Женя приехал только на следующее утро.
Не успев даже оборудовать свой небольшой кабинет купленными в поездке вещами, сейчас он сидел в комнате номер 547, внимательно вчитываясь в учебник по оказанию первой помощи при внутренних травматологических ушибах. Сегодня во всей Академии была проверка, серьезные дяди и тети в костюмах из других больших городов России приехали, чтобы проконтролировать, как проходят вступительные испытания у всех отделений. Они находились всюду — на этажах, в буфете, и от этого становилось тревожно. Администрация Женю предупредила — из-за его возраста у него могут что-нибудь да спросить, по практической части, поэтому сейчас нужно усердно сидеть и зубрить.
А вот Алина так не думала. Первое, что она сделала, когда только увидела Женю на пороге у входа в Академию, с огромным чемоданом, не спавшего сутки, она заволокла его к себе в комнату.
— Ты можешь объяснить? — он на секунду отрывается от книги, мутно-зеленоватые глаза разглядывают Алину, которая красуется в зеркале, а тон голоса звучит ровно и устало. — Что случилось, чего ты, прям так с порога меня…
— Как тебе? — Алина резко поворачивается к Жене, ещё долгое время, даже в зеркале, не узная себя. Волосы сплетены в гигантский конский хвост, который вычурно покрыт несколькими слоями лака. Яркий макияж, такой, какого у Алины никогда не было: темно-фиолетовые смоки идущие прямо к вискам, ярко-красная помада, контуринг такой сильный, чтобы скрыть ещё до сих пор не ушедшую детскую пухлость щек. Обтягивающее, серебристое платье с фиолетовым градиентом снизу практически оголяло грудь, Алина хочет ее как-то прикрыть, но всё-таки перешагивает через себя и «выпячивает вперёд» посильнее. Низ платья совсем короткий, оголяет идеальные, фигуристые ноги, и Алине очень хочется, чтобы Женя не увидела, как смешно она стоит на этих нелепых темно-сиреневых шпильках, чуть не заваливаясь назад.
— Ну ты красивая. — он отвечает всё также ровно. — Это оценить? И с чего такие перемены в образе?
— Ну, — Алина теряется в этом образе «фифы», игнорирует второй вопрос, начинает теребить заусенцы на пальцах, на которых до сих пор застывшими подтеками видна была кровь: она впервые в жизни делала маникюр и наращивание себе самой. До этого всегда ограничиваясь каким-нибудь светлым лаком и пилочкой для ногтей, сейчас же Алина отдала предпочтение длинным, практически когтям, пурпурного цвета. Она потом переключается, решаясь полностью соответствовать своему образу: — По-мужски.
— Чего? — Женя недоуменно заглядывает в Алинины глаза, которые чуть не слипаются от обилия косметики на них. — Что для тебя значит оценить по-мужски?
— Ну что вот, такая, такая… — Алина путается в словах, ещё раз оглядывает свою практически оголенную спину в зеркале. — Заслуживает там мужского внимания…
— Алин, чего-то то ты не туда клонишь… — Женя сконфуженно прячет глаза в книгу, потом косо смотрит на нее: — Мне вообще вся эта тема неприятна.
Алина цокает языком.
— А чего?
— Эти все рамки, они очень токсичные и неправильные. И мне жаль, что я вырос и рос какое-то время с ними… Давай не будем. — Женя переводит тему: — Ты прямо так пойдешь? По улицам Москвы?
Алина оглядывается в зеркало, потом вздирает подбородок:
— Пойду. Пускай смотрят.
— Да а если что… — Женя хмурит брови. — Здесь пьяниц дофига, кто знает, что у них на уме! Хоть ветровку накинь.
Алина его не слушается, только хватает с подоконника фиолетовый клатч:
— Все, пока.
— То есть и мне за мое экспертное мнение ничего не будет? — Женя по-театральному выпучивает глаза, а его редкие брови лезут наверх.
— Ты ничего толком и не сказал. — Алина поправляет его.
— Сказал! Накинь ветровку.
Алина раздражённо поправляет застёжку клатча, и прямо у порога говорит Жене:
— На верхней полке на шкафу шоколадное печенье. Возьми.
Слышит в ответ это тихое, и явно улыбчивое «спасибо!», и с противоречивыми чувствами выходит из комнаты.
Женя все утро пыталась у нее спросить, что стряслось. Выпытать, и когда Алина услышала ее дрожащий голос, что-то внутри Алины надломилось. Женя же не виновата… Не виновата в том, что эти тараканы в голове именно у Алины, что это она не может расслабиться, принять себя и жить… Жить как нормальные люди. Не терзать себя.
Но зато сейчас она сходит на свидание с парнем, расскажет об этом маме, поставит уже себе галочку в биографии, и все будет хорошо. Только она все равно, видимо, своей истерикой и бегством очень ранила Женю. А как сейчас объяснить? Что им, всё-таки, не по пути дальше? Что и у Жени это пройдет, она только найдет своего мужчину, и все будет хорошо и у нее? И у нее будет типичное «женское счастье» муж и дети?
Хотя, скорее всего, Женя за такой ответ прибьет. И внутренний голос Алины подсказывает, что и правильно делает.
Когда дверь за Женей закрылась, и Алина услышала это, с горечью в голосе «пиши, если что», у нее было четкое ощущение того, что этот момент из памяти никак не сотрется, и не забудется.
Алине прямо на пешеходном переходе приходит сообщение от матери.
«Доченька, как дела? Нашла кого, из мальчиков?) Не расстраивай меня, Москва — город возможностей»
А у Алинки от чего-то руки трясутся.
Понимание того, что сейчас она идёт на свидание, самое первое в своей жизни, маму сейчас обрадует, а в голове только Женины горячие вчерашние поцелуи, жажда продолжения.
«Привет
Да, сейчас иду на…»
Хотелось дописать то, что начинается на букву х. Но Алина глубоко вдыхает, закусывает нижнюю губу практически до крови, и дописывает:
»…на свидание»
Тупым взглядом ещё раз сверлит отправленное, а потом нажимает на кнопку «редактировать», и под гнетом собственной горечи и ощущения боли дописывает
»)"
«Отлично, умничка моя! Жду фото с кавалером, ну наконец-таки у нас будет зять! Веди себя на свидании прилично, а не как ребенок, как…»
Алина не дочитывала, почему-то стало от себя мерзко. Она только расправила плечи, но ледяной поток воздуха сразу же их обжёг: Алина сразу подумала, что насчёт ветровки Женя был прав.
Дима написал, что ждать ее будет в небольшой андеграундной кафешке, которая располагалась на выходе из метро. Благо погода сегодня была отличная: ярко светило солнце, и даже несмотря на холодный ветер, в воздухе ощущалась свежесть, которую ничем невозможно было перебить. Алина ловила на себе взгляды прохожих: когда замечала, как при виде ее выделяющейся груди глаза стоящих у остановки мужчин превращались в ехидные щелки, а из их ртов выскакивало лёгкое «ну цаца», первым порывом было спрятать себя и укрыться, но в голове жёсткий голос шептал «так и надо», и ей приходилось все равно держать спину прямо.
Стук каблуков разносился по асфальту, и совсем скоро Алина подойдёт к месту встречи. Про себя повторяет заученные слова, по которым ещё раз пробегалась с самого утра, из форумов про отношения. Что можно говорить на первом свидании, что нельзя. А ещё ей обязательно должно это понравиться, чтобы дурость из головы вся вышла, и было не до влечения к соседкам, да и женщинам впринципе!
Алина вдыхает побольше воздуха и высовывает голову из метро. И видит на остановке парня, поразительно похожего на того самого Диму 23, из Сайта знакомств. В костюме, с лакированной прической и огромным букетом красных роз: увидев Алину, он чуть приоткрыл рот и цокнул языком.
— Привет малыха. — Алина подходит ближе, не успевает даже поздороваться, как крепкие руки обхватывают ее талию, оголенную по бокам, а большие пальцы начинают жёстко массировать кожу. Она в шоке издает что-то наподобие «ах», пытается отстраниться, выходит неловко — только стоит на дистанции, а щеки красные-красные.
— Привет… — она запинается. Только сейчас может рассмотреть лицо: вытянутое, над верхней губой чуть рыжеватые, еле видные усы и борода. Большие, голубые глаза, выразительные брови и смешно расширяющийся нос к низу.
Симпатичный, учитывая, что выбирать на Сайте знакомств было впринципе не из чего. Только на фотографиях он худее был и цвет глаз другой, ну да ладно.
— Ну ты секси конечно. — он ей подмигивает, а Алина, не зная, что делать, рассматривает цветы. — Ну чего, сейчас поедим, и ко мне?
Алина, по-прежнему красная, отрывается от букета. В голове вновь проносятся сладким бризом воспоминания о поцелуях с Женей, таких страстных, то, как её язык ласково соприкасался с ее, какой нежной она была, хотя понятно, что ведомой, как аккуратно облизывала по очереди сначала Алинину нижнюю губу, потом верхнюю, как оставляла на них сначала короткие, детские поцелуи, а потом, оттягивая, вновь запускала ей язык в рот… И этот круговорот из воспоминаний, таких приятных и болезненных одновременно, заставлющий образовавываться тугой узел внизу Алининого живот.
— Але, Алинка. — Дима приобнимает ее за талию, а Алина пытается делать вид, что ей все нравится и улыбается. — Дамы вперёд.
Чуть подталкивает её к входу в кафе.
Когда официант приносит им меню, Алина надеется на то, что Дима с ней разговаривать не будет. Ей было настолько неинтересно, насколько это возможно, единственным плюсом был букет красных роз — почему-то этот цвет плотно ассоциировался с Женей. Винный. Ее губы были точно такого цвета, глубокие, бархатистые, как лепестки…
Алина опирается рукой об щеку и смотрит в окно. В идеально чистом, огромном стекле отражается набережная, озеро, обрамленное интересным мостом переливается при лучах солнца. На улице много людей, с детьми, с животными — когда на улице тепло и ярко, складывается впечатление, что сейчас какой-то праздник. Все счастливы, довольны… А у Алины в душе одна огромная, непросветная дыра.
— Ох, — Дима завязывает вокруг мускулистой шеи белоснежный платок. — Ну чего Алина, давай. Расскажи о себе.
Официант влез вовремя. Окинул их добродушным взглядом, сказал что-то на подобие «красивая пара» и ушел в закат.
Алина даже не помнила, что заказала. Было неловко, пришлось выбрать первую строчку: сейчас перед ней красовался какой-то салат и смузи. И к этому даже притрагиваться не хотелось. Все казалось таким ненастоящим, наигранным: вот смотрит она на этого Диму, по меркам нынешнего мира идеальный кандитат в отношения: в смокинге, на лицо не дурной, галантный, сам оплатил, стул пододвинул, букет подарил. А в голове голос Жени, чуть хриплый от курения, её темные глаза круглой формы, как у оленёнка, и густые волосы.
— Ну… Я… — Алина втыкает в лист салата вилку. Глаз все ещё не поднимает, но чувствует боковым зрением, как Дима сосредоточенно смотрит ей в ямку груди. — Рисую. Вон, в Академию поступаю.
— О, творческая. — он проглатывает кусок мяса целиком и чуть не давится. — Может, картины в позах ню рисуешь?
Алина кашляет.
— Извини. — он пялит глаза назад, а потом резко ухмыляется и добавляет: — Просто твоя грудь… Не даёт мне…
— Я поняла. — Алина пытается улыбнуться, а про себя думает: «потерпи ещё немножечко».
Тут на ее телефон приходит сообщение. Алинино желание, которое возникло после первых секунд вибраций о том, чтобы это был Петя, с грохотом проваливается.
«Алина, зайка, сфотографируй хоть. Мальчика своего. Вместе. Порадуй мамочку».
Отправленные снизу смайлы-поцелуйчиков. Алина матерится про себя, корит, что позволяет себе это делать, даже если не в слух, но столичная жизнь и её нравы помотали.
— Бля, да как его зовут? — думает про себя Алина, пытаясь вспомнить. Потом резко выкрикивает: — Дима!
— Что, красотка? — он отрывается от пищи, вылупленными глазами рассматривает Алинино персиковое лицо.
— Тут дело такое… Селфи хочу сделать. — долго объяснять и придумывать причин не пришлось, Дима сразу же подсел ближе, на одно кресло с Алиной, в охапку схватил ее за талию, и неаккуратным, «смачным» поцелуем коснулся ее щеки, да так, что смылось половина тональника: Алина держит телефон в руках крепко, дожидаясь конца таймера на камере, борясь с желанием ударить его об Димин лоб.
Он отсаживается, когда вспышка загорелась, а Алина пытается незаметно смыть со своего лица чужую слюну.
— А я это… Ну типа… — Дима подбирает слова. — Машинами интересуюссь, вот. Больше ничего такого не делаю, но учусь на логиста.
Алина полностью растворяется в своих мечтаниях. В мечтах, где Женины руки гладят ее шею и поясницу, гладят тонкую кожу. В мечтах, где Женя близко так, что в животе порхают бабочки. Где она не отталкивает, а усаживает к себе на колено, по властному, где она целует Алинин подбородок, чуть вдыхая, не останавливаясь, так, будто целуются они в последний раз.
Только не в последний. Нет.
— Вау. — равнодушно произносит Алина, пытаясь натяжно улыбнуться.
— Кстати ещё штука. Вот знаешь, могу рассказать анекдот. — Дима поправляет салфетку на своем горле, пока Алина прочитывает сообщение от мамы, в ответ на высланную фотографию:
«Красавцы! Умницы! Какого симпатичного себе отхватила!»
Алина с мрачным видом откладывает телефон в сторону.
— …Так вот, анекдот. На экраны страны выходит в прокат новая российская комедия. Создатели картины решили не вводить зрителя в заблуждения и поэтому…
— Слушай, мне пора идти. — бурчит она, не доевши даже листик салата. Встаёт резко, и когда видит удивленный, чуть испуганный взгляд Димы на себе, пытается выдавить что-то на подобие улыбки. Получается неискренне, но как есть.
— Тебе что-то не понравилось? — спрашивает он.
— Нет, просто очень срочные дела, у меня ж курсы и всё такое… — Алина виновато смеётся, закидывает сумку на плечо. — Пока!
— Пока. — Дима ухмыляется, и звонкий шлепок прилетает Алине по ягодицам. Она оборачивается, чуть не взвигивая, и смотрит на него грозно-грозно: — Ещё увидимся, чикса.
Алина не хочет марать руки. К тому же с Макаром в прошлый раз это плохо закончилось. Она стерпит. Щеки горят от злости, она не чувствует себя даже униженной: всю душу заполонило ощущение грязноты и какой-то мерзости. Будто вот эти галочки о первом свидании с мужчиной, фотография, довольная мать — все обернулось терновым ободком, который душил Алину изнутри. Настолько неприятно было.
И разве это помогло? Разумеется, случай Димы это практически патология. Но ей больше не хотелось никаких свиданий с мужчинами. Если не отвлекают никакие подарки, ни свет в глазах противоположного пола, на их месте все равно представляются Женины губы и глаза, их взгляд, затуманенный, когда они гуляли на Кихосском… Какой в этом смысл? Вот так себя насиловать?
С утра Алина нашла в архиве библиотеки журналы для взрослых. Сгорая от стыда, она долго рассматривала практически обнаженных мужчин на ней: и все ловила себя на мысли, что её вовсе не интересует этот пресс, выпирающий член из-под резинки трусов, она присматривается к фону, декорациям, шрифту… А после и вовсе проваливается в нежно-сладкие мысли о том, что не будь у нее этих тараканов голове, сейчас бы будила Женю, свою Женю с утра, лёгкими поцелуями в щеку, и готовила бы ей что-нибудь. А потом бы даже предложила прогуляться! Алина, в конце концов, тоже может быть инициативной. Когда не стесняется, и когда желание близости прёт из нее так сильно, что сдерживаться уже просто невозможно.
И все эти размышления навеяли такую сильную грусть. Алина теряет себя, теряет в угоду общества, теряет ради того, чтобы не слышать и не видеть общественных порицаний. Чтоб у нее было четкое ощущение в своей «нормальности», и что она такая же, как все.
Понурив голову она направляется в сторону общежития. Думает о том, что, если, допустим, гомосексуализм в СНГ считался чем-то таким же нормальным, как и гетеросексуальность: чтобы с детства людям говорили, что они могут выбрать себе в партнёры, кого захотят, чтобы не было никаких проблем с принятием себя. Что это не что-то с того света, а абсолютно естественное и нормальное.
Алина бы при таких обстоятельствах от Жени бы не отлипала. Была бы, как эти влюбленные школьницы в своих учителей — рисовала бы её портреты, караулила бы у дверей…
Даже погода изменилась. Алина выходит из автобуса, стало настолько холодно, что она обхватила свои дрожащие локти руками. Зуб на зуб не попадал, а внутри сидел комок тревоги: она до скрежета под ребрами надеялась, что Женя в блоке и все хорошо.
***
Петя мечется возле кабинета, который был нумерован красивым числом — 385. Как школьник, сначала высмотрел расписание, потом даже впервые в жизни открыл онлайн-рулетку «на да-нет», и когда на его прямой вопрос: «Стоит ли идти к Жене в кабинет?», пал всё-таки утвердительный ответ, он облегчённо выдохнул. Выкрал у отца какой-то дешёвый, душистый парфюм: чтобы затушить запах сигарет. Даже олимпийку почистил!
Руки от чего-то трясутся, нервно сжимают листок. Петя припадает к холодной, высоченной стене самыми лопатками и не понимает, в какой момент его тело стало настолько чувствительным. Наверное, когда дело доходит до волнения.
И тут ручка столь желанной двери дёргается.
— Заходи, чего встал.
Петя заходит, сверлит взглядом фигурную, крепкую спину, на которой болтается белый огромный халат.
— Короч, тут это… Ну бля, ебаный в рот… — Петя стремительно краснеет, но все ещё пытается не подать виду, что волнуется так, что сердце сейчас вот-вот выскочет из груди. — Ты… Я…
Женя сосредоточенно раскладывает медицинские приспособления в ящики стола, до Пети доносится только его:
— Слушаю…
— Короче! — Петя не выдерживает, резким движением достает из внутренней стороны олимпийки лист, на котором красуется портрет Жени в небрежном стиле. Залитый яркими, кислотными пятнами, что всегда отличало манеру рисования Пети, рисунок выглядел необычно. Видно было даже по штриховке, как дрожала Петина рука при прорисовке губ и глаз. — Бля, ты мне браслет передал, мне неловко было, и я передам вот… Вот то, что я ещё более менее умею. Надеюсь, похоже.
Женя смущённо берет в руки подарок. Рассматривает из-под бледных, густых ресниц, пока ушная раковина заметно краснеет.
— Блин, — он тихо смеётся. — Я не знаю, как на это реагировать… Спасибо? Очень красиво. Правда.
— Ага. — у Пети бабочки в животе. Рисунок, что-то самодельное — это и есть его умения показывать свои чувства, хорошее отношение. И это оценили. У Жени ещё, когда он улыбается, глаза такие нежные становятся. И тут Петя чувствует прилив сил, набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы задать вопрос: — Слушай, а ты не хочешь типа, сходи…
Как тут дверь в кабинет распахивается.
— Женечка! — чуть писклявый, гнусавый голос делает Пете больно и неприятно. По спине будто ударяет тяжеленным камнем.
Женя ещё пару секунд рассматривает рисунок, но при виде на пороге высокой, симпатичной девушки, с длинными каштановыми волосами, одетую в чёрное платье, сразу же отвлекается и подходит к ней.
Петя стоит, разинув рот.
— Насть, что-то случилось?
— Тут дело очень срочное. Сможешь со мной съездить? К Анне Аркадьевне, там, ну… — она неодобрительно смотрит в сторону Пети, как бы одним взглядом намекая, чтобы он отошёл.
— Петь, извини, можешь выйти? — спрашивает Женя, а у Пети такая злость к горлу подкатывает, и он, стиснув зубы, выходит.
Дверь закрывается практически сразу же.
Вот и настроение поникшее, а чувство эйфории прошло. И что бывшей понадобилось? Чтобы прям идти на работу? И почему его так выперли?
«Тють дела очинь срочнае, сьмозесь ся мной съихать» — коверкает в своей голове писклявый голос Насти Петя, и грозно пинает попавшийся на дороге камень. Потом не выдерживает, достает из кармана зажигалку и сигарету, и нервно закуривает.
Обходит агрессивной походкой сквер академии, заворачивает за него, направляется в сторону общажных корпусов, все ещё плотно сжимая в зубах сигарету. Он вдыхает едкий дым так злобно, что тот мощным клубком ударяется об гортань, чем вызывает кашель.
— Блять, ебаный в рот… — у Пети перед глазами от кашля плывет, он испуганно оглядывается по сторонам. И даже сквозь пелену замечает знакомую женскую фигуру, которая сидят, обхватив руками колени, на широкой перекладине. И с первого взгляда Алина как будто раздета, да и прическа непривычная, у нее всегда непослушные волосы сбитыми локонами спадают с плеч. А здесь конский хвост, полностью оголенная спина…
— Ебать Алинка-малинка, чо у тебя за аутфит, чо произошло? — Петя подходит ближе, кидает окурок сигареты в траву. Пытается придать голосу больше доброты.
И тут она поднимает глаза. Как будто зареванная, со смазанным, ярким макияжем.
— Это пиздец. — коротко отвечает Алина. — Я… Я пошла… Решила…
Рассказ выдаётся эмоциональным, и Петя все это время успокаивающе поглаживает дрожащие плечи. После он рассказывает о своем случае.
— Ебаный додик нахуй. Я так старался, рисовал это еба… Лицо. — Петя смущённо опускает взгляд. — А этот… Блять…
Алина дрожит так, что зуб на зуб не попадает.
— На. — Петя неожиданно стягивает со своих плеч свою ветровку, и накидывает ее на голые плечи. — Но ты со своим этим тюбиком пиздец, конечно. На сайтах знакомств сидят одни уебища, а это ещё и чмо невоспитанное. Какой-то уебан пак.
— С-спасибо… — она прикрывается насквозь прокуренной ветровкой. — Что я ей скажу… Сбежала, по собственной дури… Блин, ещё и брелок у него оставила свой, с котиком!
— Объяснись, как есть. Но не надо тебе меняться, Алин. Это не меняется. Прими и отъебись уже от себя.
У Алины все внутри жжет. От обиды и злости на себя.
— Петь, — и тут она делает этот шаг. Отчаянный и такой, про какой бы никогда не подумала, что решиться. — А дай мне закурить, а.
— Ебать ты чё Алин? — он находится в состоянии шока. — Ты чё, этот уебан из сайта знакомств того не стоит…
— Пожалуйста, Петь. Может, я пойму, в чем кайф, и меня хоть немного отпустит.
Петя недоуменно протягивает Алине сигарету, она берет за кончик, и дёргает носом. Руки сразу же наполняются едким запахом, от которого хочется кашлять.
Она стала прикладывать ее к губам не той стороной, Петя испуганно поправляет её, и все ещё смотрит на Алину ошеломлённо:
— Ты уверена?
— Да. — Алина, по правде говоря, совсем не уверена. Просто она видела, слышала и читала, что таким образом люди заполняют внутри себя пустоту и боль. Может и это ей поможет.
Петя подносит пламя зажигалки прямо к кончику сигареты, Алина вдыхает, и в этот же момент закашливается так сильно, что сигарета падает в траву, прожигая собой несколько травинок.
— Херня ваши сигареты. — Петя стучит Алину по плечу, пока та выговаривается: — Мне сейчас туда идти… Обратно… У нас совещание какое-то, как я ей буду в глаза смотреть?
— Алинка хорошо что с этой хуйней у тебя не получилось, а то потом хуй из зависимости выберешься, все заебумба. — Петя склоняется чуть ближе. — И насчёт этого всего не переживай, ну забей хуй пока, делай, как твое сердце тебе пиздит и все такое, если чо, пивасика возьмём, роллов, я бабки на это на сиги потрачу, и мы так нахуяримся в хламину, всех обосрем, все будет хорошо…
— Блин! — Алина испуганно вскакивает. — Мне пора, ещё коменданшта сообщение прислала.
— Беги, беги. — Петя грустным взглядом провожает Алину в своей ветровке, и запускает руку в карман брюк. Там, к своему сожалению, находит рисунок профиля Жени, на небольшом клочке чуть пожелтевшей бумаги. И эти глаза, даже нарисованные, вновь железным копьём внедряются ему куда-то под ребра, и настроение портится вновь.
***
Женин день не задался с самого утра. Придя, и увидев, что Алины в комнате нет, неприятное ощущение и «седьмое чувство» закрались глубоко в кожу. Мертвой цепкой хваткой взяли Женину душу, и не отпускали даже тогда, когда она спокойно сидела за столом на кухне и пила чай.
Ну как спокойно. Все относительно. Даже успокоительные капли не помогли, в голове был только вкус Алининых губ и ее реакция после, страх неизвестности и непонимания, что делать дальше. И чувство какого-то отвращения к себе. Как будто она сделала это насильно.
Женю отвлекает от размышлений стук в дверь.
Кроткая, совсем на соплях держащаяся надежда разбивается, когда в глазке двери она видит не Алинину лохматую волнистую макушку, а какого-то незнакомого парня, в смокинге и зализанными волосами. С заметной щетиной он практически прилип к глазному отверстию, да так близко это было, что Женя даже могла сосчитать все его волоски на усах.
— Алё-ё-ё-ёу. — слышит она.
— Может, поклонник какой-то. Меня незабывший. — думает Женя, боится, но дверь открывает.
— Ебать, а ты кто? — на пороге он выглядел даже более несуразно и комично, чем в глазном отверстии.
— Девушка. — Женю почему-то этот молодой человек с самых секунд начал бесить.
— Ну видно, не мальчик. — он смеётся, цокает языком. Разжевывает жвачку, чавкая, а потом достает из кармана пиджака маленький брелок с белым котёнком. — Короче передашь Алине. Скажешь, забыла.
И Женю что-то бьёт. Ударяет по ребрам так сильно, что непроизвольно губы сжимаются в тонкую нить, а зубы начинают скрипеть, не попадая друг на друга. И гримаса парня становится ещё более неприятной: она замечает в нем все недостатки, неровную кожу, прыщи на подбородке.
— А кем Вы ей приходитесь? — Женя всё-таки находит в себе силы придать голосу чуть более нормальной интонации, хотя внутри у нее все пылает. Она отбирает брелок так резко, что ей показалось, что парень даже удивился: она чуть мазнула своими ногтями по его руке.
— А тебе какая разница? — он отвратительно смеётся ей прямо в лицо, не переставая чавкать. — Парень, блин. Просто на свиданку сходили сегодня, забыла она.
У Жени начинает сосать под ложечкой от смешанных чувств.
— Ясно. — Женя набирает в лёгкие побольше воздуха. — А адрес откуда?
— А она у тебя недальновидная, оставила его прямо на анкете на Сайте знакомств. Короче пошел я, до встречи. Ты кстати тоже ничего такая, бейба.
Парень подмигивает Жене. Спустя секунду был выгнан за дверь.
Женя сжимает в руках крохотный брелок, борясь с желанием кинуть его об стену. Но ничего, не надо, потерпит ещё, сегодня много дел, при этом как ей сказали, ей дадут поручение: следить за малышней со второго общежития, ночью там был ЧП и их переселяют в их.
А на душе было противно и грязно.
***
— Они совсем что-ли? — Аня нервно вскакивает с дивана. — Саша, прием!
Саша спит так крепко, и только при дыхании её рыжие волосы чуть подрагивают.
Аня подходит ближе к кровати подруги, и, идеи замахнуться и в шутку шлёпнуть по плечу, как бы это не было для них банально, на смену приходит желание нежно коснуться. Она этого стесняется, лишь аккуратно проводит подушечками пальцев по изгибу шеи, а потом чуть надавливает.
— Что случилось?! — Саша сразу же испуганно вздрагивает. Просыпается, и заливается персиковым румянцем, при виде того, насколько Аня близко.
— Вызывает Анна Михайловна, в общежитие которое второе. Мне кажется это по части безопасности, ты ж помнишь вчера, что эти идиоты сделали? — Аня отодвигается и начинает лихорадочно собирать сумку. В отличие от Саши, у которой вместо сумки всегда был просто чехол из-под телефона, Аня клала все. И при этом делала это очень укомплектовано. Бутылочка с водой, блокнот с рилаккумой, несколько мятных сосулек… — Даня же чуть не взорвал кухню, и его не менее дебильный дружок Илья проткнул водосточную трубу. Мне кажется, нас выселят.
— Да, я помню. Но мы то тут не причем.
— Они с нами на одном этаже. — Аня рассматривает что-то на Сашиной голове. — Сань, можно я тебя заплету?
Этот вопрос звучит просто по-дружески, но у Саши от чего-то перехватывает дыхание.
— Мне просто нравятся твои волосы. — не дожидаясь ответа, Аня хватает с тумбочки большую, деревянную расчёску, на гребне которого высечен дракон, и запускает ее в копну длинных волос цвета пламени.
У Ани руки такие нежные, аккуратные.
Она заплетает Саше косы — обычные, по бокам, и каким-то ласковым движением после собирает их в низкий хвост на макушке. Закалывает коричневой резиночкой, пока Саша рассказывает ей о своих переживаниях, которые прямо касаются выселения.
— Готово.
— Спасибо. — Саша рассматривает себя в зеркале и смущённо улыбается. — Идём? Надеюсь все-таки пронесёт.
Благо, до общежития номер два идти было совсем немного. Он находился в радиусе нескольких метров, и отгораживали его от первого только ряд красивых клумб, которые пользовались своей красотой. Это место достаточно часто служило студентам для фотосессий — и даже сейчас, при таком важном вопросе, Аня и Саша не смогли сдержаться, чтобы не сделать возле нее совместную фотографию.
На входе их встречает Анна Михайловна и Алена Дмитриевна — вторая коменданшта уже их общежития. У обеих физиономии злые, напряжённые, а рядом с ними стоят и виновники торжества: Илья и Даня.
— Девочки, я думала, вы взрослые люди. — Алена Дмитриевна придает голосу разочарованный тон. И только сейчас Аня и Саша замечают, что рядом с ними стоит и девушка. Поразительно знакомое лицо, будто они ее уже где-то видели, большие, карие глаза, чуть загорелая кожа. Она выглядела статно, а её выделяющиеся черты лица, такие как крепкий подбородок и выразительные скулы только добавляли её внешности яркости. Она была в пиджаке и в галстуке, в ботинках, которые делали её выше на сантиметра три-четыре. Смотрит на девочек с равнодушным лицом, а взгляд хоть и красивый, прямой, уверенный, но поразительно грустный. — Ну почему вы не могли, вот этих двух балбесов остановить? Сделали выговор всему вашему этажу. Его ремонтировать будут.
— Мы спали! — встревает Саша.
— У вас на кухне чуть не произошел ядерный взрыв, как можно было это не услышать? — укоризненно спрашивает Анна Михайловна.
— Нас выселяют? — грустно спрашивает Аня, хотя, судя по обречённым лицам, ответ был один.
— Не совсем. Тот этаж берут на ремонт, а вы пока будете жить здесь. — Алена Дмитриевна выдыхает. — Клясться в ноги должны нашему Александру Рафаиловичу, что не выселил всех. Даже этим двум идиотам предоставят комнаты, но только после воспитательной беседы.
Анна Михайловна кидает злобный взгляд на растрепанного кудрявого Илью. Его щеки горят, всегда отличающиеся краснотой, сейчас они и вовсе напоминали два помидора. Даня только стоял, сгорбившись и потупив глаза в пол, что делало его ещё ниже: он итак был Илье чуть выше пояса.
— Жесть… И это все вещи перевозить? — Саша не верит. Но и ее можно понять: на обстановку своей комнаты она потратила ещё больше времени, чем Аня.
— Ну а как ты думаешь, Сашенька? — Алена Дмитриевна все ещё смотрит на нее укоризненно. — И это не все. Теперь за вами глаз да глаз…
Она не успевает договорить, дверь общежития раскрывается так громко и с таким хлопком закрывается, что у Ани даже закладывает уши. Алина заходит, ни с кем не поздоровавшись и даже не посмотрев в сторону «собрания», а ее походка такая нервная, да и руки дрожат так сильно, что пропуск из них вылетает. Она раздражённо прикладывает его к турникету.
Анна Михайловна обхватывает лоб ладонью.
— …Так вот, — Алена Дмитриевна возвращается к теме. — Мы ставим вам в старшие товарищи Женю.
Женя нервно ступает чуть вперёд, бормочет себе что-то под нос, типа «здравствуйте», но взгляд ее плотно прикован к девушке, за турникетом, у которой вдобавок ещё и упала маленькая сумочка. Она нагинается, чтоб собрать все выпавшее, и даже Аня, никогда не рассматрившая особо людей, ей не позволяло воспитание, замечает, насколько она легко одета.
— Она будет периодически заглядывать к вам ночью с проверкой, и утром. И будет смотреть, куда это вы вылезаете гулять. Чтоб и здесь и там что-нибудь не взорвали. — взгляды с Ильи и Дани сегодня не сводит никто, а Алена Дмитриевна — особенно.
— Женьке бы ещё и за этой присмотреть. — Анна Михайловна смеётся, кивает подбородком на Алину, которая только сейчас собрала все вещи. Она моментально оборачивается, когда слышит чуть повышенную интонацию на слове «эта», и случайно, буквально на секунду, цепляется с Женей взглядами. И от этого приятный холодок забирается куда-то за уши, но на душе становится ещё токсливее. Особенно когда она видит, насколько у Жени грустные глаза. — А то проблемы с Академией, то сейчас вон, нервная какая-то…
У Анны Михайловны была особенность: она замечала все, и даже не общаясь, знала про всех всё. Никто так и не понимал, как ей это удавалось.
Женя многозначительно промолчала.
Последнее, что она видела, это оголенную спину и злые глаза.
