Ртуть и Сера

Терцо проснулся, судорожно глотая холодный воздух. Во сне он скинул одеяло и теперь успел замерзнуть настолько, что зубы отбивали нервную дробь. Перед внутренним взором все еще мерцали синим упыриные глаза и сияла огненная корона. В ушах звенело, ему мерещились вкрадчивый шепот и неприятное хихиканье. «Трус! Боишься быть!» — вертелось в голове. Терцо помассировал виски, пытаясь прогнать остатки кошмара. Ему часто снился один и тот же сон — церемония отречения. Унижение и падение. Он не мог вырваться из порочного круга прошлого. Первое время это угнетало настолько, что хотелось злиться на самого себя, рыдать от бессилия и метаться по комнате. Но со временем печаль если не отступила, то, по крайней мере, стала не такой сильной, как прежде. Ужас притупился, и те жуткие события превратились лишь в неприятное напоминание о произошедшем, казалось бы, целую вечность назад. Прежняя жизнь осталась позади. Теперь он просто никто и... Он поднял с пола одеяло, намеренно заставляя себя сосредоточиться на других вещах — иногда мысли о прошлом и произошедшем с братом доставляли слишком много страданий. В такие моменты Терцо понимал, что находится на грани: еще немного — и ненависть перельется через край, после чего последует новый приступ боли, угрожающий сжечь его изнутри. Проклятие от договора всегда знало, когда и как сделать свое дело: Терцо должен вести себя тихо, знать свое место, и помнить, какую клятву он принес.  Сделав глубокий вдох, он попробовал сконцентрироваться на более приятных вещах, происходящих здесь и сейчас. Почему бы не поваляться в постели еще некоторое время? Белые цифры электронных часов на тумбочке рядом с кроватью освещали комнату слабым светом. Терцо перевел взгляд на дисплей, когда число сменилось на четыре нуля. Ровно полночь, ведьмин час — неудивительно, что в такое время снятся именно тягучие кошмары, стремящиеся утащить сознание длинными когтистыми лапами. Но что бы ни случилось, нужно поспать еще. Ему некуда торопиться: никто в приходе не требовал от него быть на рабочем месте в строго определенное время, поэтому Терцо приступал к делам тогда, когда считал нужным. Даже аббатиса не следила за исполнением его обязанностей, хоть Терцо и занимал значимую должность — кому какое дело, где носит этого «идиота-епископа»? Терцо закрыл глаза и закутался в успевшее стать обжигающе холодным одеяло. Еще одна попытка уснуть и не думать о плохом. Надолго ли его хватит? Сколько еще он сможет противостоять собственным страхам и накатывающим с новой силой воспоминаниям, пока они не поглотят его полностью? В этих размышлениях прошло около получаса. Все это время он вертелся в постели, то и дело погружаясь в дремоту, которая стремительно улетучивалась, стоило лишь приоткрыть глаза. Сейчас Терцо хотелось одного — сбежать туда, где он бы чувствовал себя в безопасности, туда, где ему было спокойно. Он знал только одно место, где это было возможно. К сожалению, оно не существовало и было всего лишь сном, но самым лучшим из всех, что когда-либо ему снились.  В этом сне он шел по светлым коридорам, вглядываясь в высокие нервюрные* своды потолка. Из стрельчатых окон падали лучи яркого солнечного света, в которых кружились пылинки. Шаг за шагом, сам того не замечая, он будто бы становился с ними единым целым, сливался с воздушным потоком и принимал участие в бесконечном танце. А потом все внезапно заканчивалось, и Терцо, к собственному удивлению, оказывался посреди большого круглого зала библиотеки. В первое время он боялся этого места — огромное пространство казалось ему жутким, он сидел на полу, с осторожностью озираясь вокруг. Все, что с ним произошло, научило его главному — иногда, конечно, стоит доверять собственным чувствам, но всегда стоит проявлять осторожность. Но как бы Терцо не пытался найти угрозу или вмешательство демонической силы, ничего из этого он не чувствовал. Раз за разом он становится чуточку смелей: подходил к высоким шкафам, с интересом разглядывал корешки переплетов и читал названия. Однажды он взобрался на высокую откатную лестницу, чтобы исследовать другой ярус библиотеки, но то ли не рассчитал силы, то ли кто-то толкнул лестницу снизу, и она бесшумно откатилась в сторону. Терцо крепко схватился за поручни, чтобы не упасть, но движение было настолько плавным, что он даже не успел толком испугаться. Он посмотрел вниз. Там никого не было — похоже, кто-то неведомый намеренно переместил его в начало секции с древними томами. На одном из них золотом было выведено название «Основы магии и алхимии». Терцо невольно отшатнулся: он смутно помнил, что еще в Линкопии пришлось столкнуться с алхимией и ее последствиями, поэтому он поспешил спуститься и вернуться на свое место в центр зала. Хоть во сне библиотека и казалось пустынной, но Терцо неизменно убеждался: рядом всегда был кто-то еще. Этот некто словно укрывался от взгляда, но так же, как и он, с хохотом катался на откатных лестницах, с замиранием сердца искал нужную полку и фолиант, а потом спешил со своей добычей к большому столу возле арочного окна и включал лампу с изумрудно-зеленым абажуром. Иногда Терцо чувствовал, что загадочных посетителей было несколько, но он не видел их и не слышал. Может, они были всего лишь плодом его воображения, но какая разница — главное, что в стенах этого зала он никогда не испытал тревоги. Здесь царила атмосфера уюта и спокойствия, Терцо словно наконец-то вернулся домой после долгого и не слишком приятного путешествия.  Но сны — это всего лишь реакция подсознания на происходящие вокруг события. Терцо хотел найти спокойное место, и его разум нарисовал недостижимый идеал. Жаль только, что ключи от этого убежища были надежно спрятаны и не всегда попадали прямо в руки. С этой мыслью он ворочался, вглядываясь в еле освещенный круглый свод потолка. Жаль, что здесь нет такой библиотеки, да и откуда ей взяться? Даже упыри, долгое время прожившие в этом приходе, в один голос уверяли Терцо, что их библиотека не представляет никакого интереса — это было помещение не больше кладовки, в которой хранились средства для уборки. Да и что особо ценного может храниться в такой глуши? Другое дело — аббатство Линкопия с его готическими башнями, похожими на каменные кружева. Кто знает, может, как раз его Терцо и видит во сне, представляя себе место, куда он, будучи Папой, никогда бы не вздумал пойти? Тяжело вздохнув, он сел в постели. Если задуматься, то здесь, в Пайяле, было только одно место, где ему было более-менее спокойно — эта самая комната, которую он поначалу возненавидел с первого взгляда. Когда он только приехал, это была каморка, такая же запущенная, как и большая часть прихода. Единственными удобствами здесь были кованая, местами покрытая ржавчиной, кровать со старым продавленным матрасом, маленькая грязная ванная и закопченный камин. При виде новых апартаментов Терцо захотелось разрыдаться. Это было совсем не то, к чему он привык. Ему казалось, что там, в Линкопии, сестра Император смеется, как здорово все устроила, но в тот момент он не был способен даже на ненависть. В бессилии он опустился на кровать и несколько часов просто смотрел на серые обшарпанные стены. Ему хотелось, чтобы все это было нелепой ошибкой, чтобы его забрали отсюда и отправили куда-нибудь еще, но что, если в других местах могло быть хуже?  Тогда он провел несколько часов в тяжелых раздумьях и сам не заметил, как задремал, но, так же, как и сегодня, проснулся от холода. Пришлось немного повозиться с камином и разжечь огонь. В ту ночь Терцо долго смотрел на языки пламени — оно пугало, но в то же время притягивало, в голове снова и снова всплывали слова брата: «Ты должен жить». Если бы Терцо знал как. Только задуматься об этом он не успел: вылетевшая из камина искра опустилась на краешек видавшего виды одеяла, которое ему одолжил один из упырей. Следующие несколько минут Терцо дрожащими руками пытался спасти несчастное одеяло. Наверное, именно в этот момент он понял, что есть смысл начать что-то менять, даже если его и бросили здесь, как забытую и никому не нужную вещь. Первым делом он попросил помощи с уборкой у своих новых знакомых — упырей. К его удивлению, те охотно согласились помочь — похоже, им было любопытно, что в итоге получится у Терцо. Как он выяснил позже, он понравился им только потому, что относился к ним куда как лучше, чем другие обитатели прихода. Приятно было осознавать, что этот урок он усвоил: упыри, как показала практика, помнят своих обидчиков и могут быть довольно мстительны. Вместе им удалось прочистить дымоход, покрасить стены, поставить на камин стеклянный экран и даже повесить новую люстру. В итоге все признали, что комната стала более пригодна для жизни, чем раньше. После завершения небольшого ремонта они отметили запоздавшее новоселье молоком и овсяным печеньем с шоколадом и карамелью. В тот день Терцо понял, что нужно и дальше держаться упырей — в этом месте только они видят в нем человека. Терцо невольно улыбнулся — с того момента прошло уже несколько лет, а он до сих пор помнит, как они сидели на полу, и он слушал рассказы про жизнь в Пайяле. С тех пор многое изменилось, но упыри по-прежнему остались его единственными друзьями, помогающими в самых разных делах. В свою очередь он тоже пытался сделать для них все, на что хватало сил.  Правда, друзья не всегда могли помочь Терцо убежать от самого себя. Вот и сейчас он не знал, что делать, как перестать думать о прошлом. Особенно теперь, когда в их приход приехал новый Папа — лишнее напоминание, будто выжидавшее день и час, когда следует явиться. Хоть вечером и удалось избежать встречи с ним, кто знает, что будет дальше — вечно прятаться Терцо не сможет. Правда, всегда оставалась надежда, что у Копиа плохая память, и он не узнает Терцо без папского грима. Помотав головой, Терцо надел очки, встал с постели и щелкнул выключателем. Комната тут же наполнилась мягким светом. Да, определенно сейчас она не была похожа на то, что представляла из себя раньше. К тому же, если в Пайялу Терцо приехал всего лишь с парой чемоданов, то теперь он успел обзавестись кучей непонятно откуда взявшихся книг, шкафом, диваном перед камином и даже просторным рабочим столом. Подкинув дров к едва тлеющим головешкам, Терцо разжег огонь и с нежностью посмотрел на фигурки оленей на каминной полке — подарок от упырей. Мелочь, конечно, а приятно. Но больше всего упыри любили слушать, как он играет на пианино. Странно: он даже не думал о том, чтобы снова начать заниматься музыкой, но так уж вышло. Терцо видел в этой истории нечто мистическое, даже если во всем произошедшем не было никакой магии. Сначала его терапевт, приятная дама лет пятидесяти, внимательно выслушала жалобы. В тот раз он просил увеличить дозу антидепрессантов, на что она возразила: — Не думаю, что стоит это делать. Послушайте, — она посмотрела на Терцо пронзительными серыми глазами, — вы загоняете себя в рамки прошлого. Понимаю, что вы пережили потрясение, но нужно идти вперед. Попробуйте отвлечься. Возможно, вам поможет что-то, что вы действительно любите? — Я не знаю, что я люблю, док, — Терцо обреченно смотрел в потолок, — я просто хочу найти способ все забыть. — Понимаю вашу боль. Но вам нельзя сдаваться на этом этапе, ведь вы уже что-то начали менять, — ответила она. Тогда от ее слов Терцо стало неловко. В тот момент он не хотел даже думать о том, чтобы чем-то себя занять. Да что он действительно любил? Блистать на сцене и чувствовать на себе жадные взгляды публики? Такие вещи, как он успел убедиться, не делали его счастливым — скорее уж превращали в тщеславного монстра, который жаждал получить все больше и больше внимания. Он словно сливался с демоном, жившим внутри него, становясь таким же алчным. Нет, об этом больше и речи быть не могло.  После того сеанса Терцо был раздосадован и сбит с толку. Похоже, он изменился настолько, что прежняя роскошь и образ жизни казались удушающей вульгарностью. Ему хотелось бы найти себе более осмысленное занятие, чем дегустация разнообразных сортов вина, приправленная бешеным ритмом туров группы. К тому же, антидепрессанты полностью исключали алкоголь. Ему также прописали соблюдать режим дня и правильно питаться, отчего первое время хотелось выть. Из-за ритуала отречения его здоровье сильно пошатнулось — иногда он все еще сомневался, что это действительно происходило с ним, что он смог пережить что-то подобное. А теперь ему предстояло бороться с последствиями. Это было труднее, чем казалось. Сначала Терцо подумал, что стоит взять больше работы, но аббатиса не желала поручать ему что-то важнее счетов и мелкой документации прихода, с которыми он справлялся слишком быстро. В ходе поисков себя Терцо побывал в книжном магазине, где внимательно разглядывал цветные переплеты на полках и даже выбрал несколько фантастических романов. Это, конечно, не старинные фолианты из загадочной несуществующей библиотеки, но скрасить за ними пару вечеров? Почему бы и нет. Правда, позже выяснилось, что во время чтения Терцо начинал зевать и в итоге засыпал на диване перед камином. После третьей ночи, проснувшись в обнимку с открытой книгой, он решил, что это хоть и вправду более одухотворенное занятие, но не совсем то, чего бы ему действительно хотелось. Затем начался период сериалов. Терцо смотрел все подряд: детективы, драмы, ситкомы и ужасы. Первое время это действительно увлекало, не давая времени думать о чем-то, кроме хронометража очередной серии и сюжетных поворотов. Но позже, взглянув в зеркало, он пришел к неутешительному выводу: «легкий перекус», которым сопровождалась новая страсть, был далеко не самой полезной пищей. После этого он вычитал в одном журнале, что физические нагрузки избавляют от депрессии. Договорившись с упырями и добыв широкую лопату, каждое утро он начинал с чистки снега вокруг церкви. Поначалу такая прихоть странного епископа удивила всех обитателей прихода. Самого Терцо это все удивляло не меньше. Но сколь бы полезными не были такие утренние нагрузки, очень скоро он понял, что его снова одолевают самые темные мысли. И вот когда он совершенно отчаялся, случилось настоящее чудо.  Тем вечером Терцо возвращался с очередного сеанса с терапевтом. Удушающие размышления снова и снова брали верх над разумом — с этим ничего нельзя было сделать, кошмар уже стал неотъемлемой частью его жизни. Терцо не смотрел по сторонам и чуть было не налетел на дверь ярко освещенного магазина, открывшуюся, чтобы выпустить посетителя. Хорошо хоть вовремя успел остановиться. Выдохнув с облегчением, он поднял глаза от заснеженной дорожки и застыл на месте: это был музыкальный магазин, в витрине которого на подставках стояли гитары марки «Хагстрём» и «Фендер»**, клавитара и барабанная установка, весело поблескивающие в свете цветных мигающих гирлянд. От одного вида инструментов сердце наполнилось ноющей болью. Терцо не хватало воздуха, хотелось плакать или кричать, но он продолжал стоять на месте, не в силах отвести взгляд от гитар.  Наверное, тогда он был не в себе. Но зажмурившись и задержав дыхание, словно перед прыжком в воду, он переступил порог магазина. Лицо обдало теплым воздухом, на карнизе мелодично зазвенел колокольчик. Терцо открыл глаза и оказался практически в другом измерении — внутри особой музыкальной вселенной. Небольшой, конечно, но довольно уютной, с почти домашней атмосферой, присущей маленьким городам. В то же время Терцо не покидало чувство восторга, почти схожего с тем, что он испытывал, находясь за кулисами во время выступлений. Но сейчас эти воспоминания поблекли и потеряли краски, став не более чем полузабытым старым сном.  — Вам чем-то помочь? — голос продавца вывел его из задумчивости. — Я... пока что смотрю, — еле выдавил из себя Терцо и взглянул на пожилого мужчину, внимательно наблюдавшего за ним через стекла круглых очков. Должно быть, тот счел Терцо растерявшимся в незнакомой обстановке и ассортименте и посчитал своим долгом помочь будущему покупателю. Проворно выбравшись из-за прилавка, он подошел поближе. — Любите музыку? — он хитро посмотрел на Терцо, в стеклах очков отразились огоньки от гирлянд. К удивлению Терцо, этот простой вопрос застал его врасплох. Вот уже несколько лет он ничего не слушал — в первую очередь из-за ненависти к себе, к группе и ее новому фронтмену. А ведь когда-то коллекционирование CD-дисков и винила было его самой настоящей страстью, почти граничащей с одержимостью. — Я не знаю, — честно ответил он, — раньше я играл на пианино, но вряд ли теперь вспомню, как надо играть. — Но вы здесь, — улыбнулся продавец, — значит, вы скучаете по музыке. — Возможно, — прошептал Терцо. Ему хотелось сбежать от этого разговора. Теперь музыка превратилось в нечто пугающее. — А не хотите посмотреть на наши пианино? — настаивал продавец, все так же странно и заинтересованно глядя на Терцо. — Вы любите больше классику или вам нужно что-то посовременней? У нас есть синтезаторы и даже вот клавитара, — он махнул в сторону витрины. Выставленный в ней инструмент был другой марки, не похожий на те, которыми пользовались его музыканты, но на мгновение Терцо вспомнил их — каждого из них, играющего соло из «Mummy Dust» в своей собственной манере. Он невольно сглотнул. — Знаете, — услышал он собственный голос, — клавитары немного не мое. — Значит, классика, — продавец жестом предложил следовать за ним, — давайте пройдем вот сюда. У нас есть прекрасные пианино от «Бехштейн» и «Бёзендорфер»***. Или вам интересны синтезаторы?  Терцо растерянно посмотрел в сторону высокой стойки. От черных и белых клавиш зарябило в глазах. Невольно он вспомнил о последнем дне в Линкопии, когда стоял посреди своей спальни, убранство которой казалось издевательски вульгарным. Повсюду валялась скомканная одежда, разбитые пластинки, разбросанные книги и листы бумаги. Тогда Терцо думал выбросить все: ведь за каких-то жалких пару часов он должен был уместить свою жизнь в несколько чемоданов — то, что получится унести с собой. В итоге он постарался избавиться от излишней сентиментальности и упаковал лишь то, что было действительно необходимо на новом месте. Сейчас он с горечью вспоминал о решении оставить когда-то любимую им профессиональную станцию «Корг Кронос 2»****, половиной функций которой он даже не знал, как пользоваться. Теперь, конечно, было о чем жалеть — в новой жизни позволить себе приобрести что-то подобное Терцо попросту не мог. — Нет, — сдавленно ответил он, — пожалуй, синтезаторы — тоже не совсем мое. Что же до классики, — возразил он, видя радость продавца, — к сожалению, у меня не так много места для чего-то, — он красноречиво взглянул на прекрасное пианино из черного полированного дерева, — ну, настолько большого. — О, — продавец снова оживился, — тогда я точно знаю, что вам нужно! Вот, — он подвел Терцо к очередной витрине, — электронные пианино. Почти те же функции, что и у обычного, но вы можете играть когда угодно, плюс есть ограниченный набор режимов, что, согласитесь, довольно неплохо.  — Знаете, — Терцо становилось все труднее дышать, — это очень заманчивое предложение. Давайте, я подумаю? — Конечно, — продавец, кажется, был несколько расстроен отказом, — обязательно приходите. И знаете, — добавил он, немного помедлив, — музыка — такая вещь, без которой трудно обходиться и невозможно бросить. Рано или поздно она обязательно возвращается. Жизнь без нее совсем не та. В ответ Терцо сдержанно поблагодарил продавца, пробормотав, что, может быть, придет, когда надумает. Только оказавшись на улице, он снял очки и закрыл лицо ладонями — по щекам текли слезы. Сам того не осознавая, он сделал себе еще больнее. Когда музыка исчезла из его жизни, все стало хуже некуда, но с ней или без нее ничего уже не вернуть. Ничего не станет, как прежде. Той ночью Терцо долго не мог уснуть — в полумраке комнаты ему чудились тени, держащие музыкальные инструменты. Он узнавал каждого из них — по росту, телосложению и манере держаться на сцене. Из ниоткуда до него доносились обрывки мелодий и слов, похожие на те, что когда-то играла группа. Нота за нотой, аккорд за аккордом, они сплетались, образуя непонятные и совершенно новые узоры, казавшиеся настолько реальными, насколько это возможно. Терцо вскакивал и хватался за голову, которая, казалось, вот-вот лопнет от какофонии звуков. На третий день он понял — если снова не вернется к музыке, сойдет с ума. Такая себе перспектива, если учесть, как много он уже сделал, и сколько ему еще предстоит, чтобы вернуться хотя бы к подобию нормальной жизни. С нетерпением дождавшись вечера, он отправился обратно в магазин, к ставшему таким чужим миру. — А, это снова вы, — продавец приветливо улыбнулся ему, так же хитро поглядывая через стекла съехавших на нос очков, — я надеялся, что вы вернетесь. Очень рад, что вы надумали. Вы ведь решились что-то приобрести? — Я... да, — Терцо вздохнул поглубже и стиснул кулаки так сильно, что заскрипела кожа перчаток, — похоже, мне и правда нужно электронное пианино. Что вы посоветуете?  — Давайте для начала решим, что именно вы хотите взять. Есть варианты подешевле, а есть подороже, — заметил продавец, подводя Терцо к стойке с инструментами. На взгляд Терцо все это было даже немного слишком — раньше он никогда не задумывался о деньгах, просто получал все, что хотел. Стоило только пожелать, и вещь чудесным образом оказывалась у него. Сейчас же все было с точностью до наоборот — на собственные нужды он откладывал с церковного жалования и иногда набирался терпения, чтобы хоть чем-то себя порадовать. Это было тяжело, но про себя Терцо думал, что его друзья упыри находятся в еще более жалком положении, не получая практически ничего. — Мне нужно что-то, — Терцо внимательно посмотрел на ценники и покачал головой, — более бюджетное, но качественное.  Продавец задумался, поправил очки и попросил следовать за ним. После этого они около получаса дискутировали о качествах каждой из предложенных моделей. В какой-то степени Терцо был доволен собой: он постарался вспомнить, все, что знает о музыкальных инструментах. В определенный момент ему даже показалось, что продавец приятно удивлен такой осведомленностью покупателя и старается подобрать для него что-то действительно хорошее. В итоге выбор пал на модель Yamaha NP-12. Не то, к чему Терцо привык, но вполне неплохо, если считать, что в итоге ему продали с хорошей скидкой стойку и удобные наушники. Нагруженный коробками, он буквально ввалился в приход, чуть не сбив в узком коридоре с ног аббатису. Та стала возмущаться но Терцо не было никакого дела — он был слишком взволнован. Электронное пианино стало первым музыкальным инструментом, который он купил на собственные деньги. Пусть оно было скромным, но разве много ему надо, чтобы снова найти себя? Как ни странно, но музыка ему действительно помогла. В те дни, когда его одолевали кошмары, он находил распечатки с нотами или открывал наугад в телефоне любую песню и начинал играть. Так и сегодня, покопавшись в стопке распечаток, которые он приготовил для занятий с Молли — воздушной упырицей, которую он взялся обучать игре на клавишных, он вытянул оттуда несколько листков. К удивлению, это были песни «Аббы». Символично, но он дал себе обещание играть первое, что ему попадется, и честно придерживался этого правила. Для хорошей игры нужно заниматься каждый день: распаковав покупку и все настроив, он с ужасом понял, что попросту забыл все на свете. А ведь когда-то давно, в детстве, он с благоговением смотрел на огромный рояль, стоящий в одном из залов Линкопии. Терцо приподнимал крышку глубокого молочного цвета и боялся дышать, глядя на ряды белых и черных клавиш. Тогда он всем говорил, что станет всемирно известным пианистом. Правда, когда начались занятия музыкой, он возненавидел все на свете — ничего не получалось, а пальцы отказывались слушаться. Гаммы, октавы и такты сливались в голове в единое целое, сводя с ума. Иногда он убегал и прятался в самых темных уголках аббатства, лишь бы его не заставили заниматься сольфеджио и играть на рояле. Доиграв «Money, Money, Money» Терцо потряс головой. Допустим, он действительно стал бы пианистом, а не фронтменом группы. Как бы изменилась его судьба в этом случае? Думать об этом было слишком поздно: у него действительно не было иного выбора, он должен был стать Папой после Секундо.  В тот момент он понял, что перешел к следующей песне. «I’m A Marionette». В памяти невольно всколыхнулись воспоминания, как Секундо исполнял кавер на нее. Как же не хватает брата, его нудного ворчания и мудрых советов. В голове крутились строчки песни, и Терцо мог поклясться, что слышит голос Секундо: «I’m a marionette, just a marionette, pull the string I’m a marionette, everybody’s pet, just as long as I sing I’m a marionette, see my pirouette, round and round I’m a marionette, I’m a marionette, just a silly old clown». Терцо не удержался и начал напевать себе под нос, но очень скоро закашлялся под резко оборванную мелодию в наушниках. Что-то изнутри царапало и сдавливало горло. Ему показалось, что он выкашливает пепел, медленно оседающий на пол и растворяющийся в воздухе. Все верно, Терцо больше никогда не сможет петь. В день отречения он навсегда сорвал голос — врачи говорили, что все безнадежно, и чудо, что сохранилась хотя бы возможность говорить. Но Терцо знал природу этого явления — чем бы ни было клеймо, которое ему поставили, оно сожгло и возможность дальнейшего творчества. Не препятствовать деятельности нового Папы, так ведь? Пытаясь дышать глубже, Терцо потянулся за бутылкой с водой, но та оказалась пуста. Разочарованно он посмотрел на часы. Без пятнадцати два ночи — выходить из комнаты не слишком хотелось, но в такое время вряд ли он встретит хоть одного человека или упыря. Накинув теплый халат в фиолетовых ромбах он надел пушистые тапки в виде кошачьих лапок — еще один странный, но милый подарок от упырей, — наскоро сунул рыжий пузырек с таблетками в карман пижамы и, осторожно приоткрыв дверь, огляделся по сторонам. В темном коридоре царила непроницаемая тишина, из окон лился слабый свет, в котором угадывались тени кружащихся на ветру крупных снежных хлопьев. Все так же стараясь оставаться незамеченным, Терцо прокрался на общую кухню и щелкнул выключателем. Здесь тишина не была такой вязкой — в углу мерно гудел холодильник, напоминая, что в приходе все еще теплится хоть какая-то жизнь. Терцо взял из шкафчика стакан и, налив себе воды, подошел к окну: буря разыгралась настолько, что за снежной стеной не было видно даже зданий, прилегающих к церкви. Он привычно отправил в рот две капсулы спасительного лекарства, запил водой. Теперь можно подумать и о хорошем. Когда-нибудь тревоги его покинут, и будет безразлично почти все: прошлое, унылое положение пленника, навеки застрявшего в этих снегах, раздражающая аббатиса и даже чертов новый Папа! Это все будет неважно, он сможет слушать музыку, которая звучит в его голове, как и сейчас, в этот самый момент. Свободной рукой он плавно водил в воздухе, будто бы играя на клавишах невидимого пианино. — Очень красиво. Это ведь «I’m A Marionette»? — раздался за спиной знакомый голос. Терцо вздрогнул, чуть не разлив остатки воды в стакане, и резко обернулся. Конечно. Стоило ожидать, что судьба будет настолько безжалостна, чтобы столкнуть его лицом к лицу с Копиа в самый неподходящий момент. Копиа внимательно всмотрелся в лицо Терцо из-под капюшона красной толстовки, надвинутого почти по самые глаза, побледнел и отшатнулся, словно увидел призрака. — Это... — хрипло произнес он, — это вы? — Смотря кого вы имеете в виду, — ответил Терцо, пытаясь не давать волю гневу.  Он тряхнул растрепанными волосами и поправил съехавший с плеча халат. Черт. Черт. Подумать только, предстать перед этим человеком в таком нелепом виде! Не так он представлял эту встречу. Хотя Копиа тоже выглядел не лучшим образом: темные круги под глазами, как и у самого Терцо, красный спортивный костюм и длинные серые шерстяные носки, натянутые поверх тренировочных штанов. — Папа? Папа Эмеритус Третий? — прошептал Копиа. В его голосе звучало… благоговение? Не может быть. — Папа здесь вы, — холодно ответил Терцо. При одной только мысли о том, что нечто с его лицом группа возит с собой в качестве «реликвии», было трудно не сорваться на крик. — Эмеритус Третий умер, и его тело возят с вами во время туров. — Это, — голос Копиа дрогнул, — всего лишь фикция. Это чей-то труп, которому придали… сходство с вами. О, Темный Владыка, вы не представляете, как я рад, что вы живы. Терцо ничего не ответил, мрачно наблюдая за Копиа, который пытался выразить то ли вежливость, то ли сожаление. Но и то, и другое явно давалось ему с трудом. Проклятая крыса. — Мне так жаль. Мне действительно очень жаль вашего брата, он был... При упоминании Секундо Терцо скрипнул зубами: это было уже слишком. Подобные слова от этого человека лишь оскверняли память о брате. Именно из-за Копиа все они оказались в таком скверном положении, именно он забрал себе силу и власть, именно из-за него Терцо потерял все, что у него было. — Довольно, — прервал он Копиа, — вы не имеете права даже говорить о моем брате. Вы думаете, вам здесь рады? Нисколько, рады только вашему титулу. Хорошо быть настолько знаменитым даже в подобной глуши, правда, Папа? — последнее слово Терцо почти выплюнул. — Я... — Копиа отступил еще на шаг и уперся спиной в кухонную дверь. — Я понимаю, почему вы меня ненавидите. И вы имеете на это полное право, все ваши неприятности случились из-за меня. Простите, — он прикрыл лицо рукой. — Я заслужил подобное отношение. Терцо стало не по себе: давно он не злился настолько сильно. Машинально он сжал правое предплечье. Как же так? Только что он совершенно необдуманно наговорил гадостей самому Папе — практически совершил самоубийство, но ничего не произошло! Терцо удивленно посмотрел на Копиа, но тот отвел взгляд, стараясь смотреть куда-то в сторону. — Прошу прощения, — шокировано прошептал Терцо, — я не должен был говорить подобных вещей. У меня, — он достал из кармана пузырек и потряс им, — проблемы с гневом. Копиа только вздрогнул, покачал головой, но ничего не ответил. — Вот, — Терцо метнулся к раковине и налил воды в чистый стакан, — возьмите. Он сделал шаг к Копиа, но в этот момент невидимая сила плавно и мягко отодвинула Терцо в сторону. На долю секунды в воздухе свернули покрытые перламутром еле заметные хрустальные грани. Магический купол? Серьезно? — Прошу, не стоит меня бояться, я больше ни на что не способен, — тихо ответил Терцо, дрожащими от волнения руками ставя стакан на стол рядом с Копиа. Магия. Это была именно она. Но зачем? Неужели этот человек думал, что Терцо представляет угрозу? Было приятно льстить себе, полагая, что у него все еще была сила, но правда заключалась в том, что все оставшееся способности были слишком хаотичны, и Терцо попросту не хватало мастерства собрать воедино окружающие его нити колдовства. Но Копиа... он сделал щит так легко и непринужденно. Но это было далеко не все: больше всего Терцо насторожило, что метка не сработала — могло ли это тоже быть делом рук Копиа? — Спасибо, — выдохнул Копиа и взял стакан. — Я постараюсь не тревожить вас.  Стоило ему произнести это, как Терцо снова увидел переливающиеся в воздухе хрустальные пластинки, которые тут же разлетелись по всей кухне и стали лопаться с еле слышным звоном. Копиа аккуратно поставил стакан обратно на стол, развернулся и поспешно вышел из кухни. Терцо выглянул в коридор, провожая его взглядом, но в этот момент звон, все еще висевший в воздухе, превратился в гул. Терцо прижался к холодной стене, хватаясь за голову. В глазах потемнело, едва удавалось различить удаляющийся силуэт, за которым следовали клубящиеся в странном тумане золотые искры, мерцающие словно маленькие звезды. Это продолжалось не более пары секунд и закончилось так же быстро, как началось. Жадно глотая прохладный воздух, Терцо добрался до своей комнаты и обессиленно опустился в кресло. Он был готов поклясться, что видел все это не в первый раз — только никак не удавалось вспомнить, когда и где. Это могло ему присниться, но мысль не желала уложиться в голове, постоянно от него ускользая.  Его внимание внезапно привлекло нечто непривычное: в нижнем ящике стола что-то светилось. Будто бы он положил туда включенный фонарь, да так там и оставил. Затаив дыхание, Терцо отодвинул ящик — внутри, среди его записных книжек лежала еще одна, старая и потертая, перевязанная зеленой лентой. Заметки Секундо. Терцо и сам не помнил, как у него оказалась эта вещь, но сейчас она жгла руки, так сильно, что поддавшись искушению, он потянул за перевязи. Со страниц, исписанных аккуратным и мелким почерком брата на Терцо смотрели непонятные знаки, притягательные в своей загадочности. Полистав записи, Терцо с удивлением нашел заложенную между пожелтевших от времени листов засушенную чайную розу, которая на мгновение показалось ему все еще живой и благоухающей. Невольно вдохнув ее аромат, он увидел, что символы пришли в движение, складываясь в круги сложной многосоставной пентаграммы. — Какого черта?! — воскликнул Терцо, отбросив подальше записную книжку. С раскрытых страниц на него смотрели замысловатые, но такие простые в понимании глифы заклинания «Разделение и забвение». И Терцо знал, что однажды уже применял его на себе.