Алиса

В своем дорогом, но элегантном офисе Константин Бессмертный появлялся чрезвычайно редко: у него было множество толково работающих сотрудников, и всей этой обширной и разветвленной с точки зрения человека корпорацией он предпочитал руководить из тени. Но сегодня он прибывает в свой кабинет в высоком небоскребе с определенным предвкушением: кажется, его посетит гостья. И его ожидания не обмануты: ко второй половине дня в помещение бешеной фурией влетает темноволосая женщина с полыхающими гневом голубыми глазами. Ее не сдерживает ни охрана, ни секретарь, что теперь выглядывает из-за плеча незнакомки с весьма растерянным лицом и после спокойного кивка начальства в смятении удаляется. Разумеется, внешнее сходство и паспорт, брошенный в лицо секьюрити вместе с процеженным сквозь зубы «мы родственники, и у вас будут о-о-очень большие проблемы если вы меня не пропустите» подарили ей определённую фору, но не меньшую дали ее выразительные эмоции. — Быстро ты связала концы с концами, — и когда гостья в несколько шагов подходит к столу, ее встречает извечно ровная, с нотой насмешливости улыбка. И от этого Алиса буквально задыхается от гнева, очерченного отчаянным бессилием. Да, все как она и думала. Сегодня утром она пришла на работу в отличном расположении духа, ибо дело, над которым она скрупулёзно трудилась, наконец начинало давать первые ощутимые плоды. После развода она закономерно рассудила, что получив подтверждение извечному тезису о том, что работа никогда не проснется утром, повернувшись к тебе и сказав «знаешь, я тебя не люблю больше», лучше погрузиться с головой в и так идущую семимильными шагами карьеру. Только вот в один далеко не чудесный будний день её кабинет в частной, престижной лаборатории, занимающейся генетическими исследованиями, встречает хозяйку совсем не в том состоянии, в котором она оставила его предыдущим вечером. — Странно дело, Алиса Ивановна, — сетует коллега, к которому она бросается за объяснениями, — Говорят, сменилось начальство и приказало изъять все наработки, даже незаконченные, не знаю зачем… И при этом вроде нас не закрывают, непонятно… Женщина буквально хватается за голову, ощущая, что выражение про сердце в пятки — совсем не красивая метафора. Пустые колбы, нет ни клеток с подопытными животными, ни одной записи и бумаги. Компьютер чист и пуст. Все уничтожено, все стерто, все стерильно. В том числе, то самое исследование, которое она вела тайно, оставаясь на работе до самой ночи, при мысли о котором кончики пальцем покалывали в будоражащем предвкушении. Еще готовясь к поступлению в университет, она порой окидывала отца задумчивым взглядом: ведь с того самого момента, как этот мужчина впервые сел рядом с ней на детдомовский ковер, он совсем не изменился внешне. — Вечная молодость и вечная красота могут казаться весьма заманчивыми, но на самом деле это далеко не так весело, как можно подумать, — хмыкал Иван порой, взъерошивая ее волосы, когда она во многом в шутку начинала канючить о том, что начинает стареть (это в восемнадцать лет-то!). — Ладно с молодостью, но от красоты, хотя бы временной и истлевающей с годами я бы не оказалась… — вздыхает девушка, кося взгляд в зеркало на своем рабочем столе. — Ты — красавица — тоном, не терпящим возражения возвещает отец, укладывая ладони на плечи и чмокая в щеку, — И более того — невероятная умница. Она в ответ ершисто фыркает, давя улыбку. На самом деле, куда больше Алису интересовало как оно вообще выходит так: магия, колдовство, оно конечно понятно, но какова механика? Можно ли ее уловить? Разложить на понятные формулы? Кроме того, мимо отца проходили все болячки, мелкие и крупные. Когда в очередной попытке приготовить что-то своими руками, он ненароком резался ножом, рана зарастала почти мгновенно. Перебирая детские воспоминания, она осознала, что, как-то катая ее на велосипеде по лесу и смачно врезавшись в дерево, он на самом-то деле сломал руку, но она срослась буквально за несколько минут. Тогда она почти не поняла, что произошло: Иван, с мягкой улыбкой сказал, что просто ушибся. В общем, регенеративные свойства просто поразительные. И быть может, именно столь долгое соседство с подобным существом толкает ее на выбор и специальности (ведь можно было стать просто биологом, и в детстве ей нравилась самая заурядная ботаника) и более узкой области интересов: генетических и не только механизмов старения и возможностей замедлять этот процесс. Островский задавался вопросом почему люди не летают как птицы, Алисе, точнее уже степенной, защитивший кандидатскую Алисе Ивановне было интересно почему нелюди живут так долго. На самом деле, ее и много других вопросов интересовало: что бы она увидела, препарировав русалку? Скрещиваются ли разные виды нечисти и нежити? Как под микроскопом выглядит чешуя мавки? Что запускает цикл обращения волколаков? Домовые — это вид ближе к людям или скорее, животнообразный? Однажды она поделилась в шутливой форме всеми этими размышлениями с отцом, получив в ответ столь же шутливое, но имеющее определенный серьезный подтекст на дне: — Ох, солнышко, Князю Тьмы твои вопросы совсем бы не понравились. Да, Кощей хорошо защищал навь от любопытных глаз и цепких лап людей. Поэтому ни русалки, ни волколака Алисе было не видать. Зато, у нее под боком был не менее интересный материал. Как-то раз, когда отец в очередной раз забегает к ней на работу под видом студента, она невзначай просит его сдать кровь. — Зачем оно тебе? — с легким недоумением спрашивает Иван. — Просто интересно поглядеть под микроскопом, — пожимает плечами Алиса, радуясь тому, что, пожав плечами, юноша покладисто и простодушно соглашается, не выспрашивая подробностей. Дальше она с невероятной взбудораженностью исследует пробирки, выделяя ДНК и РНК, обнаруживая, что реплекативное старение клеткам отца чуждо — энергообмен и синтез в них совсем не затухают. Все свободное время она посвящает разнообразного рода попыткам вычленить то, что делает их такими особенными, терпя поражение за поражением, но это только разжигает интерес. Дело осложняется тем, что Алиса, конечно же не может вести свое исследование в открытую, по крайней мере пока, ибо слишком много будет вопросов. Это приводит к тому, что она тщательно шифрует и прячет записи, выкраивает время для работы ранним утром и поздним вечером, не чурается выйти и в праздники, когда прочие коллеги берут отгул-другой. В какой-то момент что-то выходит: ей удается продлить жизнь сначала бактериям, а потом добиться того, что клетки простейших растений регенерируют в полтора раза быстрее положенного. В одно утро, стоя над клетками с лабораторными мышами, она прикусывает губу — и все же пробует. Потом приходится избавляться от жертв с алтаря науки, списывая их через другие эксперименты. Но в какой-то момент определенному поколению грызунов везет: скорость их старения замедляется, пусть пока и не в желаемых Алисой масштабах. Она понимает, что в перспективе ей нужны более похожие на людей животные, и провернуть это, не попав под зоркий глаз комиссии по биоэтике не так просто, но, в конце концов, всегда можно поехать в места, где к этому относятся проще. Ею движет азарт, словно ищейкой, которая наконец нападает на нужный след, и Алиса как никогда ощущала себя воодушевленной своей работой. Ровно до того момента, как обнаружила, что ее больше не существует. — Кто выкупил, известно? — только и спрашивает она, сползая на стул и оглядывая пустую лабораторию. — Да бог его знает, какая-то большая корпорация, Immortal Inc. О, этот мерзавец даже и не думал скрываться — все это весьма показательное действие. Сжав зубы до боли, сводящей скулы, Алиса поднимается с места и решительно направляется к выходу, игнорируя утешающие реплики от растерянных коллег. По дороге судорожно, трясущимися руками она ищет информацию — конечно, о владельце почти ничего нет, но ей достаточно расположения головного офиса. И судя по сказанному Константином, и по его удовлетворенной улыбке, в этот раз она явилась выражать претензии по адресу. — Ты…ты… — Алиса же от гнева буквально теряет дар речи, — Да какое ты имел право!!! — Вообще, самое что ни наесть официальное, — удовлетворенно скалится Бессмертный, откидываясь на спинку кресла, — И ты сама прекрасно знаешь условия своего контакта: все что сделано в стенах лаборатории, с помощью ее оборудования принадлежит лаборатории. А она в свою очередь теперь принадлежит мне, как и все результаты интеллектуальных усилий ее сотрудников. И распоряжаться ими я могу по своему усмотрению. — Ты уничтожил плоды пятилетнего труда! — шипит женщина, упираясь ладонями в стол. — Понимаю, что быть может тобой и двигал чисто научный интерес… — усмехается мужчина, и гнев Алисы сходит с него как с гуся вода, — Но увы, последствия были слишком нежелательны, так что тебе лучше забыть об этом всем и заняться чем-то другим. Все равно ты бы не смогла бы ничего обнародовать, было бы слишком много вопросом к источнику, из которого ты нашла…такой удивительный материал, — в лиловых глазах мелькает глубокий, предупредительный огонек. — Тебе жалко, что ли, я не понимаю?! Можно было бы столько проблем решить! Повысить уровень жизни, куча болезней ушло бы в прошлое… — сжав ладони в кулаки, женщина начинает выхаживать туда-сюда вдоль стола Бессмертного, — Мы все могли бы начать жить иначе! — Да, жалко, люди этого не достойны, такой ответ тебя устроит? Ваш удел — рождаться, жить короткую и ничтожную жизнь и исчезать в небытии, — пренебрежительно роняет он. — Издеваешься, да?! — в бессилии выдыхает Алиса, роняя себя на диван, стоящий неподалеку от стола, в менее официальной части кабинета. — Отчасти, — усмехается Кощей, поднимаясь с места и повернувшись в сторону окна, бросает взгляд на златоглавый город, столь много раз на его памяти менявший облик, — Знаешь, были время, очень- очень давно, когда люди и нежить воевали, и я всерьез воспринимал вас как врагов… Сейчас смешно просто, — тонкие губы расходятся во мрачной усмешке, — Вы забыли истинных богов, променяв их на других, а потом и вовсе возомнив себя ими, потеряли границу, где зло отделяется от добра, а цель перестает оправдывать средства. Алиса же не удерживается от того, чтобы закатить глаза: «О, настало время чтения моралей…тоже мне». — А прошлые сто лет наглядно показали мне, что иного врага кроме вас самих вам не нужно. Знаешь ли, такое себе было удовольствие, обеспечивать безопасность нежити и нечисти, что веками спокойно жила в глухих местах, пока там не начали взрываться бомбы… Вы очень далеко зашли и несколько раз едва остановились у самого края. И поверь мне, даже если бы ты нашла лазейку для того, чтобы потащить полученные тобой результаты в мир, ничего бы хорошего не вышло. — Ты не понимаешь… — она вновь пытается начать доказывать что-то, не желая смиряться со своей потерей. — Это ты не понимаешь, — жестко пресекает Бессмертный, — Богатейшие, и без того распущенные властью люди, присвоили бы себе продолжающуюся молодость и физическую неуязвимость, и общество раскололось на людей обычных и людей получше — а дальше можешь сама пофантазировать. Это как домино… — тонкие губы расходятся в глубокой усмешке, — Начинается с малого, но, когда падает первая костяшка, остановить расходящиеся круги по воде становится почти невозможно. «Поэтому важно рубить на корню», — мысленно подытоживает он, всматриваясь в перекошенное и злое лицо собеседницы. Кощея же более чем устраивало текущее положение дел: люди, тяготея к комфорту стекались в города, оставляя множество природного пространства для части нелюдей, что в нем нуждалась. Тамбовский волк тебе товарищ- куда более глубокий эвфемизм, чем многим кажется. А те, которым это не было столь необходимо, прекрасно растворились среди людей, забирая все что нужно и оставаясь незамеченной. Очень удобно, практично, и лишних проблем в виде нового подвида человека со всеми сопутствующими издержками совсем не хочется. И тем более Князь Тьмы не хочется чтобы человечество начало совать свой длинный нос в то, что давно забыло и считало детскими сказками. — Твое…ммм…огорчение вполне закономерно, Алиса, — и Кощей не удерживает себя от язвительной интонации, — Но тебе нужно лучше контролировать свои эмоции, — снисходительно роняет он, — Я тоже не от всего прихожу в восторг… — мужчина оборачивается через плечо, бросая на собеседницу выразительный взгляд, — Например, от воровства собственного имени. Фамилии, если говорить вашим языком. Черничные глаза многозначительно вспыхивают — когда Иван с улыбкой рассказал об этом последствии развода Алисы, Кощей ответил ему улыбкой выразительной в своей ядовитости: — Ладно тебе, ты же не будешь поднимать из-за этого разборки, — Иван нежно гладит его по руке, прекрасно понимая, что супруг от новости не в восторге. В глубине души ему самому даже спокойнее от того, что у дочери теперь есть частица от них обоих, но этот тезис он не озвучивает, осознавая, что только разожжет раздражение Кощея. — Из-за этого — не буду, — скалится мужчина в ответ, наталкиваясь на нахмуренный белесые брови и вопросительный взгляд. — Я…я не крала ее, я просто взяла, что хотела! — женщина чувствует, как внутри снова поднимается злость: всякий раз, когда Бессмертный подчеркивал пропасть расстояния, разделяющего их, это отзывалось в ней бурей раздражения и досады. — Взять то, что тебе не принадлежит, но что ты хочешь, и значит украсть, — хмыкает Кощей. — В конце концов, у тебя нет монополии на эту фамилию, — еще злее произносит Алиса, поднимаясь с дивана и направляясь к двери. — И если так уж хочется заниматься вопросами подержания молодости, — с тонким оттенком насмешливости в голосе бросает Бессмертный ей в спину, — можешь снарядить экспедицию в Тайгу, там, знаешь ли, много всяких травок сохранилось, выделишь пару нужных веществ, запатентуешь, продашь косметическим корпорациям… Обеспечишь себе безбедную старость, — и колкая усмешка на конце фразу окончательно добивает остатки самообладания женщины. — Да я одна из лучших биоинженеров в России! Быть может, даже в Европе! — в ярости шипит Алиса, пиная ногой журнальный столик, попадающийся под ее горячую руку, — Мне что, делать больше нечего такой херью заниматься?! У меня было исследование на грани фундаментального открытия!!! — Да, будь ты менее способна, этими потугам можно было бы пренебречь, — снисходительно бросает Константин, упираясь на стол локтями и укладывая подбородок на сцепленные ладони. «Но из твоих рук могла выйти действительно работающая и опасная вещь — и есть то, что лучше предотвратить, чем разгребать последствия», — думает Бессмертный с отстраненным спокойствием. Этот ответ женщину злит еще больше, но одновременно и обескураживает. «Это…похвала была сейчас? Или издевательство очередное?! Только он может выразить признание настолько ядовито, что аж тошно!», — сцепив зубы, думает Алиса, сжимая ладони в кулаки. — Ненавижу тебя, — в бессильной досаде выдыхает она, из последних сил сдерживая желание абсолютно по-детски топнуть ногой и чуть ли не разреветься. Но ей уже не девять лет, и даже не шестнадцать, и несмотря на легкие, насмешливые интонации в голосе Константина, глубокий и пронзительный взгляд, направленный на нее, весьма выразительно намекает, что Кощей Бессмертный едва ли позволит ей приблизиться к желаемому снова. — Что ж, некоторые вещи с годами не меняются, не правда ли? — хмыкает Кощей, склоняя голову в бок. «Да, наверное действительно похожа…», — с досадой резюмирует он, вглядываясь в лицо, чья обладательница максимально старается сдержать бушующие эмоции, но выдает всю свою ярость и гнев сверкающим блеском голубых глаз и поджатыми губами — благо что не скалится, так быть может только от того, что клыков нет. Вздернув подбородок, Алиса подхватывает с дивана сумку, и развернувшись на каблуках вылетает из кабинета прочь, проносясь мимо секретаря бешеной молнией и оставляя того в состоянии еще большего растерянного недоумения. Выйдя на улицу, она выдыхает, закрывая глаза: «Так…успокойся… Ты злишься, это нормально… Вот урод, а, думает, что знает все лучше всех, если живет на чертову тысячу лет больше, весь из себя такой умный… Убила бы, если могла… Так, дыши, дыши…». Злость едва ли уменьшается. Алиса достает из сумки пачку сигарет, нервно закуривая, загоняя дым глубоко в легкие. Выкуривает одну, потом сразу вторую — не лучшая привычка, оставшаяся с подросткового возраста, которую она несколько раз пыталась искоренить, а потом махнула рукой. Двигаясь от здания вдоль парковки, она не удерживается от того, чтобы самым банальным образом не отпинать ногами самую дорогую машину, предполагая в ней очередной автомобиль Бессмертного. Слабая надежда на часть бумаг и информацию, скопированную в личный ноутбук, хранящиеся дома, закономерно разбивается вдребезги: и там уже коварная когтистая длань уничтожила все, на что она могла бы опереться. Разумеется, из лаборатории она увольняется, не дав никому никаких комментариев, молча и демонстративно одновременно, не имея ни желания продолжать работать, особенно осознавая под чьим колпаком все это находится, ни видя в этом и капли смысла. Алисой совсем не двигала алчность славы, хотя порой она со здоровой долей иронии представляла себя в Стокгольме с золотой медалью с лицом Нобеля в руках. Но зачем продолжать делать крохотные шаги, когда она могла сдвинуть всю научную парадигму с места? Могла да не смогла. «Я же хотела уйти в отпуск», — без какого-либо воодушевления думает Алиса, баррикадируясь в квартире, отбрехиваясь от недоуменных вопросов коллег и друзей, и всяческих предложений разнообразить досуг. Ее гложет обида и злость, и вместе с тем осознание тотальной бесполезности сопротивления — и от этого женщина уходит в эскапизм, гнездуясь в кровати с ноутбуком и чередой визуальной жвачки, сдобренной сигаретами и едой быстрого приготовления. В какой-то день она просыпается от шума воды на кухне. Недоумение сменяется раздражением: квартира закрыта на ключ изнутри, значит, единственный, кто мог в нее попасть, прошел путями недоступными обычному человеку. Она переворачивается на другой бок, укутываясь в одеяло, торжествуя собственное капризное раздражение и нежелание коммуницировать с миром. И в сердце плещется отголосок обиды — разве отец не мог вступиться за нее? Почему не остановил, или хотя бы не предупредил ее заранее о грядущем посягательстве, если знал? А если не знал, то… все равно чертовски обидно. Но спустя несколько минут разглядывания обоев на стене, она со вздохом сбрасывает одеяло и движется на шум, обнаруживая светловолосого юношу у раковины, домывающего складированную в нее гору грязной посуды. Да и вообще, на кухне теперь почти не осталось следов ее депрессивного загула: цветы на подоконнике подрезали и полили, стол избавлен от загромождение пластиковых контейнеров от еды из доставки, и вообще, в помещении свежо и куда легче дышится. И в груди Алисы, помимо злостных чувств разливается тепло — женщина знает, что не выйти она по своей воли из спальни, быть может, отец постучал бы, но не получив ответа отступил бы, но потом вернулся снова. И эта тихая, но столь необходимая ей забота, в который раз напоминает о том, что в мире для нее всегда будет теплое место. — Как ты? — спрашивает Иван, заканчивая с последней ложкой и оборачиваясь на дочь. Вид её ему совершенно не нравится, но, в целом, можно было ожидать худшего. — А как сам думаешь? — сверкнув глазами, произносит женщина, поджимая губы. Иван было открывает рот, чтобы ответить, но она тут же перебивает, — Только вот не начинай говорить, что понимаешь мои чувства и все такое, и объяснять мне что так или иначе он прав. Определенные размышления и так навели ее на неудовлетворительную мысль о том, что в поступке Бессмертного был свой резон, но это ни капли не умаляло яростного раздражения из-за утраченных трудов, и быть может, более того — из-за захлопнувшейся перед носом двери в непознанное, которое так хотелось изведать. — Вообще-то, лавировать между вами двумя правда порой не просто, — мягко произносит он, склоняя голову на бок. Разумеется, о том разговоре в кабинете Константина он прекрасно знал, Кощей даже соизволил предупредить его заранее, не забыв намекнуть на то, что все происходящее во многом следствие его опрометчивой неосмотрительности. — Неужели ты думал, что твоя дочурка, с ее-то умом и упорством просто полюбуется на твои нечеловеческие клеточки в микроскоп и успокоится, свет мой? И тогда на это иронично- едкое суждение кроме досадливого вздоха ему возразить нечего. Алиса же в ответ на его реплику закатывает глаза, скрещивая руки на груди, и все же, слова отца заставляют ее смягчиться, но показать этого она не хочет. — Да какой смысл вообще в этом всем? — с тоской произносит она спустя какое-то время взаимного молчание, в котором Иван с обволакивающим спокойствием ждет, захочет ли она сказать что-то, безусловно оставляя право не говорить, — Если все равно умрешь. — Умрешь, и не оставишь за собой того, чего хотела бы оставить? — собеседник осторожно уточняет. — Да даже если оставишь, — невесело хмыкает Алиса. — Мне кажется, ограниченность жизни придает ей больше смысла, чем её безграничность, — произносит юноша, подсаживаясь к дочери за стол. — Да? И что, хочешь сказать, что в своем существовании видишь меньше смысла чем в моем? — с раздражением фыркает женщина, занимая суету рук ковырянием сахарницы. — Скажем так…в какой-то момент, в скверные времена, я тоже задавался похожим вопросами: в чем вообще смысл, правильный ли выбор я сделал когда-то… И все такое. Казалось, что к чему бы я не приложил сердце и руку, оно все равно истлеет и покинет меня, и зачем, в таком случае? — Ну, у тебя всегда оставался бы твой любимый муж, — она не может удержаться от оттенков иронии в этой реплике, но вызвана она скорее неугасающим раздражением на Бессмертного. — Тогда мне это казалось скорее удручающим аргументом, — и, хотя юноша напротив улыбается, Алиса замечает в его глазах отблеск былых серьезных размышлений. «Интересно, а как к этому отнесся он», — мелькает в ее голове с удивлением, — «Хотя, очевидно, не могли же они все время жить душа в душу… С учетом того, что не факт, что у второго вообще есть душа», — и эта часть размышления порождает короткий смешок. — И что тебе помогло? — Время, — пожимает плечами Иван: «Да и как будто у меня был выбор не справиться…», — И еще какие-то совсем простые вещи, вроде наблюдения за природой, как бы странно не звучало. Все приходит и уходит, двигаясь по кругу. Рождение, смерть, одно из другого …И на самом деле, в том, что это просто случается и есть смысл: в самой жизни, в том, что она есть во всех ее формах, простых и сложных. И роль бесконечного наблюдателя без права передышки, конечно, накладывает своей отпечаток… — в голосе Ивана сквозит легкая задумчивость, — Но возможно, именно от того, что столь многое не вечно, оно так ценно. Быть может, есть что-то, что тебе было бы интересно? — он переводит разговор в обратно сторону дочери, — Если предыдущий смысл пока истощился. Алиса нахмуривается, переводя взгляд в сторону. Зная свою тягу к интеллектуальному насыщению, она прекрасно осознавала, что долго на жвачке из сериалов и художественных книг, даже неплохо качества, не протянет. — Отобран, ты хотел сказать? — бурчит женщина. «В университет что ли пойти… Звали ведь преподавать на кафедру», — приходит в ее голову мысль, и Иван, замечая в голубых глазах напротив проблеск размышления, улыбается самыми кончиками губ. — Или можно заняться другими сферами жизни… — уклончиво начинает юноша, и сразу же нарывается на помрачневшее лицо дочери. — Я лучше тебя знаю потенциальную границу функциональности своих яйцеклеток, — ощетинивается Алиса. Разумеется, ее отцу хватало такта не тыкать в зияющий после развода пробел в личной жизни, и никаких сетований про «тикающие часики» в нее, в отличии от некоторых ее и более молодых знакомых не прилетало, но она небезосновательно подозревала, что этот вопрос так или иначе Ивана волнует. — Боже, да я не об этом, — тот поднимается с места, и подойдя к женщине, обхватывает ее нахмуренное лицо и целует лоб, — Мне все равно, это твоя жизнь и я буду рад, как бы ты ее не построила, если тебе от этого будет хорошо. — И что, скажешь что даже полное отсутствие внуков тебя не расстроит? — хмыкает она, обхватывая мужскую спину в ответ, — Зато не придется изображать из себя пенсионера. Я вообще не могу представить тебя седым… — Ну…быть может, самую-самую малость огорчит, — лукаво улыбается Иван, — Но в любом случае, меня больше огорчит твоя неудовлетворенность, так что выбирать тебе, заводить их или нет. — Зато кое-кто наверняка очень доволен, что твое внимание никуда больше не уплывает, — женщина не удерживается от колкости. На самом деле, матерью себя она представляла с большим трудом, ибо иной раз оставаясь на несколько часов с отпрысками подруг, после испытывала значительное облегчение. На это юноша ничего не отвечает, лишь пожимает плечами. В науку Алиса все же возвращается, спустя несколько лет — и уже не в частную лабораторию, а в государственную, рассудив, что лучше будет увиливать от госзаказов и спокойно заниматься интересующими ее вещами, чем работать на прихоти частных лиц, пусть и за весомые суммы. В целом, ее жизнь течет размерено и спокойно, и к сорокалетнему юбилею Алиса подходит с ощущением стабильности и устойчивости, очерченной любимой работой и избавленной от мелочной суеты почти всего того, что порождается чувствами. Нечастые свидания и еще более редкие короткие и непримечательные романы все больше убеждают ее в нежелании впускать в свою жизнь кого-то на постоянной основе — с одной стороны, требования к кандидатам были высоки, а с другой, она банально привыкает к одинокому образу жизни со всеми его издержками и преимуществами. Но в один день в это спокойное течение будней вкрадывается новая переменная. — Алиса Ивановна, к вам распределили аспиранта, — тоном, предполагающим твердость, но скрывающим мямлящую неуверенность, возвещает пожилой и одновременно стремящейся молодиться мужчина. Это Игорь Игнатьевич — заведующий лаборатории НИИ, в которое устроилась Алиса после того, как ей окончательно осточертело преподавание в университете и связанная с этим теоретика. Там же, к слову, ей приелась работа научным руководителем: студенты бесили ее несобранностью, ленью, и в большинстве своем вопиющей бездарностью. Она, как и всякий человек, искренне преданный своему делу, считала науку своего рода искусством- где рутинный, изматывающий труд переплетается с интуитивными озарениями на кончиках пальцем, порождая открытие красоты неизведанного. Для многих же горе магистров и бакалавров наука была скопищем сложных конструкций со слабой перспективой монетизации. — Я не беру подопечных, — холодным тоном отрезает женщина, даже не отнимая глаз от экрана ноутбука. Игорь Игнатьевич выдыхает, заминаясь у стола. У Алисы Ивановны характер был твердый, и, хотя женщина была подчеркнуто вежлива со всеми, начиная от уборщицы до самого начальника, улыбка эти тонкие губы посещала нечасто, и уговорить ее делать то, что она не хотела, и что особенно не было очерчено твердыми договоренностями, было почти невозможно. «Такой палец в рот не клади, руку откусит», — задорно подмечала гардеробщица. «У нее просто мужика нет, вот и ходит злая», — фыркали, закатывая глаза коллеги, в досаде от того, что ученая твердо пресекала все попытки сесть ей на шею и просто «дописать чуть-чуть тут», «предположить, как оно здесь», и тому подобное. «Она профессионал высочайшего уровня, этого не отнять…», — мягко сетует Нина Павловна — пожилая и всеми признанная доктор наук, которую, к слову, Алиса весьма уважала. — Понимайте, Алиса Ивановна, ситуация патовая… У нас грант, а Лизочка уходит в декрет, и мы всех остальных уже распределили, кого она вела, но нагрузка не резиновая, и остался один, неприкаянный… — Понимаю, — спокойной отвечает она, — Но подопечных не беру. В конце концов, аспирант — это значит написание кандидатской диссертации, а это в свою очередь, значит исследование, поиск и подтверждение гипотезы (актуальной!), описание теоретической базы. Работу спустя рукава она никогда не делала, и краснеть на защите не собиралась — а значит, в перспективе придется гонять в хвост и гриву, добиваясь хотя бы сносного качества. На ее бытности у нее было всего несколько студентов, что выдерживали ту высокую планку качества, которую задавала ученая. И делать ей что ли больше нечего? — Алиса Ивановна, — седые брови сходятся к переносице, — Я вас лично очень и очень прошу. Алиса Ивановна сдерживает порыв закатить глаза и наконец переводит взгляд на начальника. Вид у того пропитан напускной рассерженностью, и женщина прекрасно различает за ней припорошенную растерянность. — Вам же нужен лаборант, верно? Он мальчик хороший, способный, все будет делать что скажете, — уговаривает Игорь Игнатьевич, — И у него очень хорошая магистерская, вам не придется сильно утруждаться. — Вы пытаетесь продать мне обузу под соусом личного раба, верно я понимаю? — хмыкает Алиса, поднимая бровь. — И за это доплата еще, — продолжает мужчина, — И раз вас будет двое, кабинет 117 дадим, с видом на внутренний двор, вы же хотели его, верно? — Предположим, хотела, — едва ли заинтересованным тоном роняет женщина, пожимая плечами. В воздухе повисает пауза. Игорь Игнатьевич близок к отчаянию — как всякий хороший начальник он прекрасно знал, с кем из подчиненных пройдет на ура манипуляция или сердитый окрик, а с кем можно только договориться. И, кажется, его последняя надежна договариваться была не намерена, а непристроенный, ушедший в другую лабораторию аспирант — это упущенные деньги, а отечественная наука подобного не прощала. — Но, если он будет с обновленным оборудованием, — словно бы невзначай роняет Алиса Ивановна. «В конце концов, если будет совсем бездарностью, размажу его на парочке заседаний так, что сам убежит, сверкая пятками искать другого научного руководителя», — прикидывает она мысленно. Обновленное оборудование — цена не маленькая, и вряд ли это понравится завхозу. Но прикинув плюсы и минусы, Игорь Игнатьевич со вздохом кивает. — И как зовут этого вашего хорошего мальчика? — интересуется она напоследок, вновь переводя глаза в экран компьютера. — Дмитрий. И это заставляет губы Алисы Ивановны досадливо изогнуться — еще ни разу не увиденный подопечный моментально потерял очки, уйдя из нуля в минус. Конечно, она была профессионалом, и определенно не собиралась позволять факторам столь субъективного рода влиять на степень вовлеченность в работу, но… Что ни говори, ассоциации с данным именем у нее были так себе. … Молодой мужчина судорожно, торопливо движется по коридору стараясь не переходить на бег. Это чертово НИИ похоже на лабиринт, и даже добродушные указки мимо проходящих работников едва ли помогают разобраться. Обычно Дмитрий был пунктуален, но, сегодня, как назло самым банальным образом попал в пробку, и не помогло даже то, что он рассчитал время с запасом. Он уже опаздывал на встречу со своей научной руководительницей на пятнадцать минут, и, кажется, это не предел. Его успели науськать другие аспиранты, злорадно сообщив, что ему досталась настоящая мегера, которая жизни не даст и вообще, ему от пробирки глаз теперь не поднять. В целом, он не был против толкового научного руководителя, оптимистично рассудив, что важно создать хорошее впечатление, дальше как-то оно сработается. Наконец мужчина доходит до нужного этажа, останавливаясь перед нужной дверью. — Здравствуйте, — бодрым тоном произносит он, заходя в кабинет, быть может, чуть более торопливо чем следует, и от того задевая вешалку с халатами, и суетливо и судорожно подхватывая ее рукой, стараясь не терять открытого и приветливого выражения лица. — Здравствуйте, — сухо роняет Алиса, наблюдая за неловкостью собеседника, силой воли удерживая себя от банального и язвительного «Вы опоздали». Абсолютно обычный парень — средний рост, среднее телосложение, русые волосы и неопределенного цвета глаза, ни то зеленые, ни то серые. Такое лицо в толпе увидишь, и не заметишь даже. Она поднимается с места, и Дима сразу отмечает, что, кажется, смотреть придется снизу вверх — женщина и без того высокого роста абсолютно не чуралась каблуков. И лицо, не осененное даже тенью улыбки, и прохладная интонация подсказывают ему, что будущая научница явно не оценила его опоздание. — Алиса Ивановна, — с ровным и отстранённым лицом, произносит женщина, протягивая ладонь. — Дмитрий, — улыбается он, протягивая свою в ответ. Рукопожатие у женщины сильное, совсем не игриво-кокетливое, которое иной раз встречается в дамах абсолютной разной степени прекрасности. «Еще и улыбается зачем-то», — с досадой подмечает Алиса, и тонкие, украшенной алой помадой губы поджимаются. — Я прочла наработки, что вы мне отправили, — произносит она, вновь опускаясь на стул, — Местами сносно, но требует большой редактуры. И сама гипотеза тоже вызывает сомнения. «Местами сносно — очень выразительная похвала», — думает Дмитрий, ожидавший немного иной обратной связи, и потративший приличное время на вычитку материала перед отправкой. «Кажется, легко все же не будет», — резюмирует он, вглядываясь в ровный взгляд голубых глаз. Красивые, кстати, глаза — редкое сочетание же, светлые глаза и такие темные волосы. «Улыбка все-таки придурошная… И скорее всего работоспособность такая же», — выносит приговор женщина, едва заметно усмехаясь и находя нужный файл в скоплении папок на рабочем столе, — «Долго со мной он не протянет». Что ж, несмотря на то что обычно Алиса Ивановна была весьма точна в своих предсказаниях, этому сбыться было не суждено, но об этом она еще не знала.