И я тебя тоже

К разгоряченному девичьему сердцу сейчас бы лед, да вот только очередное пламя не дает шанса о себе забыть, обжигая все сильнее: сегодня у Корделии десятилетняя годовщина с Хэнком. В гостиной накрыт пышный стол, приглашены все члены семьи, а у Мисти все сильнее ноет в области сердца. Корделия Фокс. Прекрасная и такая нереальная — словно и вовсе не из этого мира. Одна ее улыбка, одно теплое слово — и сердце Мисти плавится подобно рождественской свече. Мисти хочет бесконечно быть рядом, хочет стать частью ее такого светлого и волшебного мира — но только вот едва ли Корделия окончательно впустит ее в этот мир. Мисти влюблена в Корделию, сколько себя помнит. До смешного просто — ученица Академии мисс Робишо влюбилась в свою наставницу! Мисти и самой, как говорится, было бы смешно, когда бы не было так грустно. Мисти помнит каждое мгновение, каждую деталь их первой встречи. Когда она, вся до смерти напуганная, запыхавшаяся, с колотящимся сердцем прибежала куда глаза глядят, лишь бы только не на родных болотах, где жизни ее грозила опасность, и Зои представила ее директрисе Академии — мисс Корделии Фокс. Корделия мягко улыбнулась, прикусив губу, приятным голосом поприветствовала Мисти и пообещала ей защиту и крышу над головой. С той секунды Мисти конкретно попала, и теперь понятия не имеет, как ей из этого выпутаться. Они проводили вместе много времени, занимались в оранжерее, где буквально каждое растение — плод старательного труда ее наставницы. Корделия учила Мисти заботиться о растениях, рассказывала ей все премудрости приготовления зелий, и Мисти делала успехи, сама себе не отдавая отчет в том, что обучение идет как по маслу лишь благодаря волшебному свету этих карих глаз, этой улыбки, звучанию этого мягкого, приятного, чуть с хрипотцой голоса. Как-то раз Корделия застала Мисти плачущей в гостиной после очередных оскорбительных речей Мэдисон и — чему тут удивляться? — лишь ей одной удалось найти нужные слова, чтобы успокоить девушку и привести ее в порядок. Корделия говорила о том, что не стоит воспринимать всерьез слова людей вроде Мэдисон, что Мисти — прекрасная, талантливая ведьма, и что она выделяет ее среди всех своих учениц. И отныне, какие бы тучи не нагонял ветер на сердце Мисти, у нее был собственный луч солнца на букву К. И даже знакомство с озорной одиннадцатилетней девочкой, называющей Корделию мамой, а высокого темноволосого мужчину рядом — папой, не в силах было заставить Мисти одуматься. Над своим сердцем мы, увы, не властны. (Что бы ни твердил нам голос разума, хватая нас за шкирку и в отчаянии умоляя прийти в себя). Ну и угораздило же ее! И вроде бы уже не девочка-подросток — ей двадцать девять, но так сильно она любит впервые. Нет, конечно, до этого были самые разные влюбленности в знакомых девушек, но каждая из них теперь кажется Мисти глупой, смешной и ровным счетом ничего не значащей. Мисти помнит, как еще давно, в ее родной каджунской деревне, за ней пытался ухаживать один парень — из местных, но не срослось. Мисти никогда не испытала бы к нему ничего, кроме дружеских чувств. Мисти любила Стиви Никс с ранних лет, даже фантазировала о том, как она придет на ее концерт, встретит ее, и они начнут встречаться… Но факт остается фактом: так, как она любит Корделию, Мисти не любила еще никого. Корделия зацепила-задела за что-то живое там, где сердце, и вот уже почти год никак не отпускает. Да Мисти и не хочет, чтобы это ее отпустило — ее чувство делает ее живой и настоящей, придает сил. Вот только этот семейный ужин в честь годовщины Корделии с мужем… Ох, ну почему, почему именно сейчас, почему именно на ее глазах? А шумная компания из гостей — в основном, друзей семьи Корделии и Хэнка, — тем временем собирается за столом, гости галдят, смеются и произносят тосты один за другим. Шум бокалов и смеха отдается звенящей болью в висках Мисти. Когда приглашенные на ужин ведьмы — Зои и Куинни — любезно приглашают Мисти присоединиться к общему веселью, она чувствует, что предпочла бы скорее земли наесться и запить ее кислотой. Но все же принимает приглашение — сама до конца не понимая, зачем ей это. Садится на соседний от Корделии стул (да уж, лучше и не придумаешь повода быть хоть немного ближе). В миниатюрном бокале плещется дорогое красное вино, и Мисти невзначай ловит себя на мысли, что это стало бы для нее неплохим поводом забыться хотя бы на этот вечер. Первый бокал Мисти допивает залпом, после подливая себе еще. — Может, тебе уже хватит? — с заботливой улыбкой интересуется сидящая рядом Корделия. О, ее заботы и нежности всегда с лихвой хватало, чтобы растопить даже самое каменное сердце. Знала бы она только, зачем Мисти сейчас этот второй бокал… — Ничего, мисс Корделия, я почти не опьянела, — Мисти тушуется, словно подросток перед объектом своей первой влюбленности, боясь выглядеть глупой, хотя, стоит отдать должное, второй бокал существенно снимает все зажимы. — Хочу поднять этот бокал за моего сына и его жену, — мистер Фокс, отец Хэнка, встает, произнося тост. — Десять долгих лет вы уже вместе, вы воспитываете прекрасную дочь — мою внучку, и дай вам Бог еще много детей и много лет в счастливом браке! За тебя, сынок, и за тебя, Делия! Мисти случайно ловит взгляд Корделии, наливающей Тэрри еще апельсинового сока, и убеждает себя, что не может ошибаться, читая в ее взгляде смесь смущения и усталости. А что, если… Мисти тотчас же отбрасывает навеянные тремя бокалами вина мысли прочь. В голове освобождается то, что давило в виски весь этот долгий вечер, и Мисти чувствует себя, как никогда, свободной, расслабленной и забывшейся. — Мисти, верно? — она даже не сразу понимает, что отец Хэнка обращается к ней. — Мисти, а ты уже думала о семейной жизни? Мисти до боли знаком этот тон, Мисти узнает его из тысячи — память сразу же рисует образ собственного отца, что был весьма консервативных взглядов и надменно-повелительно намекал дочери на то, что пора бы уже и остепениться. Мисти проходила это в свои двадцать, в двадцать три, в двадцать пять… Совсем не новая песня — напротив, старая и набившая оскомину. И на этом вечере мистер Фокс, очевидно, чувствует в полной мере свою власть, оттого и говорит так с нею — одной из многочисленных учениц своей невестки, что для него так, лишь пыль под ногами. Особенно она, простушка из каджунского захолустья, как издевательски бросила ей однажды Мэдисон. Мистер Фокс исподлобья смотрит на Мисти, высокомерно улыбается и даже представить себе не может, на что сейчас способна эта простая на вид деревенская ведьма, внутри у которой — настоящий торнадо, готовый смести с пути любого, кто промолвит неосторожное слово. — Я об этом пока не думала, — торнадо пока что так и не вырвался наружу. Мисти натужно улыбается сквозь кипящую в жилах кровь. — Оставьте девочку в покое, — на ее счастье, в разговор вмешивается всегда язвительная Миртл Сноу. — Попомните мое слово, мистер Фокс, эта девочка еще займет место следующей Верховной, у нее огромный потенциал! Так стоит ли ей портить свою жизнь замужеством, как это в свое время сделала Делия? Каждое слово Миртл вылетает меткой, острой стрелой, и мистер Фокс даже не находится сразу, что ответить. Он уязвлен — Мисти, обладающая отличной интуицией, сразу это считывает. Победа за ней. Спасибо Миртл! Ужин, начавшийся так ярко и грандиозно, заканчивается несколько скомкано, и Мисти, выйдя вдохнуть наконец свежий воздух на улицу, по случайности (ли?) встречает там Корделию, докуривающую сигарету. В нос Мисти ударяет табачный дым, но даже этот запах кажется сейчас приятным ей, не переносящей табак, лишь оттого, что это отчасти — запах той, кому она отдала свое сердце в вечное пользование. Корделия выпускает кольца дыма, и Мисти видит в этом особую эстетику. — Поздравляю, — нужно же что-то сказать, в конце концов, а Мисти тщательно подбирала даже это единственное слово. — Десять лет — срок немалый. — Спасибо, Мисти, мне приятно, — бросив окурок на землю, она давит его каблуком, и по едва вздрогнувшим губам и изрядной доли усталости в глазах Корделии девушка успевает сделать вывод, что, возможно, все не так и радужно, как рисовалось весь вечер за шумным столом, полным гостей. — Мисти, а ты как? — спрашивает она вдруг, подняв на девушку взгляд из-под густых ресниц. — Нормально. Вроде, — о, как трудно сохранять рассудок спокойным, даже просто разговаривая с ней! Что уж говорить о большем… — Мисти, ты не принимай близко к сердцу слова моего свекра, хорошо? — Корделия мягко улыбается. — Он со всеми такой, понятие такта ему не сильно знакомо. Ты вовсе не обязана ни перед кем отчитываться за свою жизнь. Ни перед Мэдисон, ни перед мистером Фоксом, ни перед кем-либо еще. — Пожалуй, вы правы, мисс Корделия. Спасибо вам, правда! Опьяненная четырьмя бокалами вина, на свежем сентябрьском воздухе Мисти словно вмиг трезвеет, и сама не может понять, отчего — влияет ли на нее так прилив свежего воздуха или же то, что Корделия, такая нежная, трепетная и заботливая, говорит с ней так просто, говорит ей слова утешения, что ласкают ей душу… О, ради этого стоило провести столь неприятный, утомительный вечер в окружении всех этих малознакомых людей, выслушивая бестактные вопросы в свой адрес! Вечер, повод которого саднит душу Мисти и до сих пор, хотя именно в этот час она, наверное, счастлива. И хочется столько всего сказать, но она просто продолжает напротив нее, подставив лицо холодному осеннему ветру и совершенно не боясь простуды. Они договариваются о следующем занятии завтра в оранжерее и еще около десяти минут стоят на улице, непринужденно болтая о всякой всячине, и Мисти впервые за долгое время чувствует себя на своем месте. Наверное, из таких моментов и состоит счастье. (Даже если твой главный источник счастья только что отметил годовщину с кем-то другим).