Птичка

Кап… Кап… Кап… Снова этот звук… Звук, капающей воды из водосточной трубы… Тот звук, который хочется забыть, но… Но… Не всегда получаешь то, что хочешь… Такова жизнь… Жизнь, что это? Что такое просто жить и радоваться ей? Что значит радость, веселье и смех? В его существовании имеются только — печаль, грусть и горькие слёзы, которые были первое время, сейчас же ничего такого нет. Сейчас только запах, уже такой привычный, ведь ко всему привыкаешь. Хотя в этом случае, его заставили привыкнуть ко всему этому… Он просто жертва. Жертва обстоятельств. Сколько он здесь? Полгода, год или полтора? Нет, гораздо дольше. Это его личный ад. Его дом. Его «семья». Он снова слышит эти крики, переходящие в хрипы, пытается закрыть уши руками, но не получается их заглушить, они уже давно въелись в его подкорку. Они стали его частью. Сильный грохот не пугает его. Даже густая и вязкая жидкость, что сейчас капает на его руки, которые всё ещё закрывают уши. Он слышит запах, который не перепутает ни с чем. Запах свежей крови. Им в считанные секунды пропитывается всё вокруг, и он сам. Руки сжимаются в кулаки, усилием воли, или её последними крупицами, он пытается отползти как можно дальше от эпицентра этого запаха. Затылком упирается в каменную стену и закрывает глаза, хоть так пытаясь абстрагировать свой разум и тело… Громкий крик… Тихий скулёж и тишина… Тишина — она самое страшное, что есть в мире. Но только не для него… Самое страшное — это сам страх. Он снова его чувствует… Страх, что сковывает всё его нутро. Дыхание становится поверхностным и очень учащенным. Личный ад в тишине. Тишина, что разбавляется скрежетом и завыванием ветра. Сколько он здесь находится, за все годы своей короткой жизни? Месяц, два или год? Гораздо дольше… Дольше, чем его жизнь. Он помнит только свое имя и как мантру повторяет его, чтобы не забыть. Ещё он считает сколько раз ветер здоровается с ним. Снова крик… Он отползает к дальней стене опираясь на неё, закрывает глаза и пытается слышать только скрежет металла и ветер. Оба вздрагивают и одновременно одёргивают руки. Что это было? Что только что произошло? Стоят и смотрят друг на друга с идентичными вопросами в глазах. В глазах, что теперь видят гораздо больше и глубже, чем прежде. — Трудно было, да? — Как и тебе. Что дальше? — Ничего. Он не врёт, он просто не загадывает наперед, он живет в настоящем, по крайней мере пытается жить. Хмыкает. Жить, как это жить? — Нанон. Агент вздрагивает от скрытой тревоги, что слышится в голосе Ома. — М? — А что значит жить? Этот вопрос отдается застарелой болью в грудной клетке и фантомным страхом, который он будто скидывает с себя передёргиваем плеч. — Я не знаю. Я никогда не жил и не живу до сих пор. Я существую. — Как и я, — крошечная почти незаметная улыбка касается его губ. Профайлер замечает её, и точно такая же трогает его губы и тут же исчезает, словно её никогда не было, когда вспоминает точно такую же, как у него пустоту в глазах молочного шоколада. Свою он научился искусно прятать от других, но Ом этим навыком владеет не в совершенстве. Нет, он её прячет, но не так ловко, как Нанон, что в этот самый миг замечает её в свете выглянувшей ночной хозяйки неба. Пустота, она словно живая… — Ом, ты знаешь, что такое пустота? Он видит, как другой человек вздрагивает от вопроса, но сразу же берёт себя в руки в прямом смысле этого слова, он сжимает кулаки и отрывисто кивает. — Пустота — это состояние душевной опустошенности. А ещё она пахнет железом. Я где-то прочитал, что у неё нет ничего, она гнетуща и тиха, у неё нет семьи, друзей, у неё отсутствует душа, зато есть свет и ночь, что поглощающе холодны и бездонны, внутренне и внешне она мертва, зато от всего и всех свободна. Я чувствую себя именно таким. Делает глубокий вдох, он оказывается задержал дыхание, пока Ом говорил и только в этот самый момент он действительно начинает понимать и принимать этого парня, как равного себе. Он точно такой же. Такой же пустой изнутри, точно такой же одинокий, у него нет семьи и друзей, у него нет души. — Ты молчишь, Нанон, но я вижу, что ты думаешь. Ты думаешь, что мы одинаковые. Я согласен, но мы всё равно довольно разные, — хмыкает. — Мы даже находимся по разные стороны закона. Ты полицейский, я — убийца. Но, теперь ты на один шаг перешагнул эту гипотетическую линию и почти стоишь рядом со мной. А тебе этого не нужно. Пойдём? Он не дает и слова вставить Нанону, просто разворачивается и двигается в сторону своей мастерской. Другому ничего не остается, как идти следом. Уже у знакомых дверей, они останавливаются и снова смотрят друг на друга. — Я помогу. Нет нужды объяснять с чем именно, они понимают друг друга словно на ментальном уровне. — Не нужно. Я сам. Я должен. — Нет. Мы должны. — Ты не понимаешь! — Понимаю. Ты же похоронил пса, а тот урод на свободе, и он должен дорого заплатить за это. Поэтому я помогу, и не спорь, — поднимает руку вверх, как бы говоря заткнуться и принять его помощь. — Ладно. Тогда поехали? — А… — Она подождет. И ты мне потом расскажешь о своём страхе. — Как? — Как я узнал? Как и ты о моём, о пустоте, что пахнет железом. Ты же понял, что железо — это кровь? — видит кивок. — А ты пахнешь страхом. Я не знаю, как объяснить, но я могу слышать этот запах и видеть его в твоих глазах. Скоро рассвет, поехали. Идет к машине, давая понять, что больше ничего не расскажет. Нанон стоит несколько секунд, а потом двигается следом за этим удивительным убийцей. Оба знают, что старик никуда не сбежал, он всё также живет там и ни о чём не догадывается. Не догадывается о том, что жить ему осталось не так уж и долго. Ом паркуется там же, где и в первый раз, так, чтобы его машину никто не увидел. Их путь вновь проходит через тот самый парк, но в этот раз гораздо быстрее, ведь уже оба знают, как его сократить. Подходя к дому, кивают друг другу и расходятся в разные стороны. Ом идет ко входной двери, а Нон идет к задней. Он не понимает, как, но через несколько минут видит, как Ом и старик спускаются в тот самый подвал. При чём старик идет первым и уже не выйдет оттуда на своих ногах. Подождав несколько минут, также спускается вниз. Старик замечает его и восклицает. — Это ты. Ты был в полицейском участке. Мужик сидит на том самом месте, где был замученный пёс, но всё ещё ничего не подозревает, чувствуя свою безнаказанность. — А ты убил невинное создание. Ом предпочитает молчать, он и так сегодня был слишком разговорчивым, а это не есть хорошо. — Они не невинные. Они грязь. — Я и не о людях тебе говорю. Тут до старика доходит весь ужас происходящего. Он переводит взгляд на молчаливого Ома, который тяжелым и пристальным взглядом смотрит на него, и в страхе открывает рот. — Ты! Наконец Ом подает голос, что даже Нанон вздрагивает от него, настолько он тих и мрачен, что мурашки бегут по спине. — Допустим, я. Ты больше никогда не выйдешь из этого подвала, тебя отсюда вынесут вперед ногами. Спокойно подходит к обездвиженному старику, Нанон только теперь замечает, что тот не может двигаться, вероятно Ом ему что-то вколол. Хмыкает, он догадывается что именно, и следы этого препарата не смогут обнаружить в крови старика. — Начнём? — Да. — Нее-е-т! Ом прикрывает двери в тот самый подвал, когда они оба поднимаются наверх. Оба сохраняют молчание двигаясь в обратном направлении, к машине. Они также едут в абсолютной тишине к мастерской. Уже у ворот, Нанон просит остановить машину и высадить его. — Дальше я сам. Ом только кивает. — Ты сказал, что видишь страх. Раньше я часто боялся, а сейчас сделал его своей силой. Он двигает меня вперед… — Но, ты всё равно боишься. Я знаю это чувство. Они снова понимают друг друга с полуслова. Словно видели жизни друг друга, те что остались в прошлом, но никак не отпускают в настоящем.