Лавка крови

      — Кататься? — озадаченно спросил Салим, держа шлем.       Утром я специально встал пораньше, чтобы приготовить праздничную яичницу. В кухне как раз было полно стеклянных баночек со всякими специями. Я добавил каждой понемногу и украсил готовый завтрак веточками… чего-то, что практически не использовалось. Значит, особенный продукт. По крайней мере, пахло вкусно. Заварив чай, купленный по совету Зейна, я стал ждать, когда проснётся Салим, чтобы его удивить. Удивился он, мягко говоря, неслабо, щёки вспыхнули, придав тусклому лицу хоть какой-то живости.       Съев завтрак и выпив чай, Салим сдержанно поблагодарил меня. Я спросил в чём дело.       — Когда мы переехали, то ни разу не отмечали мой день рождения. Я был слишком занят. Зейн, конечно, не настаивал. Он заходил вечером, и мы ели нугу. А теперь у меня появилось время. Жаль, что при таких обстоятельствах.       — Мы тебя не разочаруем, — пообещал я. — Оторвёмся за несколько лет сразу. Одевайся, день только начинается.       И теперь мы неторопливыми шагами направлялись к велостанции. Салим с любопытством разглядывал дома из коричневого кирпича, словно видел их впервые, и цветущие травы, лишь изредка поднимая лицо к небу, где не было ни облачка.       Наконец, мы оказались рядом с полупустой стоянкой. Я набрал код и, нажав кнопку на замке, забрал велик.       — А вот и наш железный конь. Не байк, конечно, но скорость набирает. Я проверял.       — Не уверен, что мне хватит сил, — ответил Салим.       — Ну, держаться-то ты сможешь?       — Я имел в виду… подожди, мы поедем на одном велосипеде? Это опасно. Мы упадём, — проворчал он.       — Не беспокойся, у меня был потрясный учитель.       — Да, и как же его зовут?       — Конфиденциальная информация. За разглашение — неделя без кофе. Так что не искушай меня.       — Как будто тебе это не нравится.       — Что?       — Быть искушённым.       — Хорош трепаться! Устраивайся на почётном месте, пока не заставил крутить педали, — сказал я и отвернулся.       От мягкого смеха Салима в центре груди потеплело. То, что он радовался, означало лишь одно — пока он не переступил грань, за которой наваливалось отчаяние.       — Куда отправимся?       — Сперва погоняем по Лондону, а потом кое-куда заглянем.       — Ненадолго? — спустив очки, поинтересовался Салим с озорным прищуром.       Если бы не глубокие морщины, я бы решил, что передо мной пацан, а не взрослый мужик.       — Не торопи события, скоро сам всё узнаешь.       Он сел на велик.       — Глупая идея. Очень глупая, — сказал Салим, а когда я очутился спереди, то добавил восторженным шёпотом: — Но, чёрт возьми, весёлая!       Его голос, такой игривый и горячий, звучал для меня, как ветер, несущий освобождение.       — Забудь о том, что я тогда сказал. Что я не лучший пример для подражания.       — Видишь, меня полезно слушать. — Он прижался к спине.       — Я всегда тебя слушаю.       Мы поехали по ровной тропинке, по краям которой были высажены кусты.       Возле магазинов прогуливались дети, лопающие мороженое и конфеты. Вдруг какой-то мальчишка выпустил шарик в виде слона. Он пролетел над нашими головами и затерялся в листьях тополя.       Я сбавил скорость, чтобы вписаться в поворот и покрепче сжал прорезиненный руль.       Слева тянулась река, искрящаяся так, словно в неё упали звёзды. Носились, махая крыльями, гусята. Большая и толстая гусыня плавала неподалёку, грациозно рассекая поверхность. Вдоль дорожки лилась песня колокольчиков, скрипели несмазанные велики. Уж больно шумные пацаны упрямо жали на звонок, и когда один из них решил нас обогнать, я позволил ему это сделать.       Салим обхватил руками живот, вцепившись в рубашку. Он не издавал ни звука.       — Ты как? — закричал я, борясь с желанием остановиться и проверить.       — Хорошо! Вернее, не так! Всё отлично!       Когда мы проезжали мимо деревянного мостика, под которым щебетали птицы, он воскликнул:       — Ура!       Девиз прозвучал гораздо увереннее, чем в прошлый раз. В лифте он сказал это, потому что был на адреналине после битвы с тварями. Эмоции накатили, вот и подхватил клич, ещё до конца не осознавая, насколько он утешал. Глядя на него, мне оставалось лишь удивляться. Грязный, потный, в порезах, Салим показывал зубы, улыбаясь как ребёнок. Ему подходила гораздо более спокойная обстановка. Я и раньше предполагал, что всюду, где бы он ни появлялся, то приносил тепло с собой. Склеивал осколки разбитого мира, делая его хоть немного, но безопаснее. Каждое слово и действие Салима было направлено на созидание. Он и сам был как безмятежное созидание. И сейчас это созидание кричало ура в атмосфере, которой заслуживало. Расплёскивало счастье на городские улицы и людей, держась за меня, как за единственного, кто не побоялся прокатить его на велике.       — Зейн красавчик!       Без него хрен бы я рулил стоя.       — Ага!       Перед тем как попасть в мечеть, мы должны были пересечь парк. Салим попросил остановить возле фонтанов, чтобы передохнуть. Сняв шлем, он облокотился на кованые перила. Я глядел на местами заросший пруд, в котором отражались деревья.       — Зейн будет там, куда мы направляемся?       — Да.       — Ты ему нравишься.       — Потому что я общаюсь с тобой.       — Не только. Он до сих пор не верит, что ты откликнулся на письмо. Считает тебя героем.       — Какой в жопу герой, а? Поступил так, как должен был, вот и всё.       — Или хотел.       — Не без этого, но мне в кайф нести ответственность, когда мысли совпадают с действиями. Страхи, они как будто… отступают. У тебя было такое? Ну, когда ты рядом со мной?       — Было, — признался Салим. — А тебе не по себе, когда мы по отдельности?       — Ага, когда ты обследовался. Наверное, я просто скучал.       — То же самое, — ответил он. — Книга в больнице захватывала, но не до такой степени, чтобы не думать о тебе.       Запрыгнув на сиденье, Салим махнул ладонью. Мы поехали дальше.       Вскоре показался зелёный купол и остроконечный минарет.       За кустами я поменял носки. Салим молча наблюдал за мной, но в конце концов не выдержал и спросил:       — Как пойдёшь без кепки? Всю дорогу тебя защищал шлем, а теперь что?       — Справлюсь.       — Точно? — спросил он, тронув за рукав. — Если будет плохо, дашь знак?       — Отвечаю, всё обойдётся. Не преувеличивай.       Я читал, что на молитву нельзя бежать, поэтому оставил велик как можно дальше, чтобы мы пошли в спокойном темпе.       — Зейн попросил?       — Он рассказал про традицию, и у меня появился план, как её вернуть. Пришлось покопаться в интернете. Надеюсь, я ничего не перепутаю. Будет пиздец как стрёмно облажаться, тем более, среди реальных верующих.       — Они простые люди, — сказал Салим. — Разозлятся только, если ты совершишь грубую ошибку.       — Я подготовился.       — Именно поэтому ты не облажаешься, а даже наоборот, — подбодрил он, а когда услышал оклик Зейна, повернулся к нему.       Он тоже приехал на велике, который успел где-то оставить.       — Не украдут? — спросил Зейн, косясь на кусты. — Штраф будет немаленький.       — А твой где?       — Я пообещал другу, что верну завтра, поэтому надёжно спрятал. Он в порядке.       — Тоже в кустах?       — Нет, — быстро ответил он. — Поцарапаю краску, если…       Зейна прервал высокий голос, который, раздаваясь через динамики, призывал на зухр-намаз.       — Идём?       Салим кивнул так решительно, будто готовился к полёту в космос. У меня же было ощущение, что полёт предстоял мне. Я по-своему верил в Иисуса и никогда не верил в Аллаха. Но, кстати, разве это не одно и то же? Вроде человека и его отражения в зеркале. Что бы ответил Салим? Я держал вопрос в голове, но когда мы приблизились к мечети, он испарился в никуда.       По краям белоснежного здания с зелёной крышей минарета стояли вазы с цветами. Я невольно вспомнил «Лавку чудес», и сердце замерло от предвкушения.       Перед входом мы оставили обувь на полке.       Зал был скромным, но красивым. Пол покрывал цельный ковёр, в полосах которого виднелся узор из четырёх лепестков или четырёхконечной звезды. Он менялся в зависимости от того, как смотреть. В прозрачные окна стучалось солнце, освещая расписные стены. С потолка свисала многоярусная люстра. Я поймал себя на мысли, что слишком пристально разглядываю обстановку. В этой мечети туристам разрешали посещения между молитвами, если те интересовались культурой и хотели сфоткать интерьер, но сейчас было далеко не туристическое время.       — Расслабься, — тихо произнёс Салим.       — Просто не привык к такому. Здесь даже не слышно, как гудят машины.       — Классно, да? — спросил Зейн.       — Ага…       Внутри сидели мужики, старые и молодые, носящие закрытую одежду. Некоторые, что общались между собой, были тут ещё до нашего прихода. В центре зала молился парень в костюме, как у офисного клерка. Я бросил рассеянный взгляд на одного из говорящих.       — Он дал Кеннету воды.       — А тот был на последнем ряду, — сказал Салим, едва заметно указав подбородком.       — Точняк. Нам повезло.       — Почему?       — Нереально, чтобы столько знакомых встретилось в одной мечети, — ответил я. — Счастливая примета.       — И давно ты полагаешься на приметы?       — Серьёзно, это не тянет на совпадение.       Имам вышел вперёд, и люди встали позади него плечом к плечу. Я был уже не тем Джейсоном, который оставался одиночкой даже в толпе. Собравшиеся, такие разные и, казалось бы, далёкие от меня за стенами мечети, выполняли одни и те же движения и читали священные слова. Я повторял, вкладывая смысл в каждую букву, чтобы она пробивала свод и улетала в небо. Несмотря на то, что мы не поднимали головы, я чувствовал, что парю. Ощущение было невероятным, будто забрали сломанные ноги, а вместо них подарили крылья. Время от времени тишину нарушало певучее «Аллаху акбар».       У нас получалось не отставать. Мы действовали слаженно, как единый механизм. Потянешь за одну шестерёнку, и закрутятся остальные. Старикам было труднее, но они не жаловались, потому что Аллах придавал уверенности в том, что тело будет служить и дальше.       Мы опустились на колени, чтобы поклониться. Справа от меня Салим выставил руки, и наши ладони соприкоснулись. Я считал, что это не положено, тем более в мечети. Но Салим умел разрушать стереотипы касаемо веры, дружбы и преданности. Всего, что было о нас. Легко, почти невесомо он погладил безымянным пальцем горячую от волнения кожу и положил его поверх моего, тоже безымянного. Когда мы выпрямились, Зейн улыбнулся уголком рта. На следующем поклоне они с Салимом, будто прочитав мысли, сделали то же самое, скрепив три сердца в беззвучной молитве, которая была громче клятв любви.       Прямо сейчас я обретал веру. Веру в то, что нас ждут дни, в которых не будет животного страха. Веру в то, что мы выстоим бурю и обманем смерть, если понадобится, пусть это и казалось нереальным.       Рядом со мной была моя семья. Настоящая семья.       Мы находились вместе не потому, что так велела кровь. Связанные нитями, которые тянулись из прошлого и вели в будущее, мы были естественным продолжением друг друга.       Разве мать с отцом могли дать мне то, что дали Салим и Зейн? Верность, нежность? Счастье, от которого бегут мурашки и распахивается сонная душа? «Просыпайся, кошмар закончился», — шепчут ей ласково на ухо, зовут в дорогу. Ко мне тянутся губы, и я готов идти, несмотря на то, что ещё недавно тонул в мутной воде.       Перед последним ракаатом в глазах защипало. Я заморгал, и слеза упала на ковёр, как дождевая капля. Боковым зрением я заметил, что Салим тоже плачет. Он никогда не плакал, даже намёка не подавал, а теперь вдруг расчувствовался настолько, что покраснел. Нос морщился, кадык ходил вверх-вниз по тёмной шее.       Молитва закончилась, и люди стали расходиться по группам. Мужик с впалой грудью спросил:       — Вам больно?       — Не беспокойся, брат, это светлые слёзы, — ответил Салим. — Сегодня мой день рождения. Сын и друг привели, чтобы напомнить о главном.       — Правильно поступили. В день рождения принято подводить итоги.       — Скорее, выводы, а не итоги, — пояснил он. — Впрочем, они поражают не меньше.       — Здесь всегда рады гостям, которые несут мир. Приходите, когда захотите поговорить.       Выйдя за территорию мечети, Салим заплакал по-настоящему. Мы спустились по улице и сели на свободную лавку. Я обнимал его за плечо и, прижимая к груди, медленно гладил по вздрагивающей спине.       — Ты не один.       — Ага, пап, мы тебя не оставим!       — Не ожидал, что на меня так подействует совместный намаз, — признался Салим, вытирая щёки. — Сколько молился, никогда не испытывал подобного.       — Мы чувствовали то же самое, рови.       — Что?       — Радость, а ещё…       — Нет, что такое рови? — перебил он.       — Блядь.       Проебался на самом интересном. Оставалось надеяться, что рови не оскорбляло целый народ.       — Кажется, я понял, что ты имел в виду. Моя душа? — спросил Салим, шмыгнув носом.       — Ага.       — Рухи, запомнил?       — Рухи, — ответил я с глупым восторгом, едва скрывающим неловкость.       — Рухи, называй меня так почаще, ладно? — спросил он.       И поцеловал глазами.