В моей смерти прошу винить…

Просыпаться с похмелья — нихуевый такой experience. Да, возможно это, потому что я вчера нахуярилась, как малолетка, а возможно потому что Лина, золотце мое ненаглядное, разбудила меня, когда на часах ещё не было семи часов. Открыть глаза тяжело, даже шевелиться трудно, что уж говорить о подъеме с мягкого дивана. Игнорируя однотипное «Ди, Ди, Ди, Ди» и тряску моей сестры за руку, я нехотя оглядываюсь по сторонам. Одна. Почему я, мать твою, одна в квартире, если вчера вечером ко мне заявились два ненормальных и Лиза? Приснилось, что ли? Я смотрю на кофейный столик, вижу три пустые бутылки виски и столько же бутылок вина. На нем также красуется горка из пепла и сигаретных окурков, которая уже успела вывалиться из небольшого блюдца. Значит, они действительно здесь были. Тогда где все сейчас? — Ди!.. Ну Диана! — кричит Лина почти на ухо, и я отрываюсь от попыток воспроизвести вчерашний вечер. — Милая, прошу, давай потише, — жалобно проговариваю я и укрываюсь пледом, — У меня очень болит голова. — Но нам пора собираться в садик. Тяжело вздыхаю. Да уж, ни напиться нельзя, ни выспаться хотя бы один день. Не жизнь, а сказка. Лина пересекает большую комнату и останавливается у засранного алкоголем и сигаретами стола. Наклоняет голову и корчит рожицу, когда нюхает горлышко открытой бутылки виски. — Эй, я не хочу, чтобы ты стала алкоголичкой так рано, — машу рукой, в воздухе указывая, куда ей стоит отойти, — Отойди, Лин. Пожалуйста. Нахожу в себе силы подняться. Мутит, как никогда прежде. Желудок ахуевает от вчерашнего дня, отвечаю. И горло не меньше в ахере. Даже не знаю, что вчера было хуже всего: то, что я выкурила пачку сигарет или влила в себя в общей сложности не меньше двух литров крепкого бухла. Деменция для меня теперь, видать, является вопросом времени. Иначе же Боженька сжалится надо мной, чего не может случиться. Разве что с другими людьми, но никак не со мной. Холодный быстрый душ помогает прийти в себя. Подавляя рвотные рефлексы, выхожу из ванной. На автомате беру с комода в коридоре расческу и две резинки и сажусь на диван. Погода в Москве в последние дни не самая лучшая. Беспросветное серое полотно опустилось на весь город, а временами в небе сверкали молнии и шёл проливной дождь, заставляя меня пить ещё больше. Лина послушно подбегает ко мне, готовая уже выходить. Признаться честно, она — славная девочка. Не могу не нарадоваться тому, насколько она уже взрослая и самостоятельная. А ещё не могу поверить в то, что она прекрасно понимает, насколько мне временами бывает тяжело. Она не требует от меня дорогих игрушек, сладостей, не устраивает истерик, когда что-то идёт не так, как она того хочет, даже спать ложиться тогда, когда я ей скажу это сделать. Иногда мне кажется, что я ее не достойна. А она не достойна такой ужасной сестры, как я. Мне бы хотелось дать ей все, чего она желает: отвезти ее на море, гулять с ней, водить на профессиональное плавание, о котором она так мечтает. Но я не могу ей этого дать. Пока не доучусь, высокооплачиваемую работу точно не получу. — Ди, а те твои друзья ещё к нам придут? — отвлекаясь от мультика, вопрошает Лина. Хочет провернуться ко мне лицом, но вовремя соображает, что не может. Как никак, я плету эти злосчастные косы уже десять минут, и у меня толком ничего не выходит. А потому, что не надо было напиваться вечером накануне. Вот и все. — Не думаю. Знаешь, это те самые друзья, которые заявляют о себе раз в десять лет. А потом снова исчезают. По правде говоря, неприятный осадок от непонимания все же остаётся на коже в виде табуна мурашек. Становится гадко от мыслей, что меня кинули, хотя ничего плохо я вроде вчера не делала. Накричала, конечно, на Мирона и Ваню, но после благородно разрешила им остаться у себя. Даже выпивку предложила. И Лиза не могла же уйти от меня? Хотя, есть такой вариант, что я просто-напросто чего-то не помню или не догоняю. Да и хрен с ним. У меня есть дела поважнее. Главное усвоить, что нельзя никогда, ни при каких обстоятельствах пускать к себе рэперов со своими друзьями. И пить с ними тоже не рекомендуется. — А мне они понравились, — я уверена, что миловидное личико Лины помрачнело после услышанного. — И ты им тоже понравилась. Улыбается. Я сама начинаю радоваться каждый раз, когда вижу ее улыбку. Значит, раз ребёнок счастлив, я не настолько никчемная сестра-пьяница, и знаю, что делаю. Пусть и не всегда. Проколы у каждого в жизни бывают, просто у меня их куда больше, чем у остальных. Мы выбегаем из квартиры в двадцать минут девятого. После смерти родителей мне пришлось составить расписание, по которому мы жили последние три года. Подъем в семь, в восемь двадцать выход в садик, университет, занятия Лины и возвращение домой. Благо, она может играть самостоятельно, и у меня есть время на подготовку к сессиям и работу. С заработком тоже повезло не на шутку. Первый год дался тяжело. Даже слишком. Пришлось продать дом за городом и машину, чтобы выплачивать кредит за квартиру и чтобы оставались деньги на еду, дополнительные кружки Лины и на учебу. К сожалению, родители погибли через пару дней как мне стукнуло восемнадцать в начале весны, а из-за резкого снижения денег на репетиторов средств не было. Приходилось готовиться к экзаменам самой, и как итог — я не смогла поступить на бюджет в желаемый ВУЗ. Не удивительно, ведь ни спать, ни нормально жить я не могла. Смерть близких в осознанном возрасте воспринимается куда острее, нежели в детстве, однако мне пришлось врать сестре и говорить, что мама и папа живут на необитаемом острове. Не скажу, что это было удачное решение, но она слепо верит моим словам и каждую неделю мы пишем родителям письма, а я говорю, что отправляю их им. Что уж поделать, такова участь всех старших детей, у кого есть младшие братья или сестры. Поговорив с родителями Лизы, я пришла к выводу, что лучше буду платить за учебу и хорошо выучусь, а потом найду достойную работу в выбранной сфере. Сейчас денег в меру хватает. Если бы я не начала по глупости пить и курить в своём далеком девятом классе и не считала бы себя жертвой мира, из-за чего маме приходилось таскать меня по врачам, которые выписывали гору таблеток, денег бы было ещё больше. Но вредные привычки не зря называют «вредными». Они пагубно влияют на все аспекты твоей жизни, а потом захватывают над разумом и телом власть. Ловушка алкоголя и сигарет. Да, и то и другое требует немалых средств, а бросить пить я не могу. Повезло хотя бы, что на наркотиках я сидела не так долго, как могла. Никогда бы не поверила, что опиум так легко достать в наше время, но если сильно захотеть, можно и президентом стать, и наркоту купить. И второе можно было сделать очень просто. Я еще долго смотрела Лине в след после того, как она убежала в группу из раздевалки. До университета требовалось ехать за МКАД, а пары начинались у нас рано. Вечером накануне я долго сидела над очередной практикой по программированию одного препода-изверга. Его предмет давался мне легко. Спасибо маме, что вовремя отдала меня в сферу, в которой платят большие деньги, однако если бы на учебе у меня было все радужно и прекрасно, это была бы не моя жизнь. У нашего преподавателя завышенные требования по поводу дизайна создаваемых разработок, а я никогда этим не увлекалась. В принципе, из меня плохой дизайнер, я больше люблю его реализовывать в виде мобильных приложений или сайта. Такое мне по душе, в отличие от художественной части «прогерской» жизни. В метро было душно, как никогда прежде. Наверное, это излишки прошедшей пьянки. Я решила позвонить Лизе и узнать, что же такого случилось, что все трое оставили меня дома одну. Обида никак не хотела покидать сердце и скреблась, оставляя после себя ненавистное тяжело ощущение нездоровой пустоты. — Привет, солнце, — бодрый голос Лизы раздался в подаренных родителями наушниках, — Как ты себя чувствуешь? — Хуже некуда, но не это важно. Куда вы все пропали на утро? — Ты не помнишь? — Нет. Отлично, я напилась настолько, что мне отбило напрочь память. Нет, разумеется, я не раз пила до такого состояния, но мне бы хотелось помнить эту ночь. Все-таки она скрасила мои однотипные серые будни и хоть как-то помогла абстрагироваться от вечных проблем. Разумеется, та часть, о которой я помню. — Слушай, этот Ваня… он просто ахуенный. Я же тебе вчера говорила это. — Причём тут это? — Ну так вот. Я же, когда вчера выпила, позвала его танцевать. Мы там музычку врубили, ты начала припоминать Мирону вечер в баре и назло ему включала его треки и смеялась с них, — я мысленно прописала себе пощечину. Господи, почему я настолько тупая-то, а? Ну, может и не тупая, но злопамятная точно. — Твою мать, Лиз… — Да это ещё ничего, погоди. Он был пьяным, даже стоять под конец бухича уже не мог, так что не воспринимал твои действия и слова всерьёз. Я о том, что ты там вообще в полном невменозе была, как и Ваня с Мироном. Короче, я в итоге забрала Ваню себе, слишком уж сильно он мне понравился, а вы с Окси пол ночи на балконе проторчали. Там что было я точно не знаю, но зато помню, как тебе плохо стало. Я говорила тебе, что пить больше не надо, алкашку забирала, а ты где-то все равно ее находила. — Только не говори, что я блевала… — О-о-о, дорогая, тебе было плохо настолько, что тебя вырвало на Мирона. Отомстила ему, так сказать. Боже, это хуже, чем потрахаться по пьяне. Когда я училась в школе, в десятом классе мне рассказали, что одна девчонка в нашей параллели наблевала парню на лицо, когда они лобызались. И знаете, то, что произошло со мной почти не отличается от того, что было с ней. Помню, как я тогда ее осуждала и думала, насколько же это противно и стремно, когда тебя тошнит на другого человека. А тут вот что. Ещё и на Мирона. Будь хоть обычный парень, так ладно, но тут-то… Блять, хуже быть точно уже не может. — Так я с туалетом всю ночь обнималась, что ли? Боже, какой стыд, Лиз… — Да ладно тебе. Он человек взрослый, понимающий. Ты уж меня прости, что не уследила за тобой. Зато Мирон, хоть и был в твоей рвоте, но, как истинный джентельмен, держал тебе волосы. Лиза залилась смехом. Да уж, смешно ей. А мне-то, сука, как смешно. — Ты там и вырубилась в итоге. Мы посидели ещё немного, Мирон сказал, что тебя больше рвать не должно, и Ваня предложил мне поехать в бар. Ну я и согласилась по пьяне, блин! Мирон с нами ушёл, но поехал домой. Ему тоже хреново очень было. И все, в принципе. — Лучше бы я этого не знала. Сидела бы сейчас и думала, что просто уснула, а тут вот, что на самом деле происходило. Блять, это же пиздец, Лиз. — Да кто из нас не блевал от алкашки, Ди? Мне под утро тоже уже плохо стало, зато мы с Ваней контактами обменялись и договорились ещё встретиться, пока они в Москве. Пошли с нами, все лучше, чем дома корпеть над учебниками и кодом своим несчастным. — Чтобы снова опозориться? Нет, я предпочту корпеть над учебниками и кодом своим несчастным, чем ещё раз выпью с ними. — Тебе не обязательно же пить. Отдыхать можно и без алкашки. — Да что ты? Последние три года я либо в похмелье, либо под градусом. Так что без выпивки не получится совсем никак. — Да перестань. Ты же пила таблетки в школе, попробуй снова к неврологу сходить своему. Хорошая тетка была, может пропишет тебе пару рецептов. Все лучше, чем бухать. — Если я сдохну из-за передозировки, Лина останется на тебе. И вообще, нихрена эти таблетки не помогают. — Если есть их пачками, то только глюканы ловить и будешь… О да, ещё нихера не видеть и бороться с дрожью в руках. — Хватит, пожалуйста. И без твоих нравоучений хуево, а ещё ты тут пилишь меня. — Потому что люблю. И не хочу, чтобы ты подохла, сидя за очередной практикой в двадцать один год, а твоя шестилетняя сестра бы нашла тебя мертвой в рвоте. — Я сбрасываю, Лиз. Я отключила звонок. Я прекрасно понимала, что она права. Прекрасно понимала, что сама во всем виновата, и мой конец жизни именно так и выглядит. Без сомнений, я сдохну только так и никак иначе. Лиза не раз говорила мне подобное, но меня накрывало только после того, как она упоминала Лину, которая застанет мой труп в комнате, как ей будет без меня плохо, когда она узнаёт правду о родителях. Меня никогда не устраивал подобный исход. Я не стремилась к тому, чтобы захлебнуться в собственной рвоте, чтобы напиться до такой степени, что мое сердце бы остановилась, или чтобы приобрести в качестве подарка за курение рак легких. Знала, что я верно к этому иду, но как можно бросить всю эту хуйню, когда ничего другое не помогает? Будь у меня деньги, я бы без сомнений пошла к психологу, прошла бы лечение в наркологическом диспансере, пила бы самые дорогие антидепрессанты, лишь бы избавиться от всех моих ужасных привычек. Но я не могу. Ломка — это не просто. Ломка заставляет психовать, срываться на людях, кричать, злиться, бить кулаками стену, и выдержать это невозможно. Может, другие и могут, но я нет. Я уверена, что вздернусь, как только перестану утапливать всю хуйню в жизни на дне очередной бутылки, а когда я пью, я могу нормально жить, коммуницировать с людьми, работать и учиться. Да, временами это несёт определённые неприятные последствия, но это лучше, чем сидеть, как сумасшедшая, и мечтать об ещё одной тяжке и глотке водки. Слез, на удивление, не было, но добить меня решил плейлист. Вот знала же я всегда, что какие-то неведомые высшие силы отвечают за музыку, играющую в наушниках. Я вообще научилась переживать дерьмо без истерик, потому что, захлебывайся я в слезах дома, у Лины бы были ко мне вопросы. А как объяснить ребёнку, что мне не просто тяжело, а невыносимо уже жить? Никак. Поэтому надо завалить ебало и идти работать дальше, и, быть может, жизнь наладится. Слушая чуть ли не в десятый раз «Another love», я пришла в университет на пару. Время шло медленно, но бесповоротно и безвозвратно. Практику удалось сдать с первого раза, даже ненавистный мною дизайн понравился преподавателю-идиоту. После Математической логики и теории алгоритмов я со спокойной душой покинула учебное заведение. Друзей там у меня не было. Скорее всего, причина кроется в том, что мои одногруппники часто проводят друг с другом время, а я выгляжу, как тихий студент, который вместо записи лекций разбирает под столом Автомат Калашникова на время. В моей жизни из друзей была только Лиза, ее родители были неплохими людьми по отношению ко мне и Лине, давали денег в долг, но к собственной дочери относились снисходительно. Что ее старшая сестра, что она свернули не на ту дорожку. Однако, это совсем другая история. «Ди, залетай к нам в Бур». Прочитав сообщение от Лизы, я поняла, что она там не одна. Либо с Ваней, либо с Ваней и Мироном, на которого вчера прилетело содержимое моего желудка. Ура. Бурлеск является чуть ли не самым популярным баром в Москве, в который частенько ходят пижоны и отпрыски богатеньких родителей. Закурив, я иду к метро, тщательно обдумывая, стоит ли идти в бар. Я усмехаюсь, когда в голове возникает вопрос: «А стоит ли мне жить?». Мда, такими темпами точно свихнусь. Надеваю наушники, включаю Бюрена, которого так обожал отец и посему врубал его каждый раз, когда мы ездили куда-то вместе на машине на всю мощность, и, выкурив две сигареты, захожу в метро. Отлично, до Полежаевской ехать меньше, чем до туда, где я живу. Выбор, по-моему, очевиден. И был таким с самого начала. Переключая треки, в голову лезут воспоминания. Да, это накрывает. А почему? Да потому что за три чертовых года я так и не смогла смириться с тем, что ни отца, ни матери в моей жизни больше нет. В какой-то момент я сама начала уже верить, что они находятся на необитаемом острове, который сама же и выдумала. Самовнушение — страшная штука. Я захожу в бар, который встречает меня привычными полуголыми бабами, крутящимися на шестах, симпатичными барменами и морем алкоголя. Рай для меня. Заглядевшись на красавца-бармена, я поймала себя на мысли, что было бы неплохо возродить интимную жизнь, да только времени на неё тоже не было. Я не прочь познакомиться с кем-нибудь приятным, провести с ним незабываемый вечер и ночь и утром благополучно свалить к себе домой. Идея, что надо. Лиза активно машет мне рукой, показывая, где она сидит. Слава Богам, еб твою мать, что там был только Ваня. Я бы сгорела со стыда, будь там ещё и Мирон. Видать, отходняк у него сегодня лютый. — Привет, — бросаю я и сажусь за круглый стол на кожаный диван. Подруга непринуждённо лежит на плече Вани, поглядывая на него с ещё знакомым и привычным мне обожанием. Она редко заводит отношения, а если и находит неплохого на вид парня — он, рано или поздно, оказывается полнейшим идиотом. Лиза в какой-то степени наивная, да, но чувства из раза в раз испытывает подлинные. И к счастью или к сожалению, я все же не пророк, чтобы знать заранее исход зародившейся интрижки, сейчас она выглядит до невозможности счастливой и спокойной, что с ней редко случается. — Диана, рассказывай, — улыбаясь во все тридцать два, выдаёт Ваня, даже не удосужившись со мной поздороваться. Хитрый мужик какой, — Как твое самочувствие? — Уже ничего, — в той же манере отвечаю я. Хочется выпить. — Ну хорошо, что не как вчера. А то бы пострадала ещё одна футболка Мирона, — эта зараза смеётся надо мной. И ладно, если бы он один, но нет. Лиза делает ровно тоже самое. Коллективные насмешки мне тут точно ни к чему сейчас. Я решаю смолчать, чтобы не нагрубить появившемуся вчера новому знакомому, и говорю, что скоро вернусь, уходя к барной стойке под громкую музыку. Сажусь на высокий стул и удерживаю голову руками. Блин, локти нещадно болят, заразы. Делаю заказ в виде виски с колой и незаинтересованно наблюдаю, как бармен мешает мне выпивку. Улыбается, заглядывая в глаза, и вынуждает меня сделать тоже самое. Красивый. К тому же мое настроение поднимается, когда до разума доходят знаемые слова песни, пробивая ностальгию. Ну не могу я не быть счастливой, когда слышу рок. Обожаю его всей душой и всем сердцем. Мой минус ещё в том, что я просто-напросто падка на смазливых парней. Особенно на тех, которым присуща такая обворожительная улыбка. Бармен ненадолго отходит с моим виски. Вижу, как, стоя ко мне спиной, он наливает колу и возвращает мне напиток. И опять обольстительно улыбается. Вот же ж хитрый кот. — Даня, — я наклоняюсь ближе к нему, так как не могу расслышать то, что хочет мне сказать, — Говорю, меня Даня зовут. — Диана. — Прекрасно выглядишь, — ненавязчивый комплимент выбивает меня из колеи, заставляя смутиться и прятать румянец за ладошками. Глупо было полагать, что в темном баре будет заметно мое раскрасневшееся до ужаса лицо. — Ты тоже выглядишь отлично, Даня, — перекрикивая громкую музыку, отвечаю ему я, не прерывая изучающего зрительного контакта. — Ты тут одна? Или с друзьями пришла? Я за раз выпиваю шот, и его забирает Даня, чтобы налить мне ещё. — С друзьями. Но у них там своя тусовка, — мотаю головой в сторону столика, где сидят Лиза и Ваня. — И они посмели оставить тебя одну? — с наигранным возмущение вопрошает парень и одаривает меня улыбкой. — Представь себе! Да! Мы смеёмся, а я наблюдаю за новым знакомым в лице бармена. Действительно приятный парень, с которым бы я не прочь познакомиться поближе. Я вообще люблю барменов: они как ангелы в Раю, но только для бара. Даня искусно мешает коктейль, пока я поражаюсь его мастерству и ловкости рук. Через пару минут передо мной снова стоит напиток в высоком бокале, украшенный дольками лайма и консервированной вишней. — Я это не заказывала, — сквозь басы кричу я, на что Даня только приближается ко мне, чуть ли не всем телом облокачиваясь на барную стойку. — Попробуй, тебе понравится. За счёт заведения. Он подмигивает и улыбается краешком губ. Чертов красавец, блин! Ладно, Даня-бармен, попробую я этот ваш напиток за счёт заведения. Делаю маленький глоток, все время смотря ему в тёмные глаза. На вкус коктейль действительно неплох. Я бы даже сказала, что прекрасен. Возможно, это потому, что его делал не менее прекрасный парень, но это уже лишнее. По неведомым для меня причинам голова идёт кругом уже после нескольких глотков. Видать, в напитке было много крепкого алкоголя, хоть по вкусу и не скажешь. — Отдай эту хуйню, — коктейль бесцеремонно вырывают из моих рук, — Менеджера сюда. Я резко расслабляюсь, смотря через полуопущенные веки на оказавшегося, не пойми из какой дыры, силуэт мужчины. Закатанные рукава рубашки обнажают его руки, открывая вид на множество татуировок, но лицо я рассмотреть не могу. Мигающие софиты только на секунду освещают его, а затем мгновенно гаснут, окутывая бар во мрак. Я моргаю из-за возникших перед глазами вспышек и тру лицо руками, чтобы немного прийти в себя. Без толку, разноцветные пятна так и маячат перед лицом. — Вас что-то не устраивает? — смотрю на Даню и также, как и он, от удивления и наглости гостя придирчиво смотрю на него. Я смеюсь с этого ненормального, который спер у меня коктейль, и Даня вторит каждому моему действию. — Диана, — я вздрагиваю, и, одновременно с этим, тело бросает в жар от голоса, — Сколько ты выпила? Рука Мирона ложится мне на плечо и трясёт его. Поднять голову слишком сложно, поэтому я силюсь открыть пошире глаза, чтобы в полной мере узреть того, кого я сегодня точно не хотела видеть. Как я его с самого начала не узнала? — Я, блять, сказал, менеджера ко мне быстро прислал, — злой голос Мирона принуждает меня одуматься. Что здесь происходит? — Слушай, мужик, если тебя что-то не устраивает, говори это мне, — настрой Дани резко сменился на гневный. Теперь он походил на всех тех парней, которые используют свою внешность, чтобы трахнуть какую-нибудь пьяную девицу. — Выпей то, что приготовил ей, — Мирон пожирает бармена уничижительным взглядом, что меня пугает и заставляет вжаться в стул. Его хрипловатый голос отдаёт металлом и арктическим холодом. Жутко, аж пиздец. Я беру Мирона за локоть и тяну к себе ближе, шепча ему почти на ухо, что нам стоит просто уйти. Я не понимаю, что на него нашло. Обычный коктейль, что ему не понравилось то? — Мирон, прошу, — мой умоляющий голос встречает цепкий придирчивый взор. Я хочу встать и уйти от бара, но, как только ноги касаются пола, подкашиваются. Так этот кретин подмешал мне какую-то херню в этот ебливый коктейль? — Попрощайся с нормальной жизнью, уебок, — слышу, что напоследок кидает бармену Мирон, удерживая меня руками, чтобы я не свалилась от усталости на пол. К черту, мать твою. Не могу я так больше. Что не день, то очередная херня. Мысли о том, что меня пытались споить и сделали это, не укладываются в голове. Этот кретин меня трахнуть хотел таким образом? Чтобы я, пребывая в отключке, не смогла бы ему отказать? От бессилия толкаю Мирона и под действием неизвестного мне препарата скатываюсь по стенке барной стойки на пол. Каждой фиброй души ощущаю себя последней шлюхой и абсолютно безответственным человеком, который заслужил все, что с ним происходило. Дерьмо случается только с дерьмовыми людьми. И я тому прямое безотказное доказательство. Не могу нормально дышать, ловлю ртом воздух, но все тщетно. Ноги прижаты к груди, руки беспощадно вцепились в плечи и сжимали их с неумолимой силой. Не помогает. Ничего уже не помогает. Создавалось напускное ощущение, будто неизвестный разрывал внутренности прямо в груди, царапал открытые язвы, ковырял их и делал новые. Так не должно быть. Да, я совершила много проступков. Сама виновата в том, что меня накачали наркотой. Но даже со всеми моими проебами, неужели нельзя хоть день спокойно провезти и не подсылать мне сраные испытания? — Диана, подними голову, — мотаю головой, отказываясь выполнять приказы. Не хочу ничего делать. Особенно подчиняться какому-то незнакомцу, — Я сказал, посмотри на меня. Панический страх охватывает со всех сторон. Тороторю себе под нос, толком не думая над тем, что хочу сказать: — Не могу… я просто не могу и не хочу, понимаешь? — Да, но мне надо убедиться, что ты в норме, — этот спокойный, твёрдый голос доходит до самого сознания и больно бьет по ушам. Опять его руки сжимают мои плечи, и я не могу выбраться из цепкой хватки. Мотаю руками, пытаюсь пинаться ногами, но ничего, сука, не помогает. Он не уходит. Не отстаёт от меня, хотя ему следовало бы это уже давно сделать. Вместо этого пытается привести меня в чувства через режущую боль. Если бы это помогало, я бы уже давным давно остепенилась, но это не помогает. Не помогает, блять. — Нихера ты не понимаешь! Не у тебя каждый день словно выживание. Не тебе надо следить за шестилетним ребёнком. И не у тебя проблемы с выпивкой настолько, что ты не можешь прожить без неё и часа. Так что не смей говорить, что понимаешь меня, потому что такому, как ты, никогда не понять такую, как я! Я чувствую, как нескончаемый водопад обжигающих слез стекает по щекам на шею и впитывается в майку. От взгляда Мирона хочется спрятаться и рыдать часами напролёт, пока не сдохну от недостатка влаги в теле. — Закончила? — строгий суровый голос вновь бьет по перепонкам, но на этот раз пуще прежнего. Ему вообще насрать на то, что я сказала? Я молчу, раскрыв от удивления рот, и палю на него огромными, наполненными слезами глазами, которые к тому же пощипывает от ярких вспышек от светодиодов в баре. — Тогда поднимайся, — Мирон собственноручно поднимает меня на ноги и продолжает держать мое непослушное тело, — Я довезу тебя до дома, а потом вернусь разбираться с менеджером этого сраного бара. Я хочу напрячь тело, но исход плачевный. Мирон поднимает меня на руки, не без демонстративного вздоха, разумеется, и закидывает мою руку себе на шею. Хера с два, я буду за него держаться! Ещё чего! В мгновение ока мы оказываемся на заднем дворе бара, где господствовала тишина. Я расслабилась, положив голову ему на плечо и смотря на тротуар, потому что, подними я тогда взгляд на мужчину, точно бы сгорела от стыда. Все же кладу руку на его шею, чтобы было удобнее держаться, а вторую, не зная куда девать, прижимаю к груди. Наконец мы доходим до машины. Мирон худо-бедно усаживает меня на пассажирское сидение, аккуратно укладывая голову так, чтобы я сидела ровно. После садится сам и заводит автомобиль. Мы едем в звенящей тишине, пока я не решаюсь вывалить на своего горе-спасителя шквал никому ненужного дерьма: — Миро-о-он, — вальяжно тяну я и поворачиваю на него голову, не отрывая ее от сидения. Тяжело двигаться, отчего мои действия наверняка выглядит со стороны притупленными и чересчур медленными. Он хмыкает, но смотреть на меня в ответ не спешит. Будничная усталость уступает место грустной улыбке, когда я засматриваюсь на его профиль и проматываю в голове все совместные моменты. Не каждый день выпадает возможность напиться в компании известного человека, а уж тем более ехать с ним в одной машине, словно мы давние друзья. — Лиза рассказала мне, что я вчера натворила, — кажется, будто я только недавно научилась говорить оттого, что слова застревают глубоко в груди и не спешат быть озвученными. Я замолкаю на пару секунд, но, не получив никакой ответной реакции, стараясь чётче произносить слова, продолжаю: — Ну, я думаю, ты понимаешь, о чем я… И я хочу извиниться за это. Да, я не лучший компаньон для тусовок и уж тем более не подарок даже в трезвом виде. Хотя, откуда тебе это знать… — я отворачиваю голову и пялюсь в переднее стекло, чтобы не видеть выражение лица Мирона, — Но то, что я наговорила тебе в баре, это всего лишь накопившиеся эмоции. Я не хотела тебя как-то задеть или принизить твои проблемы. Они у всех есть, я понимаю. И мой случай не такой уж и ужасный. Некоторые, вот, всю жизнь одни живут, и ничего. Справляются как-то. В общем, я много чего сделала и наговорила лишнего, и я бы очень хотела, чтобы мы это забыли. Хотя, я вряд ли забуду этот позор, но тебе о нем помнить не нужно. И причин у тебя, как таковых, быть не должно. Все равно ведь ни общаться, ни видеться мы больше не будем. — Да, ты права, — легкие проваливаются в глубокую яму, когда слышу его привычный спокойный голос, — И не беспокойся на счёт вчерашнего. Я не раз уже сталкивался с людьми, которые перепивали. Ты не первая. — Спасибо, — все, что мне удаётся сказать перед тем, как замолчать до конца нашего пути. В глазах все плыло, а тело захватила усталость, которую я не могла взять под контроль. Резко захотелось спать, но при постороннем незнакомом человеке было боязно и неприлично. Как ни крути, но самые обычные правила приличия я знаю. Просто не всегда ими аппелирую. Смотря в боковое стекло, замечаю знакомый пейзаж. Вдоль дороги растягивается аллея, ведущая к метро, а по другую сторону возвышается очередной университет. Взгляд цепляется за редкие капли, сползающие вниз по стеклу, а затем перескакивает вверх. Вместо голубого неба — темно-серая пелена. Дождь становится интенсивнее, при этом нагоняя на меня тоску и необоснованную печаль. Хотя, почему необоснованную? Вполне логично, почему мое настроение находится на самом дне. — Что заставило тебя прийти туда? Я незаметно вздрагиваю, а следом опрокидываю голову на спинку мягкого кресла. — Лиза позвала, — насильно пожимаю плечами я. — Могу я кое-что тебе сказать? — серьезно спрашивает Мирон, и на этот раз меня пробирает дрожь до кончика носа. Его голос заставляет напрячься, а сердце начинает биться в разы сильнее и быстрее. Такого панического страха от скорого вопроса я ещё никогда не ощущала. Не получив от меня ни слова, ни вздоха, ни движения, он продолжает, поддерживая суровый настрой: — Вчера, когда я узнал от твоей подруги, что ты в одиночку заботишься о сестре, я не мог не испытывать к тебе уважение. Мне казалось, что надо иметь такую силу воли и терпение, чтобы оставаться на плаву, что не каждому под силу. Но я понял, что ошибся. Что должно быть у человека в голове, чтобы он в здравом уме пошёл выпивать посреди дня, когда на его ответсвенности лежит благополучие сестры? Неужели ты не думаешь об единственном в твоей жизни родном человеке, что позволяешь себе такое? Ты хотя бы понимаешь, что, не окажись я рядом, с тобой могло что-то случиться, а Лина осталась бы без нормальной старшей сестры? — Останови машину. — Разумеется, ведь куда проще убегать от критики, чем принять факт того, что ты рушишь чужую жизнь. Машина резко завернула в ближайший двор и остановилась также неожиданно и быстро, отчего я чуть не приложилась лбом о переднюю панель. Гнев и ярость застили мне глаза, и я, совсем не думая головой, ударила Фёдорова по лицу. Непоколебимо спокойный взгляд, не выражающий ни одной эмоции, спровоцировал ещё одну пощечину, после чего остановиться я уже не могла. Как бы он ни пытался оторвать меня от себя, я продолжала ударять его руками то по рукам, то по плечам, то по груди. Сукин сын. — Ты же вроде хотела выйти, так иди! — сорвался Мирон и достаточно резко и сильно оттолкнул меня от себя. Плечом я ударилась о дверь, а затылком приложилась к боковому стеклу. — Ну уж нет, кретин. Тебе так просто не сойдут с рук слова о том, насколько я херовая сестра. Боясь приблизиться к Мирону, я хватаю первое, что попадётся под руку, и кидаю это в него, целясь в голову. Сумка падает ему на колени, а злобный взгляд так и норовит прожечь во мне дырку. — Ты не знаешь, как мы живем. Так что не смей лезть ни ко мне, ни к моей сестре, ни к моим друзьям. И больше никогда не смей говорить о том, что я не забочусь о Лине. Потому что иначе, я клянусь, врежу тебе так, что ты будешь вспоминать обо мне всю свою оставшуюся жалкую жизнь. Забрав сумку, я отстегиваю ремень и выхожу из машины, напоследок пробурчав: «Подонок».