Катарина

Его слова окончательно выбили воздух из легких. Душа вмиг улетела в пятки, а сердце отчаянно застучало в ушах. Не помню, как вырвалась от него и выбежала из гостиной, захлебываясь слезами.  Я проклинала тот день, проклинала немцев и всю Германию… Ужасный день! Ужасные люди! В голове пульсировала единственная отчаянная мысль — надо бежать! Бежать, не оглядываясь! Я встретила обеспокоенное лицо Аси в коридоре второго этажа. Не помню, как поднялась по лестнице, как оказалась на кровати в бывшей спальне Амалии. Несколько минут я ревела навзрыд у подруги на руках, пальцы нервно дрожали, изо рта выходили лишь бессвязные звуки. Ася все то время мягко поглаживала меня по спине, волосам, заботливо вытирала слезы. Ее испуганные карие глазки бесконечно скользили по моему лицу, силясь разобрать хоть что-то из невнятной речи.   — Не рви себе сердце, душенька, не рви… — Не могу… — промямлила я, шмыгнув носом, когда более-менее пришла в себя. — Сегодня меня окончательно унизили и растоптали. — Ты про Мюллера? Я слышала, как Кристоф объявил об их помолвке. Мне так жаль, Катенька… — подруга с нежностью приобняла меня.  — Ася, как я могла?.. — отчаянный шепот сорвался с губ. — Как я могла потерять хватку и полюбить немца? Какой же наивной дурой я была… Я же… я же самый настоящий предатель… — Любовь… она же не знает ни языка, ни нации, и уж тем более идеологий. Она как гром среди ясного неба нагрянет… и все, не отвяжешься. Ты полюбила не погоны немецкие, а человека, что за формой той скрывается, — голос Аси был тихим и убаюкивающим, но недостаточно убедительным для меня на тот момент. — Не глупи, душенька, поплачь коли хочется… глядишь и легче станет. Любовь это ведь такая… штука-то не предсказуемая. Я уверена, удастся вам еще поговорить по душам. Не верю я, что он плохой человек, Катенька.  Я приподняла заплаканное лицо, а она заботливо смахнула парочку непослушных прядей, прилипших ко лбу. — Ася, ты… ты будто подарок небес. У тебя ангел за плечами крыльями машет. А я вот… я уже согрешила… — Любовь — это не грех, Катюша, а сила. Да такая сила, что не денешься никуда и не справишься с нею… И к тому же, все мы не без греха. Взять хотя бы меня, мне рожать со дня на день, а я даже замуж не вышла и жилья у нас своего нет… Да и живем мы в стране врага как на пороховой бочке. Никто не знает, что завтра будет и когда война эта проклятая кончится… — Катруся! — как гром среди ясного неба ворвалась в спальню запыхавшаяся Лёлька. — Там це... мадама эта що с Сашкой приехала, уехала з генералом. Вроде як подзвонили ей и сказали, що з батьком ее щось. А сейчас вроде як Амалька з мужем своим ехать збираються. Из гостей тильки Мюллер остался. Видать ждет кого-то, на ночь схоже остается. Його я беру на себе. Раз он жениться надумав, значить треба тримати бика за роги… А Маргарет и Генри вже по спальнях розийшлися. Пора тебе, Катруся… — Что значит пора? — Ася привстала с кровати, схватившись за выпирающий живот, и окинула нас двоих недоуменным взглядом.   — Я тоби тут еды прихопила з панського столу, пидкрипишся в дорози а то мало що, — сообщила Оля, протянув сверток с едой. — Ну, как говорится, с богом, Катруся… Я приняла сверток и благодарно кивнула. Перед выходом Лёлька замешкалась, потопталась на месте, но все же коротко обняла меня на прощание. Ася тут же подскочила к двери, на ее лице застыли отголоски ужаса.  — Катя, ты куда собралась?! — Кристоф все знает, Ася, — прямо сообщила я, решив больше не утаивать от подруги. — Он работает в Гестапо. В любой момент за мной могут приехать. И если это не случилось сегодня, значит случится завтра.  — Боже, Катенька… — ее губы задрожали, а карие глаза вмиг заблестели от слез.   — Не переживай, тебе сейчас нельзя, — попыталась ободрить я. Но у подруги это получалось гораздо лучше. — Я поеду в прачечную к Аньке. А дальше будь что будет… — Но ведь если Кристоф собирается наказать тебя, значит будет вынужден привлечь к ответственности фрау Шульц и Мюллера?! — вдруг последовал неожиданный, но вполне рассудительный вопрос от Аси. — Неужто он так подло поступит с тещей и лучшим другом?.. Я покачала головой, надев теплое пальто.  — Я не знаю, Ася… Я уже ничего не знаю. — Божечки… как же… как же ты пойдешь в таком состоянии? — обеспокоенно спросила она, бегая за мной по комнате словно голодная кошка. — Я же теперь ночами спать не буду! — У меня нет выбора… Я верю, что родишь ты здорового малыша. Удачи тебе, Асенька. Свидимся еще, бог даст.  С этими словами я заключила ее в объятия, поцеловав в лоб на прощание, а после молча вышла из комнаты с небольшим кульком вещей. Проходя мимо гостиной, я вдруг уловила знакомую русскую речь и замерла как вкопанная, не решаясь пройти мимо дверей.  — Как ты узнала? — раздался скучающий голос Мюллера.  Я испуганно вжалась в стену, опасаясь сделать лишнее телодвижение. Ни разу еще он не говорил при мне на русском языке с кем-то посторонним в том доме.  — Ванька сказав, що вы тогда ему на русском ответили. Ну коли Катрусю на свадьбу забирали, — тут же последовал незамедлительный ответ от Лёльки. — Вот я и зважилася прийти до вас. Алекс коротко усмехнулся и молчал с минуту.  Я осмелилась подглядеть за ними одним глазком, и ужаснулась. Оля стояла перед офицером в моем синем платье, на которое год назад она якобы нечаянно опрокинула ведро грязной воды. С тех пор я не видела его, а она похоже сумела каким-то образом отстирать черные пятна. Я с силой стиснула зубы, пытаясь перебороть ту злость, плавно нарастающую в висках.   Мюллер же сидел в кресле совершенно расслабленно, докуривая сигарету. Его взгляд безучастно скользил по рыжеватой девушке, пока она стояла перед ним в нескольких шагах совершенно уверенно и бессовестно.  — И зачем ты пришла ко мне? В его голосе проскользнули забавные нотки, словно перед ним стояла девчушка лет пяти.  — Как зачем? Услыхала, що вы жениться надумали. А я ж люблю вас. Да… З самого першого дня, як тильки побачила так и полюбила, — без капли робости произнесла Лёля, и в воздухе раздался звук молнии на одежде. — Я хоть и необразованная дивчина, но мене з малих рокив учили, що мужика можна удержать тильки одним местом. Неторопливыми движениями, лишенными неловкости, она сняла с себя верх платья, обнажив сначала грудь, массивные плечи и тонкие руки. А после и вовсе напрочь избавилась от одежды. Я уловила ее голые ягодицы, и с ужасом прижала руку к губам, опасаясь выдать громкое дыхание.  — Визьми мене до себе... хоть горничной, хоть коханкою. Я буду робити все, що тильки скажеш! Ничим не побрезгую! Лишь з тобою рядом бути... Значит таким способом она решила брать быка за рога?! Я тяжело дышала от ярости, закипающей в жилах. Она ждала этого момента все эти годы, верно? Вот для его она хотела меня спровадить?.. Желудок болезненно сжался, и я с трудом подавила рвотный позыв.  Мюллер увидел ее обнаженное тело и… рассмеялся. От его сухого смеха мороз прошелся по коже. Его безучастный взгляд прошелся по Лёльке, а на губах застыла все та же полу ухмылка.  — Ты всерьез полагаешь, что можешь вот так просто раздеться передо мной, и я сделаю все, что ты просишь? — раздался его хрипловатый голос, полный скептицизма.  Ольга удивленно усмехнулась.  — Чому у Катруси получилось, а у мене нет?! Чим я хуже?  Мюллер неспеша сделал очередную затяжку и расслабленно выдохнул облако ядовитого дыма. А затем опустил сигарету в пепельницу и неловко прокашлялся в кулак.  — Ты вообще знаешь, что такое гордость? — Я знаю, що гордыня — это грех смертный, — ответила Лёлька. Ее голос дрожал, будто бы она вот-вот заплачет.  — Гордость — это чувство собственного достоинства, коим ты не обладаешь, — тихим низким голосом произнес офицер. — А гордыня — это высокомерие. Чуешь разницу? Оля замешкалась и произнесла сквозь слезы: — Поче… почему же не обладаю? Я еще как…  — Ты хочешь продать свое тело немецкому офицеру. И, стоит заметить, тебя никто к этому насильно не принуждал, — лицо мужчины вмиг обрело привычный серьезный и даже сердитый вид. — Думаешь, Катерина делала то же самое? Она слишком уважает себя и не опустится до подобной грязи.  — Это що получается… я ей и в подметки не гожусь?! — оскорбленно воскликнула девушка дрожащим от стыда голосом.  — Ты сама это сказала, я лишь подвел к верной мысли, — спокойным тоном произнес Мюллер, подав ей брошенное платье. — К счастью, я не обучен оскорблять женщин.  Лицо Лёльки перекосило от злобы, и она с силой сжала платье в руках.  — Да чем она обладает таким, чего во мне нет?! Да она та еще сука лицемерная! Год кричала, що ненавидит немцев, що презирает всех и каждого! А сама… сама… Я не выдержала. Мигом устремилась к двери, даже не заботясь о том, что могла сдать себя с потрохами после дверного хлопка. За считанные секунды обошла поместье и оседлала велосипед, что был заранее припаркован на заднем дворе. Мысли мои были далеки от дороги и прачечной. Я делала все машинально, не заботясь о безопасности и последствиях.  Очнулась я тогда, когда уже вовсю ехала по проезжей дороге. Дождь беспощадно мочил пальто и поливал руки, сжимающие руль. Спустя какое-то время пальцы начали соскальзывать из-за холодного ливня, пару раз я чуть было не упала с велосипеда. В какой-то момент промокшие туфли предательски соскользнули с педалей вместе с правой рукой. Я не успела ухватиться за руль, поэтому мгновенно повалилась на сырую дорогу, разодрав колени. Попыталась подняться на ноги, но вместо этого с раздражением отпихнула валяющийся велосипед.  — Это все из-за тебя! — раздался издалека голос приближающейся Лёльки. Она бежала ко мне в одном платье, и тряслась, обнявши себя руками. — Вси проблеми почалися писля твоего появления! Як же я ненавиджу тебе! — Заткнись! — крикнула я ей в сердцах, вскочив на ноги. — Заткнись, продажная девка! На кой черт ты мне помогала! Я же верила тебе как подруге своей… а ты… ты… — Дура! Як ти не поймешь, що единственный спосиб вижити здесь — це охмурити нимецького офицера! Кому ти будеш тут потрибна писля вийни?! А в Союзи ти кому будеш потрибна писля того, як два роки з ворогами жила? — во все горло закричала девушка, приближаясь ко мне. — Та с твоим появлением все пошло наперекосяк! Мене сразу на поле пахать видправили в грязюку цю чортову! А ти вся така чистенька з малим по городу гуляешь в шляпках, ще й з Сашком моим шашни крутиш! Тьфу! — Какая же ты завистливая баба, Лёлька… И язык у тебя поганый! — выкрикнула я с обидой в груди, махнув рукой в ее сторону.  — Давай, давай, поезжай! — с ядовитой ухмылкой произнесла она и остановилась на расстоянии вытянутой руки от меня. — Вали давай отсюда! Жити хоть без тебе легше стане! И маршруту моему обязательно следуй... прямо в лапы Гестапо попадешь… ага… Ее злорадный смех эхом раздался в ушах. Я покачала головой, не веря ее словам.  — Так это ты Кристофу донесла? — рассердилась я, сделав шаг вперед.  — Он мужик розумний, полковник как-никак. Сам догодался, що дивка сильська пид ручку з офицером ходить. А я йому и допомогла... — сквозь истеричный смех прокричала она. В темноте ее янтарные глаза выглядели особенно зловеще. — Жаль тильки, що сама ти вже не прийдеш в Гестапо. А було б дуже весело… — Ну ты и тварь…  В порыве ярости и гнева я набросилась на нее, схватив за плечи, и с силой повалила наземь. Лёлька болезненно вскрикнула, но успела вцепиться мне в волосы. Я повалилась на нее всем телом, но она яростно отбивалась от меня, выдирая клочки волос. Лицо ее беспощадно заливал дождь, из-за чего девушка не могла полноценно распахнуть глаза. Я беспорядочно царапала ее лицо, шею и с силой хватала за волосы.  Но в какой-то момент уловила яркие ослепляющие фары подъезжающей машины с характерным тарахтящим мотором. Мне было настолько безразлично кто был в тот момент за рулем и что будет с нами дальше. Пелена злости, обиды и безысходности накрыли с головой. Я видела перед собой лишь перекошенное лицо Лёльки и ощущала неимоверное желание навредить ей равносильно тому, насколько навредила она мне.  — Прекратите! Живо! — приближающийся командный голос Мюллера вмиг вывел меня из приступа ярости. — Прекратите… кому говорю?! Слезь с нее!  Его сильные руки мгновенно схватили меня и оттащили от Лёльки, и я не сопротивлялась. Мы обе тяжело дышали. Она молниеносно встала на ноги и наспех вытерла лицо тыльной стороной ладоней от непрекращающегося ливня. На голове у нее вместо тугой рыжей косы было что-то наподобие вороньего гнезда из влажных от дождя рыжеватых волос.  — Что?! — обиженно воскликнула девушка, испепеляя Алекса взглядом. — Защищать ее пришел? — Как ты разговариваешь с офицером? — грозным голосом ответил он, вдруг перейдя на немецкий, и направил на нее хмурый убийственный взгляд. — Хочешь отправиться на шахты за дерзость и домогательства? Пошла вон! Лёлька испуганно шмыгнула носом и украдкой поправила растрепанные волосы.  — Гер Мюллер, я же… — Я сказал. Пошла. Вон, — твердо и чересчур медленно проговорил мужчина, понизив голос.  Он отвел от нее взгляд, поправив черную офицерскую фуражку. Ольга со злостью поджала губы, оглянула нас презрительным взглядом и тихо бросила: — Та щоб вам двоим пусто було… Я наблюдала, как ее трясущееся тело постепенно удалялось в сторону усадьбы. Оказалось, уехать далеко у меня не вышло. Лёлька скрылась за ослепляющими фарами машины, а через несколько минут ее силуэт проскользнул через веранду усадьбы, освещенную двумя уличными лампами.  Вдруг ощутила неторопливое прикосновение Алекса. Он хотел было потянуть меня в сторону автомобиля, но я резко отпрянула от него.  — Не прикасайся ко мне! — выкрикнула я, отходя от него на пару шагов назад. — Не смей трогать меня… Вы все одинаковые! Все вы… заодно… — Катарина, я хочу помочь, — твердо и решительно произнес он. Непрекращающийся ливень едва позволил донести его слова. — Пойдем в машину. Ты промокнешь.  — Скольким девушкам из России ты так говорил? — с недоверием бросила я ему, накрыв промокшие волосы капюшоном пальто. — Сколько прошли через ваши с Кристофом руки?! На его лице отобразилось полное недоумение, но спустя секунду сменилось злостью и хмурой непоколебимой решимостью.  — Ты поверила этому ублюдку?!  — Я не знаю, кому мне верить, господин оберштурмбаннфюрер! — сквозь слезы воскликнула я. — Вокруг все лгут! И ваши, и наши! Все словно помешались на лжи, и я… я запуталась.  Глаза его благодаря ярким фарам были такого манящего темно-синего оттенка. И мне хотелось громко взвыть только лишь от того, что меня продолжало тянуть к нему.  — Ты, наверное, меня ненавидишь. Я бы точно ненавидел, — вдруг заговорил он тихим и на удивление спокойным голосом. — Но я правда не желаю тебе зла. — Я много чувств испытываю сейчас. И уж поверь, ненависть там тоже имеет место быть, — я усмехнулась, вытирая лицо то ли от холодного дождя, то ли от горьких слез. — Но больше я ненавижу себя! Я сражалась за тебя с самой собой все эти месяцы! Уверяла себя, что я самый настоящий предатель родины! Изо дня в день мне сводило мышцы от того, что не перестаю о тебе думать! Все вокруг твердили, что ты как-то по-особенному ко мне относишься… и я в конце концов поверила в это… А ты начал играть в какие-то игры со мной… то раскрываться, то отдаляться от меня и так до бесконечности! Я начинала думать, что сошла с ума! А ты говорил, что мы не должны видеться из-за Кристофа… А потом я узнаю, что ты женишься на фройляйн Хоффман! Что я должна думать?! Ты просто игрался со мной как с котенком и… Его глаза источали холодное равнодушие, но одновременно обжигали яростью. За считанные секунды он преодолел расстояние между нами и требовательно схватил меня горячими пальцами за подбородок, вынуждая взглянуть ему в лицо. Не помню, сколько мы стояли в таком положении, пожирая друг друга глазами. Но в какой-то момент он притянул меня к себе. Его губы по-хозяйски накрыли мои, отчего я на мгновение задохнулась то ли от неожиданности, то ли от приятного волнения. Мышцы во всем теле напряглись, сердце застучало в груди неприлично быстро, а коленки вмиг задрожали, словно у испуганного зайца.  Я не осознавала сон это был или самая настоящая явь.  В конце концов, я и не заметила, как распахнула губы и робко ответила на поцелуй. Чувства, что так тщательно контролировала последние месяцы, в миг вырвались наружу. На наши лица беспощадно падали холодные капли дождя и тут же сливались с моими горячими слезами. Я мысленно представляла, как они стирали все условности и правила, ставшие настоящей преградой меж нами. В голове отчаянно кричали мысли: «нельзя! Так быть не должно! Это предательство!».  Но чувства наши в тот момент едва ли можно было описать словами… Не было времени на раздумье. Не было времени вообще ни на что. Оно замерло где-то на кончике губ и позволило нам раскрепоститься… впервые шагнуть в неизвестность.  Я дрожала то ли от холода и сырости, то ли от волнения и страха. То ли вовсе от первого поцелуя с мужчиной и столь неожиданной близости. Такого страстного и тягучего поцелуя, что сердце замирало, а ноги тотчас же подкашивались от волны захлестнувших чувств.