Mirrors / Зеркала

…Воспоминания Хуа Бинаня вправду были обрывочными, напоминая раскрашенную декорацию, за которой скрывалось уродливое нутро прошлого. Его отец был безумен. Его мать… иногда он не был уверен, испытывала ли она когда-либо материнскую любовь. Его кровь была проклята с самого рождения, совмещая в себе черты костяных бабочек и древнего клана Линь, потомков богов. Он сам был проклят, вынужденный скрывать свои чувства, и жить под разными личинами. Даже сердце его никогда на самом деле ему не принадлежало. У Хуа Бинаня никогда не было ничего настоящего, его личного — в любой момент он был готов бросить всё и сорваться с места в случае опасности, если бы того потребовала ситуация. Сегодня он был мастером Ханлинь, лучшим в палате Сюаньюань, кому-то — представлялся простым лекарем из Гуюэ, а в ином мире являлся тайным советником Тасянь-цзюня. Завтра у него ничего этого могло не быть. Он мог стать странствующим целителем, или войти в палату Тяньинь как один из потомков прежнего главы. Он мог отправиться в Жуфэн и остаться там. В его жизни в любой момент могло случиться распутье, и он знал, что на самом деле у него никогда не было иного выбора, кроме как жить именно так. Потому что он не принадлежал себе. Он не думал о прошлом, потому что в нём не было утешения. Годы, проведённые в Тяньинь, а затем на пике Сышен, где он встретил Чу Ваньнина, смешались в бесконечную череду. Забавно, что впервые он задумался о том, что в памяти его есть пробелы, ещё в Сышен — когда Мо Жань делился с ним воспоминаниями детства, у Хуа Бинаня зачастую даже нечего было рассказать в ответ. Приходилось вежливо улыбаться и кивать головой, чтоб сойти за скромника. Но, чем дольше он находился с Мо Жанем, тем чётче осознавал: он попросту не помнит лица своего отца, кроме тех последних мгновений, когда тот уже утратил всё человеческое. Зато отлично помнит мать. Насколько странным было попросту забыть часть своей жизни — особенно для человека, обладающего фантастической памятью, способного запомнить любой трактат, прочитав его лишь раз? Теперь же, после того, как в Гуюэ побывал Ши Мэй, Хуа Бинань осознал, что дело вовсе не в травматичности воспоминаний, которые его разум предпочёл вычеркнуть. Он действительно забыл, как стал учеником Чу Ваньнина — не задумывался об этом ни на секунду, и, пока Ши Мэй не заговорил об этом, даже не считал, что это что-то действительно важное. Тогда его разозлило, что Ши Мэй делился с Ваньнином своими воспоминаниями, тогда как они в равной степени принадлежали и ему, Бинаню. Сейчас же он не смог вспомнить, как так вышло, что Чу Ваньнин оказался у Тасянь-цзюня в добровольном плену. Казалось бы — это было важно. Наверняка это событие тогда потрясло его, но… как только Ху Бинань пытался восстановить цепочку, в голове его возникал коллапс, и всё снова перекрывалось красочными декорациями, за которыми было не рассмотреть истинное положение вещей. Он больше не знал, был ли причастен к этой ситуации — как вообще он допустил подобное? Зато теперь он был как никогда уверен, что Чу Ваньнин всё это время щадил Тасянь-цзюня. Человек, способный за пару месяцев создать несколько десятков сложнейших механизмов с нуля, не имея подобной практики годами, едва ли был беспомощным. Щадил — значит, любил?.. Бинань вздохнул, чувствуя, что мысли обращены не в том направлении. Каким образом он мог вообще ревновать Чу Ваньнина к Тасянь-цзюню? Это было смешно… или нет? С какой стати он вообще решил, что имеет право испытывать ревность к человеку, который всячески избегал его вот уже который месяц? Который годами жил в плену... Между тем, после Нового года намечалась очередная крупная ярмарка — а, значит, мастеру Шеншоу следовало поменьше валять дурака и рассуждать о вечном. Времени практически не оставалось, а потому Бинань, отложив неприятные мысли о прошлом, погрузился в работу. Поскольку Чу Ваньнин был так же увлечён своими механизмами, они дни и ночи напролёт проводили теперь вдвоём в лаборатории и мастерской. Когда же до обозначенного события осталось совсем немного, к ним наконец присоединился Ши Минцзин, только что вернувшийся из Персикового источника, где проходил обучение. Ещё одна пара рук Хуа Бинаню сейчас точно не могла помешать, так что визит этот был желанен. В ночь перед ярмаркой все трое не спали, но и основная работа была завершена. Никто не торопился расходиться, поскольку подобные мероприятия всегда вызывали ажиотаж. Чу Ваньнин в десятый раз проверял свои механизмы, Ши Мэй — пересчитывал пилюли в шкатулках, Хуа Бинань — задумчиво помешивал угли на жаровне, наблюдая за тем, как искры просыпаются сквозь резную металлическую решётку. — Учитель говорил, они с Мо Жанем тоже собираются в Янчжоу, — отметил Ши Мэй между делом, продолжая заполнять бесцельной болтовней обыкновенную тишину лаборатории, — учитель вышел из медитации и, похоже, у него есть здесь срочные дела. — Вы договорились встретиться уже на ярмарке? — Чу Ваньнин определённо пытался выведать больше. Вероятно, опасался встретить самого себя? — Мы не договаривались, — во взгляде Ши Мэя промелькнула грустная улыбка. — Я не настолько близок к учителю. К тому же, я не должен был знать об их планах — мне рассказал обо всём Мо Жань. По правде… я не собираюсь обнаруживать своё присутствие. — Почему? — Чу Ваньнин нахмурился, очевидно, не совсем понимая, почему в прошлом его ученик мог что-то скрывать от него. — Разве вы не доверяете своему учителю? Ши Мэй смущённо закашлялся, лицо его едва заметно раскраснелось. — Ши Минцзину некому доверять, кроме нас, — вмешался Хуа Бинань, которому порядком надоело наблюдать все эти влюблённые ужимки самого себя. Неужели он сам был таким же в юношеском возрасте? Как отвратительно… — Это правда, — кивнул Ши Мэй, опуская глаза и смущаясь ещё сильнее. — Каким бы хорошим человеком не был мой учитель, он никогда не поймёт, каково это — быть одним из нас. Он чудесный, добрый, но всё же он… — его голос внезапно оборвался, потому что он поймал на себе удивлённый взгляд Чу Ваньнина. — Ши Мэй говорит о том, что его учитель не принадлежит клану костяных бабочек. Наши проблемы далеки от него, — Хуа Бинань пожал плечами. — В этом нет ничего странного, сотни лет к нам относились как к скоту. Ши Мэй предпочитает не распространяться о своём происхождении. Он проследил ту самую секунду, когда понимание происходящего пришло к Ваньнину. Мужчина всё ещё скрывал лицо за плотной завесой, однако его тонкие пальцы сжались на гладкий поверхности полируемого металла так сильно, что проступили жилы. — Ши Минцзин… — он повернулся к Ши Мэю, словно пытаясь впервые рассмотреть его. — Да, я один из вас, — улыбнулся Ши Мэй. Однако более ничего не сказал. Ничего странного в этом, разумеется, не было, потому что история его семьи была ровно такой же, как история самого Хуа Бинаня. О таком никто не стал бы распространяться без особой причины. — Вы знали? — Чу Ваньнин обернулся теперь уже к Хуа Бинаню. Кажется, он был оскорблён тем, что его держали в неведении. Или, быть может, не понимал, как столь важный факт мог обойти его в прошлом?.. — Ши Минцзин не говорил об этом мне напрямую, если вас это беспокоит, — Бинань вздохнул. — Есть некоторые факторы, которые указывают нам друг на друга: в первую очередь, духовная энергия, затем — общие черты. Как и люди, мы разнимся между собой, но чаще всего можем узнать друг друга. У правила есть исключения, однако они редки. — Я понял, кто вы, когда почувствовал, как вы без труда обмениваетесь ци, — Ши Минцзин потупился, отчаянно краснея. — Заклинатели исказили практику двойного совершенствования, иссушая костяных бабочек ради развития своего духовного ядра, однако у представителей нашей расы подобное взаимодействие священно. — Это не то двойное совершенствование, которое практикуют смертные, — поспешно добавил Хуа Бинань, чувствуя, что Ши Мэй явно наговорил лишнего. Разумеется, он обменивался с Чу Ваньнином духовной энергией, даже толком не задумываясь об этом, но они никогда не были партнёрами. Он сознательно отдавал, но не брал ничего взамен, потому что мужчина был слишком слаб. К тому же, он не собирался говорить об этом Чу Ваньнину. — …… — Чу Ваньнин молчал. Похоже, ему сделалось не по себе — вероятно, слова Ши Мэя его основательно выбили из колеи. Хуа Бинань попробовал объясниться снова: — Столетиями наш народ уничтожали. Вероятно, если бы ни эта наша способность, мы бы существовали лишь в старинных свитках. Я, как и немногие оставшиеся представители моего рода — потомок тех косятных бабочек, которых содержали ради изготовления пилюль и эликсиров. Мы выжили благодаря нашей сплочённости. Сказанное было полуправдой, потому что лекарь, при всём его тёплом отношении к Ши Минцзину, едва ли стал бы обмениваться с ним духовной энергией. Более того — Чу Ваньнин не родился костяной бабочкой. То, что Бинань делал, вредило, в первую очередь, ему самому, потому что обмена как такового не происходило. Он просто отдавал часть своих духовных сил, если это было необходимо, в ущерб себе, и длилось это годами. Но об этом не знали ни Чу Ваньнин, ни Ши Мэй. — Вот как, — Чу Ваньнин кивнул, принимая слепленное наспех объяснение. — Быть костяной бабочкой — значит, не доверять никому, — добавил Ши Мэй. — Поэтому я не могу открыться ни учителю, ни кому-либо ещё. Мы признаём лишь кровные узы — тем более, здесь, в Гуюэ, где всё богатство ордена построено на костях наших матерей… — Завтра они собираются выставить на продажу единственную костяную бабочку, оставшуюся после большого пожара, — усмехнулся Хуа Бинань. — Цзян Си, глава ордена, не решался сделать это годами, удерживая её подле себя, но мне удалось убедить его расстаться с нею. Мы планируем анонимно выкупить её. — Что?.. Они действительно собираются продавать живого человека?.. — Чу Ваньнин был растерян. — Вы удивлены? — Я… не знал, что они всё ещё удерживают их, — Ваньнин покачал головой, — мы ведь могли бы ей помочь раньше — возможно, они содержат её где-то совсем рядом, в одном из гостевых домов… — Она сама раньше не хотела покидать Гуюэ, — Хуа Бинань вздохнул. — Думала приручить Цзян Си. Разумеется, это абсурд — ни один заклинатель Гуюэ не станет воспринимать костяную бабочку всерьёз, зная, кто перед ним. Для них мы товар, ингредиенты для пилюль, источник духовной энергии. Кто угодно, но не люди. Сун Цютун красива и хитра — но она недальновидна. Её раса — её клеймо, и до тех пор, пока она живёт под своим именем, чью бы постель она ни грела, она будет не более, чем предметом, который можно продать или выбросить за ненадобностью. — Её имя Сун Цютун? — Чу Ваньнин подобрался, очевидно, вспоминая об императрице. В прошлой жизни Сун Цютун стала супругой Тасянь-цзюня, и слова Хуа Бинаня, неприятные и жесткие, отлично описывали судьбу этой женщины. Тасянь-цзюнь женился на ней, но никогда не воспринимал её всерьёз. Ей было уготовано жить в тени своего супруга, наблюдая за тем, как он изменяет ей с мужчиной — а затем погибнуть от его же руки, когда её присутствие стало раздражать императора бессмертных. Хуа Бинань не знал, было ли это правдой, потому что Чу Ваньнин не раз серьёзно страдал от рук Тасянь-цзюня, а раны не умели говорить, однако ходили слухи, что именно Сун Цютун заперла Чу Ваньнина в пыточной, собираясь содрать с него заживо кожу. Бинань бы не удивился, если бы всю эту историю придумал Тасянь-цзюнь, однако… он допускал, что Сун Цютун была вполне подвержена ревности в конце своей недолгой жизни. — Её имя Сун Цютун, — подтвердил он. — Чу Сяньцзюнь что-нибудь слышал о ней? Ваньнин молча покачал головой, очевидно, не желая распространяться на болезненную тему. — Я слышал, решение продать её далось Цзян Си большим трудом, — вздохнул Ши Мэй. — Вероятно, среди Гуюэ всё ещё свежа память о доходе, который приносили ему костяные бабочки. Даже сейчас я спрашиваю себя: как могли они все эти годы использовать их для размножения, и, прекрасно зная, что мы — их дети, и наша кровь давно смешалась с их, отправлять нас на убой или продажу. Даже сейчас, находясь здесь, среди человеческих потомков заклинателей, уничтожавших наш народ, вы, Хуа Бинань, мастер палаты Сюаньюань, правая рука главы клана, прячете своё лицо и держитесь в стороне от них, предпочитая компанию своих соотечественников… Хуа Бинань усмехнулся на ребячливый выпад Ши Мэя: — Иногда врагов нужно держать ближе, чем друзей. Он знал, что Чу Ваньнин теперь наверняка задумается о том, почему Хуа Бинань обосновался в Гуюэ, и ждал от него вопросов. Впрочем, Ваньнина, похоже, сейчас куда более заботила Сун Цютун. — Что вы собираетесь сделать после того, как выкупите девушку у Цзян Си? — он говорил спокойно, однако было видно, что он места себе не находит. — Отправим в безопасное место, — Хуа Бинань пожал плечами. Ваньнин кивнул, кажется, немного успокаиваясь. — Я собираюсь отправиться в павильон, где будет проходить аукцион, — добавил Бинань спустя пару минут затишья. — Чу Сяньцзюнь не хочет присоединиться ко мне? Он действительно смертельно устал от болтовни Ши Минцзина, умудрившегося за этот вечер затронуть две темы, обсуждать которые с Чу Ваньнином было рано. В то же время, он опасался оставлять Чу Ваньнина и Ши Мэя вдвоём, потому что было неизвестно, чем мог закончиться такой их “задушевный” разговор. Чу Ваньнин знал крайне мало о том, кем теперь являлся, и сам этот факт мог вызвать у Ши Мэя подозрения. — Хочу, — Чу Ваньнин отложил в сторону полировочную пасту и реагенты для травления металлов. Бинань чувствовал на себе его любопытный острый взгляд даже сквозь плотную вуаль. Кажется, Ваньнин тоже был не против немного пройтись без посторонних. Прогулка к павильону предполагала путь через бамбуковую рощу к реке, а затем долгую переправу по ночному течению. Обыкновенно заклинатели добирались на место на мечах, однако в Гуюэ было принято использовать Сюань У, древний дух, обитающий в Линьлин. Попрощавшись с Ши Мэем, они с Чу Ваньнином наконец покинули мастерскую. — Я буду ночевать в павильоне, — сразу предупредил Ваньнина Бинань. — Если вам нужно что-нибудь взять с собой, я подожду. — Ночевать?.. — Чу Ваньнин поправил доули, потому что ветер безобразно раздувал вуаль, и та липла к его губам. — Аукцион начнётся в час Змеи, — Хуа Бинань пожал плечами. — В павильоне Сюаньюань обустроены комнаты, где можно отдохнуть, и есть всё необходимое, чтоб привести себя в порядок. Однако, может быть, вам потребуется сменная одежда… Чу Ваньнин смотрел на лекаря таким непонимающим взглядом, что тот в итоге вынужден был сдаться: — Забудьте. Я обо всём позабочусь. Похоже, Чу Ваньнин понятия не имел ни о том, кто обычно присутствовал на ярмарке, ни о традициях самой палаты. Или — решил, что поскольку не будет участвовать напрямую, ему не потребуется сменять привычное успевшее износиться и местами безнадёжно испорченное ханьфу. Он действительно совершенно не разбирался в установленных порядках Гуюэ. ~~~ …Путь к павильону Сюаньюань оказался куда длинней, чем Чу Ваньнин себе представлял. Он знал, что орден Гуюэ устраивает ярмарку в Янчжоу раз в месяц, потому что подготовка требует некоторого времени, но даже не предполагал, что для того, чтобы добраться к месту им каждый раз требуется несколько часов переправляться, используя холодное течение реки, которое они прозвали Сюань У за непредсказуемый норов и северное направление. Сейчас же, стоя на носу прогулочной лодки, кутаясь в верхний слой лёгкого ханьфу, Ваньнин понятия не имел, почему согласился отправиться с Хуа Бинанем заранее. Возможно, всё дело было в том, что молчаливый лекарь стал ему до странного близким за последние несколько недель, когда они оба работали под одной крышей, и они, казалось, понимали друг друга с полуслова. Однако насколько хорошо он знал Хуа Бинаня на самом деле?.. Слова Ши Мэя об обмене ци и двойном совершенствовании не могли не настораживать — даже посторонние люди начинали замечать в их отношениях странности. Кроме того, Хуа Бинань был первым, кого Чу Ваньнин увидел после своего воскрешения — и лекарь неизменно также оставался тем, к кому он приходил в случае, если ему было что-то необходимо. Такая зависимость вынуждала Чу Ваньнина вкладывать все силы в разработки, надеясь, что они позволят ему наконец рассчитаться и начать самостоятельно обеспечивать себя. Однако с каждым днём он задумывался о том, что Хуа Бинань не был похож ни на кредитора, намеренного использовать его позже в своих целях, ни на кого-то, кто стал бы пользоваться незавидным положением своего должника. Было неясно, чего всем этим он добивался. Он явно не был добр и бескорыстен. Сам факт того, что он, будучи костяной бабочкой, оставался в Гуюэ, к тому же — являлся мастером палаты, где прежде использовали таких, как он — вызывал много вопросов. Чу Ваньнин искоса наблюдал за Хуа Бинанем, зная, что тот наблюдает за ним. В темноте посреди реки не было ни души вокруг, а потому они оба могли не скрываться. Мутные волны отражали лунный свет, рассыпая его холодными бликами по поверхности воды и бортам лодки, выбеляя и без того серебристо-светлые пряди длинных волос Бинаня. Глаза его в темноте казались ртутно-серыми, сливаясь с прозрачной водой, обнажающей острые выступы прибрежных скал. Удивительно, как одна и та же форма глаз, что и у Ши Мэя, могла отражать совершенно разные эмоции: там, где Ши Минцзин казался мягким и по-юношески уступчивым, лекарь выглядел погружённым в свои мысли и безразличным. Чу Ваньнин нахмурился, неожиданно понимая, насколько похожими были Ши Мэй и Хуа Бинань, если отставить в сторону их разные характеры и небольшие нюансы вроде манеры держаться. Та же форма губ и аккуратно очерченные скулы, та же необычная пластичность тела — та же форма носа. Хуа Бинань был определённо старше Ши Минцзина, однако угадывалось это, скорее, по росту и более резким чертам. В целом, эти двое были, словно родные братья… Хуа Бинань улыбнулся, ловя на себе изучающий взгляд. — Небо сегодня удивительно ясное, такое бывает только зимней ночью, — он кивнул в сторону россыпи созвездий. — Прошу прощения, что не поддерживаю беседу и заставляю скучать. — Всё в порядке, — Ваньнин покачал головой, стараясь избавиться от наваждения. Он действительно ничего не знал о том, был ли у Ши Мэя старший брат, однако это бы объяснило, почему юноша столько времени проводил в Гуюэ в компании лекаря. Странно, что прежде он не замечал это поразительное сходство. Было ли дело в тех самых общих чертах, которые упоминал Ши Мэй накануне, или Хуа Бинань и Ши Минцзин в самом деле были родственниками? — Вас что-то беспокоит, — Бинань не сводил с Ваньнина глаз. Чу Ваньнин вздохнул. Время для разговора по душам было и впрямь отличное, но почему-то он не находил в себе силы задать те самые интересующие его вопросы. — Чу Сяньцзюнь? — Хуа Бинань теперь окончательно растерял интерес к погоде и природе. — Как много костяных бабочек осталось в мире заклинателей? — решил поинтересоваться Чу Ваньнин, выбрав наиболее нейтральную тему. — Почему Чу Сяньцзюнь спрашивает?.. — Хуа Бинань шагнул к Ваньнину, вглядываясь в его лицо. — Я слышал о пожаре в Гуюэ и том, что многим удалось сбежать, однако были и те, кто погиб в огне. Говорят, кто-то из них намеренно устроил поджог. Но о судьбе выживших с тех пор ничего не известно, и многие, думаю, посчитали, что потомки клана дегу погибли в огне, — Чу Ваньнин чувствовал себя отчего-то неловко, затрагивая эту тему, однако он должен был знать. — Они не погибли, — Хуа Бинань прищурился, — нас не так много, однако о нас действительно никому не стоит знать. Сун Цютун — скорее, исключение, она не скрывала свою природу, потому что считала,что это даст ей определённые преимущества. Разумеется, она ошибалась. — Я правильно понимаю, что вы и Ши Минцзин помогаете всем костяным бабочкам, оказавшимся в беде? — Мы держимся вместе с недавних пор, — уклончиво ответил лекарь. Чу Ваньнин вздохнул. Он сам не знал, что за ответ ожидал услышать, однако вытянуть из Хуа Бинаня какую-либо информацию не представлялось возможным. Лекарь словно играл с ним, ходя в своих ответах вокруг да около. — Я хотел бы спросить ещё кое-что, — решился Чу Ваньнин задать вопрос, проигнорировать который не хватило бы духу даже Хуа Бинаню. — Ши Минцзин упоминал, что костяные бабочки используют технику двойного совершенствования для обмена ци… это правда? Бинань приподнял брови, улыбаясь: — Да. В холодном взгляде его наконец пробудился интерес. — Но я не был рождён в вашем клане. И всё это время именно вы отдавали мне духовную энергию… — Чу Ваньнин обвёл взглядом самого себя. — Я человек, не имевший ничего общего с костяными бабочками. До сих пор я не годился для полноценного обмена… — Хотите знать, годитесь ли теперь? — Хуа Бинань шагнул к Ваньнину, продолжая улыбаться. — Вы находитесь в точно такой же опасности, как и каждый из нас. Ваше тело наполнено духовной энергией клана дегу, а осколок духовного ядра постепенно наращивает природную силу. Да будет вам известно, ци костяных бабочек способна помогать некоторым человеческим заклинателям достигать уровня старейшин. — Но я спрашивал не об этом, — Чу Ваньнин поджал губы, стараясь не думать о том, насколько более неловким может стать этот разговор. — Я спросил о технике двойного совершенствования. Вы отдаёте мне свою ци, но не получаете ничего взамен. Его слова прозвучали так тихо, что часть их утонула в плеске волн, однако Хуа Бинань всё отлично слышал. Об этом свидетельствовали на мгновение затрепетавшие крылья носа и секундная заминка. Казалось, он удивлён и воодушевлён одновременно. — Всё именно так. С вами я никогда не использовал эту технику — Ши Мэй сам не знает, что видел. Чу Ваньнин кивнул, молча переводя взгляд на приближающийся тёмный контур берега. Он знал, что лекарь отдавал ему свою ци — и отлично понимал, что в случае Хуа Бинаня ресурс ограничен. Однако техника, о которой говорил Ши Мэй, предполагала развитие обеих сторон — разве не лучшим вариантом было бы для них обоих попробовать использовать двойное совершенствование, раз уж они имели такую возможность? Ваньнин был наслышан о парах, которые практиковали нечто подобное, и всегда относился к ним с презрением, однако теперь, вероятно, ему уже было нечего терять. — Если вы когда-либо захотите попробовать этот способ, я предпочту его, нежели и дальше оббирать вас, — он продолжал смотреть на темную реку, и, по мере того, как полную луну затягивали густые облака, было невозможно понять, когда именно Хуа Бинань оказался с ним рядом, и руки лекаря осторожно обвились вокруг его пояса. Никакого ответа не последовало — они оба продолжали тонуть в темноте, мерно покачиваясь среди плеска волн.