Свои чужие

У Зико разбита губа, вырвана из уха сережка, разодраны джинсы на коленках. Он сидит на полу коридора собственной квартиры, закинув голову в тщетной попытке остановить кровь из носа. Ещё ноют ребра, гудит голова, безумно тошнит, кажется, выбито плечо, куча синяков по всему телу и разбитые в кровь костяшки. На черной кожаной куртке, на черной с белым черепом футболке крови не видно, но он весь в ней, можно даже не сомневаться. «Твою маааать,»- протяжно хрипит он, когда очередная волна боли накрывает все тело. Он тяжело дышит, воздух все ещё кажется ледяным, а в горле пересохло. Плевать на травмы, плевать на спертый кошелек. Зико прекрасно понимает, что третьего раза уже не будет. При следующей встрече подонки просто убьют его, не потрудившись осведомиться, а желает ли он, Зико, для себя такой участи? Конечно же, он не желает. Конечно же, им плевать. «Мудаки!»- он сплевывает на пол кровавую слюну, медленно отлипает от стены и ползет на коленях в спальню. Коричневая челка лезет в глаза, мокрая от пота и крови. Но в спальне на большой кровати лежит Ю-Квон. Луна освещает белую комнату и Зико прекрасно видит, что его брови нахмурены во сне, что на щеках все ещё красуется болезненный румянец, что он все ещё еле дышит и хрипит. Но его белые волосы аккуратно обрамляют лицо, на теле ни единого синяка, в ушах сережки-кресты, в губе пирсинг-цепочка, какой был у самого Зико недавно. С Ю-Квоном все в порядке, а значит – этот день глупый Чихо прожил не зря, значит, не зря дрался за право пройти самым коротким путем в собственный двор с этими придурками, бежал сломя голову в аптеку, покупал дорогие лекарства… Значит, можно спокойно улыбнуться и рухнуть у кровати на пол, потому что залазить ни в коем случае нельзя, но рядом быть никто не запретил. Жить для других У Чихо не учился, его вынудили. Отобрали все, начиная с родителей, и засунули в приют. Где были Свои и Чужие. Своих было меньше. Ещё были воспитатели, против которых объединялись и Свои, и Чужие, но не долог был такой союз. Там на Чихо или, для избранных, Зико, полагались все Свои без оговорок. Он мог дать сдачи, если кто-то Чужой толкнул Своего, он мог вернуть еду, он мог всё. И получал тоже всё. И синяки, и раны, и выговоры… Он был всем, и всё было им. Поэтому спустя почти десять лет пришедший к нему больной последней стадией туберкулеза, задыхающийся, избитый Свой - Ю-Квон - был не только уложен, обработан и закормлен лекарствами, но и полностью огражден от любых притязаний. Он тихонько лежал в кровати, а Чихо – Зико, как истинная мамочка, оберегал его. Получал за него синяки и ссадины, дрался, разбирался с долгами и заемщиками, бандитами и полицией, бывшими девушками и нынешними парнями… Зико стал Ю-Квоном, Ю-Квон стал Зико. И пока так – все остальное вторично.