As Bullet Speaks to Gun

- Люди обеспокоены, сэр Джон, - заметил Джеймс. Двое офицеров стояли на палубе «Эребуса» под ярким небом. Пейзаж вокруг них тоже был красочным: белизна и синева, отражающие солнечный свет, простирались до самого горизонта, насколько можно было видеть. Всё это производило слепящий эффект при слишком долгом взгляде без защиты. Джеймс нашёл свои солнцезащитные очки неудобными и, откровенно говоря, неэлегантными, поэтому он выработал способ смотреть прямо над планширом, так что самым близким, на чём сосредотачивался его взгляд при смотрении на лёд, оказывалась линия горизонта. Иногда вместо этого он оборачивался взглянуть на «Террор», и прочный массив корабля выступал в качестве бастиона против белизны вокруг, которая сменялась лишь новой белизной. Однако он и сэр Джон Франклин стояли у кормы, глядя на лёд, лишённый всякой жизни и лежавший между ними и безопасным проходом домой. Прошли месяцы с тех пор, как они застряли в паке, и тревога Джеймса к настоящему времени стала его частью, скрытым огнём, который он разжигал только в одиночестве. С момента его реплики прошло много времени, но Джеймса не беспокоило, что то, что он сказал, осталось неуслышанным: сэр Джон часто обдумывал свои ответные слова, особенно когда они были вдвоём. Он терпеливо стоял, пока руководитель экспедиции шуршал рукой в кармане, и лишь затем, наконец, открыл рот: - Сейчас зима, - произнёс сэр Джон. – А зимой людьми всегда овладевает беспокойство. - Особенно во льдах, - согласился Джеймс. - Но я больше беспокоюсь о том, что произойдёт, если давление продолжит нарастать. Он переминался с ноги на ногу, следя за тем, чтобы в пальцах ног не нарушалось кровообращение. День был холодный, и ветер пронзал коммандера, как кинжал, несмотря на то, что на нём была тяжёлая шинель и не один слой шерстяного нижнего белья. Но не припомнить, чтобы хоть один из дней и в прошлом году был тёплым, с усмешкой подумал Джеймс. Сэр Джон потянулся, положил руку в перчатке на планшир корабля и забарабанил пальцами. - Возможно, нам вскоре следует устроить ещё один ужин, - сказал он задумчивым тоном. - Людям полезно знать, что их командиры не слишком заботятся о светских событиях. Джеймс не стал скрывать удивления на лице. - С Френсисом? От него ни слуху ни духу последние несколько недель, сэр Джон. - Возможно, это моя вина, - ответил сэр Джон. - В последний наш разговор, мы обменялись… резкими высказываниями. Мне так трудно подстраиваться под его настроения. Я хочу удостовериться, что не сжёг мосты раз и навсегда. - Вы не должны винить себя. - О, но я виню. Задача руководителя экспедиции – обеспечить гармонию среди подчинённых. Если я не смогу подружиться со своим заместителем… Джеймс на мгновение отвернулся от сэра Джона и сделал несколько шагов, и его ботинки стучали по замёрзшему дереву палубы. Это движение помогло ему вернуть некоторую чувствительность пальцам ног, хотя это ощущение было лишь мимолётным. Им двоим скоро нужно будет спуститься на нижнюю палубу и согреться, а они пробыли здесь всего четверть часа. Джеймс боялся даже подумать о том, что люди чувствовали во время четырёхчасовой вахты. Он хотел согласиться с сэром Джоном. Этот человек оставался на удивление спокойным на протяжении всего их испытания, и хотя какая-то часть Джеймса задавалась вопросом, можно было ли всё это предотвратить (во время того судьбоносного совещания, которое теперь казалось таким далёким, разве Френсис не предложил другой план?), он не мог найти в себе презрения ни к одному из решений капитана. Сэр Джон действовал уравновешенно и проявлял бодрость духа перед лицом невероятных трудностей. Джеймс считал бы себя счастливчиком, если бы ему удалось продемонстрировать хотя бы половину качеств лидера. Тем не менее, он считал, что сэр Джон проявляет слабость, когда дело касается Френсиса. Он продолжал посылать приглашения, хотя на них неоднократно отвечали отказом. Возможно, причина крылась в том, что сэр Джон был трезвенником; он не мог до конца понять, что алкоголь может сделать с человеком. Но Джеймс не сомневался, что Френсис отсиживался на борту «Террора» и, вероятно, даже в этот самый момент был пьян в стельку. Джеймс хотел избавить сэра Джона от унижения, которое последовало бы за направлением ещё одного приглашения и отказом или, что ещё хуже, за тем, что вечер будет безнадёжно испорчен непристойным поведением Френсиса. Джеймс глубоко вздохнул и снова повернулся к сэру Джону, сложив руки за спиной. Ему приходилось тщательно подбирать слова. - Не думаю, - осторожно начал он, удерживаясь от язвительности, - что Френсис примет такое предложение. - Возможно, нет, - кивнул сэр Джон, и Джеймс почувствовал облегчение, что не встретил немедленного сопротивления. - Но мне надлежит попытаться. - Сэр Джон… вы ведь не пьёте. - Верно, - сказал сэр Джон и убрал руку с планшира, несомненно, замёрзшую, и сунул её обратно в карман своей объёмистой шинели. - Это ощущение мне не нравится, и в любом случае я верю в умеренность. - И это очень благородно с вашей стороны. Но я думаю, что это может поставить вас… в невыгодное положение, коль скоро вы не понимаете этого порока в других. Внезапно всё внимание сэра Джона было обращено на него с тем своеобразным прищуром, который Джеймс видел так редко. Он сглотнул, и его собственная слюна похолодела в горле. - Я знаю, что Френсис пьёт, Джеймс. - Да. Он пьёт. Обильно и до умопомрачения. - Не хотелось бы упрекать тебя за эти слова, и я тоже хотел бы, чтобы положение дел обстояло иначе. Однако невозможно повторять этот спор каждые несколько недель, Джеймс. Мне больше нечего сказать по этому поводу. Джеймс чувствовал, что его возможности достучаться до сэра Джона иссякают, и отчаянно цеплялся за последнюю оставшуюся соломинку. - Но сэр Джон, я имею в виду только то, что… ну, что в нашем положении это не только дурной вкус, это попросту опасно. Если он не в состоянии владеть собой, то почему он вообще здесь? Его последние несколько слов прозвучали слишком громко в холодном воздухе, и Джеймс огляделся, убедившись, что никто из людей не находится в пределах слышимости. Повезло, что покрытая толстым слоем инея палуба оказалась пустой. Его взгляд вернулся к сэру Джону: великий человек поднял руку, чтобы перебить Джеймса, и смотрел на него, лишь едва-едва заметно скривив губы. - Мы все в напряжённых обстоятельствах, Джеймс, - тихо проговорил сэр Джон. - Но озлобленность тебе не к лицу. С этими словами он опустил руку и, вздёрнув подбородок, поправил шинель, потянув за хлястик. Сэр Джон с единственным кивком ушёл, шагая по палубе к люку, который вёл на нижнюю палубу в относительное тёплое нутро «Эребуса». Джеймс смотрел ему вслед. Единственная холодная капля пота скатилась по его шее сзади. *** - Это правда – в то время я был тяжело болен цингой, - громко сказал Джеймс. Его слова, казалось, упали в зале и были поглощены, едва ли даже разнёсшись эхом. В горле першило, и он подавил желание откашляться. - Из-за этого большую часть нашего путешествия я был прикован к постели и не участвовал в процессе принятия решений настолько, насколько мог бы. К определённому моменту нашего путешествия я даже не мог идти наравне с другими людьми, а был вынужден ехать в одной из лодок, поставленных на сани, так как мои конечности и суставы были слишком слабы и наполнены болью. Он сглотнул. Зал был заполнен моряками и членами их семей, а также любопытной публикой, и все смотрели на него в ответ. Он мог видеть, как несколько мужчин наклонялись друг к другу, что-то бормоча себе под нос. Получая некое подобие утешения от своих товарищей. В первом ряду сидел Френсис Крозье. Он выглядел усталым и рассеянным, но некой частью памяти Джеймс не мог не возвращаться к этому пресыщенному водянистому взгляду, устремленного на него через обеденный стол. Френсис поднял глаза, их взгляды встретились. Джеймс отвернулся. - Нападение медведя на наш лагерь произошло, когда я уже был болен. Мне удалось выпустить в существо две ракеты, и одна из них попала в цель, но я не знал, что мистер Хикки задумал побег во время атаки и не мог предотвратить его. Если быть честным, то чистая удача спасла меня от гибели гораздо больше, чем любое свидетельство моей собственной храбрости. Адвокат, расхаживавший перед трибуной для свидетелей, поднял голову, и Джеймс замолчал в ожидании вопроса. - Вы знали о запланированном на тот день повешении? - спросил адвокат. Джеймс попытался поёрзать на стуле, который ему предоставили. Твёрдая спинка стула местами касалась его всё ещё больных мест на коже и выступов выпирающих костей в тех местах, где он похудел, так что легче не стало. К сожалению, он не мог устроиться поудобнее и в конце концов прижал руку к столу перед собой, пытаясь немного снять давление с ноющих ног. - Я знал о повешении, - сказал он.- Это Френсис… капитан Крозье назначил наказание, но я присутствовал при отдаче приказа и доверился его решению. Вопреки самому себе, он позволил своим глазам снова метнуться к Френсису в толпе, и их взгляды снова встретились. На этот раз Джеймс смотрел ещё на мгновение дольше, надеясь что-нибудь выудить из этих глубин, полных утомления, но ничего не вышло. - Значит, вы согласились повесить мистера Хикки, но до последнего ничего не знали о провале этого плана? - Я… с сожалением признаю это. Мне тогда было нехорошо. Я не присутствовал при повешении и фактически оставался в своей палатке до нападения медведя. Мои часы в одиночестве часто были поглощены чем-то вроде бреда, и мне трудно определить место событий в это время. - Понимаю. Джеймс сглотнул. В горле пересохло. - Мне продолжить, ваша честь? Судья нахмурился. - Поскольку кажется, что вы не принимали реального участия в событиях, связанных с самим инцидентом, мы больше не будем останавливаться на вашем опыте в связи с ним. - Всего пара вопросов, прежде чем мы вас отпустим, коммандер Фицджеймс, - вмешался адвокат. Джеймс не мог не поморщиться. Он привык к тому, что его называют капитаном, хотя и ненавидел обстоятельства, при которых он был облечён этим званием. - Вы подозревали мистера Хикки в сомнительном поведении до этого момента вашего путешествия? - Ну, он был выпорот за подстрекательство, - сказал Джеймс, нечаянно позволив нотке сарказма проскользнуть в его голосе. Он немедленно скрыл это, добавив более спокойным тоном: - Как было приказано капитаном Крозье. - Верно. Вы приложили руку к этому приказу? - Я присутствовал при его озвучивании. - А известно ли вам, что в таких обстоятельствах обычно требуется полноценный военный трибунал? Взгляд Джеймса скользнул к фигуре Эдварда Литтла, сидящего в первом ряду. Литтл держал спину, волосы были подстрижены и расчёсаны, но Джеймс всё ещё видел усталость в чертах его лица. - Да, мне это известно. Было известно. - В свете этого вы по-прежнему согласны с решением капитана Крозье? - Да, - сказал Джеймс задумчиво. - Понятно, - повторил адвокат. – На этом всё. Судья стукнул молотком, заставив Джеймса невольно поморщиться. - Вы свободны, коммандер Фицджеймс. Взгляд Джеймса в последний раз метнулся к Френсису, но взгляд другого был опущен, а лицо склонено к полу. Как он ни старался, Джеймс встал и, неуверенно спускаясь по ступенькам трибуны, вглядывался, но выражения лица Крозье не разобрал. Когда Джеймс спускался, в зале раздавался приглушённый звук разговоров, но пока он колебался на последней ступеньке, над всем этим возвысился единственный голос: голос человека, которого судили. - Прекрасное выступление фата, рядящегося в женские тряпки, - громко и размеренно произнёс человек, известный Джеймсу как Корнелиус Хикки, и даже когда один из охранников, стоявших рядом с ним, грубо заставил Хикки замолчать, Джеймс почувствовал, как у него внутри всё сжалось. *** Показания Джеймса были не последними в этот день, но при даче других он лично не присутствовал. Сославшись на плохое самочувствие, он, спотыкаясь, вышел из зала суда и прислонился к стене коридора, тяжело дыша. Как только его сердцебиение замедлилось до приемлемого предела, он выпрямил спину и осторожно вышел из здания. Какое-то время он стоял на холодном воздухе, позволяя раздражению и горю захлестнуть его. Затем, снова пытаясь не обращать внимания на знакомую боль в руке и груди, он направился домой. Он шёл размеренно, но не думал о том, чтобы остановить повозку: он обнаружил, что, хотя ходьба причиняла боль, толчки экипажа были по ощущению ещё хуже. В настоящее время Джеймс поселился в прекрасном доме своего знакомого, который сейчас пребывал вдали от Лондона. К счастью для него, это было в нескольких улицах от здания суда, где проходил суд над Хикки. Тем не менее, ему потребовалось около двадцати минут, чтобы дойти туда в его ослабленном состоянии. Джеймс остался здесь один без экономки, и когда он открыл парадную дверь, его встретили просторные, элегантные комнаты со стильной мебелью, покрытые тонким слоем пыли. Он закрыл за собой дверь и повернул замок, услышав щелчок. Затем он швырнул ключ на пол. Он загрохотал по дереву, а Джеймс зашипел и схватился за руку от боли: рана отозвалась на резкое движение. - К чёрту всё это, - прошипел он.- К чёрту, к чёрту, к чёрту всё! Скорее по шагам, чем сразу, он опустился на пол, наконец упёршись спиной в дверь и закрыв руками лицо. Откуда Хикки мог знать? Это не являлось слабостью Джеймса, присущей ему вообще. Он не расхаживал по своим личным покоям в женской одежде и не предавался этой привычке в даже Лондоне, опасаясь быть обнаруженным каким-нибудь слугой. Это была личная прихоть, которую он позволил себе всего раз или два во время плавания, и даже тогда он никогда полностью не надевал маскировку. Ему нравилось смотреться в зеркало, вот и всё. Было ли таким преступлением смотреть в зеркало? Но он был глуп и неосторожен, и Хикки явно узнал об этом от кого-то с «Эребуса». Или, может быть, он сам был на борту, член одного из тех проклятых разведывательных отрядов, которые послал Френсис, и заглянул в щель двери. В любом случае это не имело значения. Джеймс так долго создавал свой осторожный образ, и теперь это всё должно разрушиться. Он мог отрицать это сколько угодно, но слухи могли убивать так же эффективно, как и правда. Затем мысли настигли его, и он выдохнул с протяжным, прерывистым звуком. - О чём, во имя Бога, ты думаешь? - пробормотал он. - Беспокоишься о своей репутации, когда более восьмидесяти человек мертвы и многие из их душ на твоей совести? Если бы эти восемьдесят человек стояли сейчас перед ним, подумал он, то в этой пустой комнате было бы очень тесно. Они будут стоять и показывать пальцами – Гор, Ирвинг, Стэнли, и даже сэр Джон – и он заслужит их божественное наказание, потому что он бросил их при жизни и всё ещё обделяет их данью памяти после смерти, чтобы вместо этого оплакивать свою ничтожную репутацию. Джеймс опустил руки по бокам и некоторое время сидел безвольно. Как выброшенная кукла, подумал он.