Катарина

Во всем остальном немецкие свадьбы ничем не отличались от других. Все то же застолье, бесконечные разговоры, сплетни, анекдоты, поздравления молодоженов, тосты через каждые десять минут, и конечно же танцы. Я была на десятках свадеб в нашей деревне. Но по вполне понятным причинам у нас не устраивали такие пиры, и танцы там были под баян и гармошку, вперемешку с бородатыми анекдотами и однотипными частушками. Все весело проводили время, и никто и подумать не мог о том, как он выглядит и в какой момент нужно подтянуть осанку, а в какой улыбнуться и говорить только на определенные темы.   Гостей не переставала развлекать немецкая певица — Эльза Кох. Ее тонкий, чарующий и мелодичный голос ласкал слух каждого, кому выпала честь оказаться на свадьбе штандартенфюрера Нойманна. А томный взгляд серых пронзительных глаз и утонченная фигура с пышным бюстом, как магнитом притягивали холостых офицеров к небольшой сцене.  В перерывах между фройляйн Кох публику развлекали четыре музыканта в строгих смокингах, играя на скрипке, виолончели и контрабасе внушительных размеров, включая мужчину за роялем. Никогда прежде мне не удавалось воочию наблюдать за игрой музыкантов и уж тем более слышать исполнение струнных инструментов. Но особенно мое внимание привлек рояль — пол вечера я с удовольствием слушала плавные и удивительно красивые мелодии, пропустив мимо ушей пение Эльзы Кох. Я наблюдала, как мужские пальцы плавно танцевали на клавишах, в какой момент музыкант нажимал на педали, и с каким наслаждением он играл на инструменте столь внушительных размеров.  Торжество длилось уже четвертый час. Салаты, первые блюда и все горячее уже благополучно съедено, а шнапс практически весь был уничтожен немецкими офицерами. Мы равнодушно пропустили два медленных танца, и я была бесконечно благодарна Алексу, что он не принуждал меня к этому унизительному занятию. Находясь за столом в окружении местных сплетниц среднего возраста и их мужей с погонами, я начинала откровенно скучать. А когда кто-то в очередной раз кричал тост «за фюрера!», «за великую Германию!», «за тысячелетний Третий Рейх!», я подавляла желание закатить глаза. Мюллер время от времени что-то обсуждал с мужчинами. Женщины же не прекращали щебетать как канарейки о новой модели пылесоса, старом женихе бедной фрау Фишер, а также о том, насколько неприлично откровенным было декольте певицы фройляйн Кох.  Я попробовала на вкус апельсиновый и грушевый шнапс, а также все ближайшие незнакомые закуски, и со скучающим видом пропускала мимо ушей обрывки женских разговоров.  — Слышала Картеры взяли к себе одну русскую… — Да вы что? Они же громче всех кричали, что не впустят в дом никого, кроме немцев!  — Вероятно, унтерштурмфюрер и его супруга не справляются с хозяйством… — Зато Фридрих Шварц жалуется, что у них всего четверо русских девиц и больше им не дают! — Глупости какие! Зачем ему столько? Они же не умеют ничего. Да и неопрятные к тому же! Я слышала, что русские даже не знают, что такое пылесос! Вы можете себе представить, как они живут при коммунистах?.. Я раздраженно выдохнула и прочистила горло, запивая нарастающую злость стаканом холодной воды. Мюллер сразу же напрягся, как только женщины затронули болезненную для меня тему. Поэтому тут же накрыл мою ладонь своей на пару секунд и сжал, чтобы я не высказала что-то грубое им в ответ. Прикосновение его руки обожгло мою кожу и испугало неожиданной близостью. Но я была настолько зла на немок, что благодаря их разговорам, тотчас же позабыла об том инциденте.  — Взяла я полгода назад одну девку русскую. Так ей всего пятнадцать лет оказалось, не умела она толком ничего делать по хозяйству. Даже столовые приборы натирать до блеска не умела! Пришлось всему обучить… Зато сейчас немецкий подучила, дома чистота и порядок. К тому же и денег уходит на таких едва ли не в три раза меньше, чем на прошлую прислугу. — Говорят, эти русские не моют руки перед едой... — Какая дикость! — А мне знаете какая гордая попалась? Обижается, что я русской ее называю! Все кричит, что не русская она… А я посмотрю: волосы белокурые, глаза светлые, лицо в веснушках. И говорю ей: какая же ты не русская, если и говоришь по-русски, и выглядишь, и из России приехала? А она мне: из Украины я, украинка! А по ночам песни красивые распевает… вроде русские, но в то же время и не похожи на русский… — А вы, гер Мюллер, взяли к себе русскую? У вас дом большой… наверняка маменька ваша взяла парочку девиц… — И невеста ваша что-то молчалива и не пьет почти. Неужто стесняется? Офицер тактично прокашлялся в кулак и улыбнулся.  — В нашем доме, как и до войны, работают пять помощниц немецкого происхождения. Я в состоянии содержать семью, дом и платить достойное жалование обычным немецким женщинам… а не экономить и нанимать людей из России.  Парочка женщин возмущенно раскрыли рты, двое других ахнули от неожиданности, а одна неловко прокашлялась в салфетку. Я отчетливо ощутила, как мои губы расплылись в торжественной улыбке.  — Фройляйн Штольц, вы не возражаете, если я украду у вас Алекса на пять минут?  Я не сразу уловила мужской голос, раздавшийся над ухом. Мюллер мгновенно узнал кому он принадлежал, поэтому тут же вскочил с места, и я последовала его примеру. Глаза словили добродушную улыбку отца Кристофа — генерала СС Нойманна. Он сложил руки на уровне солнечного сплетения на выпирающем животе. Черный китель был до отвала усыпан наградами, а одна из них — черный крест в петлице — бросилась в глаза в первую очередь.  — Китти, познакомься — группенфюрер Нойманн — отец жениха, — сообщил Мюллер, вытягиваясь как струна перед старшим по званию.  — Для милой фройляйн можно просто Вильгельм, — отозвался мужчина, поправив закрученные седые усища. Мужчина улыбнулся по-отечески доброй улыбкой и принялся с любопытством разглядывать меня бледно-зелеными глазами.  — Приятно познакомиться, — как можно четче произнесла я, избавляясь от акцента.  Я мельком кивнула и протянула руку для рукопожатия, но вместо этого генерал с особой осторожностью преподнес мою кисть к губам всего на мгновение.  — Так вы не против? — переспросил группенфюрер, сверкнув в мою сторону бледно-зелеными глазами.  — Нет… конечно нет. Напоследок Мюллер бросил на меня обеспокоенный взгляд и кивнул в сторону стола. Я тут же села обратно, уловив на себе любопытные взгляды окружающих женщин. Поерзав на месте, я выпрямила спину, ощутив сгущение лицемерия и неловкости вокруг.  — Милая Китти, вам невероятно повезло с женихом… Знала бы она, что у меня было совершенно противоположное мнение на тот счет.  — Да, оберштурмбаннфюрер настоящий патриот! — …и весьма хорош собой. Знали бы вы, дорогая, как девицы на выданье расстроились, когда стало известно о вас! — Говорят, вы недавно к нам прибыли? Как вам Бавария?  — Бавария прекрасна, фрау, — я улыбнулась, впервые заговорив с незнакомками. — Вот только здесь непривычно жарко.  — Бросьте! Это неизменный плюс Баварской земли!  — Милая Китти, у вас необычный акцент. Позвольте узнать, откуда вы к нам прибыли?  Я мысленно выругалась, поочередно уставившись на чересчур любопытных женщин. Поняв, что больше не вывожу, я подскочила со стола, скрипнув стулом, и виновно улыбнулась.  — Извините… здесь слишком душно… я… я вынуждена отойти… — Вам помочь? Вопрос прилетел мне в спину, и я поспешно удалилась из огромной залы, оставив его без ответа. Нервно стиснув сумочку в руках, я обходила нетрезвых немецких офицеров, стараясь оставаться незамеченной. Они столпились возле сцены, пока молодая певица исполняла очередную чарующую песню. Кто-то из мужчин осмелился схватить меня за запястье с мерзкой улыбкой на устах, но каким-то чудесным образом мне удалось вырваться без последствий и убежать в поисках уборной.  Слуги сновали мимо меня, выбегая из длинного коридора. Я не решалась спросить в какой стороне находился туалет, поэтому последовала в тот коридор со множеством комнат. Там музыка уже не звучала столь оглушающе громко, и звонкий голос фройляйн Кох уже не раздавался в ушах настолько близко. Чем дальше я уходила вглубь коридора, тем больше стук каблуков заглушал плавные ноты рояля.  — Я не всесилен! Ты хоть представляешь, что будет? Что будет если Кристоф обо всем узнает?! Я замерла посреди коридора, вдруг услышав мужской голос из соседней двери.  — Я отдаю отчет своим действиям, — последовал незамедлительный ответ другого мужчины. В этом неторопливом и невозмутимом голосе я узнала Мюллера.  Прикрыла губы ладонью, чтобы не издать ни единого звука. Казалось, мое учащенное дыхание слышали все вокруг.  — Твой отец был хорошим человеком и во многом мне помог… — произнес генерал спокойным тихим голосом. — И я до последнего буду выполнять данное ему обещание. Но ты прекрасно знаешь характер Кристофа… и такие вещи он просто так не оставит! Я не смогу его остановить, ты же понимаешь?.. — Не нужно опекать меня, Вильгельм, я больше не пятнадцатилетний мальчишка, — процедил Мюллер. — Я осознаю, чем все может кончиться. Но и иначе поступить я тоже не могу. Фрау Шульц… — Фрау Шульц с этого дня находится под попечением нашей семьи! Они более не нуждаются в твоей опеке! — воскликнул группенфюрер Нойманн, но в его голосе не было ни капли злости и агрессии. Скорее наоборот, он словно намеревался вразумить Алекса. — Ты больше не будешь появляться с этой девчонкой у всех на глазах… Я затаила дыхание, когда осознала, что речь шла обо мне. Сердце тотчас же подступило к горлу, кровь застучала в ушах, а весь праздничный ужин вдруг вознамерился выйти наружу, болезненно скрутив желудок.  Генерал Нойманн знал о моем истинном положении и так непринужденно целовал мою кисть у всех на виду?.. Чем же закончится все это? Как же сам генерал СС не пресечет все на корню? Почему он продолжает прикрывать Мюллера? — При всем уважении, группенфюрер, но я сам решу с кем мне появляться в обществе… — Не упрямься, Алекс! Ты не оставляешь мне выбора! — строго воскликнул генерал. — Либо с завтрашнего дня ты подаешь запрос на вступление в партию, либо… — Либо что?! — сквозь зубы процедил Мюллер, не скрывая раздражения.  — В ближайшие дни объявляешь о помолвке, — заявил Вильгельм, выдержав долгую паузу, а я от изумления выпучила глаза. — В твоем возрасте и звании уже неприлично быть холостым. Свадьбу сыграем быстро и не с таким размахом. Все как ты любишь. Обергруппенфюрер Хоффман уже спит и видит, как ты женишься на Лиззи. К тому же, это твой шанс продвинуться по службе, не уезжая на фронт… — он замолчал на мгновение, и в помещении раздались неторопливые шаги. — Пятую дивизию отправили на русский фронт четыре месяца назад… Наша пропаганда говорит об одной победе за другой… но что в итоге? Половины личного состава нет, другая половина искалечены до нельзя… Офицеры каждый третий без пальцев рук и ног от несносных морозов. Ты хочешь повторить их судьбу, Алекс?! — Я предпочитаю более честные способы продвижения по службе… — угрюмо отозвался Мюллер.  В помещении раздались тяжелые шаги. Я тут же испуганно побежала вперед по коридору, уловив грозный голос генерала: — Александр! Я еще не закончил! Вернись и… Позади раздался громкий дверной хлопок, и я ускорила шаг.  — Китти! — Мюллер окликнул меня, и сердце мое болезненно сжалось. — Как долго ты… Он догнал меня, нетерпеливо схватив за запястье.  — Я не должна была подслушивать, извини, — честно ответила я на русском, и развернулась, чтобы взглянуть ему в глаза. — Но я… мне… Мне противно быть участником этого праздника лицемерия. Генерал прав, мне здесь не место… как и в этой стране.  Я попыталась высвободить руку, но он сжал ее сильнее. Глаза его — по обыкновению такие синие, тихие и спокойные, будто гладь морская — в тот момент отображали целую бурю чувств: смятение, страх и какую-то призрачную ускользающую надежду.  — Я не позволю тебе уйти, — всего лишь изрек он полушепотом, продолжив стискивать мое запястье теплой рукой.  Но взгляд его тогда был сильнее любых прикосновений.  — Мюллер, Китти, вот вы где! — раздался звонкий голос Кристофа, отзывающийся эхом в длинном пустом коридоре. Судя по расслабленному взгляду, широкой улыбке и сигарете, небрежно зажатой меж зубов, трезвый ум постепенно покидал его. Мужчина подошел ближе, вклинился между нами и одним дружеским жестом опустил тяжелые руки нам на плечи. — Я вас везде обыскался. Алекс, пойдем выпьем уже наконец за мою невесту! С каждой секундой находиться рядом с пьяными немецкими офицерами становилось жутко. Я не знала, что взбредет в их нетрезвую голову. Все поголовно были вооружены пистолетами в поясных кобурах, и нисколько не скрывали этого. Мужчин в парадном черном кителе, которые трезво стояли на ногах, можно было пересчитать по пальцам обоих рук. К моему счастью, Мюллер входил в их число. За столом он пропускал половину тостов намеренно, или же делал вид, что страшно увлечен беседой со знакомым эсэсовцем.  Мне было дико наблюдать за генералом, вероятно отцом Элизабет Хоффман, который в пьяном угаре приставал к немногочисленным слугам женского пола, а также пускал пошлые шуточки в адрес незамужних дам. Единственным высокопоставленным лицом, который держал себя в руках, был группенфюрер Нойманн. Он бесконечно извинялся за своего хорошего друга, когда тот в очередной раз разбивал стакан с алкоголем или щипал служанок за ягодицы. На протяжении всего вечера генерал Нойманн пытался привести в чувство генерала Хоффмана, но тот категорически отказывался прекращать празднование, едва ли не залезая на стол. Не помогали уговоры и родной дочери. После того, как отец грубо послал ее во второй раз, Лиззи прекратила любые попытки затащить генерала Хоффмана в машину.  — Предлагаю тост. За мою молодую жену! …И наших будущих детей! Кристоф вынул недокуренную сигарету изо рта и небрежно кинул ее в фужер с шампанским мимо проходящего слуги. А затем взял три пустых прозрачных стакана и налил в них жидкость мутноватого оттенка, чем-то схожую с нашим привычным самогоном. Я не спеша приняла стакан в руки, мельком улыбнулась и словила сначала веселый взгляд новоиспеченного жениха, а после обеспокоенный Алекса.  — Тебе действительно повезло с супругой, друг мой, — Мюллер выдавил из себя улыбку, приподняв стакан со шнапсом.  — О, да. Надеюсь, все мои ожидания оправдаются в первую брачную ночь, — рассмеялся офицер Нойманн, вновь по-свойски обняв друга за плечи.  — За Амалию, — я приподняла стакан с выпивкой, стараясь сделать вид, что меня нисколечко не смутила его откровенная пошлая шутка.  Через секунду наши стаканы со звоном соприкоснулись и каждый принялся пить свою порцию алкоголя. Жидкость неприятно обожгла горло и пищевод. Я поспешила допить остатки апельсинового шнапса, а после поморщилась и приложила тыльную сторону ладони к губам, сдержав приступы кашля.  — Алекс, похоже тебе еще предстоит научить свою невесту пить шнапс, — с издевкой сказал Кристоф, кивнув в мою сторону. Он голыми руками подцепил со стола кусок копченой колбасы и закусил им.  — Я не любитель алко… — Я шучу, Китти… Конечно же это была шутка! Я ценю, что ты не отказалась выпить за мою супругу. Это похвально, фройляйн!  Нойманн вновь усмехнулся и пару раз с силой похлопал меня по плечу, словно вознамерился вбить в паркет. А затем широко улыбнулся и одним указательным пальцем игриво коснулся кончика моего носа. Я инстинктивно сделала шаг назад, упираясь в стол, и испуганно уставилась на него. Мюллер заметил это и тотчас же потянулся в мою сторону, но мое положение спасла плавная мелодия рояля. Она внезапно раздалась во всем помещении, отвлекая Кристофа. Он тут же похлопал в ладоши, привлекая внимание, и громко воскликнул: — Вальс, господа! Танцуют все без исключения! Где же… где же жена моя?.. Уловив удаляющуюся спину жениха, я облегченно выдохнула. Его походка была уже не столь грациозна для танца, но несмотря на это, он продолжал искать Амалию. А затем резко развернулся, едва пошатываясь в сторону, и направил указательный палец точно на Мюллера.  — Алекс, и ты тоже! Пригласи уже наконец свою даму на вальс! Вы пропустили уже черт знает сколько танцев… Амалия мгновенно подбежала к нему, отвлекая от нас, и жених неуклюже закружил ее в танце, едва не порвав длинный белоснежный шлейф платья. Среди оставшихся за столом немногочисленных гостей, я уловила обеспокоенный взгляд фрау Шульц. Одним укоризненным жестом руки она приказала мне выпрямить спину и кивнула в сторону танцующих пар.  — Нет. Я ни за что… — выдохнула я, когда натолкнулась на протянутую ладонь Мюллера.  — Хотя бы один танец, — угрюмо ответил офицер. Судя по его невозмутимому выражению лица, он тоже был не в восторге от этой идеи. — Вы умеете танцевать вальс? Если нет, то… просто старайтесь не отдавить мои туфли.  Я с силой поджала губы, мельком оглядев танцующие пары. А после не глядя вложила ладонь в протянутую руку. Меня разозлила сама мысль, что он усомнился умею ли я танцевать! И положа руку на сердце, я приняла его приглашение только по той причине, чтобы доказать ему, что мы — русские — знаем и умеем многое и не хуже немцев. К тому же, не зря я часами оттачивала вальс с Петькой Смирновым перед последним звонком.  Он аккуратно повел меня к остальным парам и остановился едва ли не посередине зала. Мы встали друг напротив друга. Вокруг сгущался ореол неловкости. Мюллер обнял меня за талию и привлёк к себе по-командирски властным жестом. Я растерялась на мгновение то ли от подобного жеста, то ли от столь непривычной близости, что даже не сообразила вовремя опустить руку ему на плечо. В нос ударил приятный успокаивающий аромат его парфюма. Я положила одну руку на его крепкое плечо, и погоны тут же защекотали внутреннюю сторону ладони. Вторую руку я слегла согнула в локте и вложила в его большую теплую ладонь.  — Вам бы не помешало поучиться у знакомых офицеров как обращаться с собственной невестой.  — А вам бы не помешало поучиться у Ольги смотреть влюблёнными глазами на своего жениха, — он привычно усмехнулся, глядя куда-то вдаль.  Каков нахал! Я возмущённо вздохнула, но молча проглотила очередную его усмешку в мой адрес.  Мюллер вел уверенно, с воодушевлением, но со свойственной ему сдержанностью. Его безучастный взгляд скользил по помещению, по гостям и ни разу не коснулся меня. Но когда спустя минуту танца он наклонился и тихо произнес с низкой хрипотцой, я опешила: — Прости, если обидел.  Он впервые взглянул на меня. В пронзительных синих глазах, спокойных и глубоких как море, впервые промелькнуло сожаление. Я бросила на него беглый взгляд, удивляясь неожиданной теплоте, прозвучавшей в его голосе, но он не отвел от меня глаза даже в тот момент. Я смутилась и на мгновение оступилась, едва не наступив ему на туфли. Но он уверенно удержал меня и теперь уже мягче привлек за талию.  В тот миг меня одолевали совершенно противоречивые чувства. Внешне Мюллер казался невозмутимой глыбой льда и грубым солдафоном с непроницаемым выражением лица. Мне всегда трудно было понять его чувства: он зол, радуется или ненавидит?  И в тот момент его лицо не отображало ничего, что свидетельствовало бы о его чувствах и ощущениях. Но, ощутив его сильную руку на талии, я была уверена, что он поддержит, не даст запнуться или упасть. И не только потому, что вокруг находились сотни глаз, следящих за нами, и его небрежное отношение ко мне тотчас бы скомпрометировало его репутацию… Он поддержал бы меня просто потому, что… хотел это сделать. Просто потому, что возможно я ошибалась, и он был вовсе не бесчувственным солдафоном, а обычным человеком, умеющим сопереживать, сострадать и доверять… Я была покорной партнершей и позволяла себя вести в любую сторону, доверяясь офицеру. В тот момент мысли были заняты вальсом в самую последнюю очередь. Танец в прямом смысле вскружил мне голову, и я тотчас же дала себе мысленную пощечину. Какого черта я вдруг стала оправдывать его неотесанную грубость и обидные словечки, летящие в мой адрес?! — С каких пор тебе есть дело до чувств русской рабыни? — С тех самых, когда одна из них вдруг заделалась моей невестой, и я вынужден с ней таскаться.  Что этот немец о себе возомнил?! Я угрюмо сжала губы и насупилась, направив взгляд куда-то сквозь чёрный офицерский китель.  — Не обижайся. Этот твой убийственный стеклянный взгляд… Он далеко не похож на тот, с каким молодые девушки смотрят на своих женихов. Он может вызвать ненужные подозрения, которые испортят мою репутацию.  Да что он заладил? Репутация, репутация… — Может, потому что ты не мой жених, и я плохая актриса?! И раз уж ты так заботишься о своей репутации, почему не спросишь у партии на ком тебе жениться? Вы же все так делаете? Тогда и вопросов лишних возникать не будет.  — Согласен, трудно изображать любовь при ее полном отсутствии. А спрашивать на ком мне жениться я ни у кого не обязан. Я не состою в партии… по крайней мере пока, — он выдержал недолгую паузу, чуть сильнее сжал мою кисть и словил мой хмурый взгляд. — Я уже извинился перед тобой, не заставляй меня делать это ещё раз. Я не хотел тебя как-то задеть или обидеть. Просто… твой хмурый взгляд иногда напоминает мне мой собственный… — Мюллер усмехнулся. — Но я не кисейная барышня, я офицер, у которого в подчинении находятся сотни человек личного состава, и в моем случае он оправдан. А вот в твоём… — Кисейная барышня с тобой не согласна.  Его губы в какой-то момент оказались настолько близко к моему уху, отчего щеки в миг запылали.  — Еще бы. Я был бы удивлен, услышав от тебя согласие, — прошептал он, и тут же слегка отстранился на прежнее и без того близкое расстояние.  Тем самым дав мне отдышаться, ведь каждый раз, когда он проделывал подобные штуки, я невольно задерживала дыхание. А после опасалась, что неровен час могла бы лишиться чувств от недостатка воздуха.  То ли от действия алкоголя в крови, то ли от моего смущенного взгляда и раскрасневшихся щек, Мюллер не смог сдержать улыбку. И это была не привычная колючая усмешка и не дежурная натянутая полуулыбка, а полноценное проявление искренних чувств. От осознания этого я тут же стыдливо опустила глаза, в очередной раз едва не натолкнувшись на его блестящие черные туфли. А затем поспешно сменила тему.  — Все эти месяцы я хотела сказать вам… хотела сказать вам спасибо. За книгу. Но вы постоянно избегали меня, даже здоровались лишь изредка.  От волнения я и не заметила, как вновь перешла на «вы». А затем ощутила, как в моей ладони, находящейся в его, начинал скапливаться пот. От этого мне становилось еще дурнее, чем от мысли о том, с кем я танцевала тогда.  Мюллер вновь расслабленно улыбнулся, продолжив разглядывать меня, и предположение о влиянии алкоголя уже не было простым предположением. В свою очередь, я перестала ощущать мир вокруг. В тот момент под влиянием шнапса я глядела лишь на его лицо, а все, что находилось за ним, чудесным образом расплывалось. Я замечала только его синие пронзительные глаза, которые в тот вечер сверкали так ярко и по-настоящему.  Мужчина вновь наклонился к моему уху, и от волнения, распирающего грудь, я нервно прикусила нижнюю губу.  — А вы все это время ждали меня? На мгновение я уже и позабыла, о чем шла речь, и о чем же он меня тогда спросил. Поэтому спустя секунду приказала себе собраться, но из-за странного расслабленного состояния получилось не сразу.   — Я… не то, чтобы…  Я запнулась и с удивлением обнаружила, что вальс наконец закончился, и в воздухе заиграла подвижная мелодия. Мы все еще продолжали стоять посреди зала, разглядывая друг друга. Одна рука его по-прежнему покоилась на талии, а другая стискивала мою потную ладонь. Танцующие пары вокруг уже давно рассеялись, и я натолкнулась на несколько лиц, которые с нескрываемым интересом и интригующими улыбками наблюдали за нами.  Меня вдруг охватил внезапный страх, вперемешку с нестерпимым стыдом. Словно я вновь очнулась от оцепенения… От того гипноза, который охватил нас обоих еще в штабе. Я дала себе мысленную пощечину и выскользнула из его рук, направившись к выходу из ресторана. Он выкрикивал мое выдуманное имя мне вслед и бросился было бежать за мной. Но в какой-то момент его остановил Кристоф, который был уже изрядно выпивший, но все еще стоял на ногах.  О чем я только думала?! Он же немец, офицер… эсэсовец, в конце концов! Он — враг. Как я могла ослабить хватку и нюни распустить? Подумаешь… книгу на русском подарил! Подумаешь… защищает от других немцев! Он делает это не от чистых помыслов и благородства души, а ради собственной выгоды! Да! Лишь для выгоды. Судя по разговору, генерал Нойманн уже давно говорил ему жениться. Вот он и нашел фиктивную невесту в моем лице только ради того, чтобы общество оставило его в покое… Ну и фрау Шульц заодно подыграл в их спектакле с Артуром в главной роли. Как я могла вляпаться в их интриги?! К черту! Пришла пора заканчивать это представление! Мне отчаянно не хватало воздуха, в ушах стучала кровь, а сердце порхало в груди словно ошалелая птица в клетке. Я бежала вперед, не оглядываясь, и наспех расстегивала удушающий ворот белоснежного пиджака. В какой-то момент до меня дошли недовольные возгласы девушки, голос которой я нашла знакомым. Судя по интонации и бранным словам, она явно не желала, чтобы какой-то мужчина касался ее.  Я незамедлительно бросилась ей на помощь, застав фройляйн Хоффман в нежелательных объятиях какого-то малознакомого офицера. Он зажимал ее в непримечательном углу словно какую-то дешевую проститутку, пока девушка отчаянно отпихивала его от себя. Я подалась вперед и лишь с третьего раза оттащила мужчину за воротник кителя. Судя по его пьяному мычанию, ему не особо понравилась моя затея, но он был изрядно пьян, поэтому не смог возразить мне ни словом, ни делом. Лишь злобно махнул в мою сторону рукой, выругался на немецком и, держась за стены, побрел обратно к гостям.  — Вот же ублюдок, — выругалась Лиззи.  Дрожащими руками она наспех достала сигарету из белоснежной шелковой сумочки. Лишь с третьего раза ей удалось зажечь ее позолоченной зажигалкой. Девушка сделала долгожданную затяжку и расслабленно облокотилась об стену.  — Спасибо, Китти, — поблагодарила она, выдохнув серый табачный дым. Ее рассеянный взгляд все еще блуждал по коридору.  — Как же… как же он не боится гнева твоего отца? — растерянно спросила я, изумленно похлопав ресницами.  Элизабет надменно хмыкнула и дрожащими руками поднесла сигарету к алым губам.  — Эти придурки ничего не боятся после двух бутылок шнапса. Их не останавливают ни погоны, ни положение моего папеньки. Ничем не отличаются от своих неотесанных рядовых… — девушка осуждающе покачала головой, а затем кивнула на сигарету. — Куришь? Я вежливо отказалась, и в тот же момент мы обе развернулись в сторону зала на звук разбитого стекла и нервного женского вскрика. Мужчины тут же подсуетились, судя по громким шагам и торопливым переговорам, и спустя мгновение раздалось чье-то недовольное мычание.  Лиззи раздраженно закатила глаза.  — Настоящий цирк, — она медленно сделала глубокую затяжку и с наслаждением выдохнула со словами: — ненавижу свадьбы. Это еще одна причина, по которой я не выхожу замуж. — Можно пожениться более скромно, — предположила я, спиной облокотившись об холодную стену.   — В моем случае это практически невозможно. Отец — генерал СС… муж со стопроцентной вероятностью тоже будет эсэсовцем. Такие свадьбы не проходят без шума и высокопоставленных гостей, — фройляйн Хоффман коротко усмехнулась и вновь принялась пачкать белоснежную сигарету алой помадой. — Видела бледную невесту? Бедняжка… Кристоф ее не достоин. Он уничтожит ее.  — Конечно видела, она моя кузина, — я глупо улыбнулась, пытаясь убедить себя в искренности сказанных слов. — Постой… что ты имеешь в виду под… — То и имею, Китти. Я знаю Кристофа едва ли не всю жизнь — он тот еще пьяница и хулиган… К тому же, еще и развратник. Да и женщин он ни во что не ставит. Я с самого начала не завидовала его будущей супруге, но как увидела бедняжку Амалию…  — Все будет хорошо, — убедительно произнесла я, скорее утешив себя, чем девушку.  Она недоверчиво хмыкнула в пустоту и вдруг повернула голову в мою сторону.  — А ты что? Почему сбежала из зала? Я мельком поглядела, как вы с Алексом танцевали… и, признаться честно, я даже немного позавидовала. — Там очень душно… мне не хватает свежего воздуха, — соврала я, непринужденно пожав плечами.  — Любишь его? Вопрос ее прозвучал слишком неожиданно, а пронзительные серые глаза стрельнули в меня по самую душу. Она вопросительно выгнула бровь и выжидающе глянула на меня исподлобья.  — Только правду скажи, мне важно знать, — твердо предупредила она, отрывая от меня взгляд. — Мы знакомы еще со школьной скамьи. Он хороший человек… по крайней мере, отец Кристофа всегда ставил Алекса ему в пример. Крис страшно злился, но не переставал общаться с ним. Поэтому… поэтому мне важно убедиться, что я оставляю его с достойной женщиной.   От столь неожиданной откровенности в горле образовался ком. В голове проскользнула мысль, что она была неравнодушна к Мюллеру. От мысли той мне стало дурно и неприятно. Выдержав долгую молчаливую паузу, я было вознамерилась соврать ей, но в коридоре послышались торопливые спасительные шаги.  — Лиззи, милая, твой отец… — раздался обеспокоенный голос генерала Нойманна. Он запнулся, как только увидела меня, но тут же продолжил. — Твой отец уснул за столом. Мои ребята посадят его в машину. Ты поедешь с ним домой или останешься? — Черт… — пробормотала она и, раздраженно выдохнув, быстрым шагом направилась в сторону зала.  Отец Кристофа тут же поспешил за ней, перед этим бросив на меня сожалеющий взгляд.  Я выскочила на улицу и вдохнула долгожданный свежий воздух. Была уже глубокая ночь, но из-за знойной жары духота еще имела место быть. Ветра почти не было, а брусчатка под ногами еще не успела полноценно остыть после солнечных лучей. Возле входа в ресторан стояли несколько офицеров: кто-то курил как паровоз, парочка мужчин уже не могли стоять на ногах и подпирали стену, а один из них громко смеялся, в открытую обсуждая приглашенных на свадьбу женщин.  Я вскинула голову к звездам, стараясь не обращать внимание на шум. В тот день их было необычайно много. Казалась, если протянуть ладонь, можно было забрать одну из них с собой. Я фантазировала, что если дотронуться до одной звезды и взять ее, то своим свечением она укажет мне путь до сестры, а затем и до дома. Бавария и вправду была удивительна — весной и летом ночное небо там было как на ладони. Я наблюдала за свечением звезд, за их падением, сравнивала их по размерам и делила на молодые яркие и старые потухшие.  Позади раздалось шуршание и мужской мычащий голос.  — Папенька, осторожно, ступеньки! — предупреждающе воскликнула Элизабет. Она сопровождала отца до автомобиля, пока два офицера выводили генерала из ресторана. — О, Китти, до встречи! Мы с тобой еще не договорили, так что жду вас завтра с Алексом на завтрак. Возражения не принимаются. Я молча улыбнулась ей, вскинув руку на прощание.  — Да, Китти… мы вас… мы вас ждем… — натянуто пробормотал генерал Хоффман, усаживаясь в машину. — А кто… кто такая Китти?.. Я хихикнула, прижав ладонь к губам, и взглядом проводила отъезжающий автомобиль семейства Хоффман. Краем глаза заметила, как несколько офицеров молча зашли обратно в ресторан, а оставшаяся парочка мужчин вдруг медленно окружили меня.  — От чего же такая прекрасная фройляйн одна? — вкрадчивым подпитым голосом поинтересовался один из них.  Я не ответила, и даже не удосужилась глянуть в их сторону, продолжив стоять на месте.  — Погоди… я ее знаю… — вдруг отозвался второй, едва пошатываясь на месте. А у меня вдруг перехватило дыхание. — Эта же та… ну которая с оберш… обершту… ну с Мюллером. — Разве стал бы он отпускать свою невесту на улицу одну? — ухмыльнулся более трезвый мужчина, обойдя меня.  Его бесстыдные глаза откровенно разглядывали меня, отчего я испытала невероятное отвращение… и страх. Одно мгновение, и он схватил меня за запястье, с силой притянув к себе. Я вскрикнула, ощутив тошнотворный запах перегара вперемешку с тяжелыми сигаретами. Тут же попыталась высвободить руку, но он лишь сильнее сжал ее до боли, а второй ладонью резко схватился за шею. — Отпустите меня! — испуганно закричала я, но мужчина лишь болезненно сжал руку на шее.  — Ммм… какие глазки… И где же только Мюллер нашел тебя?.. — томно промычал он, разглядев меня на неприлично близком расстоянии. — Да не дергайся ты! — Уверен, он не против поделиться с товарищами, — засмеялся второй, едва не свалившись с ног из-за выпитого шнапса.  Я завопила что было мочи, когда меня с силой повели в укромный угол, прочь от ресторана, где не бродила ни одна душа. Мои губы грубо накрыли потной ладонью, пропахнувшей табаком. Я извивалась и отпиралась как могла, и за это получила смачную болезненную пощечину и полетела вниз на жесткую брусчатку, разодрав ладони в кровь. Сердце колотилось настолько быстро, что, казалось, было громче моих криков. Накатил настоящий страх. Страх за собственную жизнь, и дикая паника, захлестнувшая с головой. Благодаря чему я даже и не заметила боль в разодранных до крови ладонях и пульсирующую от удара щеку.  Яростно отбивалась от мужчин как могла. Каблуки ударялись об их ноги, руки, живот, на время обезвреживая противников. Но мои жалкие попытки высвободиться лишь забавляли их, вызывая издевательский смех и неуместные пошлые шуточки. В конце концов, им надоело забавляться, и самый трезвый из них требовательно схватил меня за запястья. Он с силой поставил меня на ноги, а второй мужчина зажал рот потной и липкой ладонью, пропахшей сигаретой. Я с силой зажала глаза, чтобы не видеть похотливое лицо первого офицера. Как только ощутила его холодную ладонь, с силой сжимающую мое бедро, всхлипнула от отвращения и боли.  Спустя пару минут, когда я уже отчаялась сопротивляться, в воздухе прогремел грозный мужской голос:  — Что здесь происходит?! Пьяницы тут же отпустили меня и испуганно оглянулись. Увидев перед собой генерала Хоффмана и оберштурбаннфюрера Мюллера, офицеры выпрямились. У одного это получилось сделать, а второй едва удержался на ногах.  — Унтерштурмфюрер Вебер и оберштурмфюрер Франк, что вы себе позволяете?! — рассерженно прокричал Мюллер. — Вдвоем накинуться на беззащитную фройляйн, по-вашему, это поступок офицеров?.. Я вздрогнула от его непривычного громкого голоса. Синие глаза источали холодное равнодушие, но одновременно обжигали яростью. За считанные секунды он преодолел расстояние между ним и тем офицером, который совсем недавно болезненно стискивал мои бедра, и с силой ударил его по лицу. Оберштурмфюрер Франк из-за опьянения не удержался и спиной ударился об стену, болезненно схватившись за лицо. Не прошло и минуты, как из носа офицера просочилась кровь. Та же участь ожидала и унтерштурмфюрера Вебера. Он был порядком пьянее своего товарища, поэтому с тихими стонами тут же повалился наземь. Пару раз он харкнул кровью, чем только вымазал старинную брусчатку.  Я испуганно вскрикнула и вжалась в стену, невольно прижав разодранную ладонь к губам. Лишь в тот момент заметила, как сильно дрожали руки, а по щекам непрерывно текли горячие слезы.  — Оберштурмбаннфюрер, держите себя в руках! — сердито произнес группенфюрер Нойманн, с укором взглянув в его сторону.  — Виноват. Не сдержался, — невозмутимо ответил Мюллер, с холодным равнодушием поправив черный китель.  — Какого черта вы позорите свою форму?! — возмутился генерал. — Вас пригласили на свадьбу не для того, чтобы вы напились и приставали к женщинам! Вы оба уже третий раз позорите свою дивизию. Завтра же жду вас в штабе! Комиссия будет решать, что с вами, недоумками, делать. А сейчас живо по домам! Провинившиеся офицеры кивнули невпопад и пробубнили что-то нечленораздельное. Затем под строгим взглядом генерала, оба побрели в сторону пустующей улицы.  — Китти, с вами все в порядке? — Вильгельм вдруг обратился ко мне, обеспокоенно оглядев меня с ног до головы. — Не переживайте, я лично прослежу за их наказанием. Я не ответила, лишь продолжала пускать испуганные взгляды в сторону своих спасителей. Челюсть не слушалась, я вся дрожала, словно во время самой страшной лихорадки. Если бы у меня получилось выговорить хоть слово, то я бы непременно стала заикаться.   Генерал Нойманн молча кивнул, бросил короткий взгляд на Алекса и оставил нас наедине. Мюллер все это время держал некую дистанцию между нами, словно боялся прикоснуться. Его глаза отображали полное смятение, страх и ничем неприкрытую злобу. Наверняка он злился на пьяных офицеров… но больше всего на самого себя.  — Катарина… Я бросилась бежать прочь, не дослушав его. По дороге нервно всхлипывала и прижимала ладонь к лицу, чтобы окончательно не разрыдаться. К счастью, мало освещенные улицы были полностью пусты, поэтому мой нервный срыв остался без свидетелей. Вот только неровная брусчатка, туфли на каблуках и подкашивающиеся ноги не играли в мою пользу. Поэтому спустя пару минут бега я споткнулась об очередной бугорок и полетела вниз, болезненно приземляясь на разодранные ладони. Именно в тот момент я ощутила боль, которая все это время преследовала по пятам. Кожа на ладонях и локтях была разодрана, но недостаточно для сильного кровотечения. Я обессиленно уселась на холодную брусчатку, хлюпнув носом, и тыльной стороной ладони вытерла горькие слезы.  Мюллер тут же подоспел и с осторожностью попытался поднять меня. Как только я ощутила твердую землю под ногами, тут же отпрянула от него так, будто его руки были сплошным раскаленным железом.  — Не трогай… не трогай меня! — сквозь слезы прокричала я. В моем голосе закрался страх и болезненная обида. От осознания происходящего я все еще заикалась, а губы панически дрожали. — Как же я… ненавижу вас всех… всех вас, немцев!.. Да вы… вы все одинаковые! И ничем… ничем не лучше других! — Катарина, прошу тебя… я не причиню тебе вреда, — Мюллер вскинул руки, согнув их в локтях в доказательство своих слов. — Нам нужно уезжать… Твои ладони… — Не подходи ко мне! — воскликнула я, отходя от него на пару шагов. Нервные всхлипы сотрясали грудную клетку. — Я никуда… с тобой не поеду! Вы все… все мерзкие чудовища! Ты такой же, как и те… те пьяные фрицы! Это они убили… убили мою мать… они! Убили… всех женщин просто так… ни за что! Мерзкие похотливые… Лицо мое исказилось в гримасе боли, а слова постепенно превратились в отдельные слоги и переросли в нечто неразборчивое. Мюллер смотрел на меня долго и неотрывно, боясь подойти, прикоснуться и сказать что-либо в противовес моим словам. В глубине его пронзительных синих глаз затаилась тревога, горечь, смятение… и чертовски много чего еще. В какой-то момент он потянулся к пистолету и вытащил его из кобуры, а я испуганно дернулась назад. Но офицер сделал то, что поставило меня в тупик — он оставил пистолет на поверхности ладони и протянул его мне. Его низкий голос с легкой хрипотцой сообщил мне: — Стреляй. Если тебе станет легче… стреляй.