Держи меня крепче

      Ибо никогда не думал, что это произойдет так. Не из-за обоюдного желания, не из-за того, что по новому Соглашению каждому Охотнику полагается напарник из Нижнего мира, а из-за вынуждающих обстоятельств.       Это немножко (множко) злит. Потому это мог быть кто-то другой. Не будь Ибо рядом по какой-либо причине, Сяо Чжань бы нашел себе другого партнера — не зря же он так просто говорит о том, что это было в его плане.       Думать о том, что Сяо Чжань мог использовать его с самого начала, слишком мучительно — ну не настолько же сильно коварство Верховного колдуна.       — Мне нужно кое-что тебе сказать, — слышит Ибо чужой голос как из-под толщи воды.       Моргнув, он запоздало кивает, глядя, как Сяо Чжань поднимается из-за стола после обсуждения последних деталей. Идет за ним следом, даже не обратив никакого внимания на возмущения Сынена, которому придется разделить союз с Сюй Каем. Тот, к слову, тоже не очень-то рад такой перспективе, и когда Ибо покидает кухню, слышит, как они начинают пререкаться.       В спальне наверху, стоит Ибо переступить порог, зажигается свет. Сяо Чжань обнаруживается на кровати, поглаживающим Орешек по мягкому боку. Она спит, растянувшись всем телом, никак не реагируя на хозяина, и только ушко нервно дергается — видимо, снится что-то увлекательное.        — Что такое? — выходит немного нервно и нетерпеливо. Смутное противное чувство сжимает грудную клетку, мешая вдохнуть.       Сяо Чжань поднимает на него свой взгляд, и в нем столько сожаления и печали, что Ибо не держат ноги. Он предусмотрительно садится на противоположную сторону кровати. Пропасть между ними растет в геометрической прогрессии, когда Сяо Чжань прерывает напряженное молчание.       — Ты должен знать, что я бы выбрал другого Охотника, будь у меня такая возможность, — звучат как приговор чужие слова.       В этот самый момент Ибо кажется, что Небеса смеются над ним. Стараясь сохранить голос равнодушным и не дать эмоциям выплеснуться наружу негодованием, обидой и разочарованием, он спрашивает:       — Почему?       И покорно ждет, сглатывая, потому что больше ничего не остается. Не в его привычках и характере закатывать истерики — хотя, признайся, Охотник, хочется, да?       Рука Сяо Чжаня замирает. Он не убирает ее, словно Орешек заземляет его и служит опорой. Ван Ибо не понимает, отчего такие мысли, но они зудят в голове назойливой мухой и не дают окончательно захлебнуться в этой холодной воде, хлынувшей на него эмоциями.       Не реагируй, прокручивает в голове, не реагируй, даже если внутри тебя целая агония — Иратце лечит, а значит — терпи.       Не получается. Потому что злости много, слишком много и обиды, разочарования. Не на Сяо Чжаня, нет, — он знал, что такое возможно еще с того самого момента, когда принес Приказ и положил его в руки Сяо Чжаня, а тот — отказался.       Ибо злится на себя. Разочарование и обида прямо в сердце, раны от них как от стрел — пока еще маленькие, но насквозь. Долго будут затягиваться.       В глазах напротив что-то неуловимо меняется, взгляд становится чуть темнее, Сяо Чжань нервно дергает уголком губ, делает глубокий, как перед прыжком в воду, вдох. Его рука по-прежнему на Орешек, и Ибо видит, как пальцы чуть сжимают мягкую шерсть. Наконец он слышит:       — Потому что не хочу заставлять тебя, — и это звучит так тупо, что Ибо не находит слов, чтобы возразить. — Руна Альянса наносится единожды, связывая на всю жизнь. Ты не сможешь отказаться, если вдруг что-то между нами пойдет не так.       — То есть, — облизывая пересохшие губы, начинает Ибо, — ты думаешь, мы расстанемся?       — Мы никогда об этом не говорили.       — И ты решил, что сейчас самое лучшее время?       — Ибо, — Сяо Чжань грустно улыбается, в его глазах проступают истинные чувства, и к ним Ибо оказывается не готов. — Я люблю тебя. Ты пришел в мою жизнь и сделал ее лучше, и я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Ты и так слишком многое отдал мне, и заставлять тебя делать еще и это — я не могу, не хочу, чтобы ты потом пожалел.       — Все, что я делал с самой нашей первой встречи, было моим выбором, Сяо Чжань, — зло бросает в ответ Ибо. — И я устал стучать в твою дверь, чтобы ты открылся и доверился мне. Разве так сложно принять, что я могу хотеть быть с тобой и любить тебя? Мечтать о том, чтобы нанести эту гуеву руну!       — Не выражайся, — зачем-то вставляет Сяо Чжань. Скорее всего, у него выходит чисто машинально, потому что следом он добавляет: — Небесам не понравится.       — Плевать я на них хотел! — Ибо поднимается и за один миг обходит кровать и встает прямо перед Сяо Чжанем. — Я люблю тебя. Я хочу тебя. И я хочу эту руну с тобой и ни с кем другим.       И все, его запал пропадает, крыть больше нечем. Ибо понимает, что, если сейчас Сяо Чжань опять скажет хоть слово против, это будет конец — нельзя вечно сомневаться, прикрываясь какими-то дурацкими оправданиями. Потому что в отношениях все просто, бро: ты либо хочешь, либо — нет, и если тебя раз за разом динамят, то партнер просто не заслуживает тебя. Не то чтобы он слушал советы Сынена, конечно, просто и сам он чувствует, что больше так не может. Он отдал Сяо Чжаню себя всего, не оставив даже частички для собственной безопасности, и не стоит его винить в том, что сердце желает точно такой же отдачи.       — Ты уверен? — глухо шепчет Сяо Чжань, поднимаясь. Их лица практически на одном уровне, и чтобы увидеть родные глаза, Ибо немного задирает голову. В них слабо клубится знакомое золото, сливаясь в чу́дное зрелище.       Молча Ибо достает из кармана стеле. Проводит пальцами по рукоятке — адамас знакомо отзывается небольшой пульсацией, вкладывает в ладонь Сяо Чжаня и стягивает с себя водолазку, предлагая:       — Нанеси ее, где тебе больше всего нравится.       Губы Сяо Чжаня дрожат, борьба на его лице исчезает, кадык дергается несколько раз, прежде чем он говорит:       — Хорошо, — и нервно моргает, кусая губы. Пару раз выдыхает, признаваясь: — Я немного волнуюсь.       Тепло от этого признания затапливает Ван Ибо с головой. Сяо Чжань изучает его тело, прикасается пальцами к рунам — едва-едва, но достаточно для того, чтобы тело Ибо отозвалось дрожью.       — Мне жаль, что я причинял тебе боль своими сомнениями, Ибо, — он проводит по предплечьям. Дыхание сбивается. — Но такой уж я есть.       — И у кого еще мусор в голове? — беззлобно поддевает Ибо в ответ. Сяо Чжань явно смущен, но держится стойко, и ничто не выдает состояния колдуна, кроме чуть порозовевших скул. — Я тоже живой и у меня есть чувства, Чжань-гэ, — теперь его очередь откровенничать. — И мне тоже сложно доверять тем, кого меня всю жизнь учили обходить стороной. Только вот любовь к тебе сильнее всех установок в моей голове, я пытался с ней бороться, но потерпел неудачу. Для меня сохранить ее — самое важное, что может вообще быть, и хотелось бы, чтобы ты разделял мои чувства, а не закрывался всякий раз, стоит нам начать говорить о нас.       — Я привык, что остаюсь один. Что все мои близкие смертны, и это не их вина, что из-за того, кем я рожден, мне уготовано одиночество. Но это все равно больно — знать, что тот, с кем ты начинаешь дышать, а не задыхаться, может в один день не проснуться с тобой в одной постели, не поворчать утром, потому что Орешек решила уснуть на его куртке, — услышав эти слова, Ибо не может не улыбнуться. Раны в сердце потихоньку начинают затягиваться. Сяо Чжань кладет руку на его щеку и притягивает ближе. — Я обещал не отпускать тебя, Ибо, но боюсь, что это неосуществимо.       Ван Ибо прикрывает глаза и судорожно выдыхает. Прижимается щекой к чужой руке, оставляет поцелуй на тыльной стороне ладони. Он знает, знает обо всем этом: сам думал — ночами, из-за чего подолгу не мог уснуть; днем — посреди тренировок или рейда, теряя концентрацию. Даже сейчас, стоя напротив Сяо Чжаня и чувствуя его дыхание на своих губах, слушая его объяснения, он знает — рано или поздно их время закончится.       — Ну и что, — мгновение спустя говорит он, голос глухой и немного надрывный. — Это ничего не меняет.       Тихий смешок срывается с губ Сяо Чжаня.       — Я знаю, — а после, когда он прижимается губами к губам Ибо, тому и вовсе кажется, что сейчас, в эту самую секунду, он распадется на части и не соберется обратно — слова, что говорит ему Сяо Чжань, обжигают своей силой и бьют прямо сердце. — Окажи мне честь, разделив со мной руну Альянса, Охотник Ван Ибо. Позволь стать твоим опорой и щитом, поддержкой и мечом.       — Позволь войти в твой мир, колдун Сяо Чжань, — заканчивает Ибо слова обряда, когда Сяо Чжань возвращает ему стеле. — Я пускаю тебя в свой и клянусь не причинять вреда, защищать и всегда быть на твоей стороне.       А после, когда Сяо Чжань точно так же раздевается, избавляясь от толстовки, под которой нет даже излюбленной майки или футболки, и укладывается на кровать, Ван Ибо усаживается на него сверху, оседлывая бедра. Он зависает, откровенно любуясь красивым телом Сяо Чжаня, сглатывая слюну, касается пальцами живота и пресса, рисуя ими линию возле дорожки паховых волос — от пупка до пояса штанов.       — Не думал, что это обязательная часть, — хрипло и со смешком замечает Сяо Чжань.       — Бонусы, — в тон ему отвечает Ибо и, облизнув губы, спрашивает: — Так где?       — Вот здесь, — Сяо Чжань останавливает его руку у себя под сердцем. — Там ей самое место.       Небеса святые, выдыхает Ибо, испытывая так много чувств сейчас.       — Будет больно, — предупреждает он.       — Будь нежнее, — просит Сяо Чжань. — Все-таки это мой первый раз.       Ван Ибо фыркает.       На самом-то деле обряд простой: нужно произнести слова ритуала единения, а после — нанести руну. На все про все обычно уходит до десяти минут — не все сразу оказываются готовы к тому, что тело пронзит Небесная благодать. Когда Ибо начинает, Сяо Чжань заметно напрягается, его взгляд чистый и впервые в нем нет ширмы равнодушия или напускной храбрости — только искреннее, нежное и родное.       Кончик стеле касается смуглой кожи, Сяо Чжань ощутимо вздрагивает, стоит Ибо начать наносить узор. Он посылает ободряющую улыбку, давая понять, что не желает прекратить, и Ван Ибо аккуратно и не торопясь выводит вензель за вензелем, чувствуя, как внутри у самого все натягивается и звенит от эмоций.       Сяо Чжань хрипло дышит, немного неровно, и этот звук действует на Ибо совсем не так, как хотелось бы. Он начинает возбуждаться. Интимность момента способствует тоже, член твердеет, оттягивая белье. Сяо Чжань переводит на него взгляд, вожделение клубится у него под веками, рот чуть приоткрыт и между тонких губ мелькает кончик языка.       Ван Ибо рвано выдыхает, рука чуть дрожит и узор едва не сбивается. Сяо Чжань замечает это, и следом звучит предупреждающе:       — Не отвлекайся.       Кто бы говорил, чуть не срывается с губ, но Ибо успевает себя остановить — один виток и руна закончена. Стеле чуть дрожит в руке, теплое и такое родное, кончик ярко сверкает. Ибо откладывает его, сползает чуть ниже и, дождавшись, пока руна не перестанет светиться, аккуратно дует, а потом и вовсе оставляет под ней поцелуй.       С губ Сяо Чжаня срывается полустон. Такой сладкий, как конфеты, которые в детстве Ибо приносила бабушка — точно так же оседающий внутри приятным послевкусием. Ибо целует уже смелее, касаясь контуров кончиком языка и чередуя это с поцелуями.       — Ибо.       Сяо Чжань хватает его за плечи, то ли намереваясь оттолкнуть, то ли прижать сильнее — непонятно, потому что рука замирает, так ничего и не предприняв. Решив, что это все же призыв к действию, а не запрет, он вновь склоняется и уже смелее обводит вензеля языком. И тут же раздается тихое шипение: только что нанесенную руну не следует тревожить, она еще болит некоторое время, но Сяо Чжань со своими стонами-вздохами и глазами, темными, как Диюй — разве устоишь?       В конечном итоге он заканчивает, когда Сяо Чжань уже откровенно тянет его на себя. Целует, сразу обводя губы языком и проникая им Ван Ибо в рот. Тело все тут же вспыхивает, желание становится крепче, как и член, теперь уж точно упирающийся в шов ширинки.       — Моя очередь, — прервавшись, объявляет Сяо Чжань. Нависнув сверху, — и когда только успел поменять их местами? — он опять трогает руны Ибо, и тот дрожит — от пальцев остаются горячие следы, как клеймо, словно Сяо Чжань сам превратился вдруг в стеле.       — Здесь? — спрашивают его, тут же прикасаясь губами и языком, заставляя Ван Ибо беспомощно сжимать руки на чужих бедрах и глотать ртом воздух. — Или быть может здесь? — язык ласкает впадинку пупка, скользит чуть выше по кубикам пресса, и Ибо дергается, не сдерживая стонов.       Когда Сяо Чжань берет стеле в руки, кажется, проходит целая вечность. Ибо, взмыленный, возбужденный, с приспущенными штанами и бельем, практически ничего не соображает, не сразу понимая, что от него хотят — все, чего желает сейчас его собственное тело, получить разрядку.       — Ибо, бао, — ласково зовет его Сяо Чжань, второй рукой удерживая за подбородок. — Помоги мне.       А у самого точно такие же шалые от возбуждения глаза, хриплый голос и нетерпение в каждом жесте.       — А, да, — фокусируясь, Ибо наконец понимает, что от него хотят. Похоть в чужом взгляде отвлекает, он переворачивается на живот, член оказывается зажат и трется чувствительной головкой, пачкая ткань каплями смазки. Схватив Сяо Чжаня за руку, чуть тянет на себя. — Здесь, там нет места.       (Когда ты в следующий раз будешь во мне, то увидишь, как красиво перекатываются мышцы с этой руной)       Сяо Чжань вжимается в него, Ибо чувствует его член — упирается прямо в ягодицы, наполовину оголенные. Он проводит по лопаткам рукой, оставляет поочередно на каждой по поцелую, а потом, все так же ведомый рукой Ибо, рисующей на постели пальцем точно такой же вензель, начинает наносить руну.       Кожу привычно обжигает. Ибо даже не морщится. Это ощущение, наоборот, сильнее возбуждает, разъедает внутренности, тело горит, сладкая истома прошивает насквозь, срывая с его губ еще один долгий и пленительный стон.       Закончив, Сяо Чжань останавливается. Его тяжелое дыхание оседает в паху Ибо, ощущающего сейчас всей своей кожей его жгучий взгляд — просто невозможно, не после того, как Сяо Чжань проезжается по нему чуть вперед, тихо постанывая. Ибо ничего практически не чувствует, но в голове это движение выглядит горячо, распаляя и без того возбуждение.       Стеле закатывается куда-то, теряясь в складках постельного белья. Сяо Чжань укладывается на него, тяжесть его тела знакома и приятна. Ван Ибо начинает мелко дрожать, когда его заставляют чуть приподняться — Сяо Чжань просовывает под него руки, приспускает штаны, высвобождая член. Обхватывает его двумя руками, чуть сжимает у основания и под головкой, Ибо закатывает глаза и хрипит, мечтая двинуться навстречу, но это практически невозможно. Все, что ему доступно. Стоны и небольшие движения бедрами — Сяо Чжань больше не позволяет ему двигаться.       Это невыносимо приятно, но Ибо хочет большего. Сяо Чжань как-то однажды сказал, что он ненасытен в постели, и Ибо тогда не поверил ему совершенно, больше конечно смущаясь того, что его так легко прочесть, зато сейчас он вполне ощущает, что те слова были правдивы.       — Секс не входил в мои планы, знаешь, — признается хрипло Сяо Чжань, обхватывая мочку его уха губами. Втянув ее в рот, покусывает, пуская по телу Ибо еще одни разряды желания. — Я думал, что это безобидная процедура.       — Бонусы, — сипло повторяет Ибо, чуть съезжая вниз. — Я же говорил.       От движения Сяо Чжань усиливает хватку на его члене, сжимая чуть сильнее, а после, на несколько мгновений вытащив одну руку, чтобы стянуть с них обоих штаны, раздвигает ею ягодицы Ибо, вклиниваясь между ними.       — Давай разденемся, — от нетерпения у Ибо мутнеет перед глазами. Тьма и золото сливаются воедино, он больше не может терпеть. — Пожалуйста, — просит под конец, чувствуя скольжение твердого и крепкого члена между ягодиц.       Сяо Чжань вклинивается быстро, двигает бедрами, проезжаясь влажной головкой по мошонке, пачкая яички. Он скользит плавно, неторопливо, дразня больше, чем принося удовольствие. Ибо думает, что может умереть, если Сяо Чжань хотя бы немного не поторопится. Но он не просит, молчит, лишь громко постанывая, когда тот вдруг ускоряет темп.       Теперь слышно, как соприкасаются их тела. Звук не такой сильный, если бы они занимались полноценным сексом, но достаточный, чтобы окончательно свести Ибо с ума. Он всхлипывает, кусает губы, запрокидывая руки назад и вжимая ими голову Сяо Чжаня в собственную шею — тот, прикусив местечко под кромкой волос, оставляет засосы-метки, которыми Ибо гордится больше, чем рунами.       — Нет, не кончай, — останавливает его жаркий шепот возле самого уха. — Еще не время.       Следом Сяо Чжань пережимает член у основания.       — Я больше не могу, — всхлипывает Ибо, чувствуя себя таким беспомощным сейчас, жаждущим освобождения из жаркого плена похоти. — Чжань-гэ, я правда больше не могу.       — Ну же, Охотник, — Сяо Чжань замирает, давая им обоим немного передышки. — Разве тебе приятно?       В том-то и дело, что ему просто до безумия хорошо. Настолько хорошо, что хватит и пары движений по члену, чтобы кончить. Правда, этого будет вполне достаточно.       — Хочу отсосать тебе. Трахнешь меня в рот, Чжань-гэ?       — О, Бо-гэ, — многообещающе звучит в ответ. — И не только.       А затем — начинает двигаться.       Ван Ибо все же кончает. Без рук, без стимуляции, только от трения горячей головки по собственной промежности. Прогибается в спине, закатывает глаза и слышит, как гулко бьется сердце.                     

• ────── ✾────── •

      

      — Надеюсь, нам этого делать не нужно, — замечает Сюй Кай, поглядывая на сидящего рядом Охотника. — И надеюсь, что они делают это не рядом с Орешек.       — Она умная девочка, — заключает Ян Ми, разворачивая конфету. И тут же, словно в подтверждении ее слов, в дверном проеме появляется кошачья мордочка. — Я же говорила.       Сынен смотрит на них непонимающе:       — О чем это вы?       — Лучше тебе не знать, — говорит Сюй Кай, и Ян Ми хмыкает.       Пару мгновений спустя она ставит звуконепроницаемый барьер. Сюй Кай посылает ей благодарный взгляд, понимая, что в следующий раз он выберет не такой хлипкий для укрытия дом. Кто же знал, что здесь такие тонкие стены!