— Я так и не понял, что по поставке. Накрыли? Кто за нее отвечал? — Арсений обводит комнату грозным взглядом, и все напряженно затихают. Он рявкает: — Катя, разберись. Чтоб к вечеру я либо знал, где проебался товар, либо к кому наведаться. К слову об этом, Макар! — Макар вскакивает с дивана, встает по струнке. — Максим что-то мутит с выручкой. Сходи к нему, пообщайся.
— И только? — Макар уточняет, хрустнув пальцами.
— Пока у нас нет доказательств, да, — осаживает Арсений. — Надо напомнить, с кем он связался. Возьми с собой всех, кто свободен. Так, — усмехается, — для наглядности.
— Арсен.
Арсений оборачивается к коридору, где, вальяжно привалившись плечом к стене, стоит Игорь. Поймав Арсов взгляд, он кивает головой в сторону дальней двери. Арсений поджимает губы.
— Чего сидим? За дело! — напоследок еще раз прикрикивает, прежде чем сдернуть со спинки ближайшего кресла свой пиджак и сойти с места.
В комнате сразу встает суетное шевеление.
— Он в курсе, что я работаю? — шипит Арсений, поравнявшись с Игорем.
Игорь смотрит с недобрым прищуром.
— Отчитываться ему — часть твоей работы. Типа, — он отталкивается от стены и делает шаг в противоположную сторону. Говорит тише, но недостаточно, чтобы Арсений не разобрал: — И рот пошире разевать.
Арсений останавливается. Делает вдох.
Конфликты внутри коллектива пагубно влияют на рабочую обстановку.
Делает выдох. Разворачивается, хватает Игоря за шкирку и швыряет к стене — чужой затылок глухо бьется о бетон. Арсений не дает Игорю прийти в себя, наваливается на него, крепко взявшись за воротник куртки, локтем давит на горло.
Еще пагубнее на рабочую обстановку влияют мелкие паразиты, которых не научили держать язык за зубами.
— Повтори, — Арсений выплевывает, глядя на Игоря сверху-вниз.
Чуть ослабляет нажим, чтобы пространства хватало на болезненные поверхностные вдохи, но не отпускает.
— Просто восхищаюсь, — у Игоря страх во взгляде, но не убавляется яда в голосе, — многозадачностью.
Арсений криво улыбается.
— Я так и понял, что это не твое. Ты поэтому поставку просрал? Думал обо мне и отвлекся?
— Нахер мне твоя морда смазливая не сдалась, — Игорь дергается в захвате.
— Да я в курсе, куда ты метишь, — Арсений опять давит сильнее. — Бесишься, что стать любимчиком не получилось?
У Игоря наливаются кровью глаза — то ли от недостатка кислорода, то ли от ярости.
— Я с Шастом… с самых… низов… — он хрипит, но Арсений не отпускает. — А ты… здесь ненадолго…
— Это с хуя ли?
Арсений все-таки дает ему подышать. Не убивать же уебка.
— Не знаю, что ты с ним сделал, — Игоря потряхивает, — но как только Шаст осознает, что ты самовлюбленный павлин, который горазд только пиздеть и подставляться, он тебя вышвырнет.
— Мм-м, — Арсений на секунду отводит задумчивый взгляд. Цокает. — Хочешь сам ему об этом сказать? Мне как раз по пути.
Он не дает Игорю времени возразить: отпускает воротник, перехватывает за волосы и тянет в сторону нужной двери, открывает ее без стука и заталкивает Игоря внутрь, пнув по ногам для верности. Игорь валится на пол, тут же вскакивает, бросает бешеный взгляд на Арсения, но на Антона переводит уже испуганный.
Сидящий за столом Шаст за этой картиной наблюдает без интереса.
— Я только Арсения приглашал, — он откидывается на спинку кресла, тянется за пачкой, закуривает. — Неясно выразился?
— Н-нет…
— Игорь постеснялся обсудить взволновавшую его проблему, — перебивает Арсений. — Я решил, что замалчивать такое нельзя, и предложил ему принять участие в нашей беседе.
Он улыбается. Шаст со вздохом машет Игорю рукой, и Игорь вздрагивает, весь сжимаясь.
— Я не…
— Игорь глубоко обеспокоен, — с напускной тоской продолжает Арсений, — возможной предвзятостью твоего отношения к некоторым подчиненным и ее влиянием на рабочий процесс. Кажется, — он улыбается все шире, слыша, как громко Игорь начинает пыхтеть, — ему хотелось бы прокомментировать твой выбор половых партнеров.
К этому моменту голова Игоря уже вдавлена в плечи так, что ушей не видно. Смотрит он исключительно в пол, и Шаст пользуется этим, чтобы с усмешкой взглянуть на Арсения, прежде чем придать строгости голосу и податься вперед.
— Да неужели? Игорь?
— Н-не…
— В глаза мне смотри.
Игоря колотит. Он поднимает лицо, покрытое красными пятнами.
— Н-ни в коем случае. Я бы не посмел ставить под сомнение…
— Тогда какого хуя ты все еще здесь?
Игорь дергается, бледнеет так, будто готовится упасть замертво, и на негнущихся ногах выходит из кабинета. Арсений закрывает за ним дверь, подмигнув на прощанье.
На душе от чужого уязвленного вида — радостно.
— Ну и что это было?
А от деланно грозного голоса по коже бегут мурашки.
— Воспитательные меры, — Арсений разворачивается на каблуках, поправляет пиджак и идет к столу уверенным шагом. — Чтобы не забывался.
Антон смотрит спокойно, насмешливо; курит, развалившись в кресле. Сегодня даже одет прилично, в костюм, только из-за нового этого его осветленного ежика все равно выглядит как шпана. По крайней мере в этом Арсений себя убеждает, приближаясь и старательно не сосредотачивая взгляд на том, как окольцованная рука с сигаретой стучит по обтянутому брючной штаниной бедру.
— Игорь хороший парень, — говорит Антон. — Будь с ним поласковее.
— По возможности, — Арсений закатывает глаза.
— Иди ко мне.
У Антона усталый вид. Арсений знает, сколько он спит, теперь — наверняка, и с ним даже спорить не хочется. Отвратительно.
Но то, как он хлопает себе по ноге, Арсений все равно игнорирует и встает рядом, сложив руки на груди.
— Вообще-то, Игорь поднял серьезный вопрос. Спать с подчиненными, знаешь ли, не этично.
Шастун усмехается.
— А ты подчиненный? Я бы в жизни не догадался.
Тянет Арсения на себя за шлевки.
— Служебная иерархия ведет к неравному распределению власти.
— К чему ведешь?
Расстегивает ему ремень и выдергивает, наматывая на руку.
— А ты подумай. Может ли считаться активным согласие в условиях, когда человек боится, что будет, если он скажет «нет»?
— А ты боишься?
Встает, обходит Арсения, стаскивает с него пиджак и заводит ему руки за спину.
— Ты псих бешеный. Конечно боюсь.
Антон хмыкает, стягивая Арсовы руки его же ремнем — даже сквозь рубашку он болезненно врезается в кожу. Арсений судорожно вздыхает. Антон крепко сжимает его поперек пояса, прижимая к себе и почти лишив равновесия, вторую руку кладет на шею. Шепчет на ухо:
— А минусы будут?
Арсений дергается в захвате — горло предупреждающе сдавливают. Боль и паника подступают медленно, пока только колются легонько в груди, но с каждым коротким вдохом все разрастаются.
Кайф.
Антон отпускает его, но только чтобы положить грудью на стол, расстегнуть и стянуть брюки. Арсений ахает, чувствуя прикосновение пальцев ко входу.
— У тебя встреча через пару минут.
— А не надо было устраивать этот цирк.
По ягодице прилетает первый удар, слабый, для разогрева. Вторая Антонова ладонь ложится на член, насухо делает несколько рваных движений, и Арсений шипит, уткнувшись лбом в холодную поверхность стола.
— Не отвлекайся, — и давит на простату, сученыш. Спасибо, хоть пальцы смазал. — Есть для тебя задание.
— Даже предположить боюсь, что ты хочешь, чтобы я сделал в таком положении.
Вместо ответа — новый удар.
— Макс пытается нас наебать.
— Я в курсе, — Арсений чуть подается навстречу пальцам. — И ты решил припугнуть его показательной поркой?
— А ты этого хочешь? Можно сообразить, — Антон бьет на этот раз действительно сильно и сразу сжимает горящую кожу.
Боль взрывается под его пальцами. Арсений коротко вскрикивает, пытается отодвинуться, но вторая рука прижимает его к столу. Еще удар, второй, третий, каждый — болезненнее; приходится прикусить губу, а воздух из груди рвется паническими короткими толчками. Антон останавливается, когда дышать Арсению становится совсем уже нечем.
— Закончил? — спрашивает, оглаживая ягодицы и снова проникая одним пальцем внутрь. Арсений в ответ только фыркает, сдувая волосы с лица. — Отлично. Я думаю, Макс эту хуйню пытается провернуть не один.
Арсений включается, чуть отдышавшись.
— Типа, его кто-то перекупил? Это же обыкновенный клуб, таких в центре штук десять на каждой улице. Чего ради?
— Хуй знает. Лежи смирно, — Антон предупреждает, отпустив. — Может, хотят проверить нашу реакцию. Может, начали с малого. Может, отвлекающий маневр. Это и надо выяснить.
— Как?
— У меня как раз встреча с главными подозреваемыми. Но мне они, понятное дело, ниче не скажут.
— А мне типа скажут.
— И тебе нет. Расслабься.
Арсений чувствует, как внутрь толкается что-то. Не палец. Но и не член.
— Это что еще за хуйня?
— Расслабься тебе говорят. Надо, чтоб ты подслушал, о чем они будут говорить, пока я уйду ненадолго.
Антон обратно надевает на него брюки, но не застегивает и тянет его наверх за руки, возвращая в вертикальное положение. От смены позиции внутри коротко простреливает удовольствием. У Арсения плохое предчувствие.
— Мне в шкафу посидеть? — он язвит, снова оказавшись с Антоном лицом к лицу, а сам не уверен, насколько серьезен.
— Зачем же в шкафу? Не надо в шкафу, — Антон с улыбкой гладит его по щеке. — Под столом посидишь.
Сердце тяжело ухает вниз.
— Ты, блять, прикалываешься.
— Не бойся, не заскучаешь.
Он лезет себе в карман брюк, и в следующую секунду у Арсения подкашиваются ноги. Он валится вперед, утыкается Антону лицом в шею, глухо стонет — Антон гладит его по волосам, шепчет издевательское «ну тих-тих». Арсений больно кусает его в отместку.
— Ты когда-нибудь, — хрипит, когда Антон за волосы отдирает его от своей кожи, — думаешь о чем-нибудь кроме того, как бы меня поизобретательнее трахнуть?
— О том, какие у тебя глаза красивые, — улыбается, собака такая. — И нос смешной.
— Я щас плюну в тебя.
— Рискни.
Ноги опять слабеют. Арсений жмурится и матерится сквозь сжатые зубы.
— А о том, что будет, если меня заметят, ты не подумал?
— Ну, решат, что я больной фетишист. Идеальное алиби.
— Потому что правда.
Антон смеется низким бархатным смехом. Взгляд у него еще — ну точно взгляд пацана, который задумал шалость типа «погнали спиздим жвачку на кассе». Интересно, Шастун из чего-то такого, абсолютно невинного эволюционировал или сразу родился кончем?
— Если серьезно, — он говорит, уже усадив Арсения, куда ему надо, и армированным скотчем по очереди приматывая его щиколотки к бедрам, — то будь потише.
— Охуеть, а ты не рано спохватился? Бля-ать, — дернувшись, Арсений перемещает игрушку внутри, и слабо вибрирующей головкой она упирается точно в простату. Он поджимает губы, тихонько заскулив. — Сука, Шаст, нет. Шаст. Нихуя не выйдет. Шаст. Вытащи. Я серьезно.
Шутки кончились, Арсений начинает паниковать. Антон сколько ему захочется может стебаться за то, что тихим Арсений быть не умеет — и не пытается, — но осознание, что его реально могут застать в таком положении, накатывает волной из ужаса и стыда. Арсений сводит колени вместе — хуево; разводит — еще хуже; пытается свести обратно, но Антон давит ему на бедра, раскрывая сильней, и Арсения выгибает.
— Шаст, блять!
— Да не пищи ты, — Антон снимает свой галстук.
Правильно делает, думает Арсений,
вообще не твой вайб, особенно с этой прической.
Погоди, ты что, блять, задумал, думает Арсений, но не успевает сказать, потому что этот галстук запихивают ему в рот. И сверху еще обвязывают вторым, собственным Арсовым, вокруг головы.
Арсений думает: ах ты скотина. Больной фетишист. Псих бешеный.
— Моргни, если тебя держат в заложниках.
Арсений моргает раз десять.
— Умница.
Раздается стук в дверь.
``
Ладно, думает Арсений. Не так уж и плохо. То есть, плохо, но можно выдержать, надо только не сосредотачиваться на ощущениях — вообще ни на каких.
Стимуляция слабая, изматывающе-монотонная — ладно. Все тело в неудобном положении затекает, точки опоры не там, где надо: затылок упирается в заднюю стенку стола, макушка — в столешницу, спина согнута, при этом плечи тянет назад из-за связанных рук, а разведенные колени болтаются, и помимо того, что пятки прижаты к бедрам, ноги еще и держат собственный вес. Но любое движение произведет лишний шум, поэтому — ладно.
Просто не думать. Контролировать дыхание, от стресса само собой несущееся вперед, сдерживать стоны от удовольствия и от боли, узлами набухающей в мышцах, тем более, не думать, что в комнате еще два человека, а прямо тут, сидит за этим же ебучим столом — Шаст, делающий вид, что ничего особенного не происходит.
Ладно.
Арсений думает так первые минут десять.
— Да заебался я, если честно. Уж извините за неформальность, — Шаст, хохотнув, откидывается в кресле.
— Все взрослые люди, — хрипло откликается смутно знакомый голос. — Все там были. Главное в нашем деле что? Правильно выбирать друзей.
— Стараюсь, — Шаст откидывается в кресле и протягивает одну ногу. — Поэтому вы и здесь.
Шаст протягивает одну ногу и ставит ее носком деловой туфли Арсению на внутреннюю сторону бедра. Почти не давит, но Арсений знает, что, если нажмет, боль будет другая, резкая, выкручивающая, от которой невозможно не закричать. А кричать нельзя, поэтому он опускает колено ниже, и это тоже больно, но это — ладно.
А Антон давит.
— Давайте к делу.
И давит.
— У нас все-таки общие интересы, так?
Сильней.
— И я никого не пытаюсь выжить из бизнеса.
И жмет.
И дальше Арсений уже ничего не слышит, потому что всего себя приходится сосредоточить на том, чтобы не заорать, потому что вот это — это уже нихуя не «ладно». От этого не отвертеться и не отвлечься на лживую болтовню; чтобы пережить это, надо зубами сжать вымокший в слюне галстук во рту с такой силой, что сводит челюсть, а из глаз все равно брызжут слезы, и контроль над дыханием улетает в пизду.
А потом Антон убирает ногу, и еще сложнее оказывается не застонать от облегчения.
Арсений часто моргает. Дышит рвано. Невидяще смотрит на столешницу, скрывающую от него все, кроме Антоновых широко расставленных ног. Вид хорош, ничего не скажешь: можно сидеть и представлять, с каким наслаждением Арсений, когда это закончится, отгрызет Шастуну член.
— Сигарету?
— Не откажусь.
Окольцованная рука тянется в карман, очевидно, за зажигалкой, — Арсений не столько думает, сколько отстраненно замечает, все еще одуревший; и не столько доходит логически, сколько предчувствует, что надо срочно трезветь. Не ошибается. Вибрация становится мощнее, и все силы уходят на то, чтобы не издать ни звука, а глаза закатываются, и тело, судорожно вздрогнув, натягивается струной.
Он совсем перестает различать слова в мешанине голосов, среди которых неосознанно цепляется за Антонов — как за бессмысленный, но знакомый, успокаивающий шум. Боль глубже вгрызается в мышцы и связки, возбуждение разгорается в животе, и чувствуя, как закипает этот коктейль, Арсений думает об одном: только бы не закричать.
Держится. Почти срывается раз, другой, но все еще держится. Становится абсолютно невыносимо, и тогда стимуляция меняется на дробленую, то нарастает, то пропадает совсем; и в этом состоянии, где еще один такой скачок, и Арсений не вынесет, Антон его держит — черт знает сколько, на самом деле. И только когда уже точно, вот сейчас, сейчас Арсений завоет вымученно, и пошло оно все в пизду, только тогда все заканчивается.
Вибрация возвращается на изначальный, монотонный и слабый уровень. Тот, на котором можно дышать. Он все это время вообще дышал?
Антон вытягивает ноги, укладывает их Арсению на плечо. От их веса тело ныть начинает еще сильней, но Арсений крепко прижимается к туфле щекой и прикрывает глаза, успокаиваясь. Ему кажется, этот жест — похвала, и вместо паники в груди поднимается благодарность. Арсений трется о лакированную кожу. Ему становится легче.
— …под объединением? Я, конечно, бля, извиняюсь за скептицизм, но кажется, что ты просто хочешь проглотить конкурентов.
— Я предлагаю «конкурентам», — Антон прокашливается, — взаимовыгодное сотрудничество. Никто никого не «проглотит», вы останетесь в деле.
— И станем твоими шестерками.
— Партнерами. Мы станем партнерами.
Обманчиво доброжелательный голос Антона окончательно приводит Арсения в чувство. Он едва удерживается от смешка: ну как эта крыса стелет.
— И нахуя оно нам?
— На всякий случай, — Антон убирает ноги, ближе подъезжает к столу и одну ставит носком Арсению на торчащий из брюк напряженный член. Чуть нажимает. — Мало ли, — увеличивает давление. — Следующие мои предложения могут быть не такими… щедрыми.
— Ты, блять, угрожаешь?!
Почти полноценно наступает, и Арсения снова выкручивает. Антон рявкает:
— Сядь.
Арсений вздрагивает, сводит колени, сжимая Антонову ногу. Не помогает вообще. Антон перекатывает стопу то влево, то вправо, пяткой давит мошонку — скорее унизительно, чем по-настоящему больно, но все еще больно, блять.
Если бы этот мужик знал, какие у Шастуна хобби, он бы так не противился, думает Арсений.
Соглашайся, думает Арсений,
меня он помучает, а потом приласкает, а тебя же, придурок, убьет.
— Мое дело предложить, ваше дело отказаться, — с прежним наигранным дружелюбием.
Член, придавленный к животу туфлей, пачкает смазкой дорогую, между прочим, рубашку. И болит: от перевозбуждения, от нажима, от жесткой подошвы, царапающей нежную кожу. Измученную простату начинает жечь; одежда так пропиталась потом, что хоть выжимай. Арсению внезапно кажется, что он не под столом сидит, а в коробке, со всех сторон запаянной намертво, — настолько ему не хватает воздуха. Сердце опять заходится, сбиваются вдохи. Сил сопротивляться тому, что его снова уносит, уже никаких.
Когда нога отодвигается и, замахнувшись, пинает острым носком по той же особо болезненной точке на бедре, чтобы потом снова наступить на член, снова отодвинуться, пнуть по другому бедру, надавить, — Арсений уже не помнит почему и зачем. Но Арсений помнит: главное — не кричать.
``
— Извините, сами понимаете, дел по горло, — от входной двери раздается Антонов голос, и Арсений облегченно выдыхает. — Продолжим?
Его не было минут пять от силы, но Арсений чуть не сошел с ума. Спасибо, Шаст хоть моторчик этот ебучий вырубил, пока уходил; Арсению, впрочем, и без него хватило впечатлений. Он сидел, уже едва соображающий, с трудом сдерживающий позывы забиться в судорогах от боли, которой затекшее тело сковало до темноты перед глазами и неконтролируемо текущих слез. Абсолютно измученный, Арсений сам поразился, что помнит, нахера это все затевалось.
Поэтому Арсений не двигался и почти не дышал. Арсений слушал.
— Нам уже пора. Обещаем подумать над твоим предложением.
Ага, как же.
— В таком случае, всего доброго. Надеюсь на плодотворное сотрудничество.
— Взаимно.
Пиздит.
Дверь хлопает.
— Можно, Арс.
И не прощание, не хлопок, не шаги Антона, приближающиеся к столу, а именно это «можно» срабатывает как триггер: Арсений наконец-то стонет — надрывно и хрипло, выстраданно. Валится на бок, подтягивает колени к груди, сворачиваясь в комок, всхлипывает. Опять стонет и тонко скулит, вспомнив, что у него, вообще-то, есть голос, и этот голос выплескивается надсадным вскриком.
— Живой?
Жмурится.
— Ну тихо-тихо. Все хорошо.
Нихуя не хорошо, садист ты ебаный.
Антон разрезает скотч на его ногах, снимает ремень, тянет Арсения вверх, садится обратно в кресло и кладет его голову себе на бедро, зарываясь пальцами в мокрые волосы. Чешет затылок, ослабляя узел на галстуке, пока тот не съезжает на шею, потом осторожно вытаскивает изо рта второй. Дает уткнуться носом себе в ладонь, дает коснуться ее губами в поцелуе, который кажется необходимее вдоха. Большим пальцем вытирает мокрую щеку. И — вот ведь, все и правда становится хорошо.
— Молодец, Арс. Умница.
Антон гладит его по голове, лицу, по плечам, разминая мышцы, и Арсений все еще слабо соображает, отсекая только, что это очень хорошие руки, к которым очень надо тянуться. Их очень надо ловить губами, чтобы целовать, потому что от этого в груди становится легко и спокойно. Очень надо, чтобы они продолжали Арсения гладить. Что делать, чтобы они продолжали гладить? Каждый раз придется вот так страдать? Арсений готов.
Дыхание выравнивается. Отпускает напряжение, тают боль и память о боли, сердце перестает бешено колотиться, но колотить начинает тело, потому что спадает жар. Все хорошо.
— Я знаю, что эти мрази задумали, — бубнит Арсений, так и вжимаясь носом Антону в ладонь.
Арсений справился. Арсений полезный. Арсений…
— Ты молодец. Потом расскажешь. Домой?
Он слабо кивает, оседая от облегчения.
— Одна проблема, Арс.
Чуть поворачивает голову, поднимая все еще мутный взгляд. Антон смотрит тепло, но строго.
— Я эти туфли только сегодня из коробки достал. Когда надевал перед встречей, они были чистые. А сейчас что?
Арсений опускает взгляд. Думает: ну ты, блять, догадайся, что это такое на них осталось после того, как ты мне несколько раз потоптался и по члену, и по лицу.
— Делать что будем?
Вот ведь ребенок беспомощный, обувь он вытереть не в состоянии.
— Арс?
Арсений снова на него смотрит. Этот сидит, блять, глядит выжидающе, аж бровь выгнул. Ух, псина.
Сглотнув, Арсений сползает по Антоновой ноге, утыкается носом в его туфлю. Вываливает язык.
— Умница.
Стыд в груди загорается заново, на этот раз — вперемешку с гордостью. Арсений полезный. Арсений умница.
Глубоко неуважаемый Игорь, будьте добры отсосать.
