Если пропустить тренировку, можно заболеть

Арсений шокирован. Арсению нужно на воздух. То, что он услышал, ударило под дых, нокаутировало и попрыгало сверху. Он ведь хотел помочь. Просто помочь. Кого-то научить правильно питаться, кого-то избавить от зависимости, кого-то просто вылечить, а за кем-то последить, чтобы не натворил делов. Помочь. Искренне и бескорыстно. А в итоге сделал всем хуже. Арсений вышел на улицу в одной футболке и поежился. Холод не страшен. Страшно, до чего мог довести людей, зависящих от его воли, его тотальный контроль. Арсений вдохнул отрезвляющего свежего воздуха. Сегодня довольно тепло для середины ноября, но все-таки лучше без верхней одежды здесь долго не стоять. Когда он устраивался в эту школу, директор предупредил его, что первая ошибка, которую делают новоиспеченные преподаватели, — это попытка понравиться всем ученикам. Из-за этого желания учителя-новички часто ставят завышенные оценки, говоря самим себе: «Мне что, больше всех надо что ли? Я поставлю хорошую оценку, а он выучит, когда ему самому это надо будет», закрывают глаза на какие-то недочеты и тем самым разлагают дисциплину. «Наверное, к физкультуре это относится в меньшей степени, — сказал тогда директор, — но вы все же учтите, что если будете пытаться стать своим в доску, они тут же сядут вам на шею: не будут носить форму, не будут слушаться, перестанут ходить на уроки, а вы ведь несете ответственность за них, пока идет ваш урок. А вдруг что-то случится?». Тогда он внимательно выслушал опытного коллегу и твердо решил для себя, что уж у него-то точно детишки будут ходить по струнке. А увидев учеников лично, он понял, что дисциплина здесь хромала и до его прихода: большое количество полных детей на перемене бегают в столовую за булками, в туалетах непроходимый кумар, хоть топор вешай, а на первом же уроке физкультуры без формы оказалось семь человек. Безобразие. Тогда Арсений задумался, что надо бы вести учет всех, кто забывает форму и ленится. На втором уроке на физкультуру пришла девочка со шрамами на запястьях, вид которых вскипятил кровь в артериях учителя. Картинки из прошлой, московской жизни всплыли перед глазами: операционный стол, бездыханный мальчишка с перерезанными венами и он, Арсений, бессильный и все еще не верящий, что его пациента больше нет. Тогда он решил также ставить на личный учет и тех, кого, по его мнению, он мог бы вернуть на путь истинный как врач и учитель физкультуры. Вот, например, Матвеев, Сторопов и Кудинов. Попались с сигаретами. У всех троих, как рассказали их классные руководители, нет отцов. Матери много работают и не справляются с воспитанием подростков. В этом возрасте им нужна крепкая мужская рука, которая даст подзатыльник — кто-то строгий, кто назначит 20 отжиманий, а потом заставит скурить целую пачку, чтобы впредь не хотелось. Или взять, к примеру, Синицыну и Панкратову. Их вес в столь юном возрасте приближается к 100 кг. Нужно сначала выяснить, не является ли причиной гормональный сбой, а потом помочь с питанием и тренировками. Возможно, лучше сразу направить в бассейн ради сохранения суставов. Гурина. Гурину лучше передать в руки школьного психолога. Пусть психолог сам следит, не появляются ли на ее руках новые порезы. Удивительно, что никто не заметил их раньше. А вот Шастун… Высокий, красивый, обвешанный украшениями, вопреки технике безопасности. Глаза — зеленые тихие омуты, в которых наверняка водятся черти. На первом же занятии стоял и совершенно бессовестно разглядывал своего нового учителя, наглец. И сразу ведь честно признался, что прогуливает, иногда без уважительной причины. И даже хватило ума при этом выглядеть виноватым. А какое у него тело — юное, поджарое. С таким телом он бы мог стать хорошим игроком в командных видах спорта, если бы не ленился. Проблемы со здоровьем — вылечим, проблемы с дисциплиной — исправим, проблемы с воспоминаниями о прошлой любви — готов помочь и стать новой любовью, создать новые счастливые воспоминания вместе. Всем помогу, только примите помощь. Только вот помощь оказалась бременем. Удавкой на шее тех, кто пытался выкарабкаться сам, или просто махнул рукой. «Ну что ж. Хорошо, что не случилось непоправимого, и удавка эта не успела затянуться. Надо это прекратить. Пусть живут, как хотят. Доработаю до Нового года и уйду». Арсений еще немного подышал и вернулся в школу.

***

После неприятного разговора Антон развязал бинты, снова обмотал их вокруг бедер и поковылял к раздевалке. Там он взял свою одежду и рюкзак, дошел до ближайшего туалета, где заперся в кабинке и наложил на порезы уже свежие повязки. «Сука, когда они уже заживут?», — вздыхает Антон, после чего одевается, старые окровавленные бинты сматывает и прячет в рюкзак, чтобы выкинуть их в мусорный бак где-нибудь по дороге от школы до дома, складывает форму, выходит из кабинки, моет руки, поправляет худи перед зеркалом, расчесывается смоченными водой руками и выходит. Он старается не впускать в свою голову мысли, занять свои руки хоть чем-нибудь, но не выходит.

***

На одной из перемен Шастун заходит в туалет и сталкивается с уже знакомым ему восьмиклассником. — О, здорово! Матвеев, верно? — Здорово, да. Артем Матвеев. — А я Антон Шастун, приятно познакомиться. Опять куришь? — Антон прислушался к неприятному запаху туалета. Сигаретами, как ни странно, не пахло. — Нет, я бросил. — Как бросил? — Да просто в один момент перестал, — уклончиво отвечает Матвеев и, краснея, отворачивается. «Арсений наказал», — понимает Антон, наблюдая, как Матвеев покидает туалет. Какое-то странное навязчивое ощущение зарождается в груди и начинает грызть Шастуна изнутри. Червячок сомнений. Антон встряхивает головой, рассеивая наваждение.

***

— Окс, ну ты же сама попросила его о консультации! — Ир, ну я же не думала, что он будет меня лапать! — Окс, ну а как еще он должен был определить, что с тобой все хорошо? — резонный вопрос Иры. Оксана вздыхает: — Не знаю. Но я теперь чувствую себя изнасилованной. Меня до него не трогал ни один мужчина. А тут он… И это… И трогал… — Окс, он делал это как врач, в перчатках. — Ир, мне все равно. Я собираюсь рассказать директору, что наш классный лапал меня в лаборантской. А вдруг он еще какую-нибудь девушку полапает? Это домогательства и харассмент! И вообще… о… оу… Оксана застыла, округлив глаза. Ира проследила за взглядом подруги. Кто-то непредусмотрительно оставил эвакуационный выход открытым. В закутке между эвакуационной лестницей и моповой, за стеклом страстно целовались двое — Сергей Борисович Матвиенко и Дмитрий Темурович Позов. Несколько мгновений девочки изумленно пялились, а когда осознали, что стоит мужчинам оторваться друг от друга, как они увидят их, резко отпрыгнули и зашагали в другую сторону. — Окс, ты же тоже это видела? — спросила красная Ира. — Ага, — ответила не менее красная Оксана. — Что думаешь? — Думаю, что Сергей Борисович — замечательный классный руководитель и прекрасный врач. Он меня осматривал только как врач и был в перчатках. А еще я точно знаю, что больше он никого не полапает, по крайней мере, если его об этом не попросят. Закрыли тему, сделали вид, что ничего не было и мы ничего не видели. — Согласна.

***

Весь оставшийся день Антон не мог сосредоточиться ни на чем, кроме произошедшего разговора с учителем. Правильно ли он поступил, что высказал учителю все, что наболело? Может, стоило просто перетерпеть, подождать до конца года и покорно раздеваться всякий раз, когда тот попросит? «Ну уж нет. Все правильно сделал», — рассуждает Шастун. А правильно ли, что он высказался за всех? Ведь он не знает, как отреагировали остальные дети на нахождение в списке особо контролируемых. Может, им это и было нужно? Может, им не хватает самоконтроля, поэтому нужен контроль извне? Кто-то, перед кем нужно отчитываться о своем состоянии, демонстрировать спортивную форму, часто добровольно показываться на глаза и слушаться? Может такое быть? Антон вспомнил, как учитель приехал навестить его, узнав, что у него температура. Как переживал за его синяки, как хотел поговорить о порезах. А когда Антон ему открылся, он понял. Понял и искренне посочувствовал. Антон никому не открывался. А ему будто захотелось выложить все, что грызло все эти годы. Антон невольно бросил взгляд на свои шрамы. Арсений — единственный, кто сразу заметил эти шрамы, а также порезы на бедрах. Он единственный, кому не все равно. Антон вновь задумался о детях «под особым контролем» учителя. Может, ему только кажется, что диктатура Попова усугубила существующие проблемы этих детей, а вдруг наоборот — теперь они знают, что кому-то важно их здоровье, кто-то готов тратить свое время на контроль за ними, кому-то они нужны. Вдруг теперь, чтобы быть лучше для него, они станут лучше для себя? Осознание опутывает легкие ядовитым плющом. Он мудак. Он должен поговорить с Арсением.