Драбблы и их сборник

Кожа несовершенна и хрупка, даже воловья, об этом Валта знает не понаслышке. Ладно, может быть, и понаслышке. Если попросить Ренна рассказать что-то, что не смерть легионера от лап порождений тьмы, он наверняка расскажет о буднях работы сапожника. Валта знает - он все еще носит в походном мешке сапожный нож. Он учил ее дырявить швы и распарывать подошвы, как клинки легионеров распарывают зараженную скверной плоть гарлоков и крикунов. У нее ничего не вышло: перо и пергамент - другое дело, тонкая вязь букв, гротескные гномьи слова; консервативный пафос Хранителей. Пергамент - тоже кожа, но одновременно полотно для творений и прошлая память, надежно вычеркнутая неудобная правда. Сейчас эта память - совершенно пустое, кому она сдалась, если перед ней их величие, забытое и заваленное камнями, содрогающимися от дыхания. Лириумный организм титана гудит словно изнутри. К этому быстро привыкаешь: гораздо сложнее не пытаться срастись с Камнем, вплестись в голубые жилы своими - мерзкими и красными, несовершенными - слушать и слышать Песнь. Титан поет Камню, а Камень поет ей. Жаль, что Ренн этого не услышал. Он любил слушать песни Легиона Мертвых, выжившего после очередного боя у самой кромки Глубинных Троп, - наверняка Подземное море всегда слышало их, и отвечало гулом небесно-голубых волн (под землей нет неба, но есть титан, а это лучше). Они оба уже никогда не узнают ответ. Тела: человеческие, эльфские, гномьи - ничто по сравнению с Камнем. Лишь иногда лириумное марево спадало, и тогда Валта пыталась разбиться о шпили гномьих руин. Но Камень сильнее. Она - и есть Камень. Титан хранит её, поет ей - словно собственной дочери в колыбели из орзаммарских драгоценных камней. Ренн никогда таких не видел: семейные долги и нищета как-то удобно застилали глаза, он видел лишь кожаные вырезки и ремешки, ошпаривал плоть в мастерской, - и она коричневела, уходила эта мерзкая, пошлая краснота, свойственная животным, гномам, людям. Плоть изнутри алая-алая - но это можно исправить, если долго смотреть на гудящие синие вены лириума. Тогда капилляры лопаются в глазу, сворачиваются кишки в животе, - на их месте растёт новое: то, что лучше - чистая магия. Гномам не суждено узнать, что такое Тень и как чувствуются ее покалывания на кончиках пальцев, но взамен Камень дает им силу и поёт на ухо. Долго-долго. Никто кроме них не имеет на это право. Ренн должен услышать гул титана, а поэтому вскоре после ухода Инквизитора она идет за ним. Кожа ненадежна и тонка. Ренн изрядно подгнил: его кожа растрескалась, кое-где набухла от пещерной сырости и разорвалась, являя синему свету желтоватые сочленения сухожилий и костей. Он сумел бы зашить, заштопать дыру в рваном сапоге, но не может - локтевые суставы размякли, всё та же сырость. Сейчас он не сумел бы поднять даже сапожный нож, не то что свой молот, умевший только крошить, но не сшивать. Валта умела. Из Ренна плохой учитель, но она - хорошая ученица: сшивала корешки летописей, еще когда числилась в рядах лживых Хранителей, наг бы их побрал. Живут себе сейчас и не знают, что Камень, слушающий их благодарства, - это она. Но скоро узнают. Титан поет - и в Песне она разбирает: могущество. Сила. Предки. Вернуть. Валта обязательно вернет, но сперва она должна попытаться вернуть кое-что другое - жизнь. Корешки книг - почти то же самое, что гнилое мясо, только чуть тверже, но все равно - не так твердо, как Камень. Тот гудит одобрительно, наверное, это знак, что у нее получится. Камень умеет кричать, почти как обезображенные жаром Троп и скверной крикуны. Когда Валта кладет тело на Камень, тот чувствует собственное детище: на секунду рванье кожи озаряется в трещинах чистым синим, горят кости, обнажившиеся волокна мышц, теперь уже пустые вены без отвратительной красной жидкости. Если попытаться вырвать из тела - даже руки не запачкаешь. Она пытается. Никакой крови, ладони сухи. Валта сшивает синие прожилки по памяти, и те загораются внутри тела на месте старых артерий. Наверняка Ренн всё-таки слышит Песнь: она сильнее чем смерть, способна жить даже в умершем мозгу и кричать в костях. Когда Ренн очнется - она обязательно спросит. Ты слышишь это? Камень. Наш отец. Ренн слышит; с первым вздохом грудь сияет синим изнутри, будто зажегшийся сигнальный костер. Лириум вплетается в сердце, перекачивающее его, как огромные гномьи жаровни - огонь; наверняка эти человеческие храмовники, грезящие о лириуме вместо крови, позавидовали бы. Но здесь, под землей, им никто не может завидовать - нет никого, кроме них двоих, - и Камня. Камень повсюду - даже внутри Ренна. Камень живой - Ренн тоже. Его изумрудные глаза синие-синие, как волны Подземного моря. Кожу легко повредить: некроз, падение со скалы в Бастионе Безупречных, игла сапожника. Кожа рвется, ей нельзя доверять. В Ренне кожа просто прикрывает синие внутренности и лириумные жилы, ничего больше. Валта предпочла бы для этих целей камень, но пока Камень поёт - и они слышат это оба. Как она и хотела.