Во всём виновата Лисичкина

- Ну что, отнес вчера свою принцессу? – первым делом спрашивает Антон, когда на следующий день рано утром встречает Арсения на школьной лестнице. Арсений в хорошем настроении в отличие от Шастуна, он не ведётся. Зато Антон зол: он не спал почти всю ночь, мучаясь безответными вопросами и собственными умозаключениями. Его жуть как раздражает этот взгляд из-под ресниц и едва заметные ямочки на щеках от улыбки. - Да че ты лыбишься?! – вконец разозлился парень, подтверждая свои догадки и хватая друга за запястья и разворачивая к себе. Арсений послушно поворачивается и, стоя на ступеньке выше, становится одного роста с Шастуном. - Я проводил Лену до дверей, - доложил Попов, даже не сопротивляясь. – Но она предложила мне войти… - Чего? - Антон, она не чудовище, - мягко сказал Арсений, склоняя голову вбок. – Мы пили чай. У нее чудесная сестра, она мне обработала рану. И всё, я потом пошел домой. Антон так и остался стоять на лестнице, когда Арсений, наконец, отчитавшись перед ним, пошел в класс. Что происходит?... Антон его теряет? Или Арсений сам себя теряет? И если Лена не чудовище, тогда кто? После уроков Арсений уходит в библиотеку сортировать книги. Антон, ежась от порывистого ноябрьского ветра, замечает во дворе школы, как Лисичкина вышагивает по мокрому асфальту в своих серебристых ботиночках, и они ярко отсвечивают в фиолетовых разводах маленьких луж. Постойте-ка. Антон словно на автомате поравнялся с девочкой и ухватил ее за капюшон так, что она даже привстала на носочки. - Эй, ты, - Антону даже стремно обращаться к ней по имени. – Ты почему не в библиотеке? Со стороны кажется, что долговязый парень пристает к младшекласснице, настолько огромная разница в их росте. Лисичкина поднимает голову, равнодушно смотрит разными глазами на Шастуна и молчит. - Арсений там таскает книги, но я помню, что ты тоже наказана. Лена молчит, и Антон зло встряхивает ее, да так, что у нее из-за спины выпадает сложенный фиолетовый зонтик и какой-то брелок. Лисичкина медленно достает телефон и открывает Вацап, а дальше Шастун настолько охуевает, что всё, что было до этого оказывается детским лепетом. - Арсюш, - мелкая дрожащим голосом записывает голосовое, и у Антона шевелятся волосы во всех местах. – Антон меня бьёт! Он бьет меня за школой! И она плачет, а потом резко обрывает запись и убирает телефон обратно в кармашек. От удивления Шастун выпускает из рук ворот куртки и в недоумении смотрит на Лисичкину. Она, поджав губки, начинает загибать пальчики на ладони, и на пятом пальце в загибе во дворе как мановению волшебной палочки появляется Арсений. Он выбежал без куртки и в сменке, не переобувшись в уличные кроссы, он что, совсем ебанулся? Неужели, соображает Антон, рассматривая приближающегося друга, он сейчас так просто схавает ложь этой девки? - Арсений! – плачуще кричит Ленка и прыгает к парню, обнимая его за пояс. – Он… он меня за куртку схватил, тянул, тряс! Обзывал, угрожал! Я же ему ничего не сделала! - Что ты несёшь? – брови Антона взлетели, казалось, до самой прически. Хуже только то, что Арсений смотрит ледяным взглядом, и грудь его ходит ходуном от прерывистого дыхания: либо он едва сдерживается, либо он бежал как сумасшедший из подвала за библиотекой, либо всё вместе. - Не верь ей, Арс! – надо же, Антон пытается говорить уверенно, а голос у самого срывается на жалобное мяуканье. – Она врёт! Арсений прижимает к себе девчонку, и голос его пронизывает Антона всеми льдами Арктики: - Не ожидал от тебя… - Арс, послушай меня, - Шаст выставляет руки перед собой, словно сдаётся. – Я просто спросил, почему ты один разбираешь книги, ведь она тоже должна, разве нет? Арсений смотрит в сторону, и, наконец, говорит: - Малыш, иди домой. Эх, сейчас бы быть твоим малышом, а не вот это всё, с иронией думает Антон, наблюдая, как Ленка отлипает от Попова и покидает их с гордо выпрямленной спиной. - Антох, я думал, мы друзья, – с укором произносит Арсений, убирая руки в карманы. Тонкая рубашка его продувается на ветру. – Зачем ты так? - Лисичкина – мерзкая, лживая, подлая карлица, - горячо начинает Антон и снимает куртку. – И фамилия у неё такая же. Погоди, Арс, ты же простынешь. Антон подошёл в попытке укрыть своей курткой, и Арсений резким жестом оттолкнул его. - Сердца у тебя нет, - сказал он, и Антон так и замер с пуховиком в руке. Ветер усилился и погнал сухую листву, пыль, мусор и всю его любовь в бессистемном потоке вдоль улиц. - Я не тронул её даже пальцем, - промямлил Антон как во сне. – Она врёт. - Я не хочу ничего слушать, - завёлся Арсений. – Просто прекрати обижать Лисичкину. - То есть, она не врёт, - опешил Антон. – А я вру? Так? - Но ты же шёл за ней! - Знаешь, что? – Антон надел куртку. – Вали к своей принцессе, Арс. Давай! Валяйся у неё в ногах, делай за неё уроки, пиши контроши. Получай по морде каждый раз, когда она нарвётся на каких-нибудь обрыганов! Давай, вали! - Хорошо, - тихо ответил Арсений и с высоко поднятой головой посмотрел на Антона беззлобным, но каким-то пустым взглядом. – Всё сказал? Антон замолчал, чувствуя, как сердце стучит прямо в голове: больше всего страшно, что Арсений сейчас уйдет, будто навсегда, и вот бы отмотать время, переиграть неправильно сказанное, но язык, как назло, будто отсох. Арсений, конечно, ожидаемо поворачивается уйти, и Антон, наконец, исступленно крикнул ему в спину: - Книжки перебери, как следует, и за себя, и за свою ссаную принцессу, лакей ты недоделанный! Арсений, пройдя шагов десять, бросил взгляд через плечо: - Не лакей, а паж. У принцесс пажи, а лакеи … они были у всей знати, бестолочь ты необразованная. Антон посылает ему жест среднего пальца, потому что не может так же интеллектуально задеть в ответ. И они расходятся в разные стороны, и в груди печёт так, что больно дышать. Взаимная игра в молчанку больше двух недель и демонстративное игнорирование друг друга действовали на Антона неимоверно уничтожающе. Приходить в школу и наблюдать, как твой лучший друг и по совместительству объект обожания старательно избегает тебя и считает ниже своего достоинства подходить первым – такое себе удовольствие. Особенно для неокрепшей юношеской психики. Особенно, когда ещё за тобой ехидно наблюдает пара разных по цвету глаз на маленьком лице. Случайный взгляд Арса сразу тонет в заботах об уроке или во внимании на других, но Антон своих глаз не отводит. Да и не из-за чего ему прятать лицо. Он ничего такого не сделал. Во всём виновата Лисичкина! Ноябрь перетекал в декабрь, но снега не было: лишь блядская слякоть обрамляла город, вызывая состояние пойти и утопиться. Антону стало в конец ничего не интересно, гулять не хотелось, хотя на выходных Димка с Серегой звали его на чью-то хату. А в последнее воскресенье ноября произошло явление Христа народу. Антон весь вечер играл в Пабг, выползая лишь один раз поесть, а около девяти вечера ему позвонил Арсений. Антон сначала не поверил своим глазам, а потом решил не брать трубку. Пошёл он к чёрту. На четвертый вызов парень все-таки снял наушники. - Антон… От голоса в трубке онемели подушечки на пальцах рук. - Антон, привет, - говорит Арсений. – Тут такое дело… - Чего? – бурчит Антон, хотя его раздирает любопытство, что же случилось такого, что о нем решили вспомнить в этот осенний воскресный вечер. - Ты не занят? - Да говори уже, что там у тебя? - Я на вокзале, Тох. У меня нет денег вернуться к нам на район. Потерял где-то… - Ну, вызови такси, - раздраженно говорит Антон, поражаясь такой беспечности. – Оплатишь по приезду. - Антон, ты … - Арсений мнётся и, наконец, собравшись с духом, выпаливает. – Ты можешь меня забрать? Я типа не хочу, чтоб отец знал, что я приехал на такси. Не хочу его просить. У меня еще интернета нет, так можно было бы перевести деньги, но… Но Антон больше не слышит ничего после «Ты можешь меня забрать?». Как-будто ничего не было. Как-будто не было никогда Лисичкиной. Антон приехал на вокзал, четко на остановку, где на ветру дрожал знакомый силуэт в серой куртке. - Арс, я с тебя просто ору, - подошёл к нему Антон, протягивая руку для приветствия. – Дай угадаю, что ты тут делал - опять решал чужие проблемы? Арсений смотрит в сторону, и уводит разговор туда же: - Слушай, а пошли пешком? - Мы будем идти час, ты йобу дал? - Антон, я скучал, - говорит куда-то себе в воротник Арсений, и Антон чувствует, как кровь приливает к щекам, и сердце превращается в радостного щеночка, виляющего хвостиком. - Мы отдалились, знаю, - продолжает Арсений. – Но раз ты здесь – значит, тебе тоже не всё равно. Они переходят проспект Сиверса и идут по опустевшему переулку вдоль редких мрачных фонарей. Вокруг сплошной пустырь, вдали виднеются лесополосы, ютящиеся у заброшенных промышленных складов. - Так что ты делал на вокзале? - Забирал посылку из маршрутки. Лена попросила, но перепутала рейсы. Вместо шестнадцати часов нужно было быть на платформе в восемь вечера, в общей сложности парень проторчал на ебучем вокзале около пяти часов, встречая из Москвы какое-то барахло в коробочке. - Арс, ты не понимаешь, что тебя используют? – осторожно спрашивает Антон, хотя ему страшно заводить этот разговор. Он снова может всё испортить. - Я как раз хотел с тобой поговорить об этом, - произносит Арсений, глядя перед собой. – Пообещай, что это останется между нами? - Давай уже, - отбрасывает все эти расшаркивания Шаст в предвкушении, что Попов сейчас предложит послать Лисичкину на хуй со всем этими ее загонами и посылками, и сейчас попросит о помощи, как сделать это более вежливо. - Я хочу признаться Лене на новогодней дискотеке, - выдаёт этот дебил, и Антон едва не откусывает себе руки, чтоб его не придушить. – Я спою песню на сцене, посвящённую ей, а потом признаюсь. Я чувствую, что она скажет «да», я уверен! - Арс, ты можешь мне объяснить одну вещь? – шипит Антон разъяренной коброй. – Что ты в ней нашёл такого, что позволяешь так вытирать ноги об себя? - Ты поможешь мне … научиться целоваться? Антон останавливается, со страхом всматриваясь в лицо Арсения. На часах десять вечера, ночной воздух пропитан дымом: это где-то в котлованах бомжи жгут покрышки. Редко лают собаки, а ветер на пустыре воет особенно жутко. Романтично, ебать. - Понимаешь, я хочу быть безупречным во всём, - начинает быстро оправдываться Арсений. – И больше всего я боюсь облажаться. Мне настолько страшно, что я упражняюсь на помидорах, Антон, но это такая чушь… - Целоваться с девчонкой, Арс, проще простого, - отмахивается Антон, всем видом показывая, насколько скучна для него эта тема. – Просто берёшь, закрываешь глаза и целуешь её. - А губы как должны быть? - Ну, как, - пожимает плечами Шастун, до конца не понимая, чего на самом деле хочет Арсений. – Они просто должны «быть». - Ну, Антон, вытянуты или расслаблены? - Кому как нравится. Отстань. - Да ты просто не знаешь! – подводит итог Арсений. – Ты вообще не целовался! - Да что ты?! - Да! – хохочет Арсений. – Ты просто сам не умеешь! - Умею получше тебя! - Тогда давай, покажи, - Арсений останавливается перед Антоном и хватает его за плечи. Они стоят в куцой лесополосе, окаймляющей последний участок промышленной зоны перед жилым микрорайоном. Срывается первый снег, мелкой россыпью ложится на одежду, щеки, ресницы. И холодно и не холодно. Парни стоят друг напротив друга среди редких деревьев в полной тишине. Воняет пожухлой травой, кострами и какой-то ссаниной, и это абсолютно не тот антураж для поцелуев, считает Антон, но напряженно всматривается в лицо своего друга, убеждаясь, что тот всё-таки не шутит. - Пожалуйста, Тох. Один раз, - просит Арсений. – Потом можешь меня даже послать. - Мм. Когда это ты стал такой мазохист? - Дискотека двадцать восьмого декабря, у меня всего месяц, чтоб научиться, - сглаживает напряжение парень. – Мы же просто потренируемся? Никто не узнает. Ну чего тебе стоит, Тох? Внутри Антона борются противоречия. С одной стороны – прекрасный повод под видом «обучения» поцеловать Арсения, с другой стороны – получается, его такого красивого и подготовленного преподнести на блюдечке этой стерве под новогоднюю ёлку? - Давай представим, что я – Лисичкина, - говорит Арсений, пока Антон решает столь сложную задачу в своей голове. – Признавайся мне и целуй. Что ж, видимо, решения принимать не придётся: все решили за него. - Так, давай пока без признаний, хорошо? – подходит к нему Антон и берет его за плечи, немного привлекая к себе. – Капец, ты читер. Только не смотри, ладно? Арсений послушно кивает и поднимает лицо, закрывая глаза. Несмотря на страх, всё получается, и губы Арсения мягкие и прохладные постепенно становятся тёплыми и податливыми, особенно когда язык Антона осторожно проникает в его рот. Их первый поцелуй как этот первый снег, призрачный, легкий; он тает одним на двоих, как неумелый обман чужой девочки; звучит непродолжительно и скомкано, и несравним ни с чем в природе своей лжи, в правде своей чувственности. «Это правда? Это наяву?» - кричит удивленно внутренний голос Антона, а мозг в этот момент не даёт ни одного ответа, посылая лишь единственный сигнал, и тот – в штаны. И в черной темноте растворяются, тонут лица и Евы и Лолиты. Антон первым отрывается от парня, но руки его по-прежнему держат плечи Арса. - Воу, - выдыхает Арсений. – Это просто… - Что? – в ужасе брови поднимает Антон. Он весь дрожит как лист на ветру, Они стоят всё так же близко друг к другу, и Антон напряженно соображает, что ему крупно повезло, что Арсений снёсся с этим предложением именно на улице в темноте. - Что, говори уже, - не выдерживает молчания Антон: Арсений подбирает слова слишком долго, но, блять, он же на фразу для сочинения придумывает, в конце-концов! - Антон, я не знал, что от этого… - Арсений как-то смешно причмокивает в моменте. – Столько чувств! И… я ничего, кажется, не запомнил. - В смысле? Антон окончательно сбит с толку, щеки его жарит даже на этом промозглом дубаке, и он словно забыл, что этот поцелуй – всего лишь его первый урок как от «опытного учителя». - Спасибо тебе, - смущенно говорит Арсений. – Ты настоящий друг. Ебать, пожалуйста, дружочек, и смотрите-ка, что это над головой Шастуна? Верно, это красная табличка с надписью «Френдзона»! Антону ужасно хочется спросить, понравилось ли Арсению, но он полностью растерян и не может до конца поверить в то, что между ними произошло минуту назад. - Пошли уже домой, - бурчит Антон, убирая руки в карманы. – А в посылке-то что хоть? - Крафтовые неко-ушки с камушками Сваровски. Что ж. Спасибо им за этот вечер.