fly?

      С огнём Скарамуш познакомился в общине кузнецов много-много лет назад; очарованный танцем пламени, таким непостоянным и свободным, он протянул руку, желая коснуться насмешливого явления природы. Кончик пламени с жаром лизнул кожу.. и ладонь отозвалась болью. Тогда он — ещё такой неопытный! — пожаловался было Ниве на несправедливость мира, на непостижимую красоту и хрупкость человеческого тела, в ответ получая мягкую, снисходительную улыбку, полную сострадания.       После этого происшествия желание подчинить стихию, подобно кузнецам, только усилилось, вспыхнуло собственным огоньком в груди усердностью и трудолюбием. Конечно, у будущего Странника получилось (не сразу, правда, но получилось): получилось слышать язык углей, скрипящих в надежде добраться до подкормки, получилось сдерживать буйный нрав начинающегося пожара и получилось самостоятельно призывать на службу всегда готовое к ней пламя, плавясь от похвалы работников горна: — Хороший кузнец из него выйдет, огню он по нраву.       ..После того самого происшествия огонёк в груди потухает.       Оставшиеся после него угли жгли изнутри, разъедали плоть медленно и с мнимым удовольствием.       Их болезненное воздействие останавливает мальчишка, умный не по годам, храбрый малый. Под его семейной чуткостью пламя несмело вспыхивает вновь, греет теплотой свечи то место, где должно быть человеческое сердце..       ..чтобы впоследствии восстать и превратиться в неконтролируемого раненого зверя после ухода подопечного Куникудзуши.       Зверя, который готов сжечь всё на своём пути, словно божественный пламень, созданный по велению сошедшей из-под руки Бога молнии.       И начинает он с дома.       Их дома, в котором нашедшие друг в друге покой и уют смеялись под косым солнечным светом и грустили, едва черные тучи показывались на горизонте.       Запах гари, смертельные искры и образы ушедших смешались между собой, когда Скарамуш оставлял позади всё, что связывало его с прошлым, придерживая бамбуковую шляпу в попытках противостоять снегопаду.       Нельзя оборачиваться, нельзя позволять мыслями возвращаться туда, где заживо сгорает в освобождающем огне сделанная с любовью кукла.       Зверь — чудовище — получает намордник и оказывается на цепи, дожидаясь в темнице грудной клетки своего часа во время происков в качестве Предвестника. Он бешено, до крови и увечий, бьётся о незримые прутья, когда Сказитель сходится в битве с Путешественником, иллюзорно рычит, давая больше сил и уверенности в успехе дела. Однако тут же затихает, лишившись соседа, которого никогда и не было.       Они оба, Куникудзуши и пламенный изувер, проигрывают. И оба постепенно угасают, потеряв приобретённого хозяина души.       Сердце Бога ему не суждено держать подле себя сокровищем.       Спустя годы, когда зверь примирился с поражением, Каэдэхара сумел подобраться к эфемерной темнице, сумел разглядеть мерцающее очертание в полумраке. И тогда Странник на пробу снимает оковы.       Отпускает себя, чтобы встретиться с той самой стороной, которая кусает руки, стоит их опустить.       Его дьяволу больше намордник не нужен; не нужна и цепь, сковывающая движения, потому что чудовище ластится котом — уличным котёнком, потерявшим когда-то свою стаю — согревая, но не обжигая ни его, ни Казуху. Защищая от наглого неприятеля и обволакивая спутника нежностью искр бенгальских огней.       Скарамуш не знает, сколько времени он стоит вот так, смотря в одну точку. Прирученный внутренний зверь беспокоится, шипит, ещё не понимает или просто не хочет верить произошедшему, стремясь получить обыденную успокаивающую ласку от забинтованной руки.       Он оказывается на свободе, набрасываясь на бездыханное тело, прижимаясь несуществующими мохнатыми боками, залезает поверх, изучает, принюхивается. Да образ этот настолько ярок, как зажигающиеся каждый вечер фонари Ли Юэ, что Страннику действительно кажется, что словно разрастающийся от утраченной ярости огонь в облике знакомого ему хищника оплакивает потерю, приобретя лапы, хвост и лоснящуюся шерсть. Того, кого он уже не страшится и того, чью натуру в себе он принимает без остатка.       Чистое небо румянится заходящему солнцу, мгновением обернувшись бликом на лезвии, стоило кукле с болезненным смирением воткнуть катану в остывающую землю. — И зверь мой вечность будет хранить твой покой.       Освобождающее пламя, обосновавшееся на свечах и благовониях сооруженного наспех небольшого храма, согласно мигает. По-животному устраивается поудобнее, готовое нести свою службу денно и нощно, да преданно глядит ему вслед.       Вернётся, Куникудзуши обязательно вернётся — зверь хранит самое важное и будет хранить до тех пор, пока не погаснут все звёзды на небе.       Ведь даже ветер не посмеет ему помешать.