Тепло октября

Когда ночь брала вверх над днём, всё менялось: менялись и прохожие, становившиеся более таинственными и устрашающими, и улицы, еле-еле освещённые собирающимися потухнуть фонарями, и Морио в целом, превращающийся в сонное царство. Эти изменения и привлекали Рохана, который в городской суете не нашёл свой покой, питавший его ненасытную музу. Да, ночь определённо была его любимым временем суток, ведь лжи в темноте не существовало. Ночью не существовало лжецов, уничтожавших на корню покой мангаки, не существовало назойливых придурков и хитрецов. Ночью рядом оставались лишь самые близкие и необходимые. И этим кем-то близким и самым родным стал Джоске Хигашиката. Этот лжец, который прежде являлся объектом беспочвенной ненависти, стал объектом его пылкой страсти, в которой он мог признаться самому себе чрезвычайно редко, — в такие ночи, как сейчас: тихие и безмятежные. Когда на улице перегорел ближайший к дому мангаки фонарь, погружая комнату в кромешную темноту, а время близилось к четырём утра, ни Хигашиката, ни Кишибе не спали. Возлюбленные прекрасно понимали, что не смогли бы уснуть сейчас, но нарушить повисшую тишину разговором и не подумали бы. Такое мгновение, когда слова становились препятствием к взаимопониманию и не были ничем лучше молчания, было редкостью, оттого было страшно спугнуть эту близость, делавшую единым целым две противоположности. Лёгкий ветер качал деревья, ветви которых периодически стучали по окну, и колыхал занавески: всё словно бы поддавалось влиянию сквозняка, становилось таким же безмятежным и лёгким. Когда Джоске повернулся на бок, чтобы теснее прижаться к Рохану, тот, оказавшись под натиском крепких объятий со стороны возлюбленного, с нежностью обхватил руками его торс в ответ, прикрывая глаза и сонливо, но бесшумно зевая. Хигашиката невольно коснулся губами его макушки, вдыхая приятный аромат волос Кишибе, отдалённо напоминающий запах цитрусов. Его ладони заскользили по рукам мангаки, очерчивая пальцами каждый сантиметр оголённой кожи и от этих прикосновений словно бы пропитываясь ещё большим обожанием к своему возлюбленному. Художник же, не отставая от ласкающегося парня, перебирал край свободной футболки Джоске, заползая под неё и едва не обжигаясь от тепла подростка. От манящего, словно бы пламени камина, тепла, к которому достаточно быстро Рохан привык и тянулся, согревая свою душу в этих объятиях. Когда время незаметно близилось к утру, а слабый свет рассвета стал освещать спальню, Кишибе открыл глаза, замечая на себе нежный взгляд, и скромно улыбнулся, протянув ладонь к румяной щеке Джоске. Пальцами мангака поправил выпавшую прядь волос возлюбленного, сосредотачивая всё своё внимание на глазах подростка — на его невероятно очаровательных и прекрасных голубых глазах, в которых, казалось, отражалось всё самое прекрасное, что только могло быть на этом белом свете. Синева переливалась всеми самыми глубокими и загадочными цветами, изредка поблёскивая золотом, и это сияние так манило Рохана, невольно сокращавшего и без того малое расстояние между ним и Хигашикатой. Когда губы художника коснулись губ напротив, юноша тихо выдохнул, вяло и неспешно отвечая на нежный поцелуй. Джоске не хотел придавать ему похотливый оттенок — он позволил себе расслабиться, осторожно поглаживая торс парня. Сминая его мягкие губы до тех пор, пока необходимость наблюдать за возлюбленным не пересилила необходимость ласкать его, Хигашиката действовал осторожно, растягивая удовлетворение и смакуя приятное послевкусие губ Рохана. Эта минутная слабость перед их чувствами показала всю нежность, которой была пропитана их любовь. И показала это лишь тишина, ночная тишина, осенняя тишина, их личная тишина. Когда солнце окончательно поднялось над горизонтом, Джоске и Рохан погрузились в сон, мирно сопя и почти в унисон вздыхая. Эта октябрьская ночь определённо станет лучшей за последнее время, в чём они не признаются вслух, но в чём определённо точно будут уверены и солидарны.