Шансы на жизнь

      — Какого хуя ты блять, здесь делаешь? — его до темнеющих пятнышек перед глазами прибивают — потому что другого слова и не подберешь — к стене. Изуку слабо улыбается, потому что это на удивление не больно, Каччан, как выяснялось за последние три года, вообще никогда не бил его больно. Шигараки бьет сильнее, гораздо сильнее, до кучи синяков, не проходящих кровоподтеков, кровоточащих ран и сдвигов в голове. Вот это уже не весело совсем. — Отвечай, — его лицо обжигают дыханием, ухватывают за грудки, встряхивают сильно, и Изуку не сопротивляется, даже голову не держит, позволяя затылку ударится о стену.       — Учусь, — глупо моргает глазами. На секунду так и возникает желание рассказать всю правду другу — другу же? — броситься на шею, разреветься, попросить помощи в конце концов. Но нельзя, он выучил свой урок уже давно, когда кровавые ошметки чужой плоти так и не отстирались от светло-синих джинсов. С тех пор в его гардеробе завелось больше черных вещей, на них хотя бы крови не видно, спасибо и на том. — Разве не очевидно, — весело раскидывает руками, растопыривает пальчики и слегка машет ладошками. — Я рад что мы попали в один класс! Разве не чудно! Как и раньше, — в глазах даже что-то живое и радостное проблескивает. В ЮЭЙ до жути хорошо, если не вспоминать зачем он здесь.       — Не пизди, — шипит Кацуки, вновь встряхивает его. — Ты не можешь быть здесь, ни причуды, не перспектив. Как ты вообще сюда попал? Какого хуя происходит? Когда вернулся? — губы кривятся в злобном оскале. Кацуки не поменялся, всё так же импульсивен, и это отзывается теплотой в груди. Приятно.       — А ты не поменялся, — Изуку улыбается слабо. — Это, — он задумывается, как можно охарактеризовать его чувства по поводу происходящего. — Мило.       — Прекрати молоть свою хуйню! — носком ботинка ударяют на голени, прямо по полученной несколько дней назад ране. Губу приходится прикусить чтобы испуганно не вскрикнуть, рука по привычке, в надежде дать отпор тянется к обычно закрепленному на голени ремню с ножем. Там ожидаемо пусто, хотя фантомное ощущение стягивания на ноге всё же присутствует. Глупо. Он не должен иметь такие отвратные привычки, хотя, без них и не выживешь.       — Ты не рад? — Изуку склоняет голову недоуменно. Они неплохо ладили раньше. Кажется.       — Схуяли мне радоваться твоему уродливому ебалу? — несколько проходящих мимо людей недоуменно пожали плечами. — Только не говори, что все то время, — в глаза мелькает осознание, брови хмурятся еще сильнее. — Пиздел мне про свою причуду, — руки Кацуки всё сильнее сжимаются на школьном пиджаке, трясутся гневно, а Изуку начинает медленно не хватать воздуха.       — Я не врал! — впервые отвечает загнанно. Потому что он не врал. — Она проявилась позже остальных, после, — он запинается и застывает на месте. — После того как я переехал, — заканчивает фразу так, потому что по-другому — не вариант. Кацуки отдергивает от него руки резко, будто ему противно даже рядом находится.       — Мерзость, — Бакуго выплевывает фразу, смеривает надменным взглядом. — Ты блять, просто отвратителен. Иди и дальше строй из себя невинную неженку, ебанная сука, — звучит оскорбительно, но для Изуку не обидно ни капли. — До сих пор помню твою счастливое ебало, в тот день, когда твоя мать умерла, — фраза ударяет по барабанным перепонкам, по мозгу. Больно бьет по воспоминаниям, пробуждает самые темные, самые ужасные, чуть ли не животные инстинкты. Злость клокочет где-то на подкорках сознания, впервые хочется посильнее врезать Бакуго в рожу.

Нельзя, не разумно.

      Но он полюет на нормы здравого смысла, срывается с места, набрасывается на успевшего отойти Бакуго. Кацуки ебанный урод и он заслуживает того, чтобы Изуку впился ему в волосы, впился пальцами в лицо ощущая как чужая кожа забивается под обгрызенные ногти. Потому что он моральный урод.       — Да чтоб ты сдох, — выкрикивает прямо в лицо пока толпы учеников собираются вокруг. — Ебанный, ебанный, ебанный урод! — с силой, со всей ненавистью. Старается сдерживаться, получает удар под дых. Покачивается и вновь на ноги поднимается, дышит хрипло, утирает глупые слезящиеся глаза. Ждет ещё один удар, но он не следует. Приходится аж глаза поднять, чтобы понять, что происходит. Кацуки корчит гримасу ярости, действительно стременную рожу что Изуку запомнит на долго, но его держат на месте аж в четыре руки — добрый парень с алыми волосами и странноватый с электрическим квирком. Непривычно и неправильно, когда кому-то мешают тебя бить. Дракам мешать нельзя, разве не так? Драки — нечто естественное для выяснения отношений. Не стоит драматизировать.       — Подожди-подожди-подожди, — взволнованно хмурит брови красноволосый — кажется Киришима? — удерживает Кацуки посильнее. — Бакуго! — вскрикивает взволнованно. Кацуки не слушает, упирается рукой однокласснику в голову рвется отчаянно, но тот держит крепко, не отпускает. Изуку перехватывает за руку несмотря на то, что он ничего не предпринимает.       — В первый же день, — качает головой Тенья Иида. Он слегка поправляет очки, смотрит осуждающе, и Изуку хлопает глазами испуганно. Он конкретно проебался. — Бакуго Кацуки крайне конфликтный человек, но, — он вновь качает головой. От фразы, сказанной Бакуго всё ещё хочется врезать ему да посильнее, но это можно сделать и потом. Ебанный мудак.       — Мне жаль, — тупит глаза Изуку. — Мне жаль, — глупо повторяет и строит мордашку по невиннее. Всегда работает. Его со вздохом отпускают, вероятно подметив то, что он не собирается предпринимать никаких действий. Кацуки мельтешит где-то на фоне.       — Что здесь происходит? — леденит воздух голос Айзавы Шоты. Изуку аж чувствует, как затылок изморозью покрывается, да наконец понимает, что да, вот они, настоящие герои! Интересно, есть ли мерч с Сотриголовой? Хотя, даже если есть, приобрести его, увы, не судьба. А жаль, если бы он знал о Сотриголове года так четыре назад, скупил бы весь.       — Всё в прядке, — Иида выпрямляется как-то по-армейски, а Кацуки продолжает по-глупому биться в чужих руках. «Как рыба на суше» фыркает про себя Изуку, и обворожительно глазками хлопает. Когда Все За Одного грохнут, первый, к кому пойдет Изуку — господин Айзава. Потому что ко всем чертям такую жизнь. Ура, свободе!       — Всё хорошо, — послушно кивает Мидория. Стыдливо заводит руки за спину. Под ногтями чужая кожа, не лучший вид.       — Что здесь произошло? — цедит классный руководитель, хмурит густые брови. Окидывает взглядом начавшую разбегаться толпу задерживает взгляд на троице, которая уже чуть ли в единый комок не валится. Не поверил.       — Мы слегка повздорили, мне очень жаль, — выступает вперед Изуку. За последние года привык. Бакуго наконец отталкивает локтем милого красноволосого парня, отстраняет придерживающего его за руку блондина.       — Это всё он! — тычет пальцем Изуку прямо в лицо. На лице алеет несколько полосок от ногтей. — Ебанный урод!       — Почему я здесь работаю? — выговаривает одними губами учитель, но Мидория привык к такому, читает по губам. — Мне не важно, кто из вас, и что начал, — рука уже на автомате тянется к переносице, вероятно, быть героем всё же тяжко. — Вы оба, — палец быстро-быстро указывает на обоих. — Улаживайте свои проблемы, вне школы, — Изуку кивает за них двоих. Уладят. К счастью, на этом, тема прерывается, даже после уроков не оставляют, да наказание в виде какой-нибудь уборки не влепляют. Просто волшебно, отходить от планов Учителя не хочется. Он давно понял, чем подобное оборачивается.       За исключением мудаческого поведения Кацуки, первый день в школе выдается на диво волшебным и легким. Хочется подольше остаться там, в защищенных стенах, в обществе будущих, и настоящих героев. Прямо как в его мечтах, как детских, так и нынешних. Но неписанные правила не дают пойти и погулять с одноклассниками, не дают даже пройтись с ними до «дома». Потому что правила — не шутка. Правила — штука гнусная и мерзкая, по крайней мере те, по которым он живет. Он махает им на прощение, делает вид, что ему совсем в другую сторону, врет о том, что его кто-то ждет. Жаль, что не ждет его никто уже как года три. Ему правда жаль. Он накидывает на плечи кофту, на голову — капюшон. Вновь прячется от реального мира, потому что от осознания что у его ровесников все так хорошо, а у него все так плохо, на душе просто отвратно. Сдохнуть хочется ещё больше чем обычно. Может быть ещё посмеяться от души забившись в дальний угол самого высокого этажа. Или может поплакать? М-да, биполярочку заказывали? Нет? А пожалуйста.       Проскальзывает он в бар, что является единственным входом в «Логово» Лиги совсем тихо, уже давно выучил, где в полу скрипящие половицы, которые стоит избегать. Так много лет назад понял как бесшумно открыть дверь на маленькую щелочку, которой хватит лишь для того чтобы войти. В помещение пусто, и это до дикого странно. Даже единственного адекватного здесь — Курогири, здесь нет. Бар фактически принадлежит ему, какое-то уж дикое пристрастье у фактически безвольного Ному к барному мастерству, возможно, отголоски прошлой жизни. Темный Туман, единственный кто не вызывает у Изуку жгучей ненависти. Курогири человек спокойный, вежливый, приятный. Даже поболтать с ним можно, в отличие от остальных.       Оглядывается по сторонам Мидория воровато, на душе будто кошки скребут, но кто ему запретит взять бутылочку-другую с верхних полок? Перед Курогири извинится потом, если тот заметит пропажу. А чувствует он себя действительно дерьмово, так что, почему бы и не попробовать выпить в своей жизни первый раз. Запретить ему, не в праве никто. Может удастся понять от чего это у других всё выходит так легко. Почему они такие прекрасные, великолепные, сильные — самые сильные! — такие дружелюбные, да с такими хорошими судьбами, а у него из всего этого ровное ничего. А может, выйдет понять только то, почему взрослым — одному конкретному, раздражающему до дрожи взрослому! — так нравится выпивать. Прячет бутылочку вина под одеждой, так, на всякий случай, если встретит кого-то по дороге. По лестнице взлетает на восьмой, самый верхний этаж отеля, врывается в комнату и прикрывает ладонью рот, чтобы не закашляться от обилия пыли. Бутылочка вскрывается на удивление умело.

Жизнь дерьмо, и он в ней не учавствует!