Гадание

------------ *      Эта ночь, что черна, - Манъёсю, 2389 *      окаэринасай - традиционная фраза, когда кто-то из домочадцев возвращается домой, переводится "с возвращением" или "добро пожаловать". *      "оранжевый" равно как и "апельсин" по-японски звучит "оренджи" ------------              Ночь первая              - Кучики-тайчо, - замирая от собственной наглости, попросил Ренджи, - дайте руку?       - Что? - Бьякуя остановился и спокойно посмотрел на лейтенанта.       Ренджи подумал, что зря попросил, но Бьякуя протянул ему руку, словно для поцелуя. Ренджи хмыкнул, взял прохладные пальцы, повернул ладонью кверху.       - Хотите, я вам погадаю?       Только воспитание удержало Бьякую от того, чтобы в изумлении не повторить «что?».       - Мы с Мацумото... с джубантай-фукутайчо гадали. Вот здесь - линия жизни, - палец скользнул по дуге от края ладони до запястья, и по локтю пробежали мурашки, - Какая она у вас длинная...       Бьякуя незаметно огляделся: тихая улочка была пуста, но никто не мог бы поручиться, что из-за угла не вынырнет какой-нибудь шинигами. Придется придумывать оправдания, чем они занимаются. Этого гордость Кучики не вынесла бы.       - Я в это не верю, - он попытался отобрать руку.       Ренджи снова провел пальцем по ладони, и Бьякуя замер на месте, чувствуя, как мурашки добрались до шеи.       - А здесь линия славы… Вы очень известны, Кучики-тайчо.       Лучшая защита, конечно же, - нападение.       - Ренджи, что ты себе позволяешь...       Пальцы мяли ладонь, и по руке словно пробежало пламя. Бьякуя так и не договорил. Ренджи с неловкой улыбкой изучал линии.       - Что еще ты можешь сказать обо мне? - сглотнул Бьякуя.       - Ну... вы холодный снаружи, но внутри бушуют страсти... только вы не позволяете никому этого видеть. Не особо доверчивы. Бегаете от проблем. Особенно в любви. Заботитесь о своей семье. У вас богатое воображение... Но теряетесь в ситуациях, когда надо быстро принимать решения или импровизировать.       Бьякуя удивленно распахнул глаза:       - Ты прочитал это на моей ладони?       - Нет. Это я так знаю, - он поднял голову.       Бьякуя потерял дар речи. Лейтенант тоже молчал, рассматривая складки на шелковом шарфе. Наконец выпустил руку, которая, казалось, плавилась под горячими поглаживаниями.       - Значит, ты увлекаешься гаданиями? - в голос вернулась уверенность. - Что ж, я могу кое-чему научить тебя. Следуйте за мной, фукутайчо.       Ренджи послушно поплелся, чувствуя, что сейчас его накажут за наглость. Они пришли в библиотеку Готея. Там хранились образцы разных ведомостей, сборники государственных указов, бесчисленные уставы и кодексы поведения шинигами...       - Назови число, Ренджи.       - Шесть, - буркнул тот. Бьякуя остановился перед шестым от входа стеллажом.       - Номер полки?       - Тоже шесть, - разнообразием ответов Ренджи похвастаться не мог. - Кучики-тайчо, а зачем?       - Гадание на удачу, - холодно ответил Бьякуя, отсчитав шесть полок от верхней. По его требованию пришлось назвать еще одно число («ну… шесть»). Бьякуя вынул шестую слева книгу, и спросил у Ренджи номер страницы и строки. – Сделаешь то, что написано в книге, согласен?       - Согласен, - уныло откликнулся Абарай (кто станет противоречить капитану?). - Страница шесть, строка... ну, вы поняли.       Бьякуя нашел страницу и прочитал. Глаза стали еще больше, чем когда Ренджи гладил ладонь. Абарай осторожно заглянул через плечо. Похоже на жизнеописание какого-то шинигами... Ренджи сжал кулаки. А ну как тут будет написано, что он сдох в пасти пустого на неудачной миссии? Но шестая строчка была стихом:       «Так мучительно ждать мне до ночи тебя».       Ренджи отшатнулся и уставился на Бьякую, а тот смотрел куда угодно, но только не в изумленные карие глаза.       - Ренджи, у тебя... потрясающая удача, - Кучики Бьякуя вручил ему книгу:              «Эта ночь, что черна,       Словно черные ягоды тута,       О, пускай никогда не проходит она!       Так мучительно ждать мне до ночи тебя,       Каждый раз уходящего рдеющим утром!»*              - Кучики-тайчо...       Бьякуя проскользнул мимо него к выходу, остановился у двери и обернулся. Рыжий мог поклясться, что на щеках капитана проступил румянец, и не только из-за послеполуденной духоты. Бьякуя тихо и строго сказал:       - Я приду после отбоя.       Когда он вышел, колени лейтенанта подогнулись, и он опустился на пол с блаженной ухмылкой на пол-лица. Вот повезло так повезло!              На пути к казармам шестого отряда, уже почти у ворот, на улице, освещенной лишь круглыми окнами высоко над стеной, Бьякуя остановился и почти решил вернуться домой. Было что-то неправильное в том, чтобы идти на свидание с лейтенантом. Он обещал, но…       Смятение – вот что он чувствовал. Бьякуя нахмурился – но почему?       Он никогда прежде не был у Абарая, и не знал, чего ожидать. Крохотная комнатушка с обшарпанными стенами и скрипучими полами, переходящая от одного лейтенанта к другому? Погрызенные мышами татами? Завалы одежды и очков? Бьякуя покачал головой. Не может все быть настолько плохо. Просто воображение разыгралось. И, наверняка, не у одного Бьякуи - Абарай мог выдумать себе невесть что.       Бьякуя замечал, как подчас смотрит на него лейтенант, и подозревал, что другие тоже замечают. Но неприступность Кучики Бьякуи разве что в поговорку не вошла. Ренджи ждет, волнуется, еще не зная, что принесет это свидание. В отличие от него, Бьякуя знал, за чем идет, и что скажет своему не в меру нахальному лейтенанту:       «Мне льстит твое восхищение, но я не в состоянии дать тебе то, на что ты рассчитываешь, поэтому я не могу принять твои чувства…»       После многочисленных вежливых, но непреклонных отказов за столько лет после Хисаны, эти извинения стали привычными. Легко произносить, и легко одаривать очередного неудачливого претендента холодным взглядом.       Бьякуя медленно выдохнул и увереннее зашагал к воротам шестого отряда.       Он ошибся - комнаты Абарая Ренджи были маленькими, но опрятными. Ему, как лейтенанту, не приходилось делить казарму с офицерами. У него была своя квартирка в кирпичной пристройке, со спальней, где стояла больничная железная кровать (Бьякуя увидел мельком, когда Ренджи побежал закрыть дверь). Капитан подозревал, что ванная здесь такая же, как в бараках, – с душем и жестяной посудиной, в которой даже ноги не вытянешь. Кухня отделялась от гостиной занавеской на всю стену, и сейчас занавеска была задернута.       - Тайчо, - Ренджи нацелился взглядом на кухню, - вы что будете?       - Я уже отужинал, спасибо.       - Тогда, может, чай? – неловко предложил лейтенант. Чтобы не смущать его дальше, Бьякуя согласно кивнул.       Тоскливо тянулись минуты. Хозяин и гость молча пили чай. Если Ренджи и собирался признаваться в любви, то не в ближайшие десять лет. Надо подтолкнуть его и разрешить проблему раз и навсегда.       Бьякуя аккуратно поставил глиняную кружку на стол:       - Ренджи. Давай еще погадаем?              Лейтенант кивнул и, достав карты, начал раскладывать, как учила Рангику. Метнул взгляд на капитана и замер.       Выражение лица Бьякуи обычно было невозможно прочитать, также как и понять, о чем он думает. Но сейчас у аристократа вид был отсутствующий; Бьякуя смотрел на карты так, будто старался убедить себя, что их не существует. Ренджи смешал колоду и бросил под стол.       - Тайчо? Как вы хотите погадать? - Абарай не был шарлатаном-оммьёдзи, но знал пару способов, как поиграть с судьбой, - «Камень-ножницы-бумага»?       Бьякуя кивнул, словно спрашивая время подумать, поднял кружку и замер:       - У тебя есть книги, Ренджи?       Абарай чуть подался вперед. Когда Бьякуя произносил его имя, с рыжим что-то случалось: с одной стороны, он остро чувствовал, что он – никто, всего лишь лейтенант, недостойный быть названным по фамилии (не говоря уже об уважительном обращении), с другой стороны…       Нет, с той стороны все было совсем запущено. По имени зовут лишь членов семьи. Но обманываться нельзя, хотя и хочется заглянуть в глаза, убедиться, что Бьякуя вкладывает именно такой смысл…       Ренджи вспомнил, что ему задали вопрос.       - Есть, - согласился он.       Это была старая книга. Ее забыла Рукия. Откуда девчонка ее выкопала, и зачем ей понадобилась такая древность – об этом Ренджи задумался только сейчас. До этого единственной мыслью было напомнить подруге забрать свое библиотечное сокровище. Ладно, если бы там было про подвиги шинигами – Ренджи бы почитал. Так ведь стихи, да на древнем языке. Головная боль.       Бьякуе должно понравиться.       Ренджи ухмыльнулся, водружая книгу на стол. Аристократ бросил мимолетный взгляд на обложку и снова отпил чай.       - Это «Манъёсю», - Ренджи вопросительно взглянул, – Подойдет?       - У каждого стиха есть номер, - ровно сказал Бьякуя. – Пусть книга распорядится нашей судьбой, - он отставил пустую чашку. - Я начну… 738. Прочти.       Страницы были похожи на старый шелк. Листать пришлось осторожно, сдерживаясь. Ренджи нашел нужное стихотворение и прочитал, запинаясь:              - О этот мир и бренный, и унылый!       Как тяжело порой бывает жить,       Когда подумаешь —       Любить уже нет силы,       И суждено лишь умереть!              Бьякуя почти улыбнулся. Он не дернулся, не поменял позы, только чуть побелели костяшки пальцев.       - Что ж, - он смотрел прямо перед собой, куда-то за плечо Ренджи, - твой ответ?       Часы на стене – круглые часы из мира живых, с рисунком с черепами (правда, почему-то оранжевыми) - мерно отсчитывали минуты. С тех пор как Бьякуя переступил порог дома лейтенанта, прошел почти час. До рассвета оставалось шесть часов.       За окном протопали патрульные. Смена караула.       Ренджи хмуро смотрел на книгу.       - Пять, три, семь, - сказал он наконец. И пояснил: - В пятом служит Хинамори. Мы учились вместе. В третьем – Кира. В седьмом – Иба. Хороший парень, тоже из одиннадцатого.       Бьякуя, ничего не говоря, повернул книгу и нашел стихотворение под номером 537. Приходилось выдавливать из себя каждую строчку, но никаких следов душевного разлада не отразилось на его лице:              - Так равнодушно и жестоко       Не говори со мной, прошу тебя, -       Ведь даже день один,       Когда тебя здесь нету,       Мучителен, как рана, для меня!              Ренджи неожиданно наклонился через стол и протянул руку, словно намереваясь схватить за рукав, но холодный взгляд остановил его:       - Тебе повезло. Еще раз.       Рыжий нахально усмехнулся:       - А если мне повезет еще раз, тайчо? На что мы играем?       - Что ты хочешь выиграть, Ренджи?       - А что вы согласны поставить на кон, тайчо?       Бьякуя не мог проиграть. Не с «Манъёсю». Ренджи не могло везти бесконечно, а он, потомственный аристократ, знал эту книгу наизусть.       Он перехитрит его удачу и даже пойдет на блеф ради этого.       - Делай свою ставку, Ренджи. Я отвечу, - спокойно сказал Бьякуя.              Он пробарабанил загорелыми пальцами по столу, пожевал губу в раздумьях, поднялся и скрылся в кухне. Послышалось дребезжание посуды, и Ренджи появился из-за занавески. Бьякуя так и не пошевелился.       Рыжий поставил на стол толстую бутыль и две чашки.       - Если проиграете, то будете пить со мной до утра. Пойдет?       Бьякуя закрыл глаза:       - Я принимаю твои условия.       Пить с Абараем? И все – и ничего больше настырному лейтенанту не надо? Или же он боится попросить то, чего на самом деле хочет?       Впрочем, выпить Абарай тоже хочет. Бьякуя не был любителем вина, поэтому не напивался даже в семейные праздники – да и вообще не напивался – и никогда не пил плебейского сакэ. Как же оно называется… самогон, да. Он видел, что представляет собой лейтенант после ночного бдения за этим напитком…       - Ренджи. Скажи честно – ты хочешь меня отравить?       - Тайчо, - укоризненно вздохнул. - Я просто хочу, чтобы вам было не скучно со мной.       - С чего ты решил, что мне с тобой скучно?       Ренджи помолчал мрачно:       - Не держите меня за дурака, Кучики-тайчо. Я же вижу, что вы хотите уйти поскорее.       - И давно ты стал таким проницательным, Ренджи?       - Жизнь научила, - в голос проскользнула издевка. Бьякуя посмотрел внимательно на бутылку, отметил про себя, что это неплохое вино, из мира живых, и в тон лейтенанту спросил:       - А в себе ты не научился разбираться? Самоконтроль и самодисциплина – знакомые тебе слова?       - …зато я не вру самому себе, - буркнул Ренджи. – Можете считать меня нахалом, но я знаю, чего мне надо, и добьюсь своего, - он снова перегнулся через стол и протянул руку, но Бьякуя резко возразил:       - Стих сто шестьдесят, Ренджи.       Похоже на битву на пути к Башне Раскаяния. Столкнулись две стихии. И каждая по-своему права – а выиграет та, что сильнее.       Лейтенант схватил книгу и упрямо сказал:       - Я все равно заставлю… понять, чего вы сами хотите.       Бьякуя задержал взгляд на скуле, где красовался тонкий шрам. Его привлек злой блеск карих глаз. Привлек и не отпускал. Загадка. Он не понимал, о чем тот говорил. Чего хочет сам Бьякуя? Собственные желания – он давно потерял смысл чего-то желать.       Ренджи читал вдумчиво:              - Не говорят ли, что зажженные огни       Берут бесстрашною рукою,       Не обжигаясь, прячут их в мешки,       Но нам не встретиться с тобою,       Таких чудес не знают на земле!       Бьякуя положил руки на стол, сцепил пальцы и привычно-надменно посмотрел в разгоряченные глаза напротив.       Ответа на такое не бывает. Абарай, действительно, не дурак. Вот только со стихотворными образами у него нелады, он не понимает ни «зажженных огней», ни «чудеса», поэтому вернее всего будет сыграть на тоне. «Нет, нельзя, не бывает такого». Он должен понять.       Но Бьякуя признает, что ведет нечестную игру, и в том числе нечестную по отношению к себе. Эти образы ему ближе друзей. В этой книге собраны все юношеские мечтания. Он вырос на песнях «Манъёсю». И стихотворения от Ренджи он ждет, как приговора. Ренджи не блефует, он – сама судьба, хотя и не подозревает ничего.       Поэтому когда лейтенант не называет ни ожидаемое «шесть» и ни номера других отрядов, где служат приятели, когда он говорит: «Двадцать… да пусть будет двадцать, тайчо. Думали, я дальше тринадцати считать не умею?» - Бьякуя закрывает лицо рукой и не верит. Он не открывает книгу. Ренджи сам начинает листать, чуть не выдирая в спешке древние страницы.       Бьякуя думает, что стоило расти за высокими стенами и быть всегда в центре всех сплетен и пересудов в главном доме хотя бы ради того, чтобы получить возможность сбегать ото всех в семейную библиотеку, сидеть часами над старинным свитком и водить пальцем по хрупким страницам, пытаясь поймать кончиками пальцев ту нежность и любовь, что изображена в загадочных знаках; стоило влюбляться в строки легенды тогда, чтобы их вернули спустя столько лет.       - Иду полями нежных мурасаки,       Скрывающих пурпурный цвет в корнях,       Иду запретными полями,       И, может, стражи замечали,       Как ты мне машешь рукавом?       Бьякуя произносит их сам и начинает бесшумно смеяться, закрыв руками глаза.              - Вы! – Ренджи вскочил. Бутылка заходила ходуном, угрожая упасть. Бьякуя не обратил внимания ни на пошатнувшийся стол, ни на обвиняющий тон лейтенанта. – Вы все знали! Это же… - Ренджи вдруг осенило. - Это же ваша книга! Да где б еще Рукия откопала такую развалюху! Тайчо, вы… мухлевали!       - Прости, - трудно было остановить смех.       Лейтенант хмуро сел.       - Скажите что-нибудь! И хватит ржать надо мной!       Бьякуя вытер рот, будто стирал улыбку.       - Прости, - повторил он. – Ты прав. Книга моя, и я знаю… - он замолчал ошеломленно, когда Абарай, не дослушав, потянулся за сакэ, откупорил бутыль и плеснул холодную жидкость в чашку. Поднял и хлопнул о стол перед капитаном. – Не спорю, я проиграл.       - Это не проигрыш и не победа. Вы мухлевали.       Аристократ в свою очередь осторожно наполнил вторую и передал рыжему лейтенанту.       Отпил вина.       - Нет. Я проиграл, - признал он.       Стихи переплелись с жизнью, а строчки стали продолжением тебя, легли ласковой тканью на плечи. В прозрачном вине плещется огонек лампы – сюда бы подошли свечи, но пусть будет электричество, оно – как нить, за которую можно зацепиться, чтобы выйти из лабиринта стихов.       Вкус их у тебя на языке. Тяжесть стихов – на плечах.       - Она была женой императора, - сказал Бьякуя, опустошая свою пиалу. Ренджи поднял бутыль, чтобы налить ему еще вина. – А любила его младшего брата, - и пояснил, предугадав вопрос, - Принцесса, написавшая это стихотворение.       - Грустная история.       Бьякуя качнул головой. Он смотрел на тень от бутылки на столе. На стекле горела искра – отражение лампы.       …В начале мая зеленые холмы в долине реки Камо зарастают высокой травой мурасаки. Из корней ее делают сине-лиловую краску для кимоно, но такую одежду могут носить лишь императоры и чиновники... И поля эти запретны.       - Это произошло тринадцать столетий назад.       Бьякуя выпил сакэ. Он хотел опьянеть впервые в жизни.       …Традиционная охота в день Танго-но-сэкку. Принцесса стоит в высокой траве. Она закрывается длинным рукавом от слепящего солнца, но не отрывает взгляда от императора и его свиты. Один из охотников осаживает коня, оборачивается к ней и вскидывает руку – ветер рвет подвязанный рукав...       - Они не имели права любить друг друга. Ей пришлось переехать в новую столицу, оставить возлюбленного в старой Нара... Впрочем, что произошло, то неважно… Знаешь, чем знаменита Нара теперь? – Бьякуя с улыбкой поболтал вино в чашке. – Рисом. Сакэ. И кимоно.       Ренджи смотрел, как Бьякуя пил, и забыл о своем вине.       - Это сакэ – оттуда.       Вкус стихов на языке.       - Как и моя одежда.       Только сейчас Ренджи заметил, во что одет его гость. Непраздничный, легкий иссиня-лиловый шелк. Под цвет сиреневых глаз. Изящный, как сам Бьякуя.       Глава клана Кучики смотрел в окно:       - А цветок Нара – сакура.       - Сен… - у Ренджи перехватило дыхание.       Говорят, что три совпадения – это судьба. А если их больше, чем три?..              Бьякуя, не торопясь, пил мелкими глотками, но пьянел быстро. Он рассказывал легенду из книги, и Ренджи слушал, поражаясь не столько открывшемуся ему смыслу стихотворений, сколько нежности в голосе Бьякуи – и тому, что обычно молчаливый капитан говорил с ним.       - Ренджи, я очень пьян? – у него заплетался язык. Тот кивнул. Чем еще объяснить лихорадочный блеск в глазах капитана, кроме как ударившим в голову сакэ?       Часы на стене показывали три ночи.       - Мне лучше помолчать, - сказал Бьякуя.       Некоторое время они пили молча. Потом вино кончилось. Стало скучно.       - А может, поиграем, тайчо? – вздохнул Ренджи.       Бьякуя кивнул и с любопытством стал ждать, что достанет рыжий лейтенант. Го? А вот это интересно. В го Бьякуя не проигрывал. Маджонг? Снова карты? Что бы ни думали про него руконгайцы, он умел играть и в карты…       Ренджи высыпал на стол деревянные бруски и принялся строить из них башню.       Бьякуя нахмурился. После пары секунд безмолвного созерцания он поинтересовался, что это за игра.       - А все очень просто, тайчо, - беспечно ответил рыжий. - Щас я дострою башню, а потом мы по очереди будем вытягивать эти фиговины из середины и класть наверх. Пока башня не рухнет. У кого рухнет, тот проиграл. Это весело, когда напьешься. Только стол не шатайте!.. Вот так, - Ренджи завершил строительство, поддел пальцем брусок из середины, вытянул из стопки и поместил сверху. Посмотрел на озадаченного Бьякую:       - Ваша очередь, тайчо.       - И на что вы играете? – на всякий случай спросил Бьякуя, аккуратно (руки слегка дрожали) вынимая деревяшку из верхних рядов и укладывая так, чтобы не нарушить равновесие.       - Обычно на поцелуи.       - Хорошо, - тут же согласился тот.       - Кучики-тайчо! – Ренджи чуть не развалил всю конструкцию нечаянным движением. - Вы не обязаны… Давайте придумаем что-нибудь еще…       Капитан посмотрел строго, и Ренджи осекся.       - Риск рождает азарт, - и Бьякуя спокойно вынул еще один кирпичик. Сооружение чуть качнулось, но устояло. – И разве ты не хочешь выиграть?..       Ренджи вспыхнул до корней волос и второй раз чуть не обрушил башню. Аристократ улыбнулся: абараево самообладание пошатнулось. Значит, Бьякуя снова владел ситуацией.       Его ход.       Ладони предательски вспотели.              Cмысл игры не в том, кто первый будет целовать, а в том, чтобы не дать слабину. Кто первый не выдержит? Кому из них придется уступить?       - Ты был прав, Ренджи, - Бьякуя вытянул еще одну деревяшку и положил поверх пошатывающейся башни. – На поцелуи – скучно, - он внимательно следил за тем, как рыжий, не дыша, сдвигает кирпичик. И сказал, зная, что под руку говорить нечестно – но в любви и на войне все средства хороши, так? – Если она упадет, то ты будешь дрочить. В моем присутствии.       Туше.       Ан нет. Устояла.       Ренджи огромными глазами уставился на капитана.       - Вы…       - Я хочу усложнить задачу. С каждым бруском будет возрастать степень наказания, - Бьякуя поддел ногтем деревяшку.       Ренджи облизал губы:       - Тогда… Вы…       - Да? – хладнокровно.       - Вы тоже. Отдрочите. Нет. Отсо… - выдохнул, - отсосете.       - Договорились, - Бьякуя аккуратно возложил брусок на верхушку и отнял дрожащую руку от опасно накренившейся башни.       Хотелось наказать лейтенанта. За наглость, которая проскальзывала в разговорах. За бестолковость и плохое воспитание. За грубость с приятелями, которую все находили очаровательной. За то, что разглядывал капитана нахально исподтишка, пока у этого капитана не отнималась способность здраво мыслить.       «Пора признать, - подумал Бьякуя, - что в тебе говорит зависть. Более того, ты злишься. Ты просто в бешенстве от того, что… да, тебе нравится Ренджи, потому что он не похож на тех, кто тебя окружает. Но как бы он ни нравился тебе, ты ему не доверяешь. Поэтому испытываешь его, чтобы знать, когда он сорвется с цепи и вцепится тебе в горло…»       – Ставка растет. Пойдешь к Зараки и перед всем одиннадцатым попросишь отыметь тебя.       Лейтенант вытащил кирпичик, но башня продолжала стоять, словно заколдованная.       Очередь Бьякуи. Ренджи от волнения чуть не охрип:       - Я вас трахну. Сам. Перед всем шестым.       - Отлично, - конструкция удержалась чудом, и Бьякуя выдохнул. Еще один ход, и все обрушится.       - Пойдешь к Хисаги. Дашь ему. Попросишь тебя выпороть. На коленях попросишь.       Ренджи зло выдернул деревяшку и хлопнул ею о верхушку. Башня стояла вопреки всем законам.       - Свяжу вас вашим же шарфом, тайчо. Буду делать, что хочу.       Бьякуя холодно улыбнулся и потянул брусок.       И башня рухнула.              Странно, но вместо паники пришло умиротворение. Кучики выпрямился и с сожалением посмотрел на пустую бутылку сакэ. Еще бы три таких, но теплых…       Абарай вскочил и встал у окна.       - Ни за что, - тихо сказал он.       - Не хочешь?       Ренджи стукнулся лбом о раму пару раз. Весьма выразительно. Он не стал отрицать, но и бросаться на шею тоже не стал. То, что Ренджи не велся на грязные провокации, было в какой-то степени обидно и не вписывалось в представление о грубом руконгайце.       Бьякуя ждал. Когда-то лейтенант должен признаться в любви, и сейчас, казалось, наступил тот самый момент. Абарай должен был как-то ответить.       - Хватит!!! – Ренджи саданул кулаком по стене. Какой гневливый. Аж раскраснелся. Яростный божок с торчащим над затылком пучком волос. – Ну, блядь, тайчо! Хватит издеваться! - возмущению лейтенанта не было предела. – Я же вас… даже пальцем не тронул бы… С чего вы решили так, а?       - Потому что это ты, - Кучики разглядывал трещинки на потертой лаковой поверхности стола.       - Что – я? – опешил Ренджи.       Бьякуя махнул рукой, подзывая его. Лейтенант подошел и сел рядом, внимательно глядя на Кучики.       - Я оставил Гинпаку дома. Но сам я не дойду, - Бьякуя улыбнулся. - Принеси его, Ренджи.       - Вы сошли с ума.       - Не хочешь сегодня – я не вправе тебя заставлять.       - Вы пьяны, тайчо.       Капитан, чуть пошатываясь, продолжал разглядывать его, что-то решая про себя, и вдруг наклонился к Ренджи, ухватил за плечо и поцеловал в уголок губ.       Абарай резко отодвинулся:       - Кучики-тайчо, я же сказал – вы не обязаны, это же игра!       Некоторое время Бьякуя испытующе смотрел на него, а потом довольно отвернулся:       - Я только одного не понимаю, Ренджи. Почему ты такой честный? Почему не воспользуешься случаем? …Ты и тогда сказал, что идешь спасать Рукию – а ведь мог соврать. Мог бы спастись.       - Не знаю, - искренне ответил тот. – Вроде как врать нехорошо. Соврать можно, чтобы спасти кого-нибудь… но себя-то ложью не спасешь. Правда, тайчо?       Хочется по-ребячески взвыть «неправда!» и затопать ногами. Как может Бьякуя говорить о смысле правды и лжи – он, который всегда обманывал себя и нарушал собственные клятвы?       Действительно, играть с лейтенантом было заведомо обреченной на провал затеей. Ренджи – честный и отчаянный, поэтому ему и везет.       - Да, - Бьякуя взглянул на часы, - правда.       До рассвета оставалось, быть может, два с половиной часа. После вина клонило в сон.       - Тайчо?       - Да, Ренджи? – устало.       - Чаю, тайчо?       - Сделай.       - Я быстро, - рыжий вскочил. - Тайчо?       - Да?       - Я люблю вас.              Бьякуя поставил подбородок на запястье и закрыл глаза. За спиной послышалось позвякивание чашек.       Нельзя было оставлять признание без ответа, но нелепо прозвучало бы привычное: «Однако я не в состоянии дать тебе то, на что ты рассчитываешь...» Ренджи ни на что не рассчитывал.       Кучики считал, что Ренджи нужна была его сила, но поделиться ею Бьякуя не мог, а потом и вовсе оказалось, что Ренджи забыл про силу. За что еще мог любить аристократа руконгаец? И что ему ответить?       Абарай вернулся и поставил перед капитаном чашку с чаем.       - Ренджи…       - Ответите в следующий раз, - попросил тот.       Хотелось возразить, что следующего раза не будет, но рыжий подло добавил:       - Когда придете с шарфом… - и хмыкнул:       - Шучу.       На несколько секунд между ними повисло неуклюжее молчание.       - Да, ты прав, - Бьякуя отпил чаю. – Смешно.       - Простите.       - Все хорошо, Ренджи.       - Нет, правда, простите…       - Я тебя не люблю, - решительно.       - Я сам себя не люблю после такого… Ну, тайчо? Вы устали? - Ренджи вскочил и стремительно шагнул к капитану. Бьякуя успел расстаться с чашкой прежде, чем его подхватили под локти, подняли и поволокли в соседнюю комнату. В спальню.       - Не смей! – Бьякуя вцепился намертво в ручку двери и метнул панический взгляд на старую пружинистую кровать, на Ренджи, снова на кровать. – Что ты намереваешься…?       - Всего лишь уложить вас спать, - толчком в спину он пропихнул капитана через порог.       Бьякуя обернулся, чувствуя себя загнанным зверем. В комнате было темно. Окно над кроватью было занавешено тряпкой, похожей на полотенце.       А, и правда полотенце.       Ренджи поправлял подушку и пытался наскоро починить дужку кровати, вылетевшую из паза с одного края. Но погнутая дужка никак не хотела вставать на место.       - Вот одеяло, если будет холодно. Все чистое, правда! – он метнулся мимо Бьякуи, бросил на ходу «спокойной ночи, тайчо» и выскочил за дверь. Через пару мгновений дверь отворилась, и в комнату вежливо сунули чашку с недопитым чаем.       Все.       Бьякуя сел на краешек кровати – пружины скрипнули. Он отпил горячий еще чай.       Все.       Ренджи был храбр и благороден. Ему можно было довериться. Но Бьякуя помедлил. Прошло. Отпустило.       Нет.       - Ренджи, - Бьякуя открыл дверь.       Лейтенанта в комнате не было. За соседней дверью шумел душ.       Бьякуя вздохнул и вернулся к столу. Выпил чай под зловещее тиканье, отсчитывающее время до рассвета, поставил чашку аккуратно рядом с чашкой лейтенанта и разрушенной башней.       Прошло еще десять минут, пока Ренджи не появился из ванной, раскрасневшийся и совершенно голый. Они замерли на мгновение. Бьякуя очнулся первым.       - Еще осталась горячая вода? – бесстрастно спросил он.       - Да.       Капитан поднялся и молча прошел в ванную, по пути сдернув с плеч Абарая и взяв с собой мокрое полотенце.              Десять шагов к порогу, десять – обратно. Бессмысленные метания по комнате.       Зачем, зачем, ну зачем он ему сказал?! Знал же, что Бьякуе это признание как камень на шею. Теперь капитан посчитает себя обязанным ответить, станет терзаться решением, а Ренджи не требует ничего, кроме как остаться рядом.       Ну что тебе стоило любить его молча, а?       Но хочется иногда прикоснуться, провести ладонями по чужим сухим ладоням с жесткими краями перчаток, мазнуть кончиками пальцев по шелковому шарфу и таким же шелковым черным прядям – хочется так, аж перед глазами все кружится и в ушах гул. Не сказать – нельзя, а сказать – невозможно. Стихи сплошные. Правильно, нет у тебя самоконтроля, Абарай.       Мозгов тоже нет.       Что ты ожидал? Что капитан тебе в объятия кинется? Или смилуется и сразу Сенбондзакурой по горлу, чтоб не жил и не мучился? Это не руконгайские девчонки, что прыгают на шею, срывая полинявшее кимоно. Или с разворота по роже. Воспитание, млин!       А если… Ренджи резко остановился, обожженный предположением… А если он сгоряча решит, что ты потрахаться предлагаешь? И согласится? Абарай вцепился в малиновые космы. Выйдет такой красивый из душа (тут ему пришлось присесть, оттого что дух перехватило) и поманит? Ты не откажешь, потому что… Хоть цепями себя обматывай, все равно вырвешься, как только позовет.       Ренджи осенило: надо притвориться, что не дождался, уснул! Это было подло, поздно прятаться сейчас, но…       Но ведь это ради вашего же блага, тайчо!       Абарай расстелил футон у стола, выключил свет и нырнул под одеяло.              Шум льющейся воды оглушал. Горячие струи иглами впивались в плечи, ручейками сбегали по телу и пенились на полу.       Ванная Абарая и в самом деле была крохотная. В ней и было всего: душ за занавеской, раскрашенной в яркие апельсины (похоже, что у Ренджи все было оранжевого цвета), ванна, втиснутая между стенами, и умывальник.       За дверью не раздавалось ни звука.       «А что ты хочешь услышать?»       В голову лезли разные мысли, большинство – о собственной глупости. Видимо, он трезвел.       Странный Ренджи. Понять его было легко, поскольку Абарай был прост в поступках: сражаться так сражаться, любить так любить. Но оказалось, что простые вещи делать сложнее всего, и только благодаря Ренджи он осознал, что так не умеет. Он не позволял себе говорить «хочу», пока не разучился даже думать об этом. А теперь вспомнил… Пожелать – просто, но убедить себя в том, что он имеет право на желание, было очень сложно.       Теплые струи сбегали по щекам и шее, щекоча и гипнотизируя. Вода становилась прохладнее.       Он думал о голом Ренджи с полосками-татуировками на загорелом животе и бедрах, и думал, что у Ренджи больше, и что это, наверное, больно. Что он никогда с мужчинами, и он никогда не спрашивал лейтенанта, было ли что-нибудь у него… Он шел сюда, чтобы сказать «нет», а теперь…       «Чего ты хочешь?»       Запутался.       Может, это так кружится после вина голова.       А может, это страсть.       Эта ночь, что черна,       Словно черные ягоды тута…              В квартирке царила темнота, только на полу белел сверток футона. Бьякуя остановился в двери, бросил влажное полотенце на пол. Ждал, надеясь, что Ренджи еще не спит.       «Ты этого хочешь?»       По мокрым ногам прошелся сквозняк.       «Или ты думаешь, что Ренджи получит все и отстанет от тебя?»       Капли с волос холодно сбегали по позвоночнику.       Аристократ улыбнулся. Отступил, снял с крючка на двери свое кимоно, продел руки в рукава, завязал пояс. Обернулся. Ренджи спал. Или притворялся, что спит. В любом случае, Бьякуя был благодарен ему.       Скоро рассвет. В шунпо волосы сохнут быстро, а ночь не настолько свежа, чтобы простужаться. Звезды еще не сошли с неба, но пройдет несколько минут, и над горизонтом рассеется ночная мгла. Птицы поют.       Бьякуя вышел, притворив за собой дверь.              О, пускай никогда не проходит она!              Ренджи поднялся на локте и несколько минут смотрел в пустую темноту. Ушел. В висках стучало – он заставил себя тихо лежать, когда Бьякуя вышел из ванной, а так хотелось вскочить и прижать капитана… да хоть к стене. Могло же быть…!       Но не было.       День пройдет как обычно. Капитан и лейтенант, общие дела, один отряд, тесный кабинет и столы на разных концах комнаты. Ступать на два шага позади, прикрывать в бою. Провожать на собрания и ждать в густой тени, треплясь с приятелями обо всем.       Может, даже о нем.       А вечером наводить порядок в казенной квартирке и, обжигаясь, готовить карри, который сам не любишь, но который любит капитан. (Рукия рассказала. Подумать только – аристократ, а предпочитает такую плебейскую пищу.) Оглядываться в ожидании чуда, когда звенит во дворе гонг, извещающий об отбое.              Так мучительно ждать мне до ночи тебя,       Каждый раз уходящего рдеющим утром!              И широко ухмыляться, когда дверь открывается, впуская ночную прохладу.       Как будто так было всегда.       Как будто не изводил себя, проведя весь вечер как на иголках.       - Я вернулся, Ренджи, - голосом тихим и строгим.       - Окаэринасай*, тайчо.