Дочь Вольтури

Кардинал Чезаре Белленцо листал старинную метрическую книгу, в кожаном переплете. Запах пожелтевших страниц и старой кожи смешивался с запахами книжной пыли и горячего воска, каплющего на полированный стол с бронзового канделябра. Его преосвященство не любил электрических ламп и освещал свой склепоподобный кабинет только восковыми свечами. В темном углу кабинета, куда свет от канделябра почти не доходил, вырывая из тьмы лишь отдельные черты, на трехногом табурете сидела девушка. С кардинальского места можно было разобрать только чёрные локоны, обрамляющие бледное лицо, тёмные глаза, кончик носа и напряжённо сжатые губы. - Как, говоришь, звали твою мать? - Вале. Валентина Белленцо, по отцу. Девушка нервничала, не понимая, что это за допрос и зачем дядя затащил её сюда, в это мрачное место. - Вале... - его преосвященство почесал кончик крючковатого, хищного носа, похожего на клюв коршуна, перевернул ещё несколько хрупких страниц, пробежал глазами все записи и снова воззрелся на собеседницу. Одна из трёх свечей ужасно коптила и запах копоти расплывался по помещению, вплетаясь во все остальные. Кардинал тщетно искал имя Валентины в метриках за те годы, в которые, исходя из предполагаемого возраста его юной гостьи, она должна была появиться на свет и не находил. - Как твое полное имя, дочь моя? Девушку, которая уже битый час сидела в кардинальском кабинете, эти вопросы, задаваемые уже в сотый раз, порядком утомили. Хотелось наконец встать с низкого табурете, выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха, выпить кофе в ближайшем кафе, но старик не собирался выпускать её наружу, пока на все сто процентов не убедится, что перед ним действительно родня. Слишком привык он к одинокой жизни в обществе резного распятия, оплывших свечей и старинных фолиантов. - Луиза - Мария Белленцо, отец мой. Глаза кардинала снова впились в метрические записи. Имени "Валентина" в периоде за пять лет не было. Не было ни раньше, ни позже, до самой записи, где сельский священник внёс пометку с датой смерти. Но была одна крайне странная запись, сделанная лет десять назад, о крещении новорожденной Луизы.- Марии Вольтури, чья мать, как указывалось в отметке, умерла на родах. " Нет, чепуха, простое совпадение. Не может этой взрослой девице быть десять лет. Хотя, что я ломаю голову?" - думал старик в красной сутане, - Возможно она и крещена то не была. Вполне в современных нравах. О Боге и Церкви вспоминают только когда случится беда. Рождение ребёнка к данной категории событий не относится." - Чтож, Луиза - Мария, добро пожаловать. Отныне жить ты будешь у меня, а это означает, что и по моим правилам. Когда я узнаю тебя получше, я решу твою дальнейшую судьбу. Возможно ты вступишь в обитель святой Терезы, а возможно я найду тебе благовоспитанного, религиозного мужа. Пойдём, я покажу тебе твою комнату. Кардинал, скрипя артрозными коленями, поднялся с кресла, захлопнул старинную книгу, так, что пыль от неё полетела в разные стороны, взял кипарисовые чётки со стола, задул свечи и протянул девушке руку. Крохотная комнатушку в мансарде, с единственным окном, с видом на монастырь святой Терезы Малой, где его преосвященство служил мессы много лет. На окне чугунная решётка. Письменный стол, деревянная кровать, пара стульев, распятие на стене с осыпающейся штукатуркой. Никаких особых удобств, никаких современных средств коммуникации. Хозяин дома вёл жизнь аскета. - Располагайся, дочь моя. Ровно в семь вечера я жду тебя в зале на вечернюю молитву и ужин. Завтра рано утром я тебя разбужу. Мы пойдём в монастырь на мессу. Оденься поприличнее. - кардинал Чезаре посмотрел на облаченную в джинсы и тонкий свитер племянницу, сокрушенно вздохнул и вышел за дверь.