***
С того дня жизнь была, как тугая спираль: каждое утро Минхо просыпался, выпивал стакан воды, шёл на учебу, после — приходил домой и непременно вставал на беговую дорожку. Менялись разве что числа на календаре и расстояние на дисплее тренажера, до какого он еще мог более или менее сносно дышать: первое росло, а второе постепенно, но неумолимо уменьшалось. После очередного, гораздо более продолжительного и болезненного приступа одышки, переходившей со временем в удушье, Минхо, наконец, понял, что попытки просто забыть разговор в кабинете врача не получится, как бы он того ни хотел. Усталость, скопившаяся в нем за последние несколько лет, одержала безоговорочную победу, лишила желания продолжать делать вид, будто ничего не происходит; жалость, беззащитная и тихая жалость к самому себе заставляла признать, что всё же что-то происходит и происходит неожиданно скоро: вот-вот многочисленные знакомые Минхо начнут замечать, как их ранее активный и спортивный сокурсник теперь с трудом поднимается пешком и на третий этаж университета. Объяснения всем своим близким и не очень людям — это последнее, на что Ли хотелось тратить крупицы своего очень ограниченного времени. Минхо, как и всегда, недолго раздумывал над решением свежеобнаруженных проблем, и уже вечером того же дня скоропально решил бежать ото всех и отовсюду разом, просто скрыть и спрятать свою болезнь там, где никто и не подумает искать. Как говорится, четко озвучив цель, ты уже прошёл половину пути к ней - так думалось Ли, но над вопросом, куда же конкретно ему исчезнуть, ему пришлось пробиться ещё пару часов: романтичного шкафа в Нарнию у него, к несчатью, не было, а жизнь лесного отшельника молодого столичного парня как-то не привлекала. Ответ, как оно в жизни водится, был совсем на поверхности, и в бурелом не суйся — к востоку от побережья, на маленьком острове стояла деревня, в деревне был один дом, а в доме и в детских воспоминаниях Минхо жила его сухонькая шустрая бабуля. Ли сдвинул брови: бабули там уже не было, да и дома, поди, тоже, остались лишь остров и деревня на нём — и сейчас парню показалось очень даже естественным вернуться туда, где умерла его бабушка. Знала бы госпожа Ли, что спустя годы ее внук умрет там же.***
«Уехал на каникулы» Все, что он оставил после себя родителям — это мятая записка с неровной строчкой на кухонном столе. Будут ли сына четы Ли искать? О, непременно будут, как же иначе. Будут ли сына четы Ли усердно искать? Нет, не будут — успешные люди не отвлекаются на житейские проблемы, и переживать за душевное спокойствие большой бизнес-пары не стоит. На черной карточке всегда есть деньги, а значит, ребенок не пропадет, если у него мозги на месте. Побросав в небольшой чемоданчик любимые вещи и несколько раз одернув самого себя за желание взять абсолютно всё, мол, не на три года едем и не на год, Минхо уже к вечеру стоял на причале, глядя на восток, где ещё не было видно того самого острова, но воображение парня все же рисовало призрачную зеленую точку вдали. Но остров взаправду там был, правда, чуть дальше, чем видел Минхо, жадно дышащий морским воздухом на палубе теплоходика, и на этом острове кипела своя, характерная для него одного, жизнь. Особенно жизнь бурлила в голове одного деревенского парня — он только что вернулся с работы в садах. Солнце уже катилось за полуденную точку, когда Банчан умывался в бочке за домом — из него доносились два женских и два мужских голоса: матери и сестры, отца и брата. Парень краем уха улавливал их разговор — окна и двери светлого и чистого дома радушно были раскрыты настежь. — Ох, как он быстро вырос, — донесся вздох матери. — Сосватать бы пора, — подключился отец. — Мама, что такое «сосватать»? — по-детски тонкий голос младшего брата был слышен лучше всего. — Женушку подыскать. — в голове старшего сына семейства Бан, окунутой в прохладную, пропитанную запахом оструганного дерева воду, возникла улыбка матери, с которой та явно произнесла последнюю фразу. — И руки новые в семье, и Ханне будет подружкой. — Чану не нужно было видеть своих домашних, чтобы знать, что отец сейчас дважды мелко кивнул, как он обычно делал. Солнце мягко жарило оголенные плечи парня, пока тот вытирался простым тканым полотенцем. Нега целиком завладевала и телом, и головой парня — расслабление постепенно заменяло усталость после утренней работы на посевах, а прохладная вода здорово прочищала отяжелевшую после жары и работы голову. — У меня будет новая подружка, ура! — Чан вошёл в дом с чёрного хода, когда его сестра, довольно улыбаясь, оторвала взгляд от книги, которую читала, сидя подле матери. — А я бы ещё мальчишкой походил, — расслабленно улыбнулся парень, находу застегивая льняную рубаху. — Не мальчик уж давно, — с ноткой твёрдости хмыкнул отец, кивая на широкие плечи старшего сына. — Раз хочет погулять ещё, пущай гуляет, — как отрезала мать, улыбаясь на своего первенца. Тот дурашливо тряхнул головой, шевеля свои беспорядочные тёмные кудри — он прекрасно знал, что уже порядком взрослый, особенно на фоне сестры и брата, но ощущения, что он должен искать себе пару, пока что не приходило к нему. Чана вполне устраивало положение семейной отрады и главаря деревенских мальчишек — его все любили, он всех любил, и пока что из этого пиджака он не вырос. — Ты не хочешь жениться? — округлил глаза младший. — А ты что ли хочешь? — ответила вперед брата Ханна. — Хочу! — тут же отозвался мальчик, и все семейство Бан прыснуло от смеха. — Нос не дорос, — сквозь смех ткнула в младшего пальцем сестра. — И тебя женим, и Чана, и Ханну замуж выдадим — всех пристроим, — с гордостью закивал отец, расправляя смявшуюся от смеха газету в руках. — Подожди немного и женим тебя на самой красивой девушке в деревне, — Чан потрепал братишку по такой же кучерявой, как и у него самого, макушке, а тот вдруг затряс головой: — Нет, хен, самая красивая будет твоей невестой. Старший неподдельно удивился: — Это почему же? — Потому что ты — самый лучший жених в деревне, — мальчик взобрался на стул, на котором сидел, и повис у брата на шее. Тот от души рассмеялся и, сделав вид, будто у него плечах оказался огромный груз, а не худой двенадцатилетка, чуть присел, но затем подхватил младшего на руки и закружил с ним по просторной светлой кухне. — Идите, поиграйте до ужина, — плеснула руками мать, опасаясь за кухонную утварь. — Пойдём, Ханна, построишь глазки Джисону, не зря же ты заплеталась сегодня, — окликнул Чан сестру и посадил брата на плечи. — Никому я не строю глазки! — воскликнула девочка, но быстро соскочила со стула и подбежала к братьям. — Как скажешь, миледи, — ухмыльнулся старший, беря еще по-дестки пухлую ручку сестры в свою ладонь, и вывел младших из дома. Отпрыски семейства Бан направились к месту, где обычно ошивалось все подрастающее поколение деревни. Сверстников Чана там, правда, уже не встретить: кто-то уехал учиться на материк, кто-то давно переехал со семьёй, кто-то уже обзавёлся своими детьми — самым близким по возрасту для парня был только Со Чанбин, и тот был младше его на два года. Чан привык быть для всех тем самым старшим братом, который решает любое проблемы за короткое время, с блеском и улыбкой — ему это, впрочем, нравилось. Постоянным местом встречи подростков и молодёжи была единственная на всю деревню спортивная площадка, которую использовали и для футбола, и для баскетбола, и для волейбола, и для посиделок, и вообще в любой игре этому месту отводилась центральная роль — уже лет как двадцать на этом месте лежал слой бетона с мелкими камешками, оставившими отпечаток на коленках, локтях и ладошках всех детей деревни, и торчали два шеста, между которыми когда-то была натянута сетка, но уже когда Чан научился ходить, она таинственным образом исчезла, а на шестах появилось по палке, на которые привинтили по обручу от бочки и прибили по листу фанеры, а чуть в стороне от каждого шеста вкопали по столбику — так получились ворота для всего, что можно пнуть, и корзина для всего, что можно кинуть. — Здорова, дядь, — поднялся навстречу другу Чанбин, как только тот показался на холме, где и располагалась площадка — большинство мячей заканчивало свою жизнь в овраге, окружающем площадку с трех сторон, а неподалеку с четвёртой стороны был причал. — Здорова, — с улыбкой хлопнул Чан друга по плечу. — Мелких притащил чего? Их тут и так орава, — разморенно спросил Со, затягиваясь крепкой самокруткой. — Ничего, кому-то с нами потусоваться охота, а кого-то интересует, пришёл ли Джисон, — Бан взял у Чанбина из рук крутку и тоже затянулся через зубы, как он недавно научился, цепляя на себя восхищенный взгляд младшего брата. — Здарова, заебал! — прискакал Джисон, держа сбоку от себя мяч. Хан выделялся на фоне остальных подростков — он до двенадцати лет жил в столице, на материке, поэтому вместе с собой привёз молодёжи в деревне странные фразочки, какую-никакую моду на спортивные штаны и огромные футболки, хотя и сам, как вытянулся в росте, перекочевал в деревенские широкие штаны и сотканную вручную рубаху, но продолжал выделяться нагловатыми замашками. После переезда в деревню он вёл себя, как боевой петух, защищаясь бранью и кулаками, но дружба с Чаном за несколько лет пригладила его ершистый характер, хотя драки до сих пор большей частью происходили из-за его языкастости и борзоты. — Ой, а что принцесса тут забыла? — парниша склонился над сестрой друга, и Ханна заалела, — бляха, косы-то наплела, — значительно покачал он головой и, запрокинув голову, хохотнул. Чан абсолютно спокойно позволял другу зубоскалить с детьми, зная, что грубость и жестокость в нем могут пробудить только соперники, а его сестру Джисон и вовсе обожал — у самого подростка в семье были только мальчишки, почему он и решал все вопросы в рукопашную. Ничего удивительного, что первым в жизни объектом воздыханий маленькой Ханны стал именно шумный и эмоциональный Джисон. Тот тем временем прямо из рук Со тоже сделал тяжку крепкого табака, который Чанбин понемногу таскал у деда, а Чан спустил со своих плеч брата и отправил его вперёд на площадку. — Чанбин, óблом , ты ещё шире, блять, стал? — старший пригляделся к плечам друга, прикидывая, шире ли они его собственных. — Жрёт и жрёт, больше, чем деревенский коровник жрёт! — тут же учуял возможность подразниться Хан, снова затягиваясь из рук Чанбина. — Сучара! — Со мгновенно ткнул младшего под ребра, чтобы тот поперхнулся горьким и щиплющим дымом. Тот закашлялся, чуть ли не выворачивая грудь наизнанку, и как только он распрямился, все трое пошли дальше по уклону наверх. На бревнах с краю площадки уже сидело человек пятнадцать, и все они радостно загалдели при виде Чана. Многие из них были кровными или дальними родственниками друг другу, поэтому знали друг друга с малолетства. — Как раз не хватало тут человека в команду, — окликнул старшего Бана сын местного лекаря — Феликс, — я уж думал, не выйти ли мне играть, — светло улыбнулся юноша, погодка Хана. — Так в чем проблема, — улыбнулся в ответ Чан, — Хан, съебешься на одну игру с площадки? — расслабленно поинтересовался старший, глядя, как Джисон снова тянется к самокрутке Чанбина, но, услышав просьбу, отвлекся: — Че сразу я? — Ты Феликса одним толчком переломишь пополам. — Не так уж и грязно я играю. — Грязно, — поддакнул Со, со вкусом затягиваясь. — Сучара, — бросил тому младший, но все же уступил, — дай тогда покурю нормально, — и требовательно протянул Чанбину руку. — В большой семье еблом не щелкают, — однобоко ухмыльнулся парень, сплюнув на бычок и отбросив его в кусты. — Сволочи вы, — беззлобно поморщился Джисон и ушёл к друзьям помладше и девчонкам сидеть на бревнышках. Феликс, лучезарно улыбаясь, вышел на площадку к пятерым пярням, и, недолго думая, встал рядом с Чаном — на фоне других парней он и впрямь смотрелся тростинкой, но очевидно, подкупал своей добротой и позитивностью. Чанбин перешёл на другую сторону, в команду Хонджуна и Хисына, а у Чана остались Феликс и рослый Нишимура. Чанбин и Банчан разыграли первый мяч на середине площадки, и тот ушёл к команде Со, игра очень скоро закипела, поддерживаемая криками со стороны трибуны-бревнышка, за правилами никто особо не следил, да и в точности их никто не знал — парни старались просто не ушибить друг друга и не потерять мяч за пределами площадки. Через минут десять Чан заметил, что обычно беспощадный на площадке Чанбин уж слишком просто уступает мяч Феликсу, но не придал этому значения: команды и так шли клюв в клюв, нужно было вырывать победу — сильно выручал рост Ники, но команда Чанбина была очень верткой и меткой. Под конец Банчан плюнул на осторожность и пошёл напролом, зная, что его рост позволит ему просто подмять невысокого Хонджуна, а сила — ещё совсем подростка Хисына. Оставался только Чанбин, с которым они уже буквально дрались за мяч минут пять. Со стороны зрителей громче всех орал Хан, скачущий по краю площадки следом за слипшимися друзьями. Он вообще непонятно за кого болел и орал то Банчану, то Чанбину странную смесь из приободрения и брани. Наконец, Бан урвал мяч и повел его широченными прыжками своих длинных ног в сторону кольца соперников, по пути оттесняя Хисына, а Феликс отлично путался под ногами у Чанбина — старший слышал, как тот все громче и злее матерился на юркого и быстрого юношу, блокирующего ему путь на половину поля его команды. Метра за четыре от вожделенного шеста, Бан подпрыгнул и с размаху отправил мяч в криво намалеванный на фанере квадрат. — ДА! СУКААА!!! ДААААА! — вылетел на площадку Хан, первым наваливаясь на старшего. — Да если бы не эта мошкара, вы бы в овраге валялись!!! — взорвался Со рядом. — Прости, — невинно улыбнулся Феликс, вновь становясь солнышком, — я умею только мешаться, бросать не умею, — пожал узкими плечиками юноша, чуть ли не сгибаясь под рукой мощного не по годам Нишимуры. — И отлично получается, — переключился на Ли Джисон, — сука, я хочу с тобой сыграть, блокируй меня так же, я вас всех переебу. — Ага, он тебе глотнуть даст, — засмеялся Хонджун, одновременно утешительно хлопая Со по плечу, — щас уложим их, — шепнул он ему. — Да что ты, блять! — заскалился Хан, уже горя желанием начать игру. — Ликс, будешь ещё играть? — Чан утирал мокрые виски. — А можно? — мягко улыбнулся младший. — Чур, я против вас, — тут же запрыгал Джисон. — А я посижу тогда, — быстро ушёл из намечающегося месива Хисын. — Я с Чаном, — занял было свое место под солнцем Со. — Капитан, ты прихуел? — взвился голос Хана. — Капитан? — зыркнул на того Чанбин и после горячих кивков младшего, ухмыльнулся, — тогда не прихуел. Парни снова разошлись по своим половинам площадки, оставив Чанбина и Банчана разыгрывать мяч на середине. Мяч снова ушёл команде Со, и им тут же завладел Хан, диковато ведя его к кольцу противников, быстро едва ли не подминая под себя Ники, отбрасывая толчком Феликса и забрасывая первый мяч. — Подберите сопли, детки! — подпрыгнул Со, отбивая пять Джисону. Банчан чувствовал, что входит во вкус, и, выбросив мяч Нишимуре, сам понесся рядом с ним, закрывая его от Чанбина и Хонджуна. Мяч быстро ушёл Феликсу, который так же быстро передал его Банчану, но на того налетел Хан, стараясь выбить то ли мяч, то ли зуб старшему. Где-то сбоку опять заорал Чанбин, которого принялся блокировать Феликс — повторялась ситуация предыдущей игры. И все бы уже пошло в пользу команды Чана, как Джисон особо мощно подпрыгнул, и выбил мяч из рук Бана, предполагая, что его перехватит Хонджун, но мяч только ширкнул у того между вскинутых вверх ладоней, и улетел в сторону причала. — Ой, ты óблом! — прикрикнул на непонятно кого из младших Чанбин, а Чан быстро спрыгнул с площадки, жестом показывая, мол, старший братец всё решит. Минхо, тем временем, с трудом пережив продолжительное плавание на пароме и умудрившись не вывернуть желудок себе под ноги, наконец, ступил на причал небольшого холмистого острова, на котором, помимо отдаленно знакомой ему деревушки, обнаружился густой зелёный лес чуть поодаль. Подтянув к себе поближе лёгкий чемодан с вещами и лекарствами — он всё же, как подостыл, созвонился с врачом насчет паллиативной помощи, и ему прислали с медсестрой несколько упаковок шприцов, ампулок и таблеток — Ли растерянно оглянулся в поисках караулящих у пристани таксистов, но к своему немалому удивлению, никого не обнаружил — вроде бы вот он я, глупый туристик, забери мои деньги, но все сошедшие следом за Минхо деревенские уверенно рассосались по узким улочкам, оставляя парня озадаченно чесать черную панаму и вертеть в руках ставший бесполезным телефон. — М-да, о 5G можно забыть, — пробормотал под нос Минхо, прежде чем отключить смартфон и засунуть поглубже в боковое отделение багажа. «Что делать?» — вопрос встал вновь — последний раз он гостил у бабушки, когда ему было пять, и деревню помнил исключительно как сам факт. Скитаться бездомной собакой по незнакомым улицам совершенно не хотелось, но просить помощи у местных аборигенов, привлекая к себе повышенное внимание, не хотелось ещё больше. Обливаясь потом в своей черной ветровке, Минхо мечтал лишь об одном — поскорее добраться до дома бабушки и переодеться во что-то полегче, тем более, что прогноз погоды в очередной раз его обманул — никакой дождь, судя по чистому голубому небу, идти не собирался. Ли беспокоился больше о своем времени, чем о здоровье — попасть сейчас под ливень значило для него проваляться с температурой полмесяца в разбитой и грязной халупе — такой роскоши он себе позволить явно не мог. Дел предстояло переделать просто выше крыши — не выше крыши одного старенького деревенского домика, конечно — Ли отлично это понимал, но трудоголизмом он все же не страдал. Ему, может, и нравился спорт — тогда, в его здоровом прошлом - но сейчас любая нагрузка на лёгкие может обернуться приступом. Ли оглянулся и приуныл, видя замшелый причал, покосившиеся домишки и, самое главное, отсутствие на острове вышек сотовой связи. — Ну и дыра… — перспектива провести в полной изоляции оставшееся время больше не казалась отчаянно-романтичной, но самолюбие отказывалось идти на попятную — вернувшись сейчас в город, Минхо признает свое поражение перед болезнью и окажется в онкодиспансере, уже по факту себе не принадлежащий. Стянув со взмокшей головы панаму, Ли встряхнул волосами, отгоняя прочь невесёлые мысли, и, пошарившись заднем кармане, достал мятую пачку сигарет, дорогих и крепких, тех, какими сонбэ с университета, затянувшись пару раз, долго не могли придти в себя. Никто из его знакомых не понимал, зачем и, главное, почему молодой парень, которому нет двадцати, курит такие крепкие папиросы — он и сам в какой-то момент перестал понимать, где заканчивалась его физиологическая потребность и где начиналась психологическая, Минхо просто имел то, что имел: не выкурив сигаретку-другую в час-два, он ощущал растущее в сторону агрессии раздражение, рассеянность и подавленность. Он не так давно, по сравнению со среднестатистическим стажем тех, у кого развивалась ХОБЛ, курил — от силы лет шесть, но табак, казалось ещё чуть-чуть и полностью сойдет ему за еду. — Блять! — Минхо в чувствах пнул брендовым кроссовком оброненный кем-то баскетбольный мяч, развернулся на пятках и прошёл несколько неуверенных шагов наугад, прочь от раскаленной солнцем пристани, в тень плотно прижавшихся друг к дружке простеньких домиков. А Хан постарался на славу, и мяч быстро катился по дороге, парень, весь разгоряченный, со взъерошенными волосами мчался за ним, не сразу заметив, как тот отскочил от чьих-то ног. — Ой, — остановился Чан, славливая направившийся в обратную сторону мяч, а затем уже глядя на обладателя остановивших его ног. Перед ним стоял парень, явно с материка — об этом говорили как одежда, так и выражение лица незнакомца, да и сам по себе факт того, что Чан не узнавал этого парня, говорил о том, что тот был не местный. — Извиняй, — распрылся в улыбке с ямочками на щеках Бан, стараясь унять тяжелое дыхание, — тебя, — он жадно вдохнул, — не задело? Ты не местный? Вроде, не видал тебя тут раньше. К кому-то приехал? Позвать кого? — вопросительно мотнул головой Чан, по-простецки говоря с незнакомым парнем. — Чаааааан! — заголосил уже издали Хан, у которого свербило в одном месте продолжить игру. — Щас! — крикнул через плечо старший. — Ну хули ты там? — присоединился к младшему голос Со, и его коренастая фигура двинулась в сторону причала. — О, здорова, — как своего поприветствовал незнакомца Чанбин, когда приблизился, — это кто? — глянул он на Чана. — Не знаю, — весело пожал плечами старший, — щас и спросим. Ты кем будешь? — кивнул он снова парню с материка. Сунув сигарету в зубы, Ли поднес к лицу зажигалку, собираясь немного расслабить работающий на пределе возможностей мозг, что продолжал непрерывно искать в памяти путь до дома, но, прикурить не успел — раздавшийся совсем близко заинтересованый мужской голос вытащил заблудившегося в своих мыслях Минхо на поверхность. — Что? — резко повернув голову на звук, он ловким движением спрятал сигарету за ухо, а зажигалку в карман — ловкость рук, позволявшая ему годами избегать нравоучений от учителей в школе стала привычкой несовершеннолетнего курильщика, — прости? Беспардонность аборигена, с какой тот обратился к Ли, поставила столичного парня в ступор: высыпав на незнакомца тонну бессмысленных вопросов, местный, казалось, не хотел услышать ответ ни на один из них, так скоро и беспечно тот говорил. — Нет, спасибо, мне не нужна помощь, — окинув рослого загорелого парня от взъерошенных кудрей до простеньких шлепок на ногах оценивающим тяжёлым взглядом, Минхо невольно зацепился за проступающие при улыбке ямочки на чужих щеках и вдруг как заледенел на них взглядом — как ясельный ребенок, засмотрелся на то исчезающие, то появляющиеся вновь впадинки возле уголков рта деревенского парня. На задворках сознания у Ли пронеслось что-то пугающее, и несмотря на жаркую погоду, его начало ощутимо знобить. — Никого не надо звать, сам справлюсь, — дернул головой столичный парень, вдруг осознав, что той внезапной мыслью было услужливое напоминание от здравого мышления насчет его диагноза — не в его прерогативе было положить на кого-то глаз. Грубо прервав попытку местного влезть в его личное пространство, он-таки выудил из-за уха сигарету и, обхватив фильтр сухими от соленого морского воздуха губами, щёлкнул зажигалкой. Первая же глубокая затяжка позволила ему ощутить себя самим собой, и голоса других ребят, доносящиеся из-за спины болтливого незнакомца, красноречиво намекали о том, что из реальности и социума выпадать никак нельзя. Второй крепкий парень, подошедший поторопить задерживающего игру друга, и вовсе заставил Ли невольно сделать шаг назад при виде его мускулатуры — если эти двое местных сейчас решат обчистить, отняв у городского раззявы кошелек и брендовые кроссовки, Минхо явно будет проще дать, что те потребуют. — Ну… — стряхнув пепел себе под ноги, Минхо решил не накалять обстановку — пока деревенские геркулесы улыбаются очень даже дружелюбно, пока рукава не закатывают, но какие гарантии, что они через минуту не решат, мол, приезжий как-то косо на них смотрит, тогда приезжему и в жбан дадут, и отпинают его всей толпой. — Ли, Ли Минхо. Моя бабушка жила здесь, умерла пять лет назад, — неохотно выговорил он, избегая прямого зрительного контакта с баскетболистами. Раздавшийся с поля недовольный окрик заставил Минхо в очередной раз сморщить намазанный кремом от загара нос — ну чистые сапожники — и вновь затянуться. — О, а я… — начал было Чан, но Ли уже подхватил чемоданчик. — Ну, я пойду? — потушив о портсигар бычок, Минхо покрепче ухватил багаж, пока местные переваривали его слова, — Вас там, кажется, заждались уже, парни, — одарив обоих кривой ухмылкой, ступая вплотную к кучерявому с надеждой, что тот уступит ему дорогу, — мне тоже пора. Банчан и Чанбин переглянулись, будто бы обмениваясь мыслями — за годы дружбы они научились угадывать мысли друг друга почти что безошибочно -, а затем разом глянули на Минхо. — Нехуевый табак курит, между прочим, — тихо, чтобы новоприбывший не услышал, хмыкнул Со, втягивая удаляющийся запах. — Насколько нехуевый? — на автомате отозвался старший, с нечитаемым лицом глядя вслед Минхо. — Нууу получше, чем тот, что я у деда пизжу, это точно. «Мин-хо» — проговорил в голове парень — это имя точно не могло появиться на острове: вроде и чувствовалось в нём что-то национальное, но все родившиеся на острове имена звучали более резко и отрывисто — ими удобнее было окликать. Даже Феликс родился Феликсом только потому, что его отец был из Австралии, а сестру Банчана единственную назвали из чистокровных островитян назвали Ханной потому, что крестили в христианство. Некоторых из ровесников Чана, правда, тоже крестили, но уже в настолько осознанном возрасте, что их церковные имена никак не прижились и остались только в архиве местного христианского храма. Банчан не любил свое «Кристофер», а Чанбин пыжился и дулся, стоило кому-то вспомнить про его нежное «Льюис» и даже Феликса называл не по-церковному «Феликс», как звали его все на острове, а упрямо называл его национальным «Ёнбок». Впрочем, тараканы в голове Чанбина — это не тараканы в голове Банчана, это дело сугубо Чанбина, а тараканы в голове Банчана приглядывались и прислушивались ко вдруг остановившейся вдалеке у начала улицы фигуре, а затем все как один попадали на спины, уже не в силах перевернуться — так и перемрут. Примерно такие мысли дергались в голове Чана, дергались, как перевернувшиеся тараканы, а Со, на удивление, как ни старался, не мог угадать, о чем размышлял его друг, сколько бы не смотрел тому в лицо. — Ты его подбить решил, что ли? — Да? — очнулся Бан, с удивлением глядя на парня рядом, словно и думать забыл, что тот вообще тут был. — Манда, — фыркнул младший, — зыришь на него, спрашиваю, чего? — Он же тут не был, — задумчиво произнёс Чан, возвращаясь глазами ко все еще стоящей вдалеке фигуре, — очень давно не был… я бы запомнил, — тараканы на мгновение перестали дергаться, любопытно приглядываясь. — Я тоже никого похожего не помню. Он на Ники похож, а тот вообще японец. Чан с небольшим промедлением, за которое взвесил в голове сказанное другом, кивнул. — Думаешь, соврал? — Чанбин стал догадываться, к чему близится мыслительный процесс Бана, и поэтому решил ему помочь. Старший тем временем пошевелил свободной рукой свои кудри, а затем качнул головой: — У нас же и правда пять лет назад умерла бабуля Ли. — Помню, хорошая была бабка, — Чанбин, понюхавши сигарету сбоку, полез в карман за бумажкой и остатками стащенного у деда табака. — Давно ли ты её зовешь хорошей? Она тебя знатно погоняла со своего поля, — наконец, отвлекшись, засмеялся Чан. — Ну, я за свою картошку тоже отпиздил бы, — косо ухмыльнулся Со, плотно скручивая самокрутку, поджигая и протягивая сначала Банчану — старший же. Тот, вновь притихнув, затянулся крепким дымом, задержал дыхание, а затем медленно выпустил облако через нос. — Ну, догони, спроси. Вон, стоит ещё, раздумался, — забрал самокрутку и кивнул младший. Чан просветлел в лице, будто бы эта мысль сама пришла к нему в голову, а тараканы вроде как поднатужились и смогли снова встать на лапки, уже готовые бежать. — Слышь, а вот да! На! — перебросил мяч другу Бан и с хрустом размял шею, — Джисон сейчас на говно изойдет, пока ждёт нас, тащи туда мяч и взъеби их за нас обоих, — Чан улыбнулся с ямочками и отправился пружинистым шагом вслед за новоприбывшей фигурой. Со только качнул головой и своей переваливающейся походкой двинулся в противоположную сторону — на площадку. Чемодан застрял колесом в рытвине в пятый раз, отказываясь катиться следом за хозяином: Ли, тяжело вздохнув, остановился и, обернувшись, с тоской посмотрел на свой побитый багаж — да, сельская дорога не была готова к приезду городского красавчика и марафет навести не успела. Спасибо, что хоть лепёшек не нажарила, иначе пришлось бы нести пожитки в руках. Присев, красавчик пощупал крепления и, убедившись, что прямо сейчас колеса отваливаться не планируют, погладил беднягу по пыльному боку: — Да уж… Не перед кем тут наряжаться. Меня ж не поймут — на смех поднимут. Кто тут надевает костюм от Versace в огород? Хотя в том, что у него будет огород, Минхо сомневался — представив себя с тяпкой в одной руке и лейкой в другой, в глаза не видавший сорняков парень усмехнулся, утирая стекающий по виску пот тыльной стороной запястья. Банчан уже почти что настиг медленно удаляющуюся фигуру. — Хей-хей-хей, — окликнул парень Минхо по деревенской привычке, — дом бабули Ли чутка в другой стороне. Проигнорировав окрик и, сделав вид, будто зовут кого-то другого, Хо собрался было пойти дальше, но слова о правильном направлении заставили его устало закатить глаза и обернуться. Чан нагнал, наконец, Ли и продолжил: — Ты тут очень давно не был, лет десять точно — я б тебя запомнил, — повторил он то, что минутами ранее сказал Чанбину, — тут дома новые появились, и старые тоже поменялись — деревню и не узнать, — с ноткой гордости произнес Бан — он помогал со стройкой чуть ли не в каждом дворе этой деревни. — Может, я пластику сделал, — фыркнул недовольный такой проницательностью не самый ответственный внук, стыдливо отводя в сторону глаза — бабушку стоило навещать почаще, тогда он хоть бы не забыл дорогу к ее дому. Откликнувшийся голос Ли деревенский парень воспринял с радостью, словно его новый знакомый поймал нить, брошенную Банчаном через пропасть между ними — скованность улетучилась, оставив после себя пустоту, которую старшему очень хотелось заполнить ещё одной порцией голоса Минхо, но вместо адекватного объяснения дороги у него вырвалось только: — Пластику? Ты ж парень… — губы Чана чуть выпятились, а брови озадаченно сдвинулись — он цепко глядел на лицо Ли, пытаясь понять, в котором месте красота того рукотворна. Опешив от подобного отношения к пластике, Минхо мысленно похвалил себя за внезапный порыв перекрасить свои фиолетовые волосы обратно в натуральный цвет перед тем, как купить билеты сюда — приедь он сюда разноцветным и его бы отмудохали за «пидорскую прическу» в первую же неделю, все же деревня есть деревня, и прогрессивное мышление сюда завезут ещё не скоро. Но несмотря на свое консервативное понимание красоты Банчан видел: Минхо был красив — он имел ровный светловатый тон кожи, его волосы аккуратно лежали и были свежестриженные, а ресницы, когда парень глядел исподлобья, были такими длинными, что касались бровей. Брови у Ли тоже были ухоженные, и если Банчан всего Минхо описывал бы одним словом, то это было бы точно «ухоженный». Поджав под пристальным взглядом парня напротив губы, Минхо понял, о каких моментах своей жизни ему ни в коем случае нельзя рассказывать, и задумчиво отвернулся, продолжая, впрочем, краем глаза держать баскетболиста в поле своего зрения. Ли, конечно, не собирался трубить на каждом углу или отправиться в тур по местным домам с целью просвещения отставших от жизни деревенских, но старательно скрывать свою ориентацию ему никогда ещё не приходилось, поэтому Минхо плохо представлял, чем он может себя выдать — в голову приходило только самое очевидное, и от мыслей о печальной влюбленности в деревенщину с навозом под ногтями и соломой в волосах Минхо категорично нахмурился, отгоняя прочь безрадостную картину — так себе история любви. — Давай, покажу дом бабули Ли, — все же коммуникабельность Чана тоже имела свои пределы, и он, чуть потупясь, отвел глаза от задумчивого новичка, чиркая взглядом по бледноватой, по сравнению с его загаром, руке Минхо. Жара стояла невыносимая даже для начала июля. В ней ли было дело или в этих чертовых ямочках на щеках напротив, но факт оставался фактом: у Минхо шла кругом голова. — Ты можешь объяснить на словах, не надо со мной тащиться, — взяв себя в руки, хмыкнул парень. Бан смущённо пошевелил свои кудри пятерней, запущенной в шевелюру, а затем хотел уже раздосадованно объяснять, как дойти до нужного новоприбывшему дома — деревенский парень по простоте душевной успел убедить самого себя, что раз Ли заговорил с ним на пристани, то теперь он автоматически становится первым его другом в деревне, тем более, что Чан не привык, чтобы от его общества отказывались — на острове ему были всегда рады в любом доме — самолюбие кучерявого обиженно захныкало. Минхо видел наивность и открытость в глазах деревенского парня — если глаза незнакомца не врали, то Ли стоит держаться от этих кудряшек как можно дальше, потому что добрые люди в его ситуации как раз те, кого стоит избегать с удвоенной силой. Добрые люди сразу же окружают вниманием, заботой, сочувствием, поддержкой и создадают иллюзию «всё-в-порядке-ты-обязательно-справишься», только Минхо абсолютно точно не справится, конец для него очевиден, и то, о чем он мечтает сейчас больше всего — это не притягивать к угасающему себе новых людей, а остаться одному. — И где у вас тут магазин? Карты в нём принимают? — облизнув зараз пересохшие губы, он, наконец, сумел вынырнуть из своих мыслей и поднять взгляд выше, пересекаясь с чужим, любопытным и добрым, — мне бы воды, — уже тише попросил парень, начиная испытывать вину за то, как резко реагировал на чистосердечные слова деревенского. Банчан тем временем был очень рад, что Минхо задал ещё несколько вопросов, и тут же принялся рассказывать: — Магазин вон там, за углом, — широко махнул мускулистой рукой парень, — мимо него всяко идти, если до дома бабули Ли — они на одной улице, — он кивнул сам себе, — карты банковские не принимали у нас никогда и нескоро начнут, — он виновато почесал затылок, — но у нас есть отделение банка, национального банка, вроде как. Его тоже по дороге до дома бабули Ли видать, и там можно снять деньги со счета. Только банкноты не всегда бывают — их раз в месяц привозят с континента, все равно у нас всего десятка с два стариков получают пенсии, — Банчан улыбался от души, с плохо скрываемым живым, почти что детским интересом глядя на облизывающегося от духоты парня, а услышав о воде, тут же закивал: — Ну вот, пойдём тогда, подсоблю тебе с колодцем, — и Чан, позвав за собой жестом парня, развернулся и пошагал в противоположном направлении. — Пойдём по центральной дороге, а то между полями твой чемодан застрянет, — через плечо улыбнулся кучерявый, краям глаза следя, вдруг Ли отстает. Бан то и дело разворачивался, чтобы приподнять цепляющийся за выбоины в грунтовой дороге багаж Минхо. — Я сам, — выставив руку на очередную попытку парня помочь ему с застрявшим чемоданом, Минхо дёрнул за ручку резче, чем хотел, вытаскивая многострадальное колесо из-за колдобины. Чужое желание оказать всевозможное содействие узнанному от силы четверть часа назад человеку вызывало в нем противоречивые чувства - почему бы местному парню просто не объяснить ему дорогу на пальцах и не пойти дальше гонять мяч — Ли этого не понимал. — Вот, в глинобитке, магазин. Честно, мы сами редко туда ходим — продукты там по неделе лежат, а молоко вообще какое-то неживое — свое куда лучше, — весело болтал Чан, пружинисто, с пятки на носок, ступая по родной деревне, и его кудри подпрыгивали от каждого шага. — А вон, на второй линии, стоит кирпичный банк. Вывеска, правда, с другой стороны, но он тут один построен из крупного кирпича, так что узнаешь его, — махнул рукой на двухэтажное здание очень ровной кирпичной кладки, виднеющееся позади чьего-то невысокого домишки. — Денег нет, в магазине еда тухлая, вода из колодца. Я ничего не упустил? — съязвил Минхо — как же ему теперь быть: придется учиться сажать картошку, завести корову, а ещё козу и парочку гусей, и вот оно, счастье. Городской испуганно сглотнул. — А вот и колодец, — кивнул тем временем деревенский парень, подходя к бревенчатому квадрату с тяжелой на вид крышкой поверх. Чан, как нечего делать, поднял эту крышку одной рукой, а другой — забросил в глубь колодца стоящее рядом эмалированное, тяжелое уже само по себе, ведро. Отдаленный и приглушенный влажными стенками всплеск воды дал Бану добро вытаскивать ведро из колодца. Плюхнувшееся в колодец с громким всплеском ведро заставило вновь потерявшего связь с реальностью Минхо вздрогнуть. Упершись прояснившимся взглядом в напряжённый бицепс на руке своего экскурсовода, что непринужденно крутил ручку и доставал из воды тяжеленное ведро, он ненадолго застопорился. Перехватывая жилистыми ладонями толсто свитую верёвку и упираясь коленями в стенку колодца, кучерявый быстро вытянул, почти что не расплескав воды, ведро и взял его в руки. — Эх, много набрал, — вздохнул Чан и вдруг, зажмурясь, выплеснул полведра себе на макушку. «Насколько же он сильный?» — крутилось у Ли в голове и на краю сознания махнула игривым хвостом шальная мысль: «может, потрогать его руки...» Влепив себе мысленную пощечину, Минхо тряхнул головой и постарался сосредоточиться на сверкающей на солнце чистой воде, а не на мокрой майке, облепившей его нового знакомого. Отфыркиваясь и улыбаясь, Чан тряхнул мокрыми волосами, смахивая их со лба, и, подняв взгляд на Минхо, протянул ему ополовиненное ведро и кивнул, мол, угощайся. — Душно… — Минхо усилием воли отвёл взгляд от капель, стекающих по волосам и шее парня, и принялся слишком внимательно разглядывать врученную ему полупустую посудину. — Да, духота такая к вечеру, — поддакнул парень, глядя на Ли, а затем, словно что вспомнив, чуть смущённо сказал: — А… меня зовут Банчан, можешь звать просто Чан, — и зачесал свои мокрые кудри, чуть распрямившиеся под тяжестью воды, назад и неловко дернул плечом, пряча от нового знакомого глаза. — Кхм, да, понял тебя, Чан. Рад знакомству… И спасибо за воду, — решив, что выставил себя достаточным дураком, он закрыл, наконец, рот, обрывая поток бессвязной благодарной речи, осторожно приподнял все ещё тяжеловатое ведро и жадно припал к его защербленному краю. Ощутив на языке прохладную живительную влагу, Ли забыл обо всем на свете и довольно зажмурился, несколько раз жадно глотая. Ему жутко хотелось, конечно, последовать примеру Банчана и вылить на себя остатки, но Минхо ограничился тем, что плеснул немного воды себе на лицо. — А у тебя есть корова? — слова слетели с языка прежде, чем он успел как следует их обдумать, словно вырвались из расслабившегося от живительной воды мозга, — и ты прямо умеешь ее доить? Утерев мокрое лицо широкими ладонями, Бан ухмыльнулся по-детски простому и наивному вопросу Ли и подумал, какой Минхо новичок в их деревенской жизни: — В каждом дворе есть корова — это необходимость, как собака, лошадь и куры, например, — кивнул он, — ну, и за хозяйством надо ухаживать. Конкретно дойка коров и коз — это обычно девичье дело, но если некому ещё подоить, то и парней посылают. Пока сестра была маленькая, доили мы с мамой, а сейчас я дою изредка, когда попросят, — Чан перевёл дыхание. Странно было объяснять ежедневные события своей жизни, но ещё более странно было понимать, что для парня напротив каждое его слово — весомое открытие. — Если что-то ещё нужно, спрашивай, расскажу, — Банчан чуть шевельнул влажными плечами, которые начинало через неплотную ткань рубахи печь солнце, и воздух как будто бы прилипал в коже. Бан молча глядел, как Ли жадно пил воду, с тихой, едва заметной улыбкой, думая, какие же чувства испытывает сейчас новоприбывший — в их колодце вода действительно была очень вкусной: она появилась, как объяснял один старожил, века два назад, протекла по подземной пустоте с материка, и на острове стало проще жить с колодцем, воду из которого не нужно было опреснять. — Спасибо ещё раз, но… — Хо замялся, подбирая слова, и поставил ведро обратно на бортик колодца, звякнув металлическим дном по иссущенному дереву, — тебя разве друзья не ждут? Зачем ты со мной возишься? — напряжение, витавшее в воздухе, начало сходить на нет, давая возможность вновь дышать полной грудью. - Да за что, за что! — неловко замахал руками старший, видя, что Минхо непривычно поведение Чана, но следующая фраза Ли неслабо его удивила, — как это зачем? Ты же тут новенький, ничего не знаешь, а у нас помогают тем, кто приехал с добром — ты ж не деревню жечь приехал, — хохотнул парень. Достав из кармана сигареты, Ли сунул одну в рот и, немного подумав, протянул открытую пачку в сторону Чана: — Угощайся? — Ли вспомнил самокрутку, которую парни передавали между собой, и сильно засомневался, что им хоть раз в жизни доводилось пробовать настоящий премиальный табак, — можешь взять несколько, тому парню тоже, — запустив пальцы в волосы, Минхо зачесал влажные от пота пряди назад и облокотился поясницей о нагретый бок колодца, делая большую затяжку с чувством глубокого удовлетворения и выполненного долга за помощь — поверить в бескорыстную помощь со стороны абсолютно чужого ему человека Минхо пока что не был готов. Не то что бы у Чана чесались руки попробовать такие сигареты, сколько сам вид коробочки с откидной крышечкой и тонких сигарет приковывал непривычный к этому взгляд деревенского парня. Парень заинтересованно зыркнул на изящную белоснежную палочку во рту Ли, думая, раз тот так ловко держит во рту сигарету, значит, очень давно курит, хоть и выглядел помладше Банчана — наверное, Минхо казался моложе из-за ухоженности. Так думал кучерявый, глядя, как Ли неторопливо поджигает кончик сигареты. Банчан был уверен, что удивление на сегодня закончилось, а тараканы в голове парня уже готовы были успокоиться, как Минхо предложил ему передать несколько сигарет друзьям. — У нас это так не делается, — тряхнул мокрыми кудрями Чан, — раз хочешь угостить, так приходи к нам на площадку, покурим вместе на утесе — там очень красивый вид, — деревенский парень все же мысленно одернул своих занегодовавших насчет традиций тараканов и продолжил, — или к тебе на новоселье можем прийти — это тоже дело, — уже спокойнее улыбнулся кучерявый. Чан глядел на густой дым, струящийся из приоткрытых губ Минхо — призрачные округлые фигуры извивались и растворялись в знойном воздухе. Чтобы как-то скрасить затянувшуюся паузу, он вновь стал рассказывать о том, что Ли хоть мельком упоминал: — Тот парень, которого ты видел, — это мой друг, Чанбин — мы с ним росли вместе, а тот, который орал с площадки, — это Джисон, он переехал с материка шесть лет назад. Я обычно с ними и хожу везде. Есть ещё несколько очень хороших парней и много красивых девок — многие нашего возраста. У нас тут, в общем, человек к человеку, — Чан неловко потёр мокрый затылок ладонью, а после все же махнул Ли рукой и двинулся прочь от колодца, опять периодически ловя сильными ладонями мучающийся по колеям и лошадиным следам чемодан Минхо. — Вон, домик бабули Ли показался, — чуть спокойнее улыбнулся Бан и вытянул указательный палец в сторону нужного дома. Домишко одичал, как люди перестали на него обращать внимание: известь, белившая стены, поосыпалась со старых досок фасада, крылечко сбоку окосело, а забор искривился. Давно не жилые комнаты жалобно глядели сквозь мутные, стекшие книзу стекла, будто бы прося перестать заглядывать в дом с улицы. Чан остановился перед чуть покачивающейся на слабых петлях калиткой: — Ключ-то хер найдёшь тут, — со вздохом пробормотал парень, но все же подцепил ржавый крючок с обратной стороны калитки и шагнул в высокую траву — глаза боятся, руки делают — Чан принялся протаптывать дорожку к завалившемуся вправо крылечку, а когда ступил на досчатые широкие ступеньки, то отряхнулся от приставших к нему пушинок, веточек, лепестков и без усилий отворил дверь. Раздался громкий и протяжный скрип, словно дом зевнул, очнувшись ото сна, и дверь, пошатываясь так же, как калитка, распахнулась. — Заноси-ка, покамест, вещи, а я поищу ключ. И зачем только нужно было бабуле Ли ставить тут замок, если никто в деревне никогда не закрывает двери, — забурчал Бан, голыми руками сунувшись в куст крапивы за крыльцом. Кучерявый зашипел, но рук упрямо не убрал, продолжая шерудить где-то под камнями, пока наконец-то не выудил оттуда маленький свёрток из мешковины, а из него — пыльный старенький ключик, как от межкомнатной двери, и протянул его Ли через перила крылечка. — Я часто бывал у твоей бабушки, она по хозяйству звала, — пояснил Бан с грустной улыбкой. Парень взъерошил подсыхающие и теперь ещё сильнее вьющиеся кудри и спрятал глаза — теперь было пора оставить Ли разбираться со своими вещами и налаживать отношения с одичалым домом. - Ну, зови, если будет нужна будет помощь в доме, — Банчан развернулся и неторопливо, вразвалку ушёл за калитку. Минхо ему только и успел, что кивнуть, возясь со своим чемоданом, а когда втащил его-таки в дом, увидел только плечистую фигуру парня, пружинисто покачивающуюся из стороны в сторону. Ли нервно сглотнул, отгоняя свой житейский опыт, услужливо напомнивший, что такая походка означает, и очень усталый вошёл в потрепанный одинокими годами домик — дел ему предстояло до самое не балуй.