***
Надзиратель провозглашает отбой — свет в камере гаснет, завлекая в свою неприветливую тьму. Зак небрежно падает на кровать и ощупывает лицо. Холод, касающийся оголенной кожи, все еще непривычен. Сколько уже прошло? Два месяца? Три? Пять? Черт его знает. Все равно дальше Зак считать не умеет. Условия содержания не кажутся ему отвратительными: кровать есть, пожрать дают — что еще надо? Убийств. Ему не хватает смерти и приятной тяжести косы в правой руке. Отчаянных криков жертвы, мольбы о пощаде, прекрасной музыки последних всхлипов кровью… и чипсов с газировкой. Черт, нет. Все-таки это место отвратительно. Так и сойти с ума можно, беспрерывно пялясь в потолок и исцарапанные чьими-то ногтями стены. Да и хрючево здесь паршивое. Такое даже тараканы не жрут. Зак отбывает наказание в одиночной камере, наглухо запечатанный за толстой стальной дверью. Всякие пиджаки, представившиеся следователями и адвокатами, время от времени помогают сменить обстановку четырех стен на место чуть просторнее и чище, но не менее скверное — камеру допроса. Чего они еще хотят услышать? Зак в первый же день в подробностях озвучил все совершенные им убийства, поведал о буднях «на этаже» и без обиняков пересказал о том, как он и Рей смогли сбежать оттуда. Рей… Рука тянется к животу, где еще четко можно нащупать аккуратный шов. Зак с тяжелым вздохом откидывается на спину. Выжила ли она? Фостер не знает. Но готов поспорить, что ее рожа стала еще более кислой, чем он запомнил. Такую и убивать неинтересно — все равно что фарфоровую куклу разбить. Ни эмоций, ни блеска в глазах, ни писка — просто каменная мина. Мерзость. Однако он обещал ей убийство. А она обещала улыбку. И даже тогда, когда она наконец начала улыбаться, ее улыбка была больше похожа на оскал. Но в душе даже от такого оскала почему-то становилось теплее и спокойнее. Жаль, что недолго. Нет. Так просто сдохнуть Рей не могла. Зак уверен в этом. «Надо узнать о ней хоть что-нибудь» — с этой мыслью Фостер проваливается в очередной беспокойный сон.***
— Рейчел… Но если этот убийца действительно приходил за тобой, то куда он исчез? — мягко начала Фрост на первом сеансе после выписки: два дня назад пациентка вернулась в психиатрическую лечебницу, и они могут начать заново. — Неужели такая невероятно умная и наблюдательная девушка может не замечать очевидного? — Он приходил за мной, — эхом повторила Гарднер, закрываясь от терапевта. — И он вернется… — Но еще недавно ты была готова признать, что то страшное место, где ты оказалась, лишь игра твоего воображения. А этот… убийца — образ, собранный из криминальных новостей. Рейчел, все эти люди — священник Грэй, Кэтрин, Эдди, они существуют только в твоей голове. — А как же доктор Дэнни, мисс Фрост? — еле слышно спросила девушка, уставившись в одну точку. — Он тоже существует только в моей голове? — Дэниел Диккенс — позор психиатрии, Рейчел. И я еще раз приношу свои извинения за бывшего коллегу. К сожалению, случаи, когда врач делает пациента объектом нездорового обожания, бывают. Все мы люди, и никто не застрахован от помешательства. Поэтому так важно подобрать правильное лечение. Боюсь, если ты продолжишь отрицать реальность, нам придется вернуться к серьезной медикаментозной терапии. — Делайте, что хотите, — рассеянно ответила Гарднер: она вновь погрузилась в мир болезненных иллюзий, ей больше нет дела до настоящего. — Я знаю, что видела. — Что ж… Если таково твое решение... — печально покачала головой Фрост, делая пометки в блокноте. — Ты не оставляешь мне выбора.***
— Эй, ну че? Есть новости? Недавно Зак узнал, что один из надзирателей тайно восхищается им. Дурак малолетний. Еще молоко на губах не обсохло, а уже отирается с отбросами общества и наслаждается издевательствами над заключенными с каким-то маниакальным удовольствием. Ублюдок. Очень напоминает Кэтти. Та тоже обожала истязать людей, прикрываясь правосудием. Зак, конечно, и сам далек от белого пальто, но все же его жертвы умирали моментально и простым способом — от острия лезвия. Без всяких пыток, испытаний и извращений. Правда, послаблением в обвинениях это не является. Чем дальше заходило следствие, тем сильнее становилось предчувствие, что будет пиздец. Не то чтобы Зака это сильно парит, но кончить в этих стенах ему совершенно не хочется. Правда, на кардинальные меры не хватает мотивации… и хоть какого-нибудь оружия. — Да, я все узнал, — шепчет чертила в погонах, чуть наклонившись. — Рейчел Гарднер жива и находится в какой-то психушке. — В какой? — спрашивает Зак, замечая рукоять ножа в футляре надзирателя. — Это засекречено. Да и какая разница, ты все равно не выберешься отсюда, Фостер. Если только вперед ногами. — Надзиратель издевательски усмехается своим же словам и сохраняет на роже кривую ухмылку. — Теперь научи меня резать плоть, не оставляя шрамов. Да, это главная цена за сведения — научить изувера издеваться над жертвами, не оставляя долгосрочных следов. Зак на самом деле понятия не имеет, как это делать, но это и не столь важно. Важно то, что Рей жива. А значит, их обещание еще в силе. Эта новость преисполняет Фостера силами на борьбу. Теперь у него точно есть четкая цель выйти из этой задницы во что бы то ни стало. Зак легким движением руки вынимает нож у надзирателя и прячет под ботинок, не разрывая зрительного контакта. — Не сейчас. Много лишних глаз. После отбоя. Нельзя, чтобы надзиратель заметил отсутствие ножа — тогда придется его убить, и хер знает, как выбираться сквозь поднятую на уши охрану. И хотя Зак уверен, что смог бы пробиться через толпу, но каковы шансы сделать это, если у каждого в кобуре припрятан долбанный огнестрел? Да, после побега с Рей Фостер научился стратегическому мышлению и выдержке. Не в идеале, конечно, но для того, чтобы избежать казни — достаточно. — М-м, да… Ты прав, — сальным тоном протягивает мерзавец, — но все же сильно затягивать не стоит. Тебе светит смертный приговор. — Че? — бросает Зак, не уловив смысла слов из-за того, что задумался над способом побега. — Я слышал, что готовят документы на твою казнь, Фостер. — Надзиратель обходит Зака со спины и цепко хватает того за плечо. Наклоняется и странным тоном поясняет: — Тебе конец. Жаль, конечно. Ты мне нравишься. Но я с удовольствием понаблюдаю за тем, как ток расплавит тебе мозги. Зак чувствует, как язык касается его уха. Мгновение — и ублюдок лежит на земле, отхаркиваясь после удара в печень. Тесак удачно отлетает в кусты у стены. Фостер с трудом сдерживает желание расхерачить ублюдка на мелкие кусочки прямо здесь, на прогулке, в окружении остальных преступников и надзирателей, его же ножом. Разумеется, тут же сбежались остальные черти в погонах. Это несколько остужает рассудок, и Зак не сопротивляется сковыванию в наручники. — Все в порядке. Я просто споткнулся, — успокаивает их, кашляя, надзиратель. Напоследок, когда все разошлись, он тихо говорит Заку: — Ты об этом еще пожалеешь, шлюхин сын. Вновь поджариться на электрическом стуле, да еще зная о том, что за этим наблюдает и, наверняка, подрачивает надзиратель, Заку категорически не хочется. В его голове уже выстраивается план побега. А нож, к счастью, остается на своем прежнем месте до следующей плановой прогулки.***
По штукатурке на потолке расползлись тонкие трещины: Рейчел считает их в слабой попытке остаться в сознании, но ударные дозы транквилизаторов и антипсихотиков берут свое. На двенадцатой трещинке Гарднер закрывает глаза, погружаясь в пустоту. Там, на другой стороне нет ничего: только холод и тьма. Единственное, благодаря чему она еще держится, — образ Зака: он обещал… он вернется за ней. В один из сеансов доктор Фрост резонно замечает, что Айзек не мог разбить стекло косой: острое лезвие, по рассказам самой Рейчел, сломалось, когда они поднимались по бесконечной лестнице. Гарднер не может признать свою неправоту, но тем же вечером, лежа в ожидании, пока подействуют лекарства, прокручивает в памяти тот самый момент: коса и правда сломалась. Должно быть, Зак раздобыл новое орудие — другого объяснения она не может найти. Но внутри уже скребутся сомнения: она пациентка психиатрической лечебницы, что, если в словах врача есть смысл? На этой мрачной мысли Рейчел накрывает уже ставшая привычной пустота. В ней нет ничего, только тишина, после которой еще долго звенит в ушах. Дни сливаются в одно бесконечное серое полотно: подъем, таблетки, долгие разговоры с мисс Фрост, короткая прогулка, таблетки, сон, подъем. Она еще ждет его: если хватает сил, сидит, прислонившись к холодной стене, не сводя глаз с окна, на которое повесили крепкую стальную решетку. Но за толстыми прутьями ничего — только темная ночь и бездушная луна, порой, прячущаяся за густыми облаками. Подъем, таблетки, Фрост… Ночь, пустота… Но Рейчел упорно считает проведенное в этом месте время: если Айзек действительно лишь плод ее воображения, то ей нужно искать новый способ умереть, а сделать это в лечебнице не выйдет. — Ты все еще хочешь умереть? — спрашивает однажды Фрост. — Уже нет, доктор. — Они вновь сидят в светлом кабинете: женщина напротив внимательно наблюдает, ища на лице своей пациентки хотя бы подобие эмоций, и Рейчел давит кривую гримасу. — Я хочу жить, ведь мир вокруг так прекрасен. — Это замечательно, — мягко улыбается психиатр. — Прекрасное завершение сеанса, завтра мы продолжим. Гарднер старается запомнить, как двигаются губы врача, считает маленькие морщинки в уголках глаз. Вечером, сидя перед зеркалом, которое удалось выпросить за хорошее поведение, пытается повторить движения. Раз за разом, день за днем. Айзека, даже воображаемого, ее мина бы не обманула, но Фрост покупается — спустя три месяца пациентка психиатрической лечебницы Рейчел Гарднер получает долгожданную свободу. В сумке стопка рецептов на лекарства, график приемов и ключи от дома. Она продаст его так быстро, как только сможет, и наймет убийцу, который поможет покинуть этот мир.***
Да, слова о смертном приговоре все же оказались правдой. Не прошло и недели, как об этом провозгласили на очередном скучном суде. Наверное, зря Зак смеялся над париком судьи: вдруг это повлияло на окончательный вердикт? Но все же парик был действительно ублюдский. Как в этом дерьме на башке можно на полном серьезе решать судьбы других? Фостер и сейчас смеется, вспоминая морду шарпея в седых искусственных кудрях. Рей наверняка бы оценила комичность ситуации, сохраняя кислую мину. Но ничего. Скоро он сам ей все обязательно расскажет. Наконец дыра за тумбой позволяет протиснуться внутрь. Фостеру играло на руку то, что его все кругом боятся, даже если тот в наручниках и стоит лицом в стену — никто так и не провел тщательный осмотр его камеры за все это время. Зак ухмыляется: все-таки когда окружающие воспринимают тебя тупым и неуравновешенным, готовить побег куда легче. Он не знает, что там, за темным сырым бетоном, но узкий коридор с пробитой дыркой в стене, по всей видимости, не просматривается. Тупик ли там или же путевка наружу — предстоит узнать. Дождавшись отбоя, Зак немедля проникает в узкий рукотворный проем, забыв задвинуть за собой тумбу. Помещение за стеной от его камеры — шахта. Зак наугад крадется по мелким путям, мысленно матерясь и обещая себе выбраться наружу. К счастью, вытяжка вывела его в хозяйственный блок. В этом месте преступники-прихлебалы мыли свинячьи сараи и дергали коров за сиськи в надежде выслужиться и выйти на свободу раньше срока. Какая удача: выход из вытяжки находится аккурат над горой скотского говна. Зак бесшумно ругается самыми грязными словами, что знает, и спрыгивает в мерзкую вонючую субстанцию. Шаг, еще шаг — и он отряхивается от дерьма. — Мда, если меня найдут, то по зловонию, — вслух шипит Фостер, шагая в сторону слепой зоны камер. Взгляд цепляется за хозяйственный инвентарь: грабли, лопаты, ведра и прочее барахло для ухода за скотом. Зак аккуратно подобрался ближе и бесшумно вынул грабли. «Черт, совсем не острые... — подметил Фостер, касаясь пальцем металлических зубьев. — Похер. Лучше, чем ничего». За спиной раздался хрюк, и это заставило Зака машинально воспользоваться своим новым оружием. «Неплохо», — вглядываясь во тьму и различая в ней труп животного, удивился Фостер. Нет, все-таки грабли — неплохой вариант в данных обстоятельствах. Зубьями можно исхерачить до неузнаваемости, а черенком выбить остатки духа. Не коса, конечно, но тоже сойдет. Побег из этажей научил его многому: скрываться от видеонаблюдения, не лезть на рожон и действовать последовательно. В тюрьме лучше не выебываться — бежать без оглядки. И Зак следует этому правилу: осторожно минует патрули, скрываясь в тени, и направляется к самому неохраняемому месту — главным воротам. Ошибочно полагать, что преступники могут сбежать где угодно, но не сунутся ко входу. Как раз-таки там лениво дремали всего двое пузатых надзирателей. Зак их миновал без проблем, даже смог прихватить у одного табельное оружие, и проник за ворота без каких-либо усилий. Вот она — свобода. Осталось лишь найти нормальные шмотки, что-нибудь острое… и Рейчел. А еще смыть говно, пока по шлейфу не унюхали.***
В первую неделю Рейчел откладывает: дом нужно привести в порядок перед продажей. Потом Гарднер резонно подмечает, что с красивым садом ее новое жилище поднимется в цене. Девушка решает завести читательский билет в библиотеке неподалеку: набирает десяток книг по разведению цветов, штудирует их долгими вечерами, а днем возится на заднем дворе, бережно укрывая молодые розы. Доктор Фрост не перестает радоваться, слушая неторопливые рассказы девушки о незамысловатом быте: Рейчел подробно описывает все, чем планирует заниматься, опуская главное. Но тайная цель, ее безупречный план все больше отдаляются — сама не замечает, как дом, от которого так стремилась избавиться, начинает по-настоящему нравиться. Она обязательно умрет, но чуть позже, когда приживутся те цветы, что она посадила недавно, а мебельщик закончит мастерить новый книжный шкаф. Она непременно умрет… как только закончит со всеми делами… И как только достигнет совершеннолетия, ведь именно с ним от нее наконец-то отвяжутся люди из отдела опеки. Порой она видит в толпе знакомую сутулую спину в окровавленной кофте, но доктор Фрост неизменно успокаивает, убеждая: это нормально, ведь призракам нужно время, чтобы раствориться окончательно. Где-то глубоко внутри Гарднер понимает, что не хочет отпускать образ, ставший частью ее самой. Кто она без Зака? Что ее жизнь без клятвы? Но Айзек появляется все реже: даже во сне приходит не каждую ночь, а через раз. И теперь Рейчел ждет, когда Фостер исчезнет навсегда, потому что в этот день она точно сделает то, что так долго откладывала. В день, когда Зак ее покинет, Гарднер умрет. Город окутали вечерние сумерки, и бледная луна заняла свое место на небе. На столе перед Рейчел лежат бумаги на продажу дома — завтра в свой восемнадцатый день рождения она их подпишет, заберет деньги и найдет убийцу. Она клялась, что умрет от руки Айзека, но раз он был ненастоящим, то и обещание ничего не значит, ведь так? Но на душе отчего-то тяжелее обычного — должна радоваться, ведь совсем скоро все закончится. Вот только клятва… не дает покоя, не отпускает. Она собирается предать того, кто даже не существует, глупо переживать. Но обещание… Не зная, чем себя занять, Гарднер покидает утопающий в цветах дом. Бесцельно блуждает по узким переулкам, не зная зачем, скользит тонкой тенью в злачных подворотнях. Они так похожи на этаж Зака, который она выдумала три года назад, будучи маленькой девочкой. Теперь она взрослая и не только потому, что ей уже без пяти минут восемнадцать. Доктор Фрост говорит, что Рейчел пережила столько ужаса, сколько выдержит не каждый зрелый человек. Ее больше ничто не напугает, ничто не удивит. — Эй, ты! — тишину нарушает хриплый голос, по подворотне эхом разносятся тяжелые шаги. — Рей?! Рейчел Гарднер больше ничто не может удивить. Кроме знакомой сутулой фигуры, явившейся из тени. Он стоит прямо перед ней: тот, кто существовал лишь в ее больном воображении. Тот, чей образ, голос, запах она вытравила тоннами препаратов, месяцами в лечебнице и сотнями часов терапии. Она не пропустила ни одного сеанса, ни одного приема лекарств. Но он вновь стоит перед ней, держа в руках косу. И, кажется, выглядит вполне реальным.***
Зак блуждает по улицам какого-то мелкого городка в поисках очередной жертвы. Ему по-прежнему не нужна причина для убийства — достаточно живых эмоций, счастливых рож. Правда, теперь это случалось не так часто — тогда, когда нужна одежда, ночлег или деньги. С каких пор Зак стал таким? Черт его знает. Но сегодня все шло из рук вон плохо: то голодающие бомжи, то серые лица, то наркоманы. Таких убивать неинтересно — они сами с этой задачей отлично справляются. Голова грозила взорваться: неужели сегодня придется просто скучно свалить обратно в заброшенный дом, даже не запугав никого? Да и к тому же… прошло столько времени, а он до сих пор не нашел девку с дохлыми глазами. В психушке, где она должна была лечиться, ее уже нет — Зак проверил, перебив половину персонала. Нашел какие-то бумажки с ее именем — единственным, что он может прочесть, но самой Рей нигде не нашел. Сбежала? Сдохла? Хрен знает. Пнув пустую банку из-под газировки, Зак устало потер глаза. Ему хочется хотя бы умыться — две недели блужданий и ночевки по заброшкам дают о себе знать: бинты грязные и воняют каким-то говном с кровью, волосы слиплись, и, кажется, появились вши. Фостер не пример чистоплюйства, но все же и не настолько свинота, чтобы запускать гигиену на пару уровней ниже бездомного наркомана под метадоном. Размышляя о том, как проникнуть к кому-нибудь в дом на ночлег и ванную, Зак завернул в очередной переулок, едва освещаемый светом полной луны. Стена с кривым граффити, мусорный бак, очередной забулдыга… и фигура с пакетом в руке. Она приковала взгляд Зака и заставила за ней проследить. Светлые волосы по талию очень напоминают лохмы Рей, а походка и того больше — будто поджопник зарядили. Неужели она?.. Зак ускорил шаг и приблизился бесшумно, пытаясь разглядеть девчонку. «Нет, эта выше, и жопа круглее. Хотя… походон похож. Похер, все равно убить больше некого». Фостер приближается к фигуре, совершенно не стараясь шагать тише, но все же не может избавиться от наваждения, что перед ним та самая. Та, что с совершенно каменным лицом просила убить. Что ж, она или нет, Зак гадать не собирается: — Эй, ты! — произносит он громко и зачем-то спрашивает: — Рей? Фигура оборачивается — Зак замирает: на него глядят те самые блеклые глаза, наполняясь слезами.