***
Сегодня они поменялись местами: не Зак тащит ее за собой, а она его — спокойно и уверенно ведет темными улицами к утопающему в цветах дому. Смотря на уютный сад и накрахмаленные занавески в окнах, Рейчел думает, что не зря приводила жилище в порядок. Словно подсознательно готовила дом к приходу гостя. Внутри Фостер недоверчиво озирается: не привык к теплу и чистоте. На свету Айзек выглядит еще хуже, чем она его запомнила: изодранная грязная толстовка, замызганные бинты, растянутые штаны, дырявые кеды. Гарднер осторожно провожает его на второй этаж. Покопавшись в шкафу, находит старые отцовские вещи: хорошо, что ей было настолько плевать, что не стала выбрасывать. Вручив Заку одежду, показывает ванную и уходит вниз по направлению к кухне. Фостер заходит внутрь и закрывается на щеколду. Наконец-то он может смыть с себя все говно, налипшее на его тело за последние недели. Малая еще шмотки чистые вручила, сказала, бросить испачканное «в машинку». Зак осматривается, но ничего похожего на машину не видит. И ладно — швырнет на пол пока что, потом разберется. Сложив чистую одежду на тумбу со странной круглой дыркой, он стягивает с себя окровавленные тряпки, подходит к зеркалу и впервые за долгое время видит свое отражение. — Тц, ну и рожа, — вслух произносит Зак и достает из кармана толстовки нож, чтобы разрезать бинты. Рука застывает в воздухе, едва лезвие касается грязной ткани. Фостер шумно вздыхает и кладет нож на полку. Достает чистые шмотки, чтобы рассмотреть, че там Рей ему дала. Черные обычные штаны вроде по размеру, ничего особенного, и… футболка? — Блядь. И че делать? Показываться ей без бинтов Заку не хотелось. Нет, он не боится спугнуть ее уродливыми рубцами, покрывающими все его тело с самого детства, да и в бинтах нет необходимости — шрамы давно перестали болеть. Однако Фостер не любит чувствовать кожей контакт с одеждой или температурой воздуха. Еще больше не любит, когда на него пялятся, не скрывая отвращения. Он давно принял свое изувеченное тело, но не собирался делать его достоянием общественности. Каждый, кто видел Айзека без бинтов, был убит, не считая тюремщиков. Гарднер не будет исключением. Он должен убить ее при иных обстоятельствах, а не потому, что рожей не вышел. Конечно, можно предположить, что изувеченное огнем тело вызовет в Рей ужас или отвращение, но хера с два это проявится на ее каменном лице. Нет, девчонка не должна видеть его без слоя ткани. Достаточно того, что она уже однажды вмешалась со своими нитками, оголив его живот. Зак мысленно усмехается, вспоминая тот момент: «Ха, и правда — ни вид старых шрамов, ни открытая рана с торчащими наружу кишками ее не смутили». И все-таки без бинтов он отсюда ни ногой. Накинув обратно свою одежду, Зак выходит в коридор и следует на кухню. Рейчел снует от одного шкафчика к другому, собираясь сготовить что-то пожрать, и совершенно не замечает, как за ее спиной возвысился Фостер. Да, девчонка чуть вытянулась в росте, но все такая же мелкая — Зак спокойно может положить подбородок ей на макушку. Он некоторое время молча наблюдает за Гарднер, пытаясь считать ее настроение — все без толку. Взгляд опускается ниже: одежда похожа на ту, в какой он ее запомнил, но выглядит совершенно иначе. Зак не замечает, что долго рассматривает длинные девичьи ноги с округлившимися бедрами и без уродливых ссадин на белоснежней коже. Какое-то странное чувство возникло внизу живота, но Фостер списал это на голод. — Слух, — говорит Зак, не сводя глаз с ног Рей, из-за чего не замечает, что Гарднер обернулась и следует за его взглядом, — у тебя есть чистые бинты? — Да, — кивает Рейчел и молча уходит в одну из комнат. Зак остается, смотря на подготовленные продукты: овощи, какой-то кусок мяса и лапша. «Че за чертовщину собралась сварганить эта девка?» — мысленно задает вопрос в никуда Фостер, изучая книжку, слова которой он прочесть не мог. Выглядело на картинке, конечно, вкусно, но он никогда ранее такое не ел — перебивался тем, что под руку попадет и не будет смердеть гнилью за милю. Желудок жалобно отозвался звуками преисподней. Зак готов сожрать хоть пенопласт, так что даже не собирается интересоваться, какую стряпню намерена намутить Рей. Бросив затею понять, что написано в книжке, Фостер берет со стола огромный огурец и садится за стол в ожидании. — Вот, держи. — Гарднер кладет перед ним несколько рулонов бинта. — Херасе, откуда у тебя столько? Рей не отвечает — возвращается к готовке. Зак несколько медлит, но все же берет бинты и скрывается в коридорах. «Странная она какая-то. Не, ну Рей всегда была с ебанцой, но сейчас чет ваще, — думает Фостер, следуя в ванную. — По-любому башкой тронулась». Оказавшись вновь перед зеркалом, Зак легким движением руки срезает старые бинты. Давно он себя не видел без них. Касаясь рубцов огрубевшими пальцами, Айзек завороженно смотрит в отражение. Оттуда на него пялится урод. Изувеченный, измученный и страшный как сама жизнь. Фостер пытается вспомнить себя до… Бесполезно. Его детские воспоминания о себе — пацан, по уши замотанный в бинты, испачканный чужой кровью и тощий, словно давно истлевшая мумия. Мелкий паршивец, убийца и страшила. Жуткие глаза, ожоги, кривая улыбка… До чего же он отвратителен. Зак разбивает зеркало — не хочет видеть это уродство напротив. Стекла звонко бьются о кафель, но ему плевать. Надо будет — достанет новое, но никогда больше не приблизится к собственному отражению. Избавившись от лишней ткани, он подставляется под струи воды и наслаждается, смывая грязь, пот и кровь со своей шершавой кожи. Берет неизвестный тюбик и решает помыть им голову. Умей Зак читать, то узнал бы, что взял детский шампунь, «не щиплющий глазки», с истекшим несколько лет назад сроком годности. Похер. Мылится? Значит, пригодно к использованию.***
В холодильнике негусто, но простой ужин Гарднер сообразит. Интересно, как она смотрелась со стороны: передавая пустоте чистые вещи; показывая пустоте ящик с бинтами, которые она зачем-то покупала всякий раз, заходя в аптеку за своими лекарствами; готовя пустоте макароны… Должно быть, это очень комично, и умей она смеяться, наверняка бы заливалась во все горло. Пузырьки с таблетками неприятно мозолят глаза: смотрят с немым укором, напоминая о докторе Фрост и важности лечения. Недолго думая, Рейчел смахивает банки в мусорный бак — они ей больше не понадобятся, ведь теперь у нее есть все, что нужно. Все, что нужно, шаркает по лестнице, тряся мокрой головой. После ванной Айзек выглядит более-менее сносно. Отцовская футболка висит на худом теле, но серый цвет ему идет. Ужинают в тишине: Рейчел боится спугнуть прекрасный мираж неосторожным словом, Зак уплетает за обе щеки, ему не до болтовни. Пустая тарелка отодвигается — Фостер откидывается на спинку стула и рыгает, блаженно улыбаясь чувству насыщения от охрененно вкусной домашней еды. Жрал ли он когда-нибудь такое? Зак вспомнить не может. Немного посидев с полуприкрытыми глазами, давая пище «провалиться», он переводит взор на Рей. Сейчас у нее взгляд странный. Все еще дохлый, но не такой, как обычно. А как обычно? Много воды утекло с тех пор, как он бережно уложил малявку на землю и сдался полиции. Что происходило с ней все это время? Где была после дурки? Фостер не удивляется тому, что беспокоится о ней — это еще на этажах начало проявляться. Поначалу он, конечно, отмахивался фразочками «я-тупой-без-тебя-не-выберусь», но потом, увидев, как девчонка валится с ног, надышавшись ядом, понял: его беспокойство уже совсем не связано с целью выбраться. Зак ненавидит ложь. И пусть он вслух это не произносил, все же хотел, чтобы они выбрались вместе, а ее идиотская идея сдохнуть от его рук испарится, едва адское здание останется позади. Даже в тюрьме ни прошло и дня без мыслей о девке с каменным лицом: жива ли она вообще? Айзек не находил себе места. Он дал обещание убить ее. Не только ей, но и себе. И не сдержал его. Что это, если не ложь? От этих мыслей вновь хотелось вспороть себе брюхо, и Зак бы непременно нашел способ, не сиди в нем надежда, что Рей смогла выжить. Она ведь дышала, когда Фостер положил ее на асфальт, а вокруг была толпа людей и наверняка врачей тоже. Ей вполне могли вовремя оказать помощь. Айзек верил в это. И когда мудак-надзиратель сообщил о том, что Рейчел Гарднер жива и находится на лечении в психушке, Фостер едва подавил желание выругаться с облегчением. Это знание придало ему невероятных сил выбраться и найти ее во что бы то ни стало. Даже если на это уйдут годы. И сейчас она сидит перед ним и пялится, почти не моргая, остекленевшими глазищами. «Что у нее на уме?» — Зак, — произносит она тихо, не сводя взгляда. — Че? — Убей меня. «Опять старая пластинка. Неужели она жила и до сих пор ждала, что я волшебным образом явлюсь к ней, взмахну косой и отсеку ей башку? Новости не видела? Наверняка о смертном приговоре трубили из каждого утюга. Не, ну точно двинутая. А хотя… о побеге шума было не меньше. Да и рожу свою я видел на каждом углу… Но тогда с какой радости она смотрит на меня как на призрака?» — Рожу попроще сделай, а то ощущение, будто неделю просраться не можешь. Рейчел еще несколько мгновений смотрит, боясь потерять его из виду, но затем, глубоко вздохнув, натягивает свою коронную кривую попытку улыбнуться. Вспоминая сеансы в лечебнице, копирует саму себя прежнюю: чувствует, как губы слабо дергаются — слишком непривычно. — Ты все еще безнадежна, — с хорошо скрываемым облегчением произносит Зак. Он не знает, как повел бы себя, улыбнись она чисто и искренне. — А я все еще не намерен убивать тебя, пока ты так смотришь на меня. — Как? «Да она издевается!» — Как… как… Да вон то чучело за твоей спиной и то живее всех живых, — Фостер кивает в сторону старой оленьей башки над камином. — Но ведь… Я так ждала этого, Зак, — молвит Рей еще тише. — Только этого? Неужели ты по-прежнему думаешь только о том, чтобы сдохнуть? Рейчел становится стыдно: Фостер ненавидит ложь, а она врет ему прямо в лицо. Чувствует, что здесь есть что-то еще. Увидев его в той подворотне — грязного, патлатого, бесконечно родного, первым делом ощутила нечто недоступное ранее. Будто все ее самые смелые желания исполнились одним махом, словно мир, наконец, обрел краски и зазвучал по-настоящему, не фальшиво. Все те долгие месяцы в холодных стенах лечебницы именно он давал ей силы кривить лицо и послушно просиживать часы в пыточных, пропахших лекарствами и безысходностью. Она хотела умереть — никогда не переставала лелеять эту мечту, но еще больше хотела вновь его увидеть. Не его острую косу, не его тяжелый нож — его. Доктор Фрост говорила, что признание собственных желаний и слабостей — самая важная ступенька на пути к выздоровлению. Гарднер тогда лишь бездумно кивала, мысленно считая часы до окончания очередного сеанса, но сейчас… Сейчас понимала, о чем говорила Фрост. Теперь, глядя в светящиеся глаза Зака, признавала: он куда большее, чем долгожданное исцеление от жизни. Мысли проносятся вереницей, но губы остаются сомкнутыми: ему она об этом никогда не скажет, боясь спугнуть, но себе… себе можно. — Тц. — Зак закатывает глаза и протяжно зевает. — Потом разберемся. Я сейчас отрублюсь. — Можешь лечь в комнате моих родителей, — ровным тоном говорит Рей. — Ты же помнишь, как туда пройти? Здесь почти все так же, как на моем этаже. — Такое забудешь, бля, — бросает Зак, нахмурившись неприятным воспоминаниям и вставая с места. Сделав несколько шагов, Фостер задерживается в дверном проеме и, не оборачиваясь, говорит: — Я рад, что ты выжила. Не дожидаясь ответа, Зак удаляется в темном коридоре, оставляя Рей наедине со своими мыслями. Он точно ненастоящий — реальный Фостер никогда бы такого не сказал. Но Гарднер это уже неважно: на губах блуждает слабая улыбка. Жаль, что он ушел — такую мину, может, он бы счел вполне достойной смерти.***
Рейчел смотрит в потолок: не такой, как в лечебнице — ни трещин, ни коричневатых подтеков. В этом доме она всегда спала спокойно и крепко, но сегодня не может сомкнуть глаз как ни пытается. Мысль о том, что через стену действительно может спать Зак, не дает и шанса на сон. Ворочаясь в одеяле, девушка даже немного хмурится: ей, в общем-то неважно, настоящий он или нет, но нереальный Фостер убить ее не сможет. А значит, нужно как-то проверить. Собственным ощущениям не то чтобы доверяет, но рука еще помнит прикосновение, которое он ей позволил. Шершавые бинты, замершее дыхание, вой ветра в переулке — все было до чертиков настоящим. Или нет? Рейчел прячет лицо в подушку, снова переворачивается, исследует потолок, бросает долгий взгляд в окно и еще один — в сторону двери. Неосознанно закусывает губу: пытается воссоздать в памяти тот миг… Неслышно на пальцах крадется по коридору и застывает в шаге от родительской спальни — дверь не заперта. Осторожно прошмыгнув в комнату, застывает: Зак лежит на боку, отвернувшись от входа. Спина мерно поднимается и опускается, ведомая глубоким дыханием. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком идеально — она не заслуживает такого подарка. Но остановиться Рейчел уже не может: словно заводная кукла, подходит ближе и склоняется над спящим Фостером, изучает спрятанное под марлевыми лентами лицо и, не удержавшись, вновь прикасается — едва уловимо проводит по щеке, дотрагивается до губ. Увлеченная процессом, не замечает, что Зак давно перестал дышать и замер. Неожиданно резко Айзек вскакивает, хватает за горло, дергает на себя и валит на кровать, впечатывая коленом в скрипучий матрас. — Рей? Ты че… Ты че тут делаешь? — хрипит Фостер, ослабляя хватку. — Какого хера приперлась? — Я должна была убедиться, — шепчет девушка, не сводя с него глаз. Боль настоящая? Хотя бы боли она может верить? Ведь может? — В чем? — Зак садится, опешив и окончательно освобождая Рей. — В том, что ты реален… — Тьфу, дура. — Фостер сбрасывает ее с кровати и плюхается обратно, отворачиваясь. — Я реально хочу спать. И тебе тоже пора, малявка. Вали.***
Мерзкие солнечные лучи по-хозяйски бродят по лицу, заставляя морщиться и прятаться в подушку: он слишком долго не спал нормально. Если подумать, так, в тепле и уюте, не спал вообще никогда. И теперь пытается наверстать упущенное, урвать побольше. Словно в любой момент дом Рей рухнет хлипкими декорациями, возвращая его в привычный мир, наполненный грязью, холодом и вонью. Но драное солнце не оставляет и шанса. Выругавшись себе под нос, Зак поднимается на локтях и оглядывается по сторонам: стены, какая-то мебель… какая-то срань — Рей спит, сидя на полу, только голова лежит на краю кровати, а тонкая рука слабо дрожит, продолжая тянуться в сторону его подушки. — Эй, чокнутая, — хриплым голосом обращается к ней Зак, но малая никак не реагирует на его зов. Забинтованная рука застывает в дюйме от хрупкого девичьего плеча — Фостер одергивает себя. Ночью Рей вела себя крайне странно и все хотела его коснуться. Вдруг он ей остатки рассудка вышибет, разбудив физическим контактом? Нельзя. Вместо этого Зак ложится на бок и рассматривает Гарднер: лежит крайне неудобно, по-любому, проснувшись, охереет от боли в шее; лица не видно — спрятано за светлыми волосами. Отчего-то Заку остро хочется убрать патлы, и он поддается порыву: слегка, с нехарактерной для него осторожностью и нежностью, едва касаясь кончиками пальцев, отбрасывает локон в сторону, открывая лицо Рей. Сейчас оно не выглядит каменным — искажается в гримасах, наверняка из-за кошмара. Зак хмурится: отсутствие мимики у мелкой всегда его раздражало, но то, что он видит перед собой сейчас, ему не нравится еще больше. — Дурная, — качает головой Фостер и осторожно встает с кровати, прихватывая одеяло. Бросив последний взгляд, скрывается за дверью, тихо закрывая ее за собой.