Человек, который боялся жить

      Минула осень и хандра, которая начинала нападать на людей особенно со второй половины октября, когда листья окончательно опадали, дожди учащались, и город пропитывался серостью и слякотью.       Действительно, осень была периодом тоски, уныния, одиночества, разочарования и кто-то погрязал в этих чувствах, а кто-то извлекал из них толк и писал замечательные стихи, как, например, это делал Сережа.  Кельцева, относилась к первому типу, и не обладая склонностью к поэзии в плане её создания и не имея возможности видеться с единственным человеком, который мог бы принести ей хоть сколько-то веселья и радости, проводила осенние будни на работе, намеренно задерживаясь до поздна, а выходные и вечера в грустном созерцании изменяющегося пейзажа за окном.       Вздохнулось легче, когда выпал снег. Кельцева любила зиму и находила что-то высокое и волшебное в ней. Но и декабрь вышел неудачным: Сережа до сих пор не объявлялся. "Куда он мог пропасть?" — единственный вопрос, не дававший Ирине спокойно жить.       После того дня, когда они наконец примирились, Есенин неожиданно пропал куда-то и до сих пор о нем не было никаких вестей.       Причиной его отсутствия была очередная вынужденная поездка в Москву. Все ранее заведённые на него дела были объеденены в одно и Есенина вызвали в суд. В конце октября ему пришлось подписать справку о не выезде, а через некоторое время по способствованию старых товарищей его положили в лечебницу на несколько недель.       Под конец декабря ему удалось сбежать из Москвы обратно в Ленинград. В квартиру, которую он снимал раньше, Есенин возвращаться больше не был намерен и у Мариенгофа он не остановился. Сережа негласно, без регистрации, заселился в гостиницу "Англетер", намереваясь прожить там до нового года, а после уже искать новую квартиру, которую он бы снова начал снимать. О покупке квартиры не могло и идти речи, по крайней мере, там, где за ним постоянно ходила не только его тень, но ещё и несколько других.       Есенин понимал, что взволновал Ирину свои внезапным исчезновением, но пока у него не было возможности навестить её. После лечения и бесконечных допросов, которые ни к чему не приводили, у него не осталось каких-либо сил, каких-либо чувств и надежд на что-то. Единственное, чего ему хотелось, чтобы его наконец оставили в покое и дали пожить хоть немного без страха быть преследованным.       Наступило 27 декабря. Есенин неожиданно получил приглашение от самого Маяковского прийти на литературный вечер, также связанный с тем, что через пару дней будет новый год. "Нужно развеяться," — подумал он и согласился.       На момент его появления все оживленно что-то обсуждали, разделившись на три кружка. В одном главным был Маяковский, в другом— Лиля Брик, в третьем— Клюев. Есенин присоединился к последнему: в нем было больше всего знакомых поэта.       Раздался звонок в квартиру. Некоторые перевели взгляд на дверь, любопытствуя узнать, кто пришел. Маяковский вышел встречать нового гостя и провел в комнату Ирину. Есенин не обратил бы внимания, если бы его не толкнули в бок со словами: "Кажется, о вас месяца два назад в газетах слухи ходили". —Кто это? —спросил мужчина, сидящий слева от Есенина. —Ирина Кельцева, — ответил ему тот, кто пихнул Сережу. Поэт, услышав имя девушки, тут же посмотрел на вошедшую. Это действительно была Ирина. Сережа изумился и сам не понял чему: тому ли как девушка оказалась здесь, или тому как прекрасно и волшебно выглядела она в этот зимний и не менее волшебный день. Её волосы длинной чуть ниже плеч, были завиты в локоны, на ней красовалось белое кружевное платье с рукавами до запястей и юбкой до пола. Сама Лиля Брик смерила ее завистливым взглядом, а Зинаида Гиппиус сделала своей музой. Владимир и Ирина прошли прямо мимо столика, за которым сидел Есенин. Он отчаянно пытался поймать ее взгляд, но она смотрела прямо перед собой, слегка приподняв голову. Маяковский вёл Ирину знакомить с теми, с кем беседовал до её прихода и предложил ей поучавствовать в интереснейшем споре. Она любезно отказалась и изъявила желание побыть сторонним наблюдателем. Есенин не отводил от неё восторженных глаз, совсем перестав слушать, о чем говорили окружающие его люди. Ирина же либо действительно не замечала Сережу, либо притворялась. —Есенин, вы идете играть в карты? —Нет, — рассеянно проговорил он, — "я к ней подойду, "— он подошёл к девушке, которая тем временем оставила круг споривших поэтов во главе с Маяковским и стояла у окна. Ирина посмотрела на него широко раскрытыми глазами и только усмехнулась. Однако внутри она ощущала радостный трепет и неимоверное желание обнять Есенина. —Я даже не знаю, что сказать, — проговорила она и скрестила руки. —Ирин, я рад... —О,  Ирина, бегите от общества Есенина, а то он начнёт очаровывать вас своей галантностью, — Есенин нахмурился. Совсем некстати Маяковский встрял в его разговор с Ириной. —Не беспокойтесь,  Владимир, мы с Сережей знакомы достаточно, и я его чарам не поддамся,—Кельцева рассмеялась, Сережа еще больше разозлился и уже готов был отпихнуть Владимира подальше от себя и Кельцевой. —Так, Маяковский, гуляйте дальше, — проворчал Сережа. —Ирина, если что, зовите,—Маяковский усмехнулся, окинув взглядом Есенина, и ушёл. Сережа и Ирина посмотрели друг на друга. Оба не знали, что сказать и глупо улыбались. В то же время им ничего не надо было говорить, достаточно было того, что они просто увиделись, когда уже не надеялись на это. Их внезапная встреча была поистине новогодним чудом. —Позволь спросить, что было с тобой в течение последних месяцев. Ты ведёшь двойную жизнь? —наконец сказала Ирина, прервав тишину между ними. —Можно и так сказать. —Я, признаться, волновалась, — проговорила Кельцева тихо и отвернулась, чтобы Есенин не видел её смущения. Тем временем заиграла музыка. Есенин прислушался и улыбнулся, распознав знакомый мотив. —А помнишь,мы танцевали под неё, — Кельцева кивнула головой. Сережа протянул ей руку. Она взглянула на неё, на секунду задумалась, и взяла. Есенин провел Ирину в середину комнаты. Он расположил руки на ее талии, она же взяла его за плечи. Кельцева смотрела на Сережу и целый рой различных мыслей актаковал ее сознание. Сережа стоял перед ней, смотрел на неё будто ничего особенного не произошло, будто он никуда не исчез на несколько месяцев и будто только вчера они расстались, одннако на лице Есенина был виден отпечаток какой-то грусти и тоски. Поэт в свою очередь думал о том, что близился конец года и что ему необходимо было наконец-то сказать Кельцевой то, что она не позволяла ему сказать ей. Времени оставалось совсем мало. Он чувствовал, что скоро умрет.  В голове Есенина то и дело возникали воспоминания: первая встреча с Кельцевой, первый стих, посвящённый ей, преследования, первое объятие с Ириной и поцелуй. Он уже сомневался, что сможет встретиться с ней, однако вновь судьба их свела вместе. "Жаль, что эти знаки она не замечает,"— думал он. —Ирин,—под конец танца проговорил Сережа, — поверь мне, что причина, по которой я отсутствовал, очень важная. —Верю, — ответила Кельцева, чувствуя искренность в словах Сережи. Присутствовашие поэты начали читать свои произведения. Есенин тоже выступил с некоторыми новыми стихами. Последним он прочитал следующее стихотворение, не сводя взгляда с глаз Кельцевой: Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. Был я весь — как запущенный сад, Был на женщин и зелие падкий. Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки. Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз злато-карий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смогла к другому. Поступь нежная, легкий стан, Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным. Я б навеки забыл кабаки И стихи бы писать забросил, Только б тонко касаться руки И волос твоих цветом в осень. Я б навеки пошел за тобой Хоть в свои, хоть в чужие дали… В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. На улице начался снег, горели фонари, в воздухе стоял запах приближающегося с каждым часом нового года и перемен. Сережа и Ирина шли, держась рука об руку. Кельцева думала о стихотворении, о поведении Есенина и иногда поглядывала на него. Он тщательно обдумывал что-то. —Сереж, — тихо проговорила Ирина, — а ты боишься нового года? —Нет, а разве должен? —Не знаю, — Кельцева пожала плечами, — это же всегда какие-то изменения, и  невозможно знать наверняка, к чему они приведут, поэтому страшно должно быть. —Изменения необходимы, нельзя же всю жизнь на одном месте стоять. —Так спокойнее, привычнее, — Кельцева замолчала, а Есенин пристально посмотрел на неё. "Ее волнует какая-то тревожная мысль, — думал он, подметив напряжённость, выражавшуюся в чертах лица Ирины, — о чём же она размышляет?" Они шли дальше.  "Либо сейчас, либо никогда", — наконец решился Есенин. —Вот какая жизнь несправедливая:кто меня любит,мне даром не нужен, кого я люблю – не любят меня,—внезапно проговорил он. Кельцева нахмурилась, такого разговора она желала меньше всего. Ирина попыталась выдавить непринуждённую улыбку. —Да ты пол-Ленинграда любишь, Серёж,- с насмешкой сказала она. —Да не нужно мне пол-Ленинграда,— воскликнул он, — мне Ты нужна,—они остановились. Ирина в замешательстве уставилась на Есенина, улыбка соскользнула с ее лица. Слишком неожиданно признался он в своих чувствах, если это было признание. —Вы меня не любите,—растерянно проговорила она, то ли себя в этом убеждая, то ли Сережу или сразу обоих. Её взгляд начал метаться из стороны в сторону, как и мысли, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Наконец она проговорила, —да Вы пьяны и опять шутите. —Хватит попрекать меня этим. Я прекрасно осознаю, что говорю и чувствую. —Да завтра же от этого чувства не останется и следа. В конце концов забудьте про эту любовь в постели с другой. Они смолкли разом. Сергей горько усмехнулся. Обидно стало. Неужели Она видела в нем только похабника и повесу, неспособного на искренние продолжительные чувства? Неужели Она не верила ему и думала, что он может просто так забыть её? Он смотрел на Ирину и совершенно не понимал ее. Да она сама себя не понимала. Она знала, что она говорила  неправду, но эти беспочвенные обвинения Сережи  были единственным средством для защиты. Есенин взял Ирину за руки и почувствовал, что они дрожали. Она не вырывала их. —Ирин, послушай, чтобы рассказать все, что происходит в моей жизни, потребуется немало времени, и я это сделаю, как только появится возможность. Каждый день я не знаю, что меня ждёт, и то время, которое мне осталось, я хочу проводить с дорогим и близким мне человеком. Я говорю о тебе. Поверь тому, что я люблю тебя. Это чувство не из-за алкоголя стукнуло мне в голову, оно зародилось ещё давно и ручаюсь, что тогда я был в трезвом уме. Я прогонял его, я противился ему, а после понял, что не хочу, чтобы оно проходило. Я люблю тебя и это не шутка. Так, что ты скажешь? Она растерянно смотрела него и не знала, что отвечать. Сердце говорило одно, разум подсказывал другое, правильное, то, что она всё же на самом деле не считала таковым, но она прятала эти мысли так глубоко в себе, что уже окончательно путалась в том, что она по-настоящему думала, и в том, что только заставляла себя думать. —Сереж... уходи, — выдавила она и отвернулась. —Я не понимаю, что ты имеешь ввиду. Ты меня не любишь? —Есенин докоснулся рукой до лица Ирины, чтобы посмотреть в него, но она отдернула голову и отошла. —Уходи...навсегда,— повторила она более громко, — давно уже надо было прекратить этот цирк. Я  тебе только голову морочу и себя к тому же мучаю. Мы не виделись два месяца и лучше бы не виделись дальше. Я прошу тебя, если действительно меня любишь, уходи. Он не двигался с места. Ирина посмотрела на него в последний раз и убежала в подъезд. Сережа смотрел на снег, в котором рисовались следы девушкиной обуви. "Уходи" продолжало звучать в его сознании.  Он часто заморгал, а после взглянул на окно Кельцевой, где уже не было белого лотоса, как летом,  и с трудом заставил себя уйти: таково было её желание. Теперь у него не осталось никакой надежды. Он открыто признался Кельцевой в любви, а она его отвергла. Что же надо было делать? Смириться? Но это было совсем невозможно. Сережа вернулся в "Англетер" и попросил портье никого не пускать к нему. Но ближе к 11 вечера всё-таки кто-то постучался в номер. Сережа не открыл и старался не обращать на стук внимания. "Может, уйдут, — думал он, однако настороженно прислушивался к тому, что происходило за дверью. Через несколько минут к нему начали ломиться с криками и ругательствами. Есенину пришлось открыть дверь, о чем он тут же пожалел. Ирина металась из стороны в стороны. "Что мне делать? Он меня любит, он меня любит,— повторяла она, — какой-то бред,— вздрогнув, девушка остановилась перед зеркалом и уставилась в него, — а я его люблю? Нет, нет, нет, — Кельцева яростно замотала головой, — ведь сам Лермонтов  говорил: "Любить, но кого же? На время не стоит труда..."—Ирина усмехнулась, после опустилась на стул и облокотилась о комод,— Зачем я прогнала его? Не надо было. Нет, всё правильно. А кажется, ему по-настоящему больно, — она закрыла глаза ладонью и сжала губы. Она молчала, но поток мыслей в её голове не останавливался, — Господи, это же очевидно, что он меня любит, а я его прогнала!  Нет, нет, всё-таки это вздор. Точно вздор. Есенин любить не может. И я не могу. — Она встала и ушла в свою комнату, больше не смотря в зеркало. Утром 28 декабря Кельцева проснулась в изнемождении. Ее тошнило и болела голова. В мыслях крутилась фраза Сережи "Мне ты нужна" и его вопрос "Ты меня не любишь?" и его отчаяние, которое она увидела, когда в последний раз взглянула на него. —Что же я наделала, — проговорила Ирина. Она кинулась к телефону и начала звонить Есенину, но тот не отвечал. "Ну же, пожалуйста",— повторяла она и набирала снова и снова, но всё было без толку. Кельцева отправилась на работу, смутно  предчувствуя что-то плохое. Когда она заглянула в кабинет секретаря, чтобы поздороваться с Машей, то встретила подругу в растерянном состоянии. —Что-то случилось, — не как вопрос, а утверждение проговорила Ирина и зашла в кабинет к подруге. — Ирин, сядь, — дрожащим голосом сказала Мария. —Маш? — Я уж не знаю, насколько вы были близки с Есениным... —Ты к чему?— волнение Ирины нарастало всё больше и больше. —Вообщем...— между каждой реплику Мария выдерживала долгие паузы. —Говори, пожалуйста, — не вытерпела Кельцева. — Все газеты были оповещены о  самоубийстве Есенина в гостинице "Англетер",  —внутри Ирины всё застыло. —Что ты сказала? — шёпотом спросила она. — Мне очень жаль, —Маша коснулась плеча Ирины. Кельцева отдернула ее руку и крепко вжалась в неё. —Нет, подожди, —Ирина издала нервный смешок,— Сережа не может быть... мертвым. Нет, он не мог умереть! Девушка смотрела куда-то перед собой  и приложив руку ко рту, качала головой из стороны в сторону. "Это ложь!—твердило ее сознание, —Это не может быть правдой. Он жив. Он не совершал самоубийства. Он не мог". Она недавно видела его, она недавно прикасалась к нему, она танцевала с ним, она смеялась с ним...Нет. Есенин не мог убить себя. Ирина выбежала из кабинета Маши, и закрывшись в туалете позволила себе расплакаться.   Уходил 1925-ый год и забирал вместе с собой великого советского поэта, Сергея Есенина. В последние дни до нового года все газеты печатали его ранее неизданные стихи, писали статьи, в которых прославляли его. В день похорон, 31 декабря, на прилавках книжных магазинов появился новый сборник стихов Есенина. На форзаце книги ярко красовалась надпись: "Ирине Кельцевой, девушке, которую я полюбил в одну из апрельских ночей 1925 г." В тот же день Мариенгоф передал Ирине тетрадь Есенина, где от руки были написаны все стихотворения, посвященные Кельцевой, комментарии к ним, пометки на полях. В середине была вложена заклеенная фотография, та, которую порвала девушка.   До конца своих дней Ирина Кельцева не могла простить себе то, что в последний день жизни Сергея Есенина она прогнала его, не сказав ему заветных слов. Сколько она их ни повторяла после, ему уже это было ни к чему. Она пыталась уберечь себя и Есенина от опасного чувства, но в итоге не уберегла никого. Никогда она уже никому не открылась, никогда никого не полюбила, так как свое сердце отдала человеку, которого теперь уже никогда не было рядом с ней. Всю свою оставшуюся жизнь Ирина Кельцева была глубоко несчастлива и только та тетрадь Есенина заставляла ее изредка улыбаться.   Наверно, одни из самых сложных вопросов, которыми задаётся каждый человек,— это  как правильно жить? Стоит ли впускать в свое сердце любовь? Стоит ли ошибаться?  Черт его знает. Как по мне, если человек любит, то почему бы ему не любить, если он счастлив, совершая ошибку, то почему бы ей не быть совершённой? Конец