Секрет Григория Волжского

Зрачки расширены. Дышать обоим не нужно, но Гриша иногда пробует, по старой привычке. Скоро отучится. Они так близко, Вильгельм ладонь на обнажённую грудь своего любовника опустил. Гриша его за талию притягивает и вторую ладонь своей накрывает, Вильгельм их пальцы чуть сплетает, теперь ни один ритм не контролирует, только вместе. Хотя. Вильгельм ухмыляется и чуть сжимает их члены, сам мелко подрагивает, и Гриша глухо хрипит. Движения замедляет, Волжский как раз оттянуть разрядку пробует, а у Твангсте терпение разбивается вдребезги. — Gre-gor, — сипло зовёт он, резко отпускает и хватает Гришу за плечи. Разворачивает, спешно, судорожно. — Мы ещё не закончили. Гриша на секунду хмурится, но быстро принимает новые правила. Ничего не понимает, но за Вильгельмом следует, это второму очень на руку. Скорее даже на другую часть тела. Только… получится ли у них? Есть вообще призрачное масло, или что-то из современной аптечки… Хотя у них сейчас в привычном понимании и тел-то нет. Раскалённая страсть есть. Обоих с головой захлёстывает. Вильгельм тянется и жадно целует в губы, Гриша отвечает, но всё так же позволяет вести, охотно следует. Следует. Хм. Вильгельм уголками губ ухмыляется. Гриша продолжает их плоти вместе ласкать, а сам Вильгельм ноги на его бёдрах устраивает и всем телом прижимается. Одно… проверить бы. Случайно заметил, взглядом мазнул, но если- — А-ха! — неожиданно громко восклицает Вильгельм. Гриша вздрагивает и удивлённо на него смотрит. — А говорил не получится! — довольно улыбается Вильгельм и тычет на вторую руку Волжского. Не показалось, значит. У Гриши за весь день не вышло даже чуть-чуть какого-то реального, физического предмета коснуться. Он не сдался, не умеет, но предположил, мол, может он не полтергейст вовсе, как Вильгельм. И никогда у него не получится. Сейчас же Гриша за край стола уцепился, но смотрит на собственную руку- — Achtung! (*Осторожно!) — кричит Вильгельм. Гриша проваливается через столешницу, а потом и сквозь пол проходит — так что Вильгельм следом. Бряк! Уронил там что-то? Да без разницы. Под руки Гришу ловит. Этажом ниже их кромешная темнота встречает, Волжский рассеяно в воздухе болтается, как будто и забыл вдруг, как привидения передвигались. Хм. Занятно. Вильгельм обоих обратно в кабинет через потолок-пол затаскивает. — Зато, теперь мы точно знаем, что ты — полтергейст, дорогой мой, — довольно заявляет Вильгельм и целует Гришу в щёку. Тот по-прежнему рассеяно кивает. Возбуждение немного спадает. Ничего. Наверстают. — Алина недовольна будет, — вдруг говорит Гриша и указывает на пол. Точно. — Это я, кажется, — шепчет Вильгельм и обнимает его со спины. Между лопаток целует, открытую ладонь прижимает чуть левее и медленно ведёт по разгорячённой коже. Мышцы прощупывает, подушечками пальцев ласкает — Гриша чуть прогибается и подставляется. — Даже после смерти спина болит? — с укором тянет Вильгельм. — Григорий-Григорий, до чего довела вас ваша работа. — Языком цокает, а сам выше подлетает, до плечей добирается и осторожно разминает. К голой спине всем телом прижимается, губами уха касается и чуть прикусывает. Гриша глухо стонет, но на беспорядок на полу поглядывает. — Обратно уберём, — отмахивается Вильгельм. — Она заметит, если не точь-в-точь там- ах… — сбивается и голову откидывает, но стоны пока проглатывает. Ненадолго. Вильгельм обещает, а пока настойчивей в шею целует, раз уж ему так щедро её уступают. Плечи разминает, всем телом трётся, теперь и губами по шее мажет, до ключицы ведёт, Гриша ему всего себя отдаёт. — Wie schon (*прелесть какая), — тянет Вильгельм и впивается зубами. Волжский вздрагивает, не отталкивает, но на мгновение морщится. Ладно, как-нибудь потом. Отпускает, извиняется, аккуратно зализывает — любовник его сразу же расслабляется и ему в руки откидывается. Осторожно. Гриша видимость теряет, но они с Вильгельмом в одном призрачном состоянии тел — поэтому Твангсте касаться его может. Сам же Волжский сейчас через любые предметы проходит, это включая пол. Не хватало его потом в подвале искать! Как бы только… Вильгельм головой вертит и в полумрак всматривается. Ja… (*да). Такого и у него тоже точно не было, а у Гриши… Но почему бы и нет? Твангсте уголками губ ухмыляется. В последний раз в шею целует, Гриша в его объятиях совсем разнежился, а Вильгельму возбуждение помутнеет рассудок, как же хочется- Успеет. Главное, что Гриша совсем расслабился и позволит ему всё что угодно сделать. Как, например, развернуть и на лопатки уложить, но, нет, не на пол. Где-то над ним, раз они призраки, то положение вполне возможное. Достаточно далеко от пола, чтобы Гриша через него не просочился, когда они слишком увлекутся, а они точно увлекутся. Вильгельм уже предвкушает и губы облизывает. Жест от Волжского не ускользает, его внимательный взгляд теперь на губах Вильгельма и только. Тот же на обнажённых бёдрах удобнее устраивается и пальцами по груди любовника проходит. Ласкает, трогает, скорее дразнит и невесомо подушечками пальцев постукивает. На животе задерживается, а к низу уже обоими ладонями ведёт. Плоть рукой обхватывает и пару раз проводит, так. Гриша распаляется быстрее, он особенно растерять настрой и не успел. Да и сам Вильгельм, если честно… очень даже… Глаза притягивают и завораживают. Гриша, кажется, смотрит и внимательно-изучающе, и нежно одновременно, его взгляд осторожно касается, ласкает… Вильгельм в ярких глазах тонет. И… взаимно ведь. Гриша медленно руку поднимает, потому что пальцы дрожат, но лица Вильгельма касается. Тот к большой ладони льнёт, взгляда не отрывает, подумать только, раньше бы давно в страсти сгорел, но всё получил… А с Гришей не хочется. Больше ничего не хочется, только кожей впитывать все эти мягкие жесты, которые только для него одного ведь. А ещё Вильгельм по глазам читает, что Гриша их так же охотно дарит. Поэтому… поэтому некуда им спешить, весь мир подождёт, да и утро не наступит. — Виль, — тихо зовёт. Как же Вильгельму оно нравится! Он каждый раз широко улыбается, как последний дурак, когда слышит — а Гриша последнее время зовёт его только так, когда они наедине остаются. Сам Твангсте зовёт его по-разному: и Григорий, и Gregor, в шутку и товарищ Волжский — а вот именно Гриша только для важных моментов. Тогда испугался и сорвался. А сейчас… хочется. — Гри-ша, — шепчет Вильгельм и медленно наклоняется ниже. Он рукой в грудь любовника упирается, так себя и удерживает, хотя, ja (*да), мог бы просто в воздухе зависнуть, но так ведь намного лучше. Вот и Гриша в ответ улыбается, даже не только глазами, как обычно, губы тоже… улыбка трогает. Вильгельм её сцеловывает. Языком в рот проникает, осторожно ласкает, а свободной рукой — запястье Гриши находит. Наощупь дольше получается, но когда выходит — а-ха! Волжский глаза приоткрывает, не понимает: во взгляде немой вопрос. Ты ведь мне доверяешь? — звучало бы глупо, Твангсте и так ответ знает. Гриша ему не раз собственную жизнь доверял, вот… не усмотрел за ним раз Вильгельм, и вон что случилось. После. Всё после, а пока он Гришу напористей целует и подмигивает, мол, подыграй или просто делай, как я покажу. Нет, он и сам может, но… хочется так. Поэтому Вильгельм ухмыляется и руку Гриши к себе притягивает, за запястье удерживает, а сам внимательно в глаза любовника всматривается. Губы облизывает. Подушечки пальцев Гриши целует, невесомо, осторожно, а вот язык высовывает и нарочито-медленно кончики обводит уже откровенно развязно, пошло даже. Волжский вздрагивает, но не отталкивает, взгляда не отводит, выжидает. Gut. (*Хорошо). Вильгельм улыбается шире и смелеет: лижет вниз до костяшки, возвращается обратно к кончикам пальцев и берет в рот сразу два. Лишь аккуратно посасывает, отпускает, снова лижет- Терпение разбивается. Да ну- — Виль. Lieber Himmel! (*Боже!) Вильгельм зубами скрипел бы, да ничего не изменит. Гриша ему спешить не даёт, целует напористей, но по-прежнему мягко, заботливо. Так что Твангсте другую его руку хватает и себе за спину заводит, к коже прижимает, по бедру ведёт и дальше подталкивает. Гриша хмыкает, но намёк принимает. Бедро сжимает, Вильгельм ёрзает и об обнажённое тело под собой трётся. Но руку Гриши к собственной попе подталкивает. Указательный палец перехватывает, чуть сгибает, сам направляет — Гриша ему всё позволяет. — G-gregor, — Вильгельм вздрагивает, когда кончик пальца, наконец, проникает в него. Его мелко трясёт- — Всё хорошо? Конечно же! Гриша настораживается и пробует палец вытащить, за что Вильгельм выгибается в пояснице и ударяет его по запястью. — … scheiße… echt… wirklich?.. — Вильгельм себе под нос бормочет, он и сам уже теряется во всех ощущениях, что накрывает его с головой. — Хватит уже меня мучать, — стонет Вильгельм и закидывает голову. На палец сам насаживается, лишь бы чуть глубже, ещё, ощущения непривычные, всё же подобным в призрачном теле он не думал заниматься, да и не с кем было — да какая разница?! Это ведь Гриша. С ним всё по-другому. — Гриша, быстрее, — шепчет Вильгельм и срывается на стон, стоит пальцу двинуться ещё чуть глубже. — Я не могу больше ждать, Гриша, я с ума сойду- В ответ получает мягкий поцелуй в уголок губ. — Тише, тише. — Гриша его свободной рукой придерживает, потом по спине поглаживает, успокаивает. Да сколько можно его пытать?! Хотя. Хм. Мысль внезапная, что Вильгельм останавливается и замирает. Пытать. Нет, Гриша, скорее всего, и не имел в виду… но такая хрень… … заводит Вильгельма ещё больше. Scheiße (*дерьмо), вот сейчас совсем кроет. Благо, Гриша внимателен, к каждой реакции прислушивается. Пальцем движет быстрее, осторожно второй внутрь проталкивает, в лицо Вильгельма всматривается, стоит лишь чуть-чуть его насторожить- Вильгельм закидывает голову и громко стонет. Насаживается сам, бёдрами подмахивает, нет, пока даже больно, но Григорий тогда всю ночь к главному так и не приступит. Так что, ну, переигрывает. Мышцы сжимаются вокруг пальцев, судорога пронзает от поясницы и выше, Вильгельм на хрип сбивается, но вот пальцы глубже точки касаются- — Гриша! — вскрикивает. Глаза распахивает, судорожно дышит, так, необязательно, но как же хочется. Хочется, хочется, хочется… Гриша намёк понимает, больно жирный намёк вообще-то. Пальцы чуть загибает и снова до той точки достаёт, вынимает почти полностью и снова толкает внутрь. Больновато, хотя призрачная плоть, на удивление, хорошо принимает подобные ласки и без смазки почти. Мда, будь живыми, подобное бы им с рук точно не сошло, а так… Немного дискомфортно. С каждым движением намного лучше, Вильгельм наклоняется и в губы Гриши впивается, целует напористо, их языки сплетает, теперь совсем великолепно. Пальцы внутри движутся осторожно, Вильгельм им помогает и насаживается сам, как особенно ему нравится. Низ живота крутит, Гриша тоже невероятно напряжён, хм, Вильгельму в живот упирается, как только не сорвался… Ни один из них как только не сорвался. Вильгельм на грани, взять и просто… взять. Гениальная игра слов, самого смешит. Так. Пора брать дело в свои руки. Опять же буквально, забавный язык русский. Вильгельм запястье Гриши наощупь находит и от себя отводит, себе второй рукой помогает, Гриша от его лица взгляда не отрывает, сейчас главное… ох. Вильгельм жмурится и тихо постанывает, сдерживается, кроет и голову ведёт, как резкой болью, так и тягучим предвкушением наслаждения. Волжский одну руку на его талию опускает, второй за бедро придерживает, так что опуститься быстро ему теперь точно не позволят. Ох. Вильгельм хрипит и едва ли не задыхается, а дышать ведь больше не нужно. Как же… wie… w-wie… Опускается невыносимо медленно, плавно насаживается, Гриша за каждой реакцией следит, а Вильгельм и сам не знает, как давно не рехнулся и резко не принял до основания. Но. Нет. Не с Гришей, не сегодня… Может быть… Вильгельм судорожно сглатывает и почти полностью усаживается на своём любовнике. Вот так… Какой же он… Lieber Himmel (*Боже), на грани боли и наслаждения, что ж за наваждение вы такое, Григорий? Ха. Вот так. Немного. — Г-гриша… — срывается. Терпение вдребезги разлетается, Вильгельм голову запрокидывает и громко стонет, сразу двинуться пробует- — Тише-тише, — заботливо. Конечно, останавливает! Боль сильнее оказывается, но Гриша как раз сильнее пальцы сжимает и его на месте удерживает. Вильгельм только в беззвучном всхлипе рот открывает. Хорошо. Очень. Хорошо… Низ живота сводит, мышцы в спазме сжимаются, ощущения сами по себе отнюдь не новые, но с Гришей… с Гришей вообще всё по-другому ощущалось. Всегда ярче, намного ярче, чем Вильгельм запомнил при жизни с любым из своих партнёров, с Волжским и чувств палитра шире оказалась, и- и… Мысли сбиваются. Остаётся лишь это чувство наполненности, а боль утихает. Гриша что-то шепчет и аккуратно по бедру поглаживает, без намёка на что-либо, именно заботливо так. Успокаивает, самому, ахем, не очень комфортно, мышцы точно до боли сжали его плоть, но Вильгельм уже расслабляется. Уходят и неприятные ощущения, под таким внимательным взглядом в груди тепло разливается, Гриша, Гриша, Гриша… Какой же он всё-таки… невероятный. Они друг друга без слов понимают. Вильгельм только взгляд ловит и чуть кивает, Гриша разве что упрямится немного. Но хватку ослабляет, и Твангсте может чуть приподняться и опуститься снова. Чуть-чуть, поначалу осторожные, короткие движения. Гриша хрипло выдыхает, сам Вильгельм тихонько постанывает, но стоит начать двигаться быстрее. Ха. — Виль, Виля… — Гриша! Они друг друга стоят. За поцелуями Волжский сам тянется, потому что Вильгельм уже не соображает. Остаётся только наслаждение, раскалённая страсть, эти крупные ладони на его коже, пальцы ласкают повсюду, Гриша то осторожно пробовал поглаживать его по бокам и куда мог дотянуться, то смелеет и скользит ладонями на грудь, обводит горошины сосков, чуть сжимает, снова руки ниже опускает, бёдра оглаживает — Вильгельм сам ритм задаёт, громко стонет и быстрее насаживается. Вот так. Так совсем хорошо. — Gregor! — почти с упрёком. А Гриша хитро ухмыляется, почти как сам Вильгельм, выражение лица для Волжского новое. Руку убирать и не думает, он плоть Вильгельма обхватывает и медленно ведёт, потом всё же под ритм быстрее подстроиться пытается, вдвоём то не так-то просто, но получается… Вильгельм голос едва не срывает. Гришу, кажется, оно раззадоривает, потому что обычно сдержанный, но сейчас тоже намного громче привычного. И ощущения намного ярче, многогранней привычных. Невозможно, невыносимо сладко. За окном светает, когда Вильгельм пыхтит, но спокойно на обнажённой груди Гриши укладывается. Они под потолком где-то плывут, да какая разница, когда перед глазами всё тоже расплывается. — Хорошо, что в здании никого не осталось, — задумчиво тянет Вильгельм. — А то пошли бы искать, где призраки воют. Гриша глухо смеётся и поглаживает его по волосам. Призракам спать не нужно, но они, кажется, чуть не засыпают, или просто нежатся в объятьях друг друга. Первые ранние пташки в управлении появляются некстати. Гриша в окно людей, подходивших к зданию замечает. — Так, а моя…? — Вон там. — И- — Давай помогу. Одеваются спешно, Гриша было бросился вещи со стола поднимать, но его пальцы сквозь предметы проходит. — Хоть убей, не понимаю, — бормочет он. — А хотя уже убили. — Несмешно, — бурчит Вильгельм. Нет, он рад, что Гриша с ним остался, что они навсегда теперь вместе, да и… Но перепугался он в тот день сильно. И совсем не рад, что Волжского убили, да ещё и так глупо обманув, подстерегли в собственном доме. — Левее стояла, — комментирует Гриша, пока Вильгельм предметы обратно на стол закидывает. — Бумаги ближе к углу- — Она заметит этот сантиметр разницы?! Вильгельм минут через десять поймёт, что зря возмущался. Потому что Свияжская не просто заметит, о нет! Она найдёт и пару листов, что не на месте в общей папке окажутся, и что карандашница на полсантиметра левее стоит, что даже Гриша упустил! … и за это их торжественно передадут «в добрые руки». Через пару дней. Что ж. Оставалось надеяться, что у Киры Семёновны нервы покрепче.