Compendium

Она медленно моргнула, наблюдая, как пылинки медленно кружатся в холодном свете, освещавшем ее камеру. Она вдохнула их. Было странно думать, что ее нос и легкие, возможно, были полны ими, а она этого не замечала. Пылинки выглядели так устрашающе отчетливо, когда кружились в лучах света, но в тени их было столько же. Как и с нарглами, неспособность людей воспринимать вещь не значила, что ее не существует. Пыль состояла из множества частиц. Некоторые из них, вероятно, были от соломы, на которой она сидела. От грязи и копоти камеры, в которой она находилась, и других камер дальше по коридору. Некоторые из них были клетками кожи, ее и других заключенных, а также охранников... и ее похитителя. Тело постоянно сбрасывало их и просто оставляло в виде небольшого следа частиц, которые можно было увидеть на полках, корешках книг и кажущихся безобидными лучах света. Она попыталась представить, каково это — чувствовать солнце, посылать солнечный луч прямо на землю, в английскую сельскую местность, через окно старого фермерского дома и через щель в старом ставне, просто чтобы осветить пылинки. Луна протянула руку, пока свет не упал на ее бледную кожу. Потревоженные пылинки лениво закружились в воздухе. Возможно, солнце почувствовало бы себя лучше, зная, что его путешествие принесло немного витамина D. Она повернула запястье и наблюдала, как пылинки исчезают в тени, а новые появляются в поле зрения. — Что ты делаешь? — грубый голос внезапно прервал ход ее мыслей. Луна медленно оторвала взгляд от своей руки и обнаружила два темных глаза, смотрящих сквозь щель в двери. Они были в основном черными, но в них отражался отблеск света. — О, ты знаешь... Глаза сузились, и дверь распахнулась, когда в дверном проеме появился ее похититель. Антонин Долохов. Он не назвал ей своего имени и даже не потрудился представиться, когда бесцеремонно похитил ее на вокзале, но Луна помнит его лицо по Отделу тайн и по статье в «Придире» о пожирателях смерти. Он очень серьезно проклял Гермиону Грейнджер. Она наклонила голову и обнаружила, что черты его лица больше подходили ему, если смотреть на них сбоку. Он вытащил свою волшебную палочку и запечатал щель в ставне. В камере стало еще темнее, но глаза Долохова все еще сияли, как будто в них были единственные оставшиеся пылинки. Луна вздохнула и выпрямила голову. — За все путешествие ничего, кроме клетки. Ты мог бы, по крайней мере, позволить ей заглянуть внутрь. Долохов дернулся и уставился на нее сверху вниз. — Кому? Луна снова посмотрела на отремонтированный затвор. — Уже не важно. Наверное, сейчас она смотрит на что-то другое. Ноги Долохова громко зашевелились в соломе. Он казался странно нервным рядом с ней, хотя она не могла понять почему; это он похитил ее, а не наоборот. — Ты хочешь остаться? — спросила она. Его глаза исчезли в темноте, когда он моргнул. Затем огни снова появились. Как светлячки. Или рыба-удильщик. Интересно, говорил ли ему кто-нибудь когда-нибудь, что у него глаза, как у рыбы-удильщика? Когда она это сказала, он, казалось, потерял дар речи. Он дико замахал на нее палочкой, а затем топнул ногой и ушел, не сказав ни слова. Возможно, он не знал о рыбе-удильщике так же, как не знал о нарглах. Когда он принесет ей еду в следующий раз, она расскажет ему о них все. Даже если он похитил ее, это не было причиной оставлять его в неведении.