Что происходит, Ману́?

Привычный серый дом. Привычные двери. Привычный затхлый запах. И так все 14 лет жизни. Эммануэль помнит себя только здесь, и нигде больше. Вся его не очень долгая жизнь прошла здесь, в этом затхлом городке на отшибе Генуи. Он даже не выезжал отсюда. Никогда. Знакомая дверь, обитая осыпавшейся клеёнкой. Пара соседских косячков, которые они с братом иногда докуривали в подворотне. Всё было настолько до тошноты знакомо — люди, двери, дилеры и места, — что уже блевать хотелось от всех этих «знакомств». Хотелось чего-то нового, свежего, пугающего своей новизной и красотой. Хотелось новых, острых ощущений и вкусов. Вкуса настоящего дела. Вкуса настоящей жизни. Эммануэль чувствовал глубокое отвращение к себе и своему образу жизни. Его задолбало абсолютно всё. Все эти люди, бесконечные жалобы матери на жизнь. Эти нравоучения от учителей в школе, в которой он появлялся раз в столетие ради приличия. Он чувствовал к ним лишь ненависть, — он не понимал, почему должен выслушивать нытьё учителей по поводу их низкой зарплаты и неблагодарности учеников. Это не проблемы учеников — это выбор самих учителей. Никто не вынуждал их жить так. Мысль о самоубийстве изредка посещала его, но он никогда не доходил до дела. *** Эммануэль толкнул дверь в квартиру. Каждый раз, заходя сюда, он чувствовал усталость. Мать не следила за его передвижениями по городу, да и не желала следить — для неё Эммануэль был образцовым парнем, который каждый день исправно ходит в школу, делает с друзьями уроки и вообще радуется жизни. Ей было невдомёк о настоящих переживаниях своего сына. О его проблемах, задачах, нехватке еды, о здоровье и ориентации. Ману учил жизни его брат Якопо. Именно он показал парню, что такое жизнь. Их отец умер от горячки, когда родился Мануэль. С тех пор мать полностью ушла в себя и забыла о детях. Она работала в химчистке в другой части города, и зачастую ночевала тоже там, неделями не возвращаясь домой. По факту, Ману вырастила соседка, которая приходила к ним домой каждый вечер. Она понимала всю тяжесть их положения — ведь если мать вообще была дома, то она либо плакала, либо была пьяной. Мануэль не чувствовал к матери ровным счётом ничего — её никогда не было в его жизни. Он понимал, что мать пережила очень большое горе — потеряла мужа и семью. Но это ведь не давало ей право махнуть рукой на месячного ребёнка и трёхлетнего сына, словно они могли сами о себе позаботиться. Он бесконечно любил и уважал своего брата за то, что тот не сломался, как их мать, а стал лишь сильнее и начал что-то предпринимать для их благополучия, когда ему было лишь десять лет *** -Я дома! — крикнул Мануэль, перейдя через порог. Он всегда делал так, даже если знал, что дом пуст. Через пару секунд из-за двери показалась высокая фигура брата -Я уже подумал, что ты свалил к друзьям на хату, — улыбнулся Якопо. — Знаешь, что я достал? -И что же? -Лапшу рамен -Да ладно! -Шоколадно! Мы сбыли партию самокруток в город и получили очень большую надбавку за скорость. Решил отпраздновать. -Но ты ведь учил меня, что нельзя начинать тратить много, если появляются деньги? -Как ты вообще это запоминаешь, Ману! Здесь можно сделать исключение — мы с тобой нормально ели последний раз две недели назад. Кажется, это была похлёбка на кости. -Пока мы тут трёмся, рамен остынет. Идем есть! -Сначала нужно обняться, Ману, ты же знаешь -Ну что ты как девочка со своими обнимашками! -Нужно, я сказал -Ладно, ладно, — пробурчал Мануэль и повис на шее брата. — Каким бы принципиальным ты ни был, я всё равно люблю тебя -И я тебя, Дами. Дамиано. Второе имя, о котором знал только он, его брат и их мать. -Ну всё, пошли есть наш драгоценный рамен!