Романтика мертва, но я — живее всех живых

— У нас плохие новости, Старатель. — Я в курсе, — мужчина выслушивает сообщение из штаба и отключается. — Мы официально вступаем в фазу X, — кивает Старателю Мик и устало выдыхает, пытаясь перевести дыхание. — Открываем второй фронт. Нам нужно временно разделиться, — подхватывает Номер один. — Полночь, свяжись с запасом и попытайся выяснить статус героев, которые не выходят на связь. — Будет сделано, — резво отвечает женщина и отходит подальше, чтобы связаться со штабом. — Сотриголова, Эджшот, Сущий Мик, Мируко, — продолжает Номер один, — вы за мной. Роклок, Тринадцатая — ваши причуды идеальны для сдерживания. Я очень надеюсь на вашу поддержку на втором фронте. Сделайте все, чтобы остановить Шигараки. Цементос и Эктоплазм — выясните статус Камуи и займитесь патрулем города. Нам надо выяснить, кто еще из Лиги присоединился к Шигараки. — Статус героев неизвестен, в запасе не отвечают. Исцеляющая девочка также не выходит на связь. — Это плохо, — говорит Старатель, смотря в пол и перебирая в голове варианты. — Я буду полезнее на втором фронте, — понимает свою позицию Полночь. — Если есть хоть какой-то шанс и если на поле боя появятся другие люди Лиги… — Ты уверена? — испуганно переспрашивает Мик, прекрасно понимая, что Полночь едва стоит на ногах. — У меня в запасе еще полторы шоколадки, не переживай, — она проводит пальцами по щеке друга и тепло улыбается. Что-то в груди светловолосого умирает вслед за угасанием ее улыбки. Возможно, это последняя их встреча. Но не время для романтики — нет ничего важнее спасения мира. — Я почти жалею, что мы в это ввязались, — устало шепчет она одними губами так, чтобы расслышать смог только Ямада. Он поднимает взгляд к небу, сталкиваясь с крышей высотки, и пытается справиться со слезами. «Если я потеряю еще хотя бы одного из вас, я не прощу себе», — он чертыхается и не выдерживает: крепко обнимает женщину и держит ее дольше, чем нужно. — Не разводи сопли раньше времени, — похлопывает она по плечу светловолосого и еще более печально улыбается Айзаве, который смотрит на нее сквозь свои желтые очки. — Моя жизнь — это эротический боевик. Но никак не трагедия.

***

Герои разделяются. За широкими плечами Старателя захлопывается тяжелая железная дверь и снаружи остается вторая группа героев. Эктоплазм и Цементос бегут в сторону импровизированного медпункта обходным путем, а Роклок, Полночь и Тринадцатая выжидающе осматриваются по сторонам. — Ты видишь? — Полночь указывает вперед. На мгновение ей кажется, что перед глазами рябит. Можно было бы списать на нервы, усталость и астигматизм, но нет. Судя по реакции оставшихся героев, не она одна видит серый вихрь, напоминающий снег в холодную зиму. И этот вихрь движется вперед. Проблема становится понятной без слов, когда где-то вдали вырастает фигура бегущего вперед зигзагами мужчины с белыми волосами. Злодей по очереди касается построек, и они плавно рассыпаются. Без единого звука. Как в немом кино. Завораживающе-дьяволическая картина. — Шигараки? — удивленно бросает Роклок, не сразу узнавая злодея. — И когда только успел сменить имидж? — пытается пошутить Полночь, но в такой ситуации даже искрометного остроумия Хоукса было бы мало. — Оставайтесь здесь, это работа для меня, — заверяет героев Тринадцатая и спешит вперед. Она активирует причуду и направляет ее в сторону Шигараки. Черная дыра против абсолютного разрушения. Кто победит? — Матч-реванш? — пытается докричаться до героини Шигараки. Гравитация останавливает его, но чудом у него получается сопротивляться. Это сражение было обречено на скуку, если бы в него не вмешался джокер. Лавина льда пронзает первые этажи башни Ре-Дестро изнутри, и на на вершине импровизированного айсберга застывает фигура коротышки. Капюшон слетает с его головы и оголяет белоснежные волосы. На вид он выглядит, как старшеклассник, лет пятнадцать-шестнадцать, не старше. Он скрещивает руки на груди и недовольно изучает взглядом героев и Шигараки, застывшего в бою с Тринадцатой. — Терпеть не могу сражения в закрытых пространствах. Тем более, что у меня непереносимость огня. Но с вами, — он указывает пальцем на Полночь, целясь точно ей в грудь, — я повеселюсь, — он хлопает в ладоши и спрыгивает вниз, чтобы в следующий момент под его ногами образовался лед. Он направляется в сторону Полночи. — Как работает твоя причуда? Что ты сделаешь против человека, который находится на уровне десятого этажа? — кричит парень и под его ногами лед, точно лифт, поднимает его тело вверх. — Даже обидно, я тут как пустое место, — ухмыляется Роклок и активирует причуду, полностью блокируя способность Апокрифа к передвижению. — Ты обездвижил меня и лишил свою подружку шанса хоть как-то проявить себя! — смеется злодей-подросток и хватается за живот. Он поднимает левую руку и поворачивает ее ладонью вниз. — Ку, — двигает он одними губами, — пи — дон! — сосульки окружают Полночь с разных сторон, и все как одна острием целятся в грудь женщине. Это происходит быстрее, чем герои успевают среагировать. Моментально. Мгновенно. Роклок не успевает повернуться, Полночь — хоть как-то отпрыгнуть в сторону. И теперь уже слишком поздно — пики сосулек окрашены красным. — Твое последнее слово, престарелая ты шлюха? — бросает Апокриф и раздается писклявым смехом. — Полночь! — Самое смешное, что ты ничерта не сможешь сделать против меня. Ну что за бесполезная причуда против дальнего боя, — Апокриф сводит пальцы рук и закрывает их импровизированной трубочкой вокруг губ. Он делает глубокий вдох и долго выдыхает в сторону Роклока. В мгновение тот застывает. Иней покрывает его тело с ног до головы, но он все еще может дышать и при серьезном усилии двигаться. Его пальцы окутывает жуткая дрожь, а дышать становится сложно, будто он вышел в тридцатиградусный мороз. — Полагаю, старуха уже мертва. И тебе бы лучше принять правила игры и обратить внимание на меня. Я все еще жив и я — твоя главная проблема. — Уб-б-б… — у героя даже не выходит выговорить ругательство, и это выбивает из Апокрифа очередную волну смеха. — Сними с меня твое бесполезное заклятье, папаша. — Ч-ч-ч… — Черта с два? Это ты хотел сказать? Ладно, ничего. Не думаю, что ты у нас особенный, поэтому твоя причуда перестанет действовать, когда ты сдохнешь, я прав? Может, не сразу, но через час уж точно… Вся жизнь проносится перед глазами Роклока. Его жена. Их ребенок. Жизнь, которой было так мало за кадром геройской рутины. Спасение гражданских. Борьба со злодеями. Миссии под прикрытием. Скучные патрули. Заполнение отчетов. Обязательные корпоративы. Интервью прессе… Моментов, когда они просто проводили вместе, было так мало. Непозволительно мало. И в чем тогда был смысл? Он прожил пустую бесцельную жизнь, каждый день рискуя своей задницей ради абсолютных незнакомцев. Незнакомые злодеи-однодневки. Незнакомые жертвы этих злодеев… И в чем тогда мораль? И что будет потом? Есть ли бог? Рай? Ад? Куда он попадет после смерти? Встретится ли когда-нибудь с женой и дочкой? Нет, нет, эти мысли надо гнать в шею. Эти мысли… не покинут его голову даже когда грудь разорвет ледяными копьями. Кровь вытекает изо рта, а он даже выругаться не может. Он не может дернуться. Не может сжать кулаки в ярости. Не может голову к небу поднять, чтобы взмолиться к богам о прощении. — Тебе просто не повезло, приятель. Лед против двух бесполезных сдерживающих причуд. Скажи спасибо Старателю, уверен, очень скоро он отправится туда же, куда и ты. Роклок даже заплакать не может в последние секунды своей жизни — его лицо горит холодом. И это — последнее, что он запомнит перед смертью. Молчание настолько громкое, что заглушает шум от причуды Тринадцатой. Она отвлекается от Шигараки и смотрит через плечо, отказываясь отпустить надежду, что у Полночи и Роклока еще есть шанс выжить. Еще не поздно. Не поздно добраться до Исцеляющей девочки. Она все исправит. Нет ничего невозможного для лучших героев Японии. Но также ничего невозможного нет для ее главных злодеев. — Что, заскучала? — кричит ей Шигараки и наконец Тринадцатая приходит в себя. Дать себе несколько ментальных пощечин, заблокировать только что пережитое и сконцентрироваться на главной цели. Каким угодно способом сдержать Шигараки. Сделать все, чтобы он не прорвался в здание и не устроил еще больший хаос. — Спорим, ты не сможешь справиться сразу с двумя злодеями? Действие причуды Роклока рассеется в любой момент. Даже если она продержится пять минут, этого будет недостаточно, к тому же есть риск, что Апокриф сможет дотянуться до нее своим льдом — точный радиус действия его способности не был задокументирован, но ничего подобного Тринадцатая еще не видела. Даже пугающая в своей силе ледяная стена Шото занимала собой не больше двадцати метров в диаметре, а Апокриф с легкостью поражал ударами Полночь и Роклока, которые были гораздо дальше. — Враг моего врага — мой друг, полагаю? — скучающе размышляет Апокриф, рассматривая свои ногти. — Посмотрим, чем все закончится. Зачем вмешиваться в сражение послушной собачки ГК и главного конкурента Ре-Дестро? Кто бы не выбыл из этой игры первым, Апокриф будет в плюсе и ему, подобно падальщику, останется только разобраться с остатками второго. Судя по тому, что он видел, сложно сказать, с кем ему в теории было бы легче справиться. С одной стороны, Шигараки, который в два счета превратит тебя в кучку пепла. С другой — Тринадцатая, которая остановит на расстоянии черной дырой. Но что-то в ней не давало покоя Апокрифу. И также не давало покоя Шигараки. Еще в первую их встречу отсутствие реального боевого опыта героини бросалось в глаза. Она не смогла справиться с Шигараки тогда, не справится сейчас. В голове Томуры созрел безумный план. Ему во что бы то ни стало надо сократить дистанцию и дотронуться до нее. И сделать это будет проще пареной репы. Потому что Тринадцатая — мягкосердечная женщина, которая в жизни никому не причиняла реальной боли. И главное правило героя «не убивать» для нее — священная заповедь. — Ты победила. Добивай, — бросает ей Томура и раскидывает руки в стороны, делая очевидный религиозный референс. Он расслабляется и его тянет вперед. Это происходит так быстро и неожиданно, что Тринадцатая тут же выключает причуду. Она падает на землю от отдачи и теперь смотрит на Шигараки снизу вверх. Застывший над ней в паре метров, со спутанными белыми волосами, красноречивыми следами многонедельного недосыпа, подрагивающий от бьющего адреналина в крови, весь в изодранной одежде. Он вытягивает руку вперед и расставляет пальцы шире. Неожиданно для нее он встает на колени и кладет руку на грудную клетку, пытаясь разобрать сердцебиение сквозь толстый костюм, напоминающий форму космонавта. — Герой, который скорее умрет, чем убьет. Это вызывает уважение и вместе с тем… мне мерзко. Тысячи и сотни тысяч людей, которых я еще убью, а все потому — что тебе не хотелось переступить через глупое правило? Ни ты, ни я никогда не были на войне, но это ведь так просто понять. Убей Гитлера, пока он не убил миллионы невинных людей, — Шигараки растягивается в улыбке и на его лице застывает нечитаемая эмоция, отдаленно напоминающая сожаление. — Все вы до одного — идиоты. Послушные бесхребетные шавки Геройской Комиссии, которая решает за вас, что хорошо, а что плохо. Неужели ты никогда не ловила себя на мысли: «Какой же это бред?» — Тринадцатая закрывает глаза, но Шигараки не видит ее лица через черное стекло. На мгновение это выводит его из себя — будто со стеной общается, но это не проблема. Когда костюм начнет рассыпаться, он на короткое мгновение увидит животный страх в ее глазах. Страх и понимание, что она прожила свою жизнь напрасно. Что она никогда не задавала больших вопросов. Что ее никогда не тревожила настоящая несправедливость. — Прощай, Тринадцатая. Ты была единственной, от чьих рук я мог погибнуть. Но ты так и не поняла, что мир не черно-белый. И ты не поняла, кто твой враг. — Ты будто главный злодей из идиотской манги для спермотоксикозных школьников, — Апокриф вырастает над рассыпающимся телом Тринадцатой и Шигараки поднимается с колен. Он смиряет младшего злодея взглядом, так и транслируя: не впечатлен. — Пафосные речи — все, что есть у нищих злодеев. — Дай угадаю, ты сирота, которого пару лет назад подобрал на улице Ре-Дестро? — Проецируешь свой ориджин на меня, старик? «Старик?!» — Я здесь, потому что мне нравится убивать. Прозаично, но я не собираюсь жонглировать красивыми словами, чтобы доказать, какая я, нахуй, тонкая натура. Я просто мусор и вместе с тем, — Апокриф поднимает руку и щелкает пальцами, — я лучше всех этих гребанных лузеров. И уж точно лучше тебя, — Апокриф вовремя отпрыгивает в сторону, и под его ногами вырастает платформа изо льда. Он успевает отскочить на крышу дома и показывает Шигараки средний палец. — А ты не слишком внимательный, да? — О чем ты, лузер? — кричит Апокриф с крыши. Шигараки не отвечает. Он засовывает руки в карманы и направляется, слегка покачиваясь, к зданию. Он не собирается придумывать, как забраться на крышу. Не думает войти внутрь дома. Он ничего не станет делать, и Апокриф понимает это слишком поздно. Шигараки касается кирпичной стены и Апокриф реагирует слишком поздно. Он больно падает на асфальт с третьего этажа и смотрит себе за спину. Он ничего не чувствует. Ни боли, ни дискомфорта. Но это не отменяет очевидного — его левая нога рассыпается, и зараза, которой его наградил Шигараки, не остановится, пока не дойдет до головы. — Давай помогу, — говорит Шигараки и подносит к телу Апокрифа меч, который он подобрал у одного из убитых героев. — Если вовремя отрезать конечность и сделать это быстро, — Шигараки подтверждает свои слова делом — одним движением он отрезает плоть выше колена и действие причуды останавливается, — у тебя будет шанс выжить. Но есть ли в этом смысл? — переходит он на скрипучий шепот и наклоняется. — Ты не сможешь сбежать и тебе нужна помощь, чтобы остановить кровь. К тому же, у-упс, — Шигараки касается рукой второй ноги ниже лодыжки и процесс разложения запускается вновь, — вторая нога, — Шигараки выжидает еще несколько секунд и режет ниже колена. Истошные вопли Апокрифа не стихают ни на секунду, а его слезы тут же превращаются в ледяные капли на щеках. — Ты очень силен, но что касается физической подготовки… твое тело слабое и невыносливое. Ты не привык к боли, я прав? — Апокриф не отвечает. Он даже не может разобрать, что ему втирает Томура. — Я могу оставить тебя в живых, но ты ведь даже причуду свою использовать не можешь. И никто не поможет тебе. Большой и страшный Номер один сейчас занял всех людей вашего главаря. У них есть проблемы поважнее бесполезного калеки, который… да блять! — Шигараки пинает злодея и переворачивает его на спину. — Прекрати орать! Я не слышу собственных мыслей, — закончив эту фразу, Шигараки проводит рукой по лицу и раздраженно выдыхает. — У меня не осталось выбора. Убить тебя — мой акт милосердия. Поблагодаришь при встрече на той стороне, — Шигараки закрывает рукой рот все еще кричащего Апокрифа и через секунду крик стихает, а лицо злодея проваливается в череп. — Наконец-то. Ебанная тишина и покой.