Пятница никогда не колеблется

Tuesday Wednesday break my heart

      Всю ночь перед наступающим вторником Леви ворочался во сне похлеще ужа на раскалённой сковородке. Опять. А ведь прошло всего полгода с момента, как перестал пить снотворные – часто мучала бессонница. Подсознание нехило бедокурило. То рисовало просветы «прошлой жизни» с обилием неприятностей, то вдруг подкидывало сцены, где Эрвин, заходясь неприятной усмешкой, обсуждает с кем-нибудь произошедшее. «Представляете, пару слов скажи, сразу всё сделать готов, как последняя подстилка! И на что рассчитывал?».       Искажённые образы после очередного устроенного в голове балагана послужили причиной стремительного пробуждения. Леви тотчас распахнул глаза. Встрёпанная чёлка разметалась по лбу почерневшей соломой. Невозможность спокойно уснуть нынче давила на мозги сильнее, чем это когда-то делали стены облезлой камеры. Пребывание в ней продолжалось не настолько долго, как могло бы (спасибо подсуетившемуся дяде), но впечатления, пожалуй, сохранятся на всю оставшуюся жизнь.        Электронные часы нацарапали корявыми пикселями четверть пятого утра. Понимая, что уснуть уже не удастся, он сел, свесив с кровати мгновенно оледеневшие ноги. Взгляд безвольно упёрся в обрамлённое полосами оконной рамы стекло. Зачинающееся зарево расплылось по небу текучей кровью, контрастируя с темнотой комнаты. Эрвин прежде был для него точно такими же первыми рассветными лучами, приносящими в жизнь дополнительные краски. И так внезапно стал причиной рассыпавших в прах надежд.       Стало тошно. От нервного наваждения нет-нет, да потряхивало, как при лихорадке. Гуляющий холод облизнул показавшиеся из-под одеяла голени. Возникла не терпящая возражений идея заварить себе чай покрепче, дабы скоротать время до начала сборов на работу, обратившуюся в тяжкое обязательство.       Придавленный грузом мыслей к любимому скрипучему креслу в углу, Леви собирался просидеть с чашкой в руках до полноценного восхода солнца. Он почти не шевелился: подгрёб ногу под ногу да лишь изредка разминал ноющую шею. Запоздало моргающими глазами только и получалось, что бестолково осматривать комнату. Ни один предмет не возымел значимости для пристального внимания. Одно впечатление всё же сложилось:       Пусто. Пусто и холодно.       Однажды так уже было. Настолько бездонная пустота окутывала, когда в зале заседаний назначали срок за разбой и перепродажу автомобилей. Помнится, Леви подумалось, что дядя, наверное, помрёт со смеху, узнав, как нелепо он попался в руки копам, несмотря на отчаянные попытки улизнуть. Но дяде было не до смеха.       С холодом иначе. Он впился огромными тесаками, стоило оказаться в тюрьме. Ночами там тоже мёрзли ноги, мутило, хотелось вовсе перестать просыпаться, но – издевательство! – сон стал редким гостем. Поначалу продолжительность сократилась до нескольких часов, после – отяжелевшие веки иногда не смыкались за всю ночь ни разу. В те, с какой стороны не посмотри, тёмные времена по голове загнанно путались лишь мечтания поскорее глотнуть чистого воздуха вне колонии.        После года отсидки Кенни наконец смог добиться его освобождения под залог. Раньше никак не получалось, чопорные обмудки, по какому-то нелепому стечению обстоятельств ставшие судьями, учли и множественные приводы в полицию за драки. Будто они что-то понимали в жизни на социальном дне! Там работал только язык силы, а не никчёмный трёп.       Так или иначе, получилось выбраться. Жажда свободы улеглась прошедшей бурей. УДО быстро стало петлёй на шее с домашним арестом, передвижением по часам, отсутствием понятия о будущем.       Совсем скоро настигло более неподъёмное чувство. Ненависть. Ненависть к нынешнему укладу жизни и окружающим, ненависть к вечному риску загреметь обратно в заточение или быть убитым в заварушке, где свиные хари противников (а других лиц, поприятнее, там почти не водилось) раскурочивались в кашу только так.        Когда срок был погашен, вопрос о том, куда бы податься, встал особенно остро. Пришлось осмеливаться поменять всё кардинально – отказываться от очередного подвернувшегося «дельца», сводить все контакты на нет, подыскивать штат поблагоприятнее. Дядя давно говорил, так что поддержал в этом сразу, да и сам был не прочь смотаться подальше. Поэтому тщательно подготовился, припрятав вырученных денег на такой случай, часть которых охотно вручил племяннику.       После переезда быт понемногу наладился. Выстроились какие-никакие, но перспективы. Вопреки этому, Леви отчётливо помнил ту ежесекундную ненависть, что превратилась в грозовую тень ушедших дней. Вот и сейчас крохи внутреннего самоуважения взывали ненавидеть чёртового Смита, заруинившего ему дальнейшее спокойное существование. А ведь мог, наоборот, стать причиной радоваться каждому новому дню, мог стать тем зыбким ощущением счастья! Мог. Но не стал.        Ненависть к нему должна, обязана была забурлить в крови! Но и здесь выявилась некая загвоздка: невзирая на убеждения, у Леви попросту не получалось. Невозможно искренне презирать человека, которого на самом деле любишь. Как бы сильно ни хотелось.       Любишь? Забавно, учитывая, что «Крис Эванс» всего лишь сыграл увлечённость тобой ради перепихона.       За раздумьями время бежало подобно марафонцу. Зарево лениво поглотило ночную тьму, ровный круг солнца воспламенился над окрестными домами. Каждый лучик пышал предвкушением грядущих часов. Но какое до этого дело теперь? Уже напредвкушался вчера. Что, много радостного получил?       Ладно уж. Половина седьмого. Пора собираться.       После тщетной попытки смыть прохладной водой следы усталости с лица и успешной попытки освежить дыхание ядерно-мятной пастой, Леви неохотно доковылял до дверцы шкафа. Мимолётно заглянув в зеркало, он ощутил себя шарнирной куклой. Суставы гнулись с усилием, будто бы противно поскрипывая. Слегка ещё влажная кожа, и так обычно до болезненного бледная, со злостной непереносимостью загара, но яро приветствующая появление следов от укусов, стала вовсе походить на декоративный фарфор. Да и глаза пустые – куски пластмассы.        — Расклеился из-за какого-то мудака, — укоризненно прилетело смотрящему из отражения. — Позорище.       Музыкальный центр упрямо молчал – никакой грёбаной музыки. Он не оделся – спрятался под покровом тёмной кофты и привычных джинс. Бестолково потоптался с одного угла спальни к другому сразу же после выученного жеста, коим привёл в порядок кровать после сна. У закоренелого чистюли Леви вообще всё содержалось в порядке, будь то дом или работа. Кроме него самого. То, что сейчас сжирало изнутри оттеняющей злостью тоской, как стая голодных пираний, вряд ли можно было и на йоту охарактеризовать словом «порядок».       Завтракать не было никакой нужды. Чая и так нахлебался за своё продолжительное просиживание задницы в кресле. А кусок бы непременно застрял в глотке, заставил поперхнуться, прямо как… Да что за напасть!       Мысли закипели водой в бурлящем чайнике, являя для Леви облик его благословения и проклятия одновременно. Его самого страшного разочарования. Эрвина, мать его, Смита. Он безоблачно улыбался, но отнюдь не приветливо. Скорее самодовольно, так, словно ставил на место одним подёргиваем уголка губ.        «Пошёл нахрен из моей головы, ублюдок», — мысленно выплюнул Леви в ответ воображению. Ну вот, совсем уже крыша едет. Надо бы выдвигаться, а то такими темпами и до билета в дурку недалеко.       Прохлада улицы хлестнула по лицу фантомным ударом. Тяжёлое небо повисло над головой лезвием гильотины. Широкая школьная тропа – как путь Джона Коффи до электрического стула. Внезапно посетившие ум сопоставления Леви счёл глупостью высшей пробы. Впрочем, он и вправду прошёлся по коридору до раздевалки столь же неприметно, как это сделал бы мышонок. Эдакий Мистер Джинглс на этом «празднике жизни». А что? Нежданно-негаданно оказался раздавлен грузным ботинком историка. И вовсе не в сексуальном подтексте.       Как только униформа оказалась на теле, решение пришло молниеносно: погрузиться в работу, нырнуть в пучину мыльной воды и островков мокрых тряпок с головой. Да заодно поразмыслить как он объяснит свою небывало кислую мину взволнованному Ури и недоумевающему Кенни во время вечернего видеосозвона. Конечно, лицо у Леви в хорошие-то времена лучезарностью не отличалось, но ныне мимика резонно сопоставлялась лишь с мимикой ходячего трупа. Вероятно, на этот раз дядиной шутки про «Совсем там стух, малёк!» не последует. А сетовать на причины своих немых переживаний не хотелось. На то они и немые. Отделаться коротким сообщением в чат, что ли?       «Так и сделаю».       К собственному изумлению, управиться со всеми возможными способами скоротать рабочий день за несколько часов оказалось более, чем реально. Ученики сегодня шарахались от него пуще прежнего. Да и вряд ли кого-то из детей могло не испугать то, с каким остервенением Леви драил полы, шлифовал подоконники, избавлял окна от разводов.        Необходимая крайность держаться начеку, чтобы не допустить хотя бы намёка на близкое присутствие Смита, мнилась редкостным паскудством. А тот и не спешил подходить! Не признается же Леви, что где-то в глубине души очень этого ждал.       К собственному удивлению, пробираться сквозь этот день становилось тяжелее от вздоха к вздоху, от взмаха шваброй до скрипящих от чистоты полов. Неужто это идиотское любовное влечение не схлынет так просто?       Уборка завершилась стекающими от висков к прикрытой шее (поскорее бы следы сошли!) капельками пота, помутневшей водой в ведре, небрежно закинутым в подсобку «обмундированием» и курсом на кабинет директора. Дариус Закклай – конечно, не подарок, но и не совсем говнюк, раз согласился принять на работу человека с, мягко сказано, непростой предысторией вдобавок к, признаться, отвратительному резюме. Леви кратко обозначил свой сегодняшний послужной список, вслед спросив разрешения уйти пораньше. Сослаться на плохое самочувствие представилось не самой новаторской, но самой правдивой идеей. Мол, мутит с утра. Отравился.        Ага, отравился. До мозга костей. Эрвином Смитом.       Разумеется, свирепствовать Закклаю было незачем. Кому, как не ему, было известно, насколько ответственно нынешний уборщик относился к исполнению возложенных обязанностей: не филонил, упрашивать о чём-то не требовалось, трудился мало того, что кропотливо, ещё и молча. Золото, а не работник. Поэтому тут же отпустил спокойно отлежаться до конца дня.       Один только Леви понимал, что спокойно отлежаться не выйдет. Максимум, так это сверлить потолок, ковырять вилкой кажущийся пресным ужин и хрипло подсвистывать играющей песни из верного соратника – музыкального центра. Будто это способно отвлечь, как же!       Следующий день начался с пасмурного неба. Наступила среда. Не просто наступила – приложилась мыском кирзового сапога по гудящему от внеочередного отсутствия сна виску.        Он пытался погрузиться хотя бы в смутное подобие дрёмы, правда пытался. Ничего не вышло. То же самое, что и вчера. Прямо-таки хреновая пародия на «День сурка». Вот только там временная петля разомкнулась, выпустила главного героя из своего захвата, канула в небытие, едва тот обрёл свою судьбу и провёл с ней ночь.        Ха-ха. Очень смешно, господа сценаристы. А что поделать тем, кто ночь вроде бы и провёл, да только «судьбу» обрести не вышло? Так и задыхаться в этой душащей петле?       С трудом вставший со стремительно остывающей постели и машинально одевшийся Леви почти насильно прожевал подгоревший тост, а после влил в себя почти пинту Женьшень Улуна, который купил под влиянием сил рекламы. Но на деле не прогадал – чай воистину обладал приятным, чуть вяжущим послевкусием. К тому же, неплохо бодрил. Там ещё что-то про повышение потенции было… Но пускай дуралеи-маркетологи идут нахрен со своими уловками для извратов. У него ещё пару дней назад имелось только одно средство для повышения потенции: на голову выше, здоровенное, широкоплечее, с мясистыми крепкими бёдрами, шикарными голубыми глазами и отменным членом. Правда, как стало известно в итоге, на редкость ядовитое.       Жаль, что такой яд не освободит от будущего нарезания кругов по Храму знаний. А если быть точным – ужаснейшему свинарнику. Потому что мелюзгу, очевидно, не учили таким банальным вещам, как чистоплотность. Прежде Леви гораздо реже замечал разводимый хаос, ему и без того было куда своё внимание направить. Да уж, если бы можно было перед выходом из дома задушить все дурацкие помыслы, все как одно сводящиеся к Эрвину, своим шерстяным шарфом, он бы без промедлений это сделал. Но взамен бойне принципов с желаниями лишь повязал его на шею, спрятав подбородок под мелкой вязкой.        Вчерашний день можно было окрестить гремучей смесью боли и тоски, сегодняшний же – единственным словом. «Скверно». Скверно тащиться по топкой тропе, то и дело натыкаясь на осеннюю слякоть. Облака плыли по небу, как обвалянная в саже начинка пуховой подушки. Накрапывал противный мелкий дождь.       Самочувствие, сопоставимое с состоянием каменной статуи. И какая это стадия? Отрицание прошло, гнев тоже. Да чёрт их разберёт. Известно только, что одна из пяти, чтобы потом принять неизбежное. Всё забудется. Он должен забыться.        В первые часы на своём не самом элитном, но важном посту обыденно водилось не так много дел… но не в этот раз. Привычные, зазубренные памятью о каждом вычищенном уголке коридоры сегодня полнились не только оравой весело треплющихся школьников, но и принесённым слякотью безобразием.       Тряпка вовсю рассекала по кафелю, оттирая отпечатки подошв, когда мимо пронеслось полчище пятиклашек во главе с улыбчиво отвесившим приветственный кивок Моблитом. После ответного: «Да, привет» шеренга проследовала к главному выходу и высыпалась на улицу, словно соскочившие с лески бусины. Всё бы ничего, но кто-то из малышни украдкой оставил за собой несколько фантиков от жевательных конфет на полу. У Леви, и без того нервного, дёрнулся глаз.       Усмирить своё негодование представилось возможным лишь когда столпотворение поредело. Нетерпеливый звонок, точно плач капризного младенца, призвал школьников оторваться от баловства и свежих сплетен, чтобы побежать занимать места в классах. По коридору прокатился вздох облегчения. Прибавили хлопот да преспокойно свалили пожирать знания – как же в духе здешних детей или подростков. Первых хотя бы пристыдить легко, а вот жертвы пубертата были не иначе, как тихим ужасом. Не жалели чужих стараний. Особенно безалаберных приходилось не то что пристыжать, а откровенно грозиться выдернуть ноги из их тощих тел. Боялись? Определённо. Зато действовало эффективно.       Для вымывания бесчисленной грязищи в коридорах потребовалось около часа шустрых взмахов шваброй и пять смен мутнеющей воды в ведре, которое сегодня особенно сильно напрягало Леви своей слишком режущей глаза расцветкой. Вот и сейчас он полоскал потемневший лоскут ткани в этом ярко-жёлтом кошмаре эпилептика, пока не почувствовал лёгкое прикосновение к плечу. Так уж сложилось, что реакция всегда была на высоте, поэтому он чересчур резко обернулся к подошедшему, заведомо наточив взгляд, как лезвие ножа.       — Ой! — это оказалась Изабель. Поварской китель колыхнулся вместе с рыжими хвостиками, когда она дёрнулась от испуга, едва не выронив из рук бумажный пакет. Глаза на довольно-таки юном лице превратились в два зелёных блюдца, но, немного погодя, вспыхнули смешинками. Она звонко расхохоталась. — Ха, напугал-то как! Привет, Леви!       — Салют, Изи, — настороженность пропала. Эта девчонка, будучи настоящей шумной катастрофой, всегда казалась ему забавной. — Чего расхаживаешь-то? Пожар на кухне устроила? — на губах заиграла снисходительная, чуть заметная улыбка. — Тушить не буду.       — Не-е, Фарлан после того случая с духовкой взял всё под контроль, — Изабель тоже улыбнулась, но шире, до обнажившихся зубов. И вслед протянула пакет прямо Леви в руки. Обоняние мгновенно уловило аромат свежей выпечки, слух – неунывающий позитивный голос. — Черничные маффины. Только-только испекли. Любишь же, вот мы и решили тебе подогнать несколько. Перекусишь хоть!       Приятно удивлённый, он посмотрел на шуршащую под пальцами крафтовую бумагу. На ней неровным почерком Фарлана пестрила надпись маркером: «Компенсация за то, что я вчера разлил сок на пол. На здоровье, приятель!». Их общение началось не так давно, но ребята и правда были замечательными. Обуявшее тепло, навеянное такой трогательной заботой о нём, позволило ненадолго отвлечься от всего дурного.       — Спасибо вам, — искренне поблагодарил Леви, затем усмехнувшись. — И скажи Фарлану, что он засранец.       — А как иначе, — Изабель лёгким жестом пригладила свою огненную макушку, напрочь растрепав все волосы. Её хитрющее выражение лица оповестило, что она говорит подобное своему бессменному коллеге не единожды за день. — Конечно, передам.       — Только не вздумай приукрашать.       — Всегда тебе надо веселье обломать! — она делано надула губы. Повертев головой так и эдак, всё же решилась спросить. — А ты чего такой смурной?       — В смысле? — Леви недоумевающе нахмурился.       — Уставший какой-то, — оповестила Изабель. Похоже, зря он думал, что его откровенно дерьмовый вид незаметен со стороны. — И ещё бледнее стал, что ли. Теперь вылитый Виктор Ван Дорт!       — До робкости мне далековато и на пианино не играю, — тотчас парировал Леви. В очередной раз подумалось, что беззаботность Изабель пробуждает в нём нечто сродни братским чувствам. — Прекращай уже ребячиться, дурочка.       — И не подумаю! — её звонкое хихиканье не могло не вызвать очередное стремление уголков губ поползти вверх – надо же, вот ведь упрямица. — Ладно, побегу! Заглядывай к нам потом!       — Обязательно, — он отвесил согласный кивок.       Пламя жизнерадостности унеслось прочь вместе с махнувшей на прощание Изабель. Остались лишь истлевающие искры, стремительно угасающие под гнётом бессмысленной печали. Хлопотня с натиранием пола сошла на нет: ровные кафельные плиты мерцали идеальнее, чем зеркальная гладь. Дождь тоже, наверняка временно, прекратился. Хорошо бы умыться и немного охладиться свежестью уличного воздуха. Противиться себе не было смысла. До законного перерыва на обед ещё далековато, а попробовать ароматный маффин жуть как хотелось.       Более приятного места, чем лавочка во внутреннем дворе школы, не нашлось. Он смахнул отголоски жухлой листвы, чтобы расположиться поудобнее. Неизвестно, что шуршало громче: накинутая куртка или раскрываемый пакет со вкусностью. В любой киношной сцене любовных терзаний главные герои обычно обречённо смотрят вдаль, потягивая сигарету до фильтра. Ну а Леви счёл более предпочтительным умять сдобного теста. Свежее, ещё тёплое, оно таяло во рту, а черничные вкрапления задорили язык своей сладостью. Ягодная яркость вкуса ощущалась недолго: закружившие воспоминания обратили его в жалкое подобие, погасили догоревшей свечой, а самого вкушающего унесли в поток минувшего.       — Эй, Эрвин. Эрвин! — прошипел Леви и попытался растолкать намертво прилипшую к нему тушу. Если до такси его удалось довести ещё более-менее сносно, то в салоне прилично пригубившего увеселительных напитков да схватившего эйфории от недавнего оргазма Смита разморило окончательно. Так, что он вмиг уснул, не забыв при этом прильнуть к своему новоиспечённому любовнику под бок всем своим весом. — Посмотри, твой дом?       Уверенность в правильности кое-как названного адреса прямо перед началом поездки мнилась весьма шаткой. Будет крайне забавно, если они вместе с накидавшимся кавалером станут ломиться в чужую обитель. Самому то Леви хоть бы хны – не впервой, но подрывать учительский авторитет Эрвина вообще не хотелось.       Смит только промычал что-то нечленораздельное, тут же сильнее спрятав лицо. Кончик носа уткнулся в изгиб шеи Леви, а дыхание, пусть и смешанное с запахом спиртного, ошпарило недавно истерзанную кожу своим жаром. От подобных контрастов повело. С губ сорвался вздох. Но сейчас не до того, чтобы млеть от каждого касания, потому как водитель скептично следил за ними в зеркало заднего вида сквозь стёкла очков на носу.       — Я вроде за досмотр не доплачиваю, — едкость не заставила себя долго ждать. Мало того, что от тачки несло куревом за версту, так ещё и бородатый таксист, похожий на сбежавшего из кемпинга хиппаря, начал раздражать.       — Простите? — прошуршал в ответ вкрадчивый вопрос. Таксист в недоумении повернул голову, но тщательно сверлить глазами не перестал.       — Чё пялишься, говорю? — Леви вмиг ощетинился, параллельно прижав Эрвина к себе. — Проблемы?       — А, — с пришедшим озарением протянул водитель. — Да нет. Просто он, — последовал небрежный кивок головы на пригревшегося на плече Смита, — учит моего брата.       — Которого? Близнеца? Чего-то не припомню бородатых старшеклассников.       — Да Вы прям в ударе сегодня, — высокомерно осведомился бородач. — Нет, мой брат – Эрен Йегер. Недавно как раз помогал ему с докладом по истории. Хотя, как вижу, историкам там и без проверки домашних работ весело.       — Очки протри и глянь ещё раз, — озлобленно съёжился Леви. Нечто неосязаемое заставляло изводиться от неприязни к ехидному тону. Скорее всего, тот факт, что таксист посмел замахнуться словами на честное имя Эрвина, словно огромным валуном. — Эрен, значит? У-у, так вот кто воспитывает этого засранца, — попытки сказануть чего поязвительнее напоследок посыпались одна за другой. Он сурово взглянул исподлобья на успевшую надоесть рожу, — теперь всё ясно. Слышь, глазастый, лучше б братишку к чистоте приучил, чем зенками сверкать. Если он опять запрётся на занятия в грязных кедах, будет у меня оттирать школу от пола до потолка.       — Непременно, — выплюнул тот в ответ, развернувшись обратно в попытке найти очередную вонючую сигарету и бросив через плечо, — а кое-кому не помешало бы поменьше обжиматься с преподавателями по машинам. Город маленький, можно быстро прославиться.       Леви раскрыл было рот, чтобы обрушить тираду от том, как он собственноручно подрежет этому ублюдку язык под корень, если хотя бы попытается пустить слухи, но возня сбоку позволила вспомнить, что есть человек гораздо важнее, чем пустые препирательства с незнакомцем. И пора бы этого человека разбудить.       — Эрвин, мы приехали, — мягко, но достаточно чётко позвал он, погладив расслабленные плечи. Разница с прежними репликами была столь огромной, что водила чуть не задохнулся от затяжки.       — М-м, Леви? — Смит еле-еле приоткрыл один помутневший глаз. — Куда?       — Домой к тебе, куда ж ещё. Твой?       С трудом повернув голову, Эрвин запоздало выдавил из себя краткое «угу», прежде чем вновь начать расслабляться. Всё тело будто погрязло в чуть подтаявшей пастиле, слишком тёплой, чуть вязкой, чтобы из этой субстанции захотелось выбираться. Только вот голову кружило, как ненароком подхваченную ветром травинку в воздухе, что совершенно ужасным способом портило внутреннее умиротворение.       — Не-не, хорош дрыхнуть! Вставай, — запротестовал Леви и наскоро перекинул его ручищу через плечо, взваливая на себя «тяжкую ношу», пока та опять не пала жертвой притягательности сна, — пойдём.       Он еле выволок Эрвина с заднего сидения, не забыв в оконцовке погромче хлопнуть дверцей. Таксист принялся что-то цедить сквозь зубы, на что незамедлительно получил бы в ответ средний палец, не будь руки заняты. «Тяжкая ноша» оказалась тяжкой отнюдь не в фигуральном смысле слова. Протащить такого амбала до дверей пусть и не было задачей невыполнимой, но таки вызвала негодующий вздох, когда тот в очередной раз оступился. Секунды спустя путь до дверей, наконец, был окончен. Возникла иная трудность:       — Где ключи? — взгляд Леви метнулся на подпирающего фасадную стену Смита.       Посиневшие от спиртной мути глаза горели в ответ с несдерживаемой нежностью. Правда, их обладатель, преисполненный овладевшей лукавостью, только и сделал, что кивнул на своё пальто.       Леви стал шарить рукой по чужим карманам, словно неопытный воришка. Весьма оскорбительно, учитывая, как филигранно он промышлял похожим в юности. Заветная связка практически высвободилась из твидового плена, как вдруг «груз» неловко накренился. Судя по всему, хотел склониться вперёд, но не рассчитал. Быстрота инстинктов позволила успеть схватить его поперёк спины покрепче.       — Да еб твою мать, ты сколько выжрал то?! — недовольно выпалил Леви.       — Я всегда пьян... — начал заверять воистину пьяно усмехнувшийся Смит. — Когда ты так... Близко.       От лёгкости прямодушной фразы по щекам побежал жар. Без оглядок и препятствий. Сколько времени Леви даже не надеялся, что Эрвин может испытывать то же, что испытывает он сам? Сколько времени все «если» и «но» были простой условностью на пути к воссоединению?       — Романтик херов, — молниеносно отстранившись, не привыкший и к тени смущения Леви прокрутил найденный не с первой попытки ключ в скважине. Внеочередной особенностью характера выступала привычка облачать схожие чувства в личину сварливого бубнежа или острот. Под их аккомпанемент он распахнул дверь пошире, сызнова вернувшись к Эрвину. — Сказал бы раньше, что тебе тоже не ровно на меня, уже б давно были так близко, что хлеще и не придумаешь.       — Ты выглядишь ещё сексуальнее, когда злишься, — томно протянул Смит с поразительно неплохой для такого состояния дикцией. Тоже отпечаток профессии, очевидно. Как бы там ни было, в голову пришла мысль, что соплячьё напрасно жалуется – под такой манящий тембр темы по истории можно слушать без остановки.       — Тц, вот не начнёшь щас двигать ногами, я сексуально брошу тебя спать на крыльце, — буркнул Леви, однако голос стремительно смягчился, приобрёл оттенок беспокойства. Эрвин, может, холода и не чувствовал, но сей факт вовсе не значил, что он не мог простудиться под порывами ночного ветра. — Я серьёзно, Эрвин. Пошли, в кровать тебя уложу.       — Если только с тобой, — тот пропустил смешок, а потом, немного погодя, не без помощи преодолел дверной порог.       — Обойдёшься, — глухие удары сердца в ушах оповестили, что чувства стали разрастаться расторопнее, чем прежде. Пусть этот «романтик» и собрал в своих ответах подборку самых слащавых выражений, Леви безусловно клюнул на каждое.       Громкий зов подействовал по схеме с ушатом ледяной воды на голову.       — Эй, Ле-е-еви! — тот, внезапно выдернутый из своих размышлений, увидел стоящую над душой Ханджи. Она не удосужилась надеть куртку, поэтому обхватила себя за плечи, получше кутаясь в рабочий халат. — Чего сидишь тут? Там опять дождь намечается, да и холодрыга жесть, — она махнула на хмурое небо, чтобы показать своему столь же хмурому другу обилие тёмных туч, — к скамейке примёрзнешь.       — А ты почему бродишь? — осознание, что всё прокрученное в голове стало наглейшим обманом, омрачило без того мрачный день гораздо больше, чем это могла сделать любая непогода. — Занятие кто ведёт? Тебе-то самой реагенты доверять – дело гиблое, а сопляки щас тем более класс подорвут.       — Моб повёз мелкотню на экскурсию, — Ханджи часто тараторила, если дело не касалось химии, которую настолько подробно разъясняла. Почти всегда. И этот раз не стал исключением. — Какая-то выставка искусств. Сама не в курсах, но он половину вечера восторгался. Отпросили пятый класс с моих уроков, Закклай дал добро. Всё путём, в общем, — на губах просияла довольная улыбка. — Пойдём в лаборантскую, плесну газировки, а то в сухомятку жуёшь!       Наплевав на всякую учтивость, она настойчиво потянула Леви за рукав. Это означало, что любое сопротивление бесполезно или будет караться капаньем на мозги, пока не поднимется сам. Он устало закатил глаза, и, поднявшись со скамьи, поплёлся нога об ногу с неунывающей подругой.       — И какого хрена ты в лаборантском халате на улицу выперлась? — плохое настроение спровоцировало внеочередное ворчанье о важности соблюдения санитарных норм. — В чём тогда вообще суть потом ходить в нём, если всё равно микробы таскаешь?..       — Клевета! У меня есть запасной, — она с задором поспешила опровергнуть «обвинения».       — Тоже замызганный?       — Иди уже, бухтила, — захохотавшая Ханджи ускорила шаг, вынуждая последовать её примеру.       Светлый, просторный кабинет встретил прибывших. Его полноправная хозяйка ступила на порог первой. Посреди класса громоздилась здоровенная прозрачная ёмкость с тонким налётом осадка на стеклянных стенках, а воздух рванул в ноздри флёром аммиака с примесью реагентов.       — Что за вонь? — зашедший следом Леви почти болезненно поморщил нос от резкого запаха.       — Да так, ерунда! Малышня хотела посмотреть на «огненную метель», — ну как обычно. Занятия вот уж действительно проходили без лишней скуки.       — Разве такие опыты можно проводить на уроке? — тёмная бровь вопросительно приподнялась.       — Может и нельзя. Но кто я такая, чтобы убивать в детях тягу к химии!       Неугомонная учительница всегда грамотно структурировала изучение своего предмета. Теория совмещалась с интересной для учеников практикой – все любили наблюдать, как субстанции в пробирке меняют цвет, шипят, дымятся, стоило ей, будто матёрой волшебнице, провести парочку нехитрых манипуляций. Она легко отмахнулась от представленной, как сказал бы Моблит, «композиции» на учительском столе, прежде чем резво двинуться к дальней стороне стены.       Там у всех на виду таилась дверь в лаборантскую. Преподаватель Зое обожала свой маленький уголок настолько же сильно, насколько её саму обожали ученики. За прозрачными, без единого следа от пальцев (стараниями доблестного уборщика) дверцами шкафов в комнатушке неровной россыпью прятались местные богатства: склянки с реактивами, демонстрационные штативы, микролаборатория, наборы колб, пробирок и прочая габаритная или не очень дребедень, о которой Леви слышал много раз, ведь подруга без конца трепала языком.       Впрочем, никто на самом деле не был против галдежа, притом на редкость занимательного. Где-то глубоко, под налётом воспитания на опасных улицах Уитмена, требовала подпитки жажда узнавать новое. Нормально окончить колледж в своё время не представилось возможным. Посему, знакомства с воистину эрудированными людьми, работа с ними в едином коллективе и последующая дружба давали свои плоды. Ещё год назад он бы оттаскал бедных детей за малейшую оплошность на всех известных ругательствах, а теперь стал не только сдержаннее (угрозы выдернуть ноги не в счёт), но и лексикон мало-мальски пополнил. Прогресс налицо.        Фраза, гласящая, что лишь гении в состоянии властвовать над хаосом, как нельзя точно описывала незаурядное хранилище учительских мыслей, инвентаря и будто бы частичку души самой Ханджи. Она указала гостю на пододвинутый стул к боковине подпирающего подоконник стола, а сама прошмыгнула к импровизированному тайнику, на ощупь выуживая угощение. Пакет с маффинами отправился на край столешницы. Леви оставалось только откликнуться на негласную просьбу сесть. Ну и, пользуясь случаем, методично сложить в стопку разбросанные ученические тетради. В этот раз молча.       Две пёстрые пузатые банки газировки наспех взмыли вверх, словно гарантия последующего поступления порции красителей в организм. Подав другу невскрытую жестяную упаковку, Ханджи плюхнулась на своё место рядом. Локти по-хозяйски упёрлись на поверхность стола, а смуглые пальцы ловко поддели алюминиевый язычок.       — Ну и? — грянул спонтанный вопрос, едва Ханджи сделала жадный глоток, с наслаждением причмокнув после. Удивительно, и как она продолжала любить эту гадость, отлично зная все ужасы состава? — Как всё прошло?       — Ты о чём? — осведомился непонимающий Леви. Он тоже вскрыл банку, дабы промочить пересохшее горло. Приторная сладость полилась внутрь сотней лопнувших пузырьков.       Карие радужки, жадно вобравшие проклюнувшийся сквозь толщу туч солнечный свет при выходе на улицу, прицельно заблестели. Казалось, каждый взмах ресницей выдавал неудержимое любопытство. Сегодня она вела себя слишком уж причастно. Ещё страннее, чем обычно.       — О вас с Эрвином на балу, конечно, — мгновенно ответила Ханджи. Прозвучало так, будто она выстрелила прямолинейностью на поражение. — Позажимались хоть?       Моментную тишину разбил лающий кашель. Это Леви подавился, когда химозный привкус винограда после услышанного пошёл не в то горло. Угрюмый взгляд сменился залегшим шоком в непривычно вытаращенных глазах, а ладонь легла на вмиг стиснувшийся рот, не позволяя газировке – не приведи Господь! – заляпать форму.       — Какого?.. — прохрипел он, едва прокашлялся и утёр уголок губ большим пальцем.       — Ну-ну, осторожней, — постучав друга по спине, Ханджи самодовольно улыбнулась. — Ой, да ладно тебе! Только не говори, что я зря турнула его пообщаться с вашей компашкой!       — Ты сделала что?! — физиономия Леви сперва побелела до цвета чистого холста, а потом вспыхнула пунцовостью. Непонятно, то ли от недостатка воздуха, то ли от стыда.       — А чего удивляться? Искра у вас давно пробежала, — мечтательный взгляд подруги устремился к потолку. — Ты б ещё сто лет ждал с моря погоды, а тот и подавно. Эрвин-то учитель отличный, но в таких делах иногда ужасный тугодум. У нас старшеклассники и то решительнее!       — Да тебе поди просто дужки слишком головёнку жмут... — оцепенение длилось недолго. Очухавшись, Леви быстро пришёл в немилость. — Совсем мозгами поплыла, дурила очкастая! Страхать нас решила?!       — Значит, всё-таки было, — незамедлительно заключила та. Ей, похоже, были нипочём ни восклицания, ни откровенно неловкое положение, в которое она сейчас ставила собеседника. Победный глоток любимого напитка пришёлся кстати, прямо как растущее вверх настроение. Их с Моблитом план сработал идеально. А почему бы нет? Сексуальное напряжение между этими двумя и впрямь густело, хоть ложкой черпай. Всего-то требовалось немного подтолкнуть. — И как оно?       — Никак, — огрызнулся Леви. Ему показалось, что речь идёт про их нынешние отношения, которые бесспорно можно теперь расценить не более, чем пресное или горькое «никак».       — Ла-а-адно, спрошу прямо, — её пальцы ритмично побарабанили по банке. — Руки или рот?       — Ханджи!       — Ну что? — лицо по-наигранному наивно вытянулось. — Очевидно, там было что-то тако-о-ое, раз вы в понедельник на ланче друг друга глазами съедали.       — Всего понемногу, — Леви заметно скис, но всё же ответил на предыдущий провокационный вопрос. Голос пропитался унынием, — но теперь это неважно.       — Ха? — первая часть ответа подарила уверенность, что у них там всё наладилось. Вторая – разрушила её до основания. Ханджи враз наморщилась, точным жестом поправив болтающиеся на переносице очки. Суровый прищур будто изменил её до неузнаваемости, а не спешащий продолжать диалог друг только подбросил дров в камин обеспокоенности. — Леви? Что стряслось?       Тот взгромоздил на грудь скрещенные руки, пока голова с тяжестью опустилась вниз под гнётом потока мыслей. Роящиеся, беспорядочные, они вертелись на кончике языка, но всё никак не могли вырваться. Существование наедине с ними стискивало, как бы сопливо ни прозвучало, обливающееся кровью сердце последние трое суток. Под рёбрами беспрестанно росла обида, свирепствовала боль и невыносимо скребло непонимание.       — Кинул он меня. Вот что, — внезапно для самого себя, Леви пересёк несуществующую преграду. Не хватило терпения. Не сдержался. Не смог. Надоевшее молчание пугливо спряталось в тени, вместе с ним дивясь хлынувшим словам. — Всё было нормально. Я думал, что было! Но...       Оставалось лишь поддаться течению. Возможно, раньше он непременно укорил бы себя за слабость, но почему-то воспылала уверенность, что Ханджи можно всё поведать без утайки, что она правда поймёт. Доверие пусть вещь и хлипкая, но дружбы без него не построишь. Ко всему прочему, такая «пощёчина» от Эрвина оказалась в стократ болезненней, чем думалось изначально. Предложение переплетались тонкими лентами, как сорванные со свежей раны бинты, а Леви всё несло и несло, пока рассказ не перешёл на сегодняшний день. Он поведал о том, на что уповал, о том, какие оды воспевал ему напившийся в стельку Смит и о том, как его с позором отшили.       — Всё это было простым наёбом. Понимаешь? — пока потуплённый взор сверлил дыру в близлежащих тетрадях, понурое заключение замкнуло круг. — Он просто залил глаза, вот и захотелось развлечься.       Желваки свело до скрипа сомкнувшейся челюсти. Леви сник окончательно. Слова закончились.       — Вряд ли, — подала голос Ханджи, которая всё это время сосредоточенно грызла взятый со стола карандаш и старалась не перебивать. — Эрвин, пусть и под градусом, не стал бы разбрасываться такими словами.       — Да плевать он хотел и на свои слова, — он обречённо поджал губы, — и на меня.       — Так я тоже не считаю, — Ханджи отрицательно покачала головой. Лохматая чёлка дёрнулась и вновь упала на нахмуренный лоб. — Я не совсем слепая. Видела, как он ведёт себя рядом с тобой.       — Как с удобным вариантом? — обуянная скепсисом серость глаз взмылась на подругу. — Вот уж, блять, спасибо.       — Хей, перестань, — мягко одёрнула та.       — Допустим, ты права. Что тогда делать?       — Ваша склока в понедельник мало похожа на полноценный диалог, — очередное возражение Ханджи рябило адекватностью. — Настаивать не стану, но вам нужно поговорить.       — Другие варианты? — Леви повёл носом. Иногда излишняя горделивость работала против него, но наглядно вырисовывался сей факт только со стороны.       — У тебя упрямство, как у осла, знаешь? — потребность, по меньшей мере, отвлечь друга трансформировалась во вновь вернувшийся к Ханджи бодрый тон. — Ну, тогда, как у ВанРепаблик. Ждать, «пока любовь не иссякнет».       — Ты в курсе, что там текст не об этом? — тот с сомневающимся видом подпёр щёку кулаком. Натруженная поисками средств для самоуспокоения голова в край разболелась.       — Да-а-а, — на её липких от газировки губах растянулась лукавая улыбка.       — Такая хрень на дно тянет, так что тут, скорее, ёбаная песня Селин Дион, — невесело хмыкнул Леви. — Сечёшь? Этот мудак – мой айсберг, не иначе.       — Ага, — невольно придуманная шутка породила набирающий обороты звонкий смех, — только в фильме они трахались в багажном отсеке, а вы...       — Отвали! — раздосадованный, он поспешил откреститься от подколов. — Если ты не заглохнешь, мне придётся засунуть швабру тебе в глотку.       В ответ разразился уже безудержный хохот. Учительское чувство юмора, несмотря на все его прелести, изредка можно сравнивать с громом средь ясного неба – не ждёшь, а оглушит. Леви в непонятках пялился на подругу ровно до того, пока она пискляво не выдавила из себя: «Ты точно хочешь, чтобы я пошутила в ответ?». Осознание собственной тупости щёлкнуло по носу. Угораздило же такую «угрозу» ляпнуть! Теперь от этой чокнутой не оберёшься!       Давно смирившийся с нравом Ханджи, он повержено достал из пакета маффин, с ходу надкусывая. У проигравшего в соревновании дружеских подколов есть право на разыгравшийся аппетит. Не придумывать ничего в отместку – самый здравый поступок. Риск усугубить без того уязвимую позицию был слишком велик. Но, отдать должное, её непосредственность взаправду отвлекла, а изливание души принесло необходимое облегчение. Может быть ненадолго, может быть без должного качества, но принесло. Лучше так, чем ничего.       Если честно, так впрямь гораздо предпочтительнее. Пускай подруга сыпет остротами, пускай потешается, пускай безбожно шутит до надрыва живота. Главное, не принимается лить никому не нужные сочувствующие сопли, словно расстраивается больше него самого. Такая своеобразная поддержка хотя бы искрила честностью, а не сверкала натяжной, высосанной из пальца драмой. Тривиальная идея для негласной благодарности возникла молниеносно: Леви деловито пододвинул ей последний черничный кекс, завёрнутый в крафт. Приступ веселья улёгся довольно быстро, расточительство на эмоции сожгло весь запас безалаберности.       — Кхм, извини. Перегнула, — Ханджи неловко прикусила губу, принимая угощение, и высвободила из своего арсенала самое виноватое лицо.       — Забей, я уже давно понял, что кое у кого язык без костей, — снисходительно отметил Леви с подтаявшим от увиденного дурачества видом. — Пойду, там поди опять срач развели.       Учтиво подхватив опустевшие банки, он поднялся на ноги. В голове чуть прояснилось, осталось только чем-нибудь занять руки, которые вот-вот снова облачатся в привычные резиновые перчатки.       — Слушай, — запально выкрикнула идею Ханджи, пока не осталась один на один с кипой непроверенных тестов, — а давай завалимся завтра в какой-нибудь бар? У нас с Мобом вечер свободен. Ты как?       — Сдурела? — обернувшись на зов, Леви осуждающе сощурился. — Собралась накидаться посреди недели?       Ни времени, ни желания на необдуманные глупости не оставалось. Уборные в восточном крыле не просто просили, а молили об уборке. Поспеть бы до обеда, пока начальству не приспичило наведаться, чтобы вместо простого посещения одной из кабинок получить пол в мутных разводах вкупе с запахом курева. Однажды сказанное Леви себе под нос: «Узнать бы кто дымит на весь этаж, заставлю всю пачку с сигаретами сожрать» постепенно превращалось в незыблемую клятву.       — Ой, да почему сразу накидаться? Культурно посидеть, — что же способно отвлечь опечалившегося «расставанием» друга эффективнее, чем совместный выход в свет? Правильно, ничего. В барах слишком многое происходит, чтобы сидеть, сосредотачиваясь на волнующих темах, смешанных с хандрой. — М? Или старость одолела, на работу после пары стопок не встанешь?       Ханджи с довольным видом развалилась на стуле. Где-то под её, пусть и взъерошенной, но ясной головой, поселилось убеждение, что Леви наверняка сейчас про себя возмущается: «Да что за дурацкая привычка брать на слабо!»       — Тц, с чего бы? — для него, вопреки ожиданиям, сказанное мнилось слабенькой мотивацией, и уж тем более не способно было пошатнуть как никогда укрепившееся мнение о бесполезности пьянок. — Просто не хочу.       — Окей, — она скучающе вздохнула от непробиваемости друга. — Надумаешь – маякни!       — Ага, как же, — уже будучи за пределами лаборантской, съехидничал Леви напоследок. — Жди сигнал SOS на мобилу.       Как и ожидалось, в туалете запятнался кафель. У окна ещё клубился сизый дым, однако виновник уже скрылся. Вот и обнаружилась причина пострадать дедукцией. Занятый размышлениями, он быстро разобрался с бардаком, пулей метнулся за освежителем для наведения финального марафета, и вышел в коридор выжимать тряпку.       В сотый раз за день корячится над ведром представлялось фактом нервирующим, но никак не мешало негодованию позначительнее. И хватило ж у какого-то наглеца смелости опять разводить смрад! Пару раз за смакованием сигареты попадался долговязый болтун Кирштейн из десятого класса, пытающийся строить из себя крутого перед дружками. Правда, было это исключительно у крыльца во дворе. Впрочем, выпендрёжник и тогда отхватил по полной. Отчего-то сложилось впечатление, что у него не настолько дурная голова проделывать одно и то же, рискуя нарваться на очередные проблемы. Значит, кто-то другой, как пить дать. Кто же?..       Лёгкое прикосновение к плечу повторно оторвало от «увлекательных» занятий. Правда, на сей раз нисколько не удивило. Ох уж этот жест. Должно быть, беспокойная Изабель опять прискакала, дабы узнать, пришлось ли ему по вкусу лакомство. Чего-чего, а подвоха вообще не ожидалось.       — Чего тебе на кухне не сидится, Из..? — начал Леви, преспокойно поворачивая голову. Но как только вперил взором в подошедшего, которого так старательно обходил и одновременно так хотел увидеть последние два дня, в одночасье взвихрился. Прежний ровный голос обернулся гневливым возгласом, когда он выпрямился, бесцеремонно сбрасывая с себя чужую руку. — Эй, охренел?! Клешни свои убери!