just lovers (like we were supposed to be)

— Знаешь, он псих. Душевно больной, — громко заявляет Джеймс, следуя за Сириусом, Питером и Римусом из кабинета зельеварения. — Я реально никогда не встречал никого более психически неуравновешенного, чем он. — Джеймс, дружище, — напряжённо говорит Сириус, — я обожаю тебя, правда, и ты это знаешь, да все это знают; но не мог бы ты, пожалуйста, остановить шарманку по поводу моего брата? Джеймс моргает. — Что? — Сохатый, ты безостановочно сокрушаешься по поводу Регулуса уже два дня, — устало бубнит Питер. — Без продыху, дружище. — Да потому что он невыносимый, — настаивает Джеймс, собственно, как уже настаивал и до этого. — Он специально всё усложняет? Думаю, он специально всё усложняет. — Зная Регги, ага, — подтверждает Сириус. — Я тебе говорил. Разве я тебе не говорил? Я не шутил. Римус фыркает. — Такое ощущение, что он поразительно похож на нашего собственного Сириуса Блэка. Джеймс, может, оставишь эту затею? — Что ты вообще имеешь в виду? — очевидно оскорбленно спрашивает Сириус. — Оставить эту идею? Хочешь, чтобы он сдался? Что, потому что Регулус похож на меня? На что это ты намекаешь, Лунатик? — Ни на что я не намекаю. Просто задал вопрос. — Нет. Нет, вопрос был с подвохом, с подтекстом, касающимся меня. — Не всё в мире касается тебя, Бродяга, — бубнит Римус, закатив глаза. Сириус хмурится. — Отлично, а это что значит? Теперь ты специально говоришь с подтекстом. Ты не можешь прямо сказать, что ты имеешь в виду? — Я и говорю то, что имею в виду. Тебе просто хочется услышать что-то ещё. Извини, что не потакаю тебе, как все остальные. — Не потакаешь мне? Римус… — Ой, заткнитесь, — не выдерживает Джеймс, вынуждая их вздрогнуть и отпрянуть друг от друга, хотя мгновение назад они буквально примагнитились друг к другу своей перебранкой, как будто это их единственный способ сблизиться. Что, собственно, и служит причиной их ругани при первой же появившейся возможности. Немного грустно, потому что раньше, когда они были младше, они были намного ближе, но потом в игру вступили гормоны, и теперь им хочется быть слишком близко, так что они себе этого никогда не позволяют. — По какому поводу вы вообще сейчас собачитесь? Вы сами-то знаете? Сириус и Римус кидают на друг друга короткие взгляды. Оказывается, они не знают, потому что замолкают и отворачиваются. — Ох, вы все такие сварливые, — жалуется Питер. — Ну же, это наш последний год! Мы должны веселиться, ну? Джеймс долго выдыхает, выпуская напряжение в плечах. — Пит прав. Давайте чем-нибудь займёмся. Устроим вечеринку или придумаем розыгрыш? — Если я получу очередную отработку до Рождественских каникул, Минни мне голову открутит, — морщится Сириус. — Я уже был на двенадцати отработках, а сейчас ещё даже не декабрь. — По одному каждую неделю, — насмешливо говорит Римус. — Ты, что, побил собственный рекорд? Сириус ухмыляется ему в ответ. — Ага, побил. Как думаешь, обо мне напишут в каком-нибудь учебнике по истории? — А тебе бы так этого хотелось, да? — О, я мечтаю об этом. И ты тоже, не отрицай. Разве ты не хочешь, чтобы тебя запомнили вместе со мной, Лунатик? — Только об этом и мечтаю, — с умным видом отвечает Римус, его губы подёргиваются. Из Сириуса вырывается смешок, полный щенячьего восторга. — Ну что, тогда вечеринку? — предлагает Питер. — Прекрасно, — чинно объявляет Джеймс. — Сириус, пригласи Регулуса. — Что, зачем? — Потому что, если его приглашу я, он не придёт. — Почему ты решил, что он придёт, если его приглашу я? — Э-э, он твой брат? — Ты даже не представляешь, как устроены наши братские отношения, — насмешливо отмечает Сириус. — Кроме того, Регулус не любит вечеринки. Он придёт, только если его заставить. Джеймс задумчиво прищуривается. — Похищать его — это уже слишком? — Я бы сказал, что есть такое, — говорит ему Римус. — Почему бы тебе не забыть о твоём нелепом плане на одну ночь? Честно говоря, думаю, что тебе давно нужен перерыв. — Да, ты и правда выглядишь чересчур увлечённо, — соглашается Питер. — О, я увлечён, Хвост. Я увлечён, — бесстыдно признаётся Джеймс. — Но, ладно. Я… забуду об этом на сегодня. Идёмте, нам надо спланировать вечеринку. Спустя приблизительно шесть часов, время близится к полуночи, и большинство из тех, кто находится в гостиной Гриффиндора и пересёк черту шестнадцати лет, пьяны. Лили и Римус заколдовали напитки, так что всем младше шестнадцати оставались напитки только без алкоголя. Почти все третьегодки уже ушли спать, и многие пятикурсники поднялись по своим комнатам, несомненно пользуясь любой возможностью отоспаться между подготовками к С.О.В. Музыка наполняет комнату, гремя по костям присутствующих, и кто-то зачаровал бенгальский огонь летать над головами ребят в виде птичек, шипуче сменяющих свои яркие цвета; сталкиваясь, птички взрываются и осыпают всех искрами, оживая на чьём-нибудь плече прежде, чем взлететь вновь. Некоторые портреты пустуют, не в настроении участвовать в веселье, другие же увлечённо танцуют и развлекаются вместе со студентами. Поленья в камине потрескивают, согревая комнату, и откидывают на всех блики огня. Питер показывает Грете Майтгрейтер — шестикурснице с напитком в руках — как вертеть палочкой между пальцев. Он научил этому Джеймса, Сириуса и Римуса ещё на втором курсе, когда на этом настоял Сириус, потому что подумал, что это выглядит круто. Трюк маленький и изящный, и Грета выглядит очень заинтересованно, так что Джеймс полагает, что у Питера появился кто-то вроде почитателя. Он мысленно прикидывает, через какое время они будут обжиматься где-нибудь в углу. Римус и Сириус опять играют в идиотов, но в ту версию идиотов, когда они упиты в хлам. Эта версия нравится Джеймсу больше остальных, если быть честным, потому что Римус становится смелее, когда он пьян, и Сириус не способен врать, даже если бы от этого зависела его жизнь, когда алкоголь развязывает ему язык. Поэтому они флиртуют в углу. Джеймс может их видеть. Сириус делает эту его ерунду: облокачивается на стенку и пытается выглядеть круто — но он так отчаянно старается оставаться на ногах, что цепляется за руку Римуса, лишь бы стоять прямо. В это время, у Римуса глаза похожи на стекляшки, ухмылка — широкая, и он говорит в ухо Сириуса что-то, что заставляет того чуть ли не падать от смеха. Что ж, по крайней мере, они счастливы. Джеймс не пьян, потому что Лили решила, что будет смешно заколдовать напитки ещё и против него. Большинство не знают, но Лили, на самом деле, та ещё проказница, и Джеймс обожает это в ней. Не важно, как много раз он просит расколдовать напитки, Лили ухмыляется и отказывает ему. Когда он пытается выпить из чужого стакана, огневиски тут же превращается в воду, так что ребята перестают позволять ему пробовать пить. Но всё в порядке. Джеймса это не расстраивает. Наблюдать за остальными весело. Он смеётся вместе со всеми, не нуждаясь в алкоголе, потому что чувствует себя в своей тарелке и без него. На данный момент, он расслабленно сидит на диване между Лили и Марлин; Мэри сидит на полу перед ним, облокачиваясь на его ноги, пока он заплетает ей волосы. — Да я просто говорю, — настаивает Мэри, приподнимая баночку с гелем, чтобы Джеймс смог макнуть туда пальцы, — мы не можем быть уверены, что Биннс — не Эхо Смерти. Он умер во сне в своём офисе и потом сразу же продолжил преподавать. Он едва ли считается за призрака, если подумать хорошенько. Уверена, он думает, что сейчас до сих пор какой-то там год, в который он умер. — Он вообще когда-нибудь обращался к какому-нибудь студенту по имени? — фыркнув, спрашивает Марлин. — Обращался. Он настоящий призрак, Мэри, не Эхо Смерти, — проясняет Лили и наклоняется вперёд, чтобы через Джеймса послать ухмылку Марлин. — Конечно же, ты не в курсе, потому что ты проспала все его уроки. — А кто бы не проспал? — бесстыдно говорит Марлин. Она приподнимает свой стакан, делая маленький тост. — Самое лучшее, что я сделала после того, как сдала С.О.В. — бросила этот сраный предмет. Мэри согласно мычит, склоняя голову вперёд, пока Джеймс заплетает ей косичку, плотно прилегающую к коже. — Боже, помните, как мы все выбирали какое-нибудь число, и то, которое оказывалось наиболее близким к случайно названному каким-нибудь студентом или учителем в тот день числу, должен был не спать на этом уроке и всю ночь делать конспекты для всех остальных? — Момент, когда Джеймс научился Заклятию Умножения, стал лучшим моментом в нашей жизни, — дополняет Лили. — Первый, кто научился этому заклятию, и сразу же нашёл ему отличное применение, раздав копии конспектов. Спасибо тебе за это, Поттер. Качнув головой, Джеймс тепло улыбается. — К вашим услугам, Эванс. К тому же, эти вечные выяснения, кто будет переписывать конспекты, порядком надоели. О, я обожал, когда не спать и делать их приходилось Сириусу. Лучший почерк на нашем потоке. — Это всё тренировки для «Чистоты крови навек», — шутливо говорит Марлин. — О, избавь. Я не знаю никого, кто был бы менее чист, чем Сириус Блэк, — заявляет Мэри, довольно гогоча. — Все эти грязные мыслишки, снующие в его голове… — Он не настолько испорченный, — бубнит Джеймс. Лили посмеивается. — Не покрывай его. Мы все уже всё знаем. Всё в порядке вещей, правда, особенно учитывая, что свои грязные мыслишки он обсуждает с тем, кто совсем не выглядит против. Все, как один, поворачивают головы в сторону Римуса и Сириуса, которые до сих пор разговаривают, на этот раз намного ближе друг к другу, настолько, что Римус склоняет голову, теперь говоря Сириусу что-то прямо на ухо. Сириус выглядит так, будто прямо сейчас потеряет сознание, и Джеймс понятие не имеет, посочувствовать ему или посмеяться. — Самый очевидный секрет 1977 года, — сухо объявляет Марлин, снова приподнимая бокал. — Ну, они не… — Джеймс замолкает, когда Лили и Марлин оборачиваются, чтобы уставиться на него с изогнутыми бровями. Даже Мэри оборачивается, теперь делая это свободно, потому что Джеймс только что доплёл предпоследнюю косичку. Он прочищает горло. — Они друзья. — Ох, Джеймс, — сочувственно говорит Лили, поморщившись, слегка показывая зубы. Он знает: она думает, что он идиот — но он позволяет ей так думать, потому что это лучше, чем предать доверие Сириуса и Римуса. Даже несмотря на то, что всё и так очевидно для всех, кроме них самих. — Ты знал, что Сириус однажды спросил меня о том, каково это — сосать член? — информирует его Мэри, изогнув бровь. — Пока я сосала его член, позволь добавить. Типа, прямо посреди процесса. Сначала я оскорбилась, но потом поняла, что он спрашивал не из-за того, как я это делала, а потому что был искренне заинтересован самим действом. Теперь, скажи-ка, Джеймс, почему бы ему этим интересоваться? Джеймс поджимает губы. — Ну, думаю, всё дело в… любопытстве. Ну правда. Каково это, сосать член? — Твоя верность друзьям умилительна, — говорит ему Лили, опасно близкая к тому, чтобы рассмеяться. — Скажу тебе то же, что сказала ему. Либо найди член, который сможешь пососать, либо прояви необычайный интерес к сосискам на завтраке, — ворчит Мэри, закатив глаза, и отворачивается, чтобы Джеймс смог заплести последнюю косичку. — В любом случае, то, что Сириус и правда узнает всё на собственном опыте — дело времени. А мы все знаем, что Сириус не любит сосиски. — Какая ирония, — тянет Марлин, и все девчонки наконец не сдерживают смех. — И, что ж, после всех новостей о его младшем брате, уверена, он разберётся во всём к Пасхе. — Это ещё что значит? — резко говорит Джеймс, вынуждая Лили и Марлин заморгать. — Ой, Джеймс, прекращай, — вздыхает Мэри. — Никто не смеётся над Сириусом, окей? Мы все поддерживаем его. Можно сказать, некоторые из нас его понимают. Весьма. — Ох. Точно. Признаться честно, Джеймс понимает не сразу, но понимает. До него доходит, и его пальцы в волосах Мэри слабеют, вынуждая ту цокнуть языком. Он торопливо тянется к её расчёске с широкими зубчиками, выцепив последнюю прядь волос, чтобы переплести её. — Оу. Ты? Мэри? Мэри тихо смеётся. — Что, Сириусу можно использовать меня, чтобы разобраться во всех непонятных чувствах, а мне нельзя? Мы оба извлекли выгоду из тех четырёх месяцев на шестом курсе, если ты ещё не понял. — Так тебе… тебе нравятся… — Женщины тоже прекрасны. — Тоже? — ляпает Джеймс, осторожно потянув её за волосы, чтобы она запрокинула голову и позволила ему выразительно заглянуть ей в глаза сверху вниз. — Типа… и те, и другие? Так можно? — Конечно. Почему нет? — Мэри играет бровями ему в ответ и слегка пожимает плечами. — В шестидесятых произошла огромная сексуальная революция, Поттер, и она всё ещё происходит. Ты где всё это время был, милый? — Ты о магглах? — широко распахивает глаза Джеймс. Лили издаёт маленький солидарный возглас. — Ага. Революция набирает обороты в Манчестере, по крайней мере, так говорит моя мама. Магглы отстают во многом, но в этом плане мы движемся со скоростью света по сравнению с вами. — Об этом не особо много говорят, — негромко говорит Марлин. — В магическом мире, имею в виду. Этого просто нет. В смысле, конечно же, всё есть. Конечно, мы есть. Мы просто никому об этом не говорим. Так безопаснее. Джеймс глядит на неё. — Мы? Погоди, ты тоже? — Боюсь, ты окружён кучкой лгбт-ребят, Джеймс, — торжественно сообщает ему Мэри, потянувшись назад, чтобы похлопать его по коленке. — Лили? — выдаёт Джеймс на выдохе, резко обернувшись на неё с глазами по пять копеек. — Я тебе поэтому не нравлюсь? Лили закатывает глаза. — Я вполне в состоянии симпатизировать парням, Поттер. Только потому, что мне не нравишься ты… — Пока что. — Брось это, дружище, — говорит Марлин, кривя губами. Мэри склоняет голову, чтобы Джеймсу стало легче достать до изгиба шеи, и придерживает гель, чтобы он смог снова макнуть в него пальцы. — В любом случае, малышу Блэку не повезло, да? Потому что, если магглы до сих пор ведут себя как мудаки, не могу представить, каково ему в нашем мире. Родная семья отказывается от тебя… не знаю. То есть, я знаю, что его семья отвратительная, потому что Сириус упоминал, но, всё равно, это, должно быть, ужасно. — То, что сделала твоя семья для него, — это очаровательно, Джеймс, — мягко говорит Лили, её брови сведены к переносице и приподняты. — Очаровательно и то, как очаровательно ведёт себя Сириус, даже несмотря на своё дерьмо, с которым ему ещё только предстоит разобраться. Если бы я пошла к своей сестре с такой проблемой… Что ж, думаю, она повела бы себя иначе, чем Сириус. — Сириус хороший человек, — с любовью шепчет Джеймс, чувствуя тепло в груди. — И несмотря на то, в чём он убедил окружающих, он на самом деле любит своего брата. — Что же, мне кажется, он приближается к тому, чтобы разобраться со своим дерьмом. Опасно приближается, — выдаёт Марлин, сидя в пол-оборота и вынуждая остальных моментально повернуться, чтобы посмотреть на то, о чём она говорит. — О, ёб твою мать, — шипит Джеймс, торопливо доплетая последнюю косичку Мэри, крайне сфокусированный на открывшихся видах: Сириус и Римус разговаривают настолько близко, лицом к лицу, что они вот-вот могут начать сосаться. Глаза Римуса немного косят, настолько близко находятся их лица. Никто из них не делает ничего, чтобы исправить ситуацию, словно каждый из них бросает другому вызов, ожидая, кто упомянет их положение или отодвинется первым, но… никто из них этого не делает. — Нет, нет, это не может случиться так, — стонет Лили, потянувшись и схватив руку Джеймса, чтобы потрясти его. — Они оба пьяные в стельку, всё станет только хуже. Джеймс! Джеймс, останови их. — Бля, бля, бля, — скандирует Джеймс, подрываясь с дивана, чтобы их прервать, быстро пересекая комнату. Он почти ныряет в промежуток между ними, хватая руку Римуса и оттаскивая его назад как раз в тот момент, когда он собирается потянуться к Сириусу. — Привет, Римус, Сириус! Привет, замечательная вечеринка, не так ли? Простите, извините, украду Лунатика, всего на секундочку. Оставайся тут, Бродяга, мы скоро вернёмся. Сириус почти заваливается вперёд, он выглядит таким опустошённым событиями, что его вид и правда немножко разбивает сердце. Он издаёт крошечный звук и бубнит: — Что? Зачем? Нет, нет, отъебись, Джеймс. Что ты… Джеймс виновато морщится и грубо дёргает Римуса за руку, утягивая его в сторону лестниц. Бедный Римус едва ли может держаться прямо, и он провожает Сириуса тоскливым взглядом слишком увлечённо, чтобы справляться со своими ногами. Он несколько раз в них запутывается, но всё равно побеждает лестницу. Только когда они добираются до комнаты, до Римуса доходит происходящее, и он начинает злиться на такой поворот событий. Римус в гневе всегда пугает, честно, но Джеймс знает, что это к лучшему. — Я был занят, — срывается Римус. — Ага, занят тем, чтобы пососаться с Сириусом, пока вы настолько в зюзю, что не можете держаться прямо, — всё это привело бы к ужасным последствиям, и ты это понимаешь, — так же жёстко возражает Джеймс. Римус замолкает, потом выдыхает. — Я же… я просто хочу знать, Джеймс. Только один разок. Если… если бы он побыл моим, хотя бы на секунду, я бы… может, я смог бы… — Дружище, он может побыть твоим навсегда, лады? Он уже твой. Ему просто… нужно немного времени, чтобы это понять, вот и всё. И эта ситуация? Она не поможет ему всё понять. Вы оба сделаете что-нибудь глупое и окажетесь у разбитого корыта, — говорит Джеймс, его голос смягчается, потому что Римус выглядит сейчас немного нелепо, и Джеймсу инстинктивно хочется его утешить. — Он собирался позволить мне. Я думаю, он собирался позволить мне, Джеймс, — шепчет Римус, словно ему не хватает воздуха. — Ага, он собирался. Всё ещё плохая идея. Сделайте это трезвыми, ладно? — Но он не хочет меня, когда мы трезвые. Вздохнув, Джеймс пересекает комнату и берёт Римуса за плечи, отводя его в сторону кровати и усаживая на неё. Он встает на коленки перед ним и начинает расшнуровывать его ботинки. — Здесь ты не прав, Римус. Он хочет тебя, правда, но он не знает, что может хотеть тебя, когда он трезвый. Когда он пьяный, он хер клал на то, что ему можно, а что нельзя. Вот и вся разница. — Можно ли нам хотеть друг друга, когда мы трезвые? — нервно спрашивает Римус, неуверенный. — Конечно, можно, Лунатик, — уверяет его Джеймс, отставив его ботинки в сторону и поднимаясь, чтобы помочь Римусу вылезти из его второго джампера, оставляя его в одном. Он ныряет вниз, закидывая ноги Римуса на кровать, и тот перекатывается на бок, несчастно поджимая ноги. Джеймс бережно укрывает его одеялом и поглаживает по голове. — Знаешь, это было очень храбро с твоей стороны. Я горжусь тобой, и им, но я не позволю поцелую своих лучших друзей случиться тогда, когда они могут о нём и не вспомнить. Потом меня поблагодаришь. — Ты украл этот поцелуй, — грустно говорит Римус. — Я никогда не получу его обратно. Ты запорол мой единственный шанс. — Я тебя поцелую, — предлагает Джеймс. Римус щурит на него глаза. — Я тебе не верю. — Ой, ты всегда такой капризный, когда наклюкаешься, — Джеймс фыркает и закатывает глаза, прежде чем нагибается и чмокает Римуса в самый кончик носа. — Вот, держи, пока что есть только такой, потому что ты очень пьян и я очень не пьян, так что не могу доверить тебе принятие осмысленных решений. Если всё ещё будешь в настроении трезвым, приходи, и, я обещаю, я подарю тебе самый страстный поцелуй в твоей жизни. — Ты очень… — Римус икает, — …привлекательный, Джеймс, спасибо тебе. Но я больше имел в виду, что ты… ты украл моей единственный шанс на страстный поцелуй с ним. Он был совсем близко. Совсем, блять, близко. И он был таким красивым, и он собирался позволить мне, и… и, Боже, почему ты украл всё это у меня? Ты ужасен. — Поспи, приятель, — мягко говорит Джеймс, любовно растрепав его волосы прежде, чем отодвинуться. Римус утыкается лицом в подушку и стонет так, словно умирает. На пути из комнаты Джеймс останавливается около собственной кровати, чтобы быстренько поглядеть на карту. Он собирается бросить лишь мимолётный взгляд, потому что, очевидно, Регулус в подземелье, видит десятый сон. Но нет, оказывается, что не видит. Найти его занимает у Джеймса неожиданно много времени, и он с удивлением обнаруживает его на Астрономической башне в столь поздний час. Да что не так с этим ненормальным мальчишкой и его любовью к нахождению на холоде? Джеймс качает головой и хватает карту, мантию и джампер, который он только что снял с Римуса, и сумку, в которой всё это можно понести. Когда он выбирается из комнаты, Джеймс видит Сириуса, бездельно сидящего на нижних ступеньках и пялящегося в свой стакан так, словно сможет отыскать там ответы на все загадки вселенной. Джеймс протяжно выдыхает и оглядывается в поисках помощи, но Питер занят, обжимаясь с Гретой — в чём, собственно, ему повезло, честно. Значит, Джеймсу придётся разобраться с драматичным, дующимся Сириусом самостоятельно. Как только Сириус видит Джеймса, он очень ненадежно покачивается и подаётся к нему, возмущённый. — Где он? Ты его забрал. Сохатый, зачем ты это сделал? — Сириус, — вздыхает Джеймс. — Нет, потому что… потому что мы были… — Сириус издаёт низкий жалобный звук, его глаза кажутся мутными. — Должно было вот-вот случиться что-то важное, я прямо… я прямо чувствовал это. Как на Пророчествах, ну? Моё будущее, приятель. Оно было… было так близко, и потом его просто… просто вырвали у меня из рук. Джеймс прищуривается. — То есть, ты говоришь, что ты чувствовал себя, будто у тебя из рук вырвали будущее, когда я оттащил от тебя Римуса. Просто уточняю, что ты имеешь в виду именно это. — Ну, да. Теперь, когда ты это сказал, это и правда охренеть какое совпадение, ага, — Сириус часто моргает, выглядя ошалелым и немного растерянным. — Мне казалось, он вот-вот что-то расскажет мне. Или покажет. Или… не знаю. Будто я мог потянуться и потрогать это что-то, и потом оно просто… исчезло. — И правда, — Джеймс выпускает маленький смешок на выдохе и качает головой, хватая Сириуса за руку и утаскивая его в сторону дивана. Мэри заняла его место между Марлин и Лили, так что Джеймс помогает Сириусу устроиться на полу и облокотиться на диван между ногами Мэри и Лили. Он посылает им выразительный взгляд, который, кажется, они понимают моментально. — Бродяга, ты посиди здесь и отдохни с ними немного, ага? — Но как же… — Римус нехорошо себя чувствовал. На нём сказалось всё, что он выпил, так что он лёг пораньше. Дай ему отдохнуть несколько часиков. Поднимись вместе с Питером, договорились? Сириус стонет и откидывает голову назад, устраивая её на коленках у Лили. Она вытягивает руку и гладит его по голове. — Ладно. Он же в порядке, да? Он злится на меня? — С чего бы ему на тебя злиться? — спрашивает Джеймс. — Да не знаю, — бубнит Сириус. — Он вечно на меня злится. Недовольный, Джеймс снова хмурится. Он наклоняется, чтобы легонько хлопнуть Сириуса по щеке, вынуждая его поднять голову, и оставляет поцелуй ближе к макушке. Когда отстраняется, он говорит: — Никто на тебя не злится, Сириус. Просто расслабься, повеселись, насладись вечеринкой. — Мы о нём позаботимся, — шепчет Марлин, кивая. — Взбодрись, Блэк, — добавляет Лили, подтолкнув его голову, когда он снова роняет её Лили на коленки. — У меня есть новые горяченькие сплетни про Слизнорта. Ты любишь горяченькие сплетни о Слизнорте. — Я люблю Римуса, — выкрикивает Сириус, всё ещё жалуясь, и Джеймс едва справляется с желанием хорошенько его потрясти и покричать: «Да, вот именно, пожалуйста, поразмышляй об этом дольше одной минуты!» — Все мы любим Римуса, — говорит Мэри, переглядываясь с Джеймсом и сдерживая улыбку, её глаза весело сверкают. — Ну да, но я люблю его больше всех, вы знали? Как думаете, он это знает? Это правда, между прочим, — мямлит Сириус, звуча при этом поразительно расслаблено. Правда, это может быть заслугой Лили, бережно массирующей ему голову. — Мы знаем, — уверяет его Марлин. Сириус мычит, явно удовлетворённый. — Джеймс, дружище, ты ещё здесь? Знаешь, я тебя тоже люблю. Очень сильно. — Ага, я знаю. Тоже люблю тебя, — своевременно отвечает Джеймс, чувствуя к Сириусу нежность против своей воли. — Никуда не ходи, ладно? — он глядит на девчонок. — Ему нельзя подниматься в комнату без Питера. — Хорошо, мам, — дразнит его Мэри. Джеймс закатывает глаза и ухмыляется им, прежде чем подскочить и позвать: — Эй, Хвост! — Чего?! — кричит Питер в ответ, временно отрываясь от Греты, которая развлекает себя тем, что крутит свою палочку между пальцев. Она отличительно довольна своим новоявленным навыком. — Прихвати Сириуса, когда пойдёшь спать! Не дай ему подняться самому! — объясняет Джеймс. Питер приподнимает свой бокал в знаке согласия. — Хорошо! Ты куда-то собрался?! — Я вернусь! — громко отвечает Джеймс перед тем, как выскальзывает в проход и, вместе с этим, вытаскивает мантию. Джеймс то и дело проверяет карту по пути в башню, но имя Регулуса ни разу не сдвигается с места. Он поднимается наверх тихо, совершенно не удивлённый видом чересчур раздетого для холодной погоды Регулуса, и Джеймсу начинает казаться, что это одна из наиболее вредных его привычек. Неужели так сложно надеть сраный свитер? Покачав головой, Джеймс оставляет мантию и карту в своей сумке, положив её у двери, но джампер Римуса перекидывает через предплечье и подходит ближе. Регулус моментально поворачивает голову, когда слышит его, глаза сужаются почти мгновенно. — Снова ты. Как ты постоянно умудряешься меня находить? Будто знаешь, где я. — У меня свои способы, — говорит Джеймс, довольный, что наконец-то настала его очередь побыть загадочным. Ему нравится мысль о том, что он любопытен Регулусу. — Вот, я принёс тебе джампер, потому что знал, что ты не будешь нормально одет. — Я в порядке, — отвечает Регулус, отводя взгляд. Джеймс тяжело выдыхает через нос, раздражённый, и более настойчиво выставляет руку с джампером вперёд. — Если ты не наденешь его… — Что? — вызывающе спрашивает Регулус, поворачиваясь обратно, одна бровь изогнута. — Я сам его на тебя надену. — Знаешь, если ты до сих пор пытаешься пропихнуть эту идею с «парнем понарошку», то у тебя выходит отвратительно. Теоретически, твоя цель — снять с меня одежду. — Я… — Джеймс открывает и закрывает рот, выбитый из колеи и слегка смущённый. Его щёки щиплет на морозе. — Ой, закройся. Просто… просто надень, ну же? Он не мой, если это важно. — Сириуса? — предполагает Регулус и хмурится, глядя на джампер. — Нет. Ну, скорее всего, он тоже его носил. Он Римуса. Мы все носим его джамперы, так что ты будешь не первый, — говорит Джеймс. Регулус меланхолично хмыкает. — Я никаким не буду. Холод меня не пугает, правда. Я сказал, я в… Все остальные слова Регулуса тонут в ткани толстого джампера, когда Джеймс делает шаг вперёд и напяливает его Регулусу на голову. Барахтаясь, часто моргая, он, возмущённый, показывается по другую сторону воротника. Его недоумение, вероятно, становится единственной причиной, почему у Джеймса выходит быстро продеть его руки в рукава. Ему нравится, что рукава спускаются вдоль пальцев Регулуса и вырез ему большеват. — Вот, — заявляет Джеймс, довольный. — Теплее, да? Не обманывай. Я носил джамперы Римуса. Я знаю. — Я его сожгу, — раздувая ноздри, говорит Регулус сквозь зубы. Джеймс фыркает. — Не сожжёшь. Это как обижать щеночка. Только худшие из худших негодяев смогут так поступить; в кодексе чести прописано, что к джамперам Римуса неуважение проявлять нельзя. Кстати, оставь его себе. Римус не будет против, я обещаю. — Если я соглашусь, ты уйдешь? — ворчит Регулус. — Рано или поздно. В мои планы не входит стоять тут всю ночь. Вообще-то, а ты-то тут что делаешь? — спрашивает Джеймс, поворачиваясь, чтобы облокотиться на перила. Долгое время Регулус молчит, после вздыхает. — А ты как думаешь? Я любуюсь звёздами, Джеймс. — Правда, что ли? — Очевидно. — Как-то это заезжено, разве нет? Я имею в виду, ты же назван в честь звезды. Получается, они тебе и правда нравятся? — Нет, я терпеть их не могу, и именно поэтому я сижу тут и смотрю на них, ведь я люблю заниматься тем, что ненавижу. — Ты когда-нибудь разговаривал с кем-то без сарказма, Регулус? Хотя бы раз? — спрашивает Джеймс, безуспешно пытаясь не улыбаться. — С тобой? Нет. — Тебе стоит попробовать как-нибудь. — М-м, не думаю, что буду пробовать, — хорошенько подумав, говорит Регулус. Джеймс роняет голову вперёд и не выдерживает, смягчая звук своего смеха в изгибе локтя. Он не позволяет себе вернуть взгляд Регулусу, когда успокаивается, вместо этого поднимая голову и сосредотачиваясь на звёздах. — Что тебе в них нравится? Знаешь, разве они не напоминают тебе о… эм, твоей семье? — Удивительно, но нет, — признаёт Регулус, голос его становится более мягким и тихим, и у Джеймса получается расслышать неподдельную искренность в его интонациях. Он никогда не слышал её раньше, так что он кидает беглый взгляд, но Регулус просто глядит вверх, на небо. — Когда были младше, мы с Сириусом нашли книгу про астрономию. Вроде как, хотели знать значения наших имён, так что мы прочитали её. Мы узнали всё о мифах и историях, касающихся наших созвездий. Конечно же, Сириусу свои не понравились. Не понравилась мысль о том, что он навсегда останется псом Ориона, навеки обречённым преследовать свою добычу. — Очень на него похоже, — соглашается Джеймс. — А тебе твои нравятся? — Обычно созвездие Льва ассоциируется с львом, которого сразил Геркулес. Тем самым, которого ему пришлось душить, потому что против него не действовало ни одно другое оружие. По всей видимости, Зевс оставил льва на небесах, чтобы отметить храбрость Геркулеса, как грёбаный приз, — угрюмо говорит Регулус. — Эта история мне не особо нравится, буду откровенен. Джеймс моргает. — А есть… ещё одна? — Пирам и Фисба, — шепчет Регулус, и Джеймс видит, что этот вариант нравится ему больше. — Они были молоды и влюблены, но их родители посчитали, что они ещё слишком юны для женитьбы, и запретили им видеться друг с другом. Так что они сбегали к шелковице, на которой росли белые ягоды. Однажды Фисба пришла туда, закутанная в вуаль, и на неё выпрыгнул лев, так что она сбежала, как поступил бы любой другой разумный человек. Однако она обронила свою вуаль, а на льве осталась кровь с его прошлой охоты, и эта кровь попала на вуаль. Пришёл Пирам, увидел вуаль и подумал, что она мертва… будто само собой разумеющееся, он тут же бросился на собственный меч, потому что не хотел жить без неё. Пока он умирал, Фисба вернулась и сама бросилась на его меч, потому что тоже не хотела жить без него. Их кровь превратила белые ягоды в красные, и они остались красными до наших дней, или, по крайней мере, так говорится в мифе. Говорят, Зевс оставил её вуаль на небесах в виде Волос Вероники. — Мерлин, это ужасно, — хмуро говорит Джеймс, его брови съезжаются к переносице. — Ты предпочитаешь это победе Геркулеса? — Мне не нравится мысль, что созвездие в форме льва такое потому, что лев был свержен, — поясняет Регулус, поморщив нос. — К тому же, я… точнее, Регулус — это сердце Льва, технически. Губы Джеймса вздрагивают. — Так ты… ревностно относишься к этому льву, Регулус? — Это мой лев, — ворчит Регулус, насупившись. — Отвали, ты понял, что я имел в виду. Кроме того, из несчастной любви получается намного более увлекательная история, так ведь? Кого вообще волнуют подвиги Геркулеса? Подайте мне любовь и смерть. Такое больше мне по душе. — То есть, тебе не нравится невзаимная любовь, но с трагичной у тебя проблем нет? — Ну, любовь Пирама и Фисбы никогда не стояла под вопросом. Ты можешь себе представить: любить кого-то настолько сильно, что ты скорее умрёшь вместе с ним, чем продолжишь жить без него? — Я… — Джеймс моргает, вопрос выбивает его из колеи. Честно, он никогда о таком не задумывался. Это достаточно философская тема для размышлений. Регулус поворачивает голову, чтобы поглядеть на него. — У тебя есть кто-то, с кем ты бы предпочёл умереть вместо того, чтобы жить без него? — Сириус, — моментально говорит Джеймс. — Питер. Римус. Но это не… понимаешь, ты говоришь о романтической любви, да? — Да, Джеймс. Ты должен был назвать Лили. Она та самая, разве нет? — Я должен хотеть умереть вместе с ней, чтобы это доказать? — Полагаю, что нет, — соглашается Регулус, пожимая плечами. Джеймс хмурится. — Это не слишком-то нормально, нет? Если ты любишь кого-то, ты хочешь, чтобы они продолжали жить даже после твоей смерти. Если они любят тебя, они хотят от тебя того же. Ты так не считаешь? — Я никогда никого не любил, чтобы говорить наверняка, — признаётся Регулус, снова глядя в сторону. — Я просто считаю… что ж, я не хотел бы жить дольше людей, которых люблю, вроде друзей, семьи и возлюбленных. Кажется худшим исходом на свете. — Было бы сложно, ага, — с тяжёлым сердцем соглашается Джеймс. Он замолкает, а потом сильно вздрагивает, будто кто-то прошёлся холодными пальцами вверх по его позвоночнику. На мгновение ему кажется, будто он существует в другой вселенной, где ему представляется возможность поглядеть, каково это — жить в ужасах потери кого-то, кого он любит. Обдумав, он решает, что понимает, что имел в виду Регулус. Он ничего не может поделать с внезапным пониманием, что он надеется, что умрёт раньше тех, кто значит для него весь мир. — Ладненько, так, я больше не хочу об этом говорить. Паршивое чувство. Думаю, настало время для чего-нибудь попозитвинее. — Ты мягкосердечный, Поттер, — комментирует Регулус. — Если быть мягкосердечным означает нежелание думать о своей смерти или смерти тех, кого я люблю, да будет так. Я буду мягкосердечным. С удовольствием, — Джеймс качает головой и снова поднимает взгляд к небу. — Есть твоя звезда там, наверху, этой ночью? — Нет, но вот это Сириус, — говорит Регулус, указывая на небо, рукав сползает ниже, когда он поднимает руку вверх. — Он ненадолго пропал, но потом вернулся, говнюк. Не может дать Веге побыть в центре внимания. — Кто такая Вега? — фыркая, спрашивает Джеймс. Губы Регулуса подёргиваются. — Самая яркая звезда в это время года, до момента, пока не возвращается Сириус, чтобы неизбежно её затмить. Она является частью созвездия Лиры, означающего лиру Орфея, первую в своём роде. Говорят, музыка Орфея была столь прекрасна, что могла растрогать даже камень. — Звучит, словно магия, — размышляет Джеймс. — Как думаешь, музыка — магия, в каком-то смысле? Римус и Сириус, скорее всего, согласились бы. Римус точно согласился бы. Он уверен, что Боуи — волшебник. — Кто? — спрашивает Регулус. Джеймс мгновенно вскидывает голову. — Ты не знаешь, кто такой Боуи? — Нет. А должен? — О, мать твою, ты не заслуживаешь этот джампер. Римус был бы… Боги, тебе нельзя рассказывать ему. Мы исправимся на каникулах. У Сириуса есть некоторые из его пластинок. Ты знаешь хотя бы Queen? — Сириус пытался дать мне послушать. Не помню, что-то про симфонию, или… — Рапсодию? Богемскую Рапсодию? Сириус дал тебе послушать Богемскую Рапсодию, и ты не влюбился в ту же секунду? — Было неплохо, — Регулус отвечает спокойнее, чем того хотелось бы Джеймсу. Он представляет, как наверняка разочарован был Сириус. — Я просто… ну, я до этого никогда не слушал что-то подобное. Всё в нашем доме было инструментальное, и не то, чтобы слизеринцы такое слушают. — То есть, для тебя это приобретённый опыт? — медленно отвечает Джеймс. Регулус пожимает плечами. — Ну да. Мне… не сказать, чтобы не понравилось. — Но тебе и не сказать, чтобы понравилось. То есть, получается, ты не считаешь, что музыка — это волшебство? — делает вывод Джеймс. — Думаю, всё вокруг — волшебство, — шепчет Регулус. — Должно быть волшебством, разве нет? Я имею в виду, что теория магии утверждает, что мы просто рождаемся с магией… она берёт и течёт через нас, и происходит то, что происходит, или создаётся, или уничтожается. Музыка тоже способна на подобное, так что она — волшебство. Или хотя бы какая-то его разновидность, учитывая, что её создают волшебные люди. — Тогда что насчёт магглов? Они тоже волшебные? — В своём роде, я полагаю. Мы просто их не понимаем. — А сквибы? — Даже сквибы. Ты что, никогда не читал «Мою жизнь сквиба» Ангуса Баченана? — Нет, не читал. Ты читал? — с любопытством интересуется Джеймс. Регулус кивает. — Читал. К чему я веду, даже растения — это грёбаная магия. Ты не сможешь отыскать ничего, что было бы не тронуто или не связано с магией, Джеймс, даже если мы эту магию ещё не понимаем. — Ты и правда не размышляешь так, как размышляют твои родители, да? — шепчет Джеймс, разглядывая его профиль. — Ты говоришь о «Чистоте крови навек»? — сухо спрашивает Регулус. Он выпускает вздох и опускает взгляд на свои руки, потирая рукава, закрывающие его костяшки. — Знаешь, это нелегко, потому что я… ну, я гей. А это не похоже на веками чистую кровь, да? — его губы поджимаются и превращаются в тонкую линию. — Полагаю, какое-то время я верил в культ чистоты крови; или, может, я просто… поддакивал и никогда не задумывался об этом, пока меня это напрямую не задело. Но я думал… как это может быть правдой, если я тот, кто я есть? Я выведен, чтобы быть чистокровным, и при этом ни одна частичка меня не подходит под определение, так в чём тогда смысл? Раньше я думал, что Сириус просто… бунтовал, понимаешь. Специально был собой, будто это выбор, сделанный под влиянием его глупых друзей и его ненависти к семье. Мои друзья другие, и я никогда не ненавидел семью так же, как и он, так почему же?.. Потому что, как оказалось, это не выбор. — Тебя это расстраивает? То, что ты не попадаешь под «Чистоту крови навек» или типа того? — Расстраивало. Иногда расстраивает до сих пор. Как ни странно, Сириус смог помочь мне в этом плане. Полагаю, оно и понятно, учитывая, что он сделал это всё первым. И, ну правда, я абсолютно не заинтересован в женитьбе с женщиной и попытках её трахнуть. По крайней мере, я избежал этого, так что оно того стоило. — То есть, ты отказался от всего, во что ты верил, потому что оно тебе не подошло, так что оно просто потеряло для тебя свой вес? — медленно говорит Джеймс, вскинув брови. — А это недостаточно весомая причина? — взглянув на него, спрашивает Регулус. Джеймс глубоко вздыхает. — Знаешь что? Я приму этот ответ. Не важно, как ты дошёл до этого, но ты ведь дошёл. — Ох, правда, что ли? Что ж, я бесконечно счастлив, что получил твоё одобрение, Джеймс. Твоё одобрение — всё, чего я когда-либо желал, — говорит ему Регулус, его голос сух и безэмоционален. — Серьёзно, как камень с души упал. Я сделаю всё возможное, чтобы ты… — Закройся, — фыркает Джеймс, его плечи потрясываются, когда у него вновь не получается сдержать смех. Регулус глядит на него в наигранном удивлении. — Ты разве не хочешь знать больше о том, как все мои действия и мысли направлены на беспокойство о том, что ты в итоге обо мне подумаешь? — Ты засранец, — все ещё посмеиваясь, говорит Джеймс. — А ты думаешь, что весь мир вертится вокруг тебя. — Я так не думаю. — По крайней мере, ты хочешь, чтобы крутился. Джеймс Поттер, тот самый парень с непреодолимым желанием быть солнцем. Все крутятся вокруг тебя, притянутые твоим гравитационным полем, — рассуждает Регулус. Стараясь сдержать усмешку, Джеймс закусывает нижнюю губу. — Ну, мне говорили, что моя улыбка ослепительна, прямо как солнце. — Что за глупец наврал тебе? — спрашивает Регулус, и Джеймс снова не может удержать смех внутри себя. Регулус какое-то время наблюдает за ним, уголки его губ приподняты, и потом он отводит взгляд. — Полагаю, кто-то в вашей компании друзей должен быть солнцем. Сириус — звезда, и он постоянно болтает о том, что Люпин — луна или что-то вроде, так что, наверное, ты тогда солнце. Очень похоже на правду. Я, блять, ненавижу, когда солнце светит мне прямо в глаза. — О, Мерлин, — смех Джеймса переходит в свист, он заходится в смехе снова и снова, сгибаясь и опираясь головой на руку, пока почти писается со смеху. — Заткнись, заткнись. Ты такой грубиян, Регулус. Регулус фыркает. — Твоё оскорбление не звучит как оскорбление, пока ты так сильно хохочешь. Джеймс успокаивается, переводит дыхание и складывает голову на скрещенные руки. — Не уверен, что в данной ситуации я пытался использовать это, как оскорбление. Так, получается, я солнце. Сириус звезда. Римус луна. Тогда что остаётся Питеру? — О, ты хочешь, чтобы я перечислил варианты? — Ага, я бы хотел знать, из чего могу выбирать. — Ну, есть ещё земля. Есть… — Нет, стой, это оно. — Петтигрю — земля? — спрашивает Регулус. — Ага, — Джеймс кивает и выпрямляется. — Что за вселенная, если у нас нет дома? Кто мы такие без Питера? Кроме того, выходит неплохая параллель, м? Луна, земля, звёзды и солнце. Имеет смысл. — Тебе понравился этот маленький эксперимент-рассуждение, где тебе пришлось подумать? — Раз уж тебе интересно, то да, и правда понравился. Регулус закатывает глаза и отталкивается от перил, качая головой. — Ещё бы. Ну, самое время возвращаться. Я иду спать, пока ты не потратил ещё и его. — О. Точно, — подпрыгнув, выдаёт Джеймс. — Ты сможешь добраться до подземелий непойманным? — Я уже делал это раньше и знаю, как не попасться. — Хочешь, я тебя провожу? — Мне не нужна охрана, Джеймс, — раздражённо бубнит Регулус, шагая в сторону двери. Джеймс поспевает за ним, подхватывая свою сумку и быстро протискиваясь через проход. — Не, я знаю, но… — Ты всё равно пойдёшь за мной, так ведь? — перебивает его Регулус. — Скорее всего, да, — бесстыдно соглашается Джеймс. Регулус вздыхает и поворачивается. — Ладно. Потрать своё время, раз тебе так этого хочется. Не моё дело. — Постой, у меня есть… что ж, я посвящаю тебя в тайну, так что не говори никому. Но у меня есть мантия-невидимка, — говорит Джеймс, ковыряясь в сумке, чтобы в итоге вытащить мантию наружу. Он приподнимает её, когда Регулус поворачивается, чтобы уставиться на него. — Просто предлагаю, потому что она может помочь тебе пробраться мимо миссис Норрис незамеченным. — Ну, конечно, ты раздобыл себе мантию-невидимку, — шепчет Регулус, подходя ближе и протягивая руку, пропуская ткань между своих пальцев. Он приподнимает её и выпускает мягкий смешок. — Только ты, Поттер. — Ты когда-нибудь видел такую? — У отца какое-то время была, но ненастоящая. Чары ослабли. Но эта? Я уверен, что она настоящая. Джеймс получает искреннее удовольствие от заинтересованности в голосе Регулуса. — Можешь использовать её. Точнее, мы можем её использовать. Будет немного тесновато, но мы с Сириусом каждый раз умудряемся поместиться, — он перекидывает её и держит над собой. — Давай. Забирайся. — А, — говорит Регулус, хотя звучит это скорее как истерический выдох, чем как полноценное слово. Он резко отступает на шаг назад. — Вообще-то, знаешь, я, пожалуй, попробую сам… — Чушь не неси, — прерывает его Джеймс, усмехнувшись, и подходит, накидывая мантию на Регулуса, натягивая её поверх них двоих. — Погоди, наши ноги будут торчать, если ты будешь идти не передо мной. Повернись, вот так… — он тянется вперёд и хватает Регулуса за руку, поворачивая его лицом туда же, куда смотрит он сам, а потом притягивает его назад, грудь упирается Регулусу в спину. После небольших махинаций, чтобы спрятаться как можно лучше, Джеймс хмыкает. — Вот так. Теперь иди, а я буду держаться за тебя и идти следом. Шум, правда, она не подавляет, так что придётся разговаривать шёпотом. Регулус не шевелится, так что Джеймс улыбчиво фыркает; его дыхание касается волос на затылке Регулуса. Закатив глаза, Джеймс продолжает крепко сжимать в руках руки Регулуса и подталкивает его вперёд. Они делают шаркающий шажок вперёд. — Ты ведь в курсе, — шепчет Джеймс, склоняясь и тихо говоря Регулусу на ухо, — что можешь шагать нормально? Джеймс совсем не ожидает такой реакции, но плечи Регулуса взмывают вверх, пока он крайне резко выдыхает и выметается из-под мантии, вырываясь из хватки Джеймса. Моргая, Джеймс едва выпутывается из мантии, выглядывая и наблюдая за тем, как Регулус смущённо хватается за заднюю часть своей шеи. — Всё нормально? — спрашивает он. — Я в порядке, и я сам доберусь до своей кровати, так что забирай свою грёбаную мантию и проваливай, — огрызается Регулус, как оказывается, настолько разъярённый, что красным становится всё его лицо. Он резко отворачивается сразу же после сказанного и шумно вышагивает прочь. Джеймс запинается и говорит ему вслед: — Я… ну, и ладно. Я ухожу. И тебе доброй ночи. Мудак. Через плечо Регулус показывает ему средний палец.