тебя собрание прошло?.. — Тоже скучно, — пожала плечами она. — А как тебе мои оценки?.. — он так надеялся хоть на какие-то добрые слова, хоть на какую-то теплоту от матери. — Ты их вообще видела? — Да, я посмотрела, пока там все столпились около этого… как его, господи… Ну, неважно… В общем, посмотрела, хорошо у тебя всё, — без особого интереса сообщала Валя. — Я знаю… Но… Как тебе?.. — всё пытался выудить что-то хорошее от матери Максим. — Ну, здорово, че… Че я ещё могу сказать? — пожала плечами мать. Максим расстроенно опустил голову. Ей, как всегда, было плевать… И почему-то от этого так болело сердце… Сколько бы он ни старался, родителям всегда было плевать на то, какой у них умный сын… И никогда он не сможет почувствовать ту теплоту, что чувствовали дети в нормальных семьях… Только лишь от Ромы он мог почувствовать самые нежные объятия, которых парню всю жизнь не хватало… Выпив стопку водки и закусив огурцом, Сергей спросил у Валентины: — А че у кого столпились-то? У вас же вроде классуха, а не мужик какой-то. — Да я вообще была в шоке, что все около этого столпились… Ну того, кого мы встретили там, в коридоре… Его коня ещё Паша спиздил… — А, гомика что ли, а-ха-ха? — просмеялся Зуев. Максим вдруг оторвался от своих мыслей и напрягся. Удивившись, он спросил: — Почему гомика?.. — Да не он это, наверное, он же сказал! — махнула рукой Валя. — Да и тем более, вон как около него все мамашки вились! — А что там за история? — всё никак не мог успокоиться Максим. — А че те гомики интересны? — Сергей презрительно взглянул на него. Но Валентина, как ни в чем не бывало, начала рассказывать: — У нас в школе был пацан в параллели, гомик, но никто об этом не знал вплоть до выпускного. А оказалось, что типа у него мутки аж с сыном директора были, кто-то подслушал их разговор в туалете на выпускном, и после этого его прозвали голубым. Но я ваще не уверена, что это всё не было слухами. — Пиздец! — возмутился Сергей. — В моё время, когда я учился, такого не было! Это всё из-за того, что СССР распался! Вот тогда-а… Максим дальше уже не слушал. Он был поражён услышанной информацией. Да нет, это невозможно… Наверное, все-таки мать действительно обозналась, ведь судя по тому, сколько она пьёт, вряд ли она помнит, как выглядели её одноклассники… А что, если мать все-таки не обозналась, и это был Михаил?.. Но почему же он тогда так страдает гомофобией?.. Услышав где-то отдалённо изречения Зуева про то, как в СССР было прекрасно, и вспомнив, как много вещей было в те времена запрещено, Максим додумал: может, из-за остатков советского воспитания в уме отца Михаила, который, узнав историю, осадил сына, и теперь тот пытается задавить свою любовь ненавистью?.. Но потом Максим потряс головой и подумал: «Да нет, бред же… Наверное…»