Осень-Зима

Последний закатный луч проник в пещеру и упал Плэгасу на лицо. Плэгас поморщился и перевернулся на другой бок, планируя продолжить спать, но тут же проснулся окончательно от дикой боли в этом боку. Постепенно реальность вернулась, выветривая остатки какого-то мутного бессюжетного сна, и к боку добавились саднящая поясница, шум в ушах и сильный озноб. Тихо матернувшись, ситх крайне осторожно поднялся и вылез из пещеры в ночную прохладу. Солнце уже совсем село, и на тёмном небе рассыпались звёзды. Океан был тихим, и лунная дорожка, не нарушаемая волнами, лежала на нём практически ровно. Дамаск остановился, зачарованно глядя на воду. Всю прошлую ночь он шёл вдоль берега, но был слишком занят насущными заботами, чтобы заострять внимание на пейзажах. А теперь ночной океан настолько заворожил его, что он даже позволил себе потратить на созерцания немного драгоценного времени. При виде этой тихой чёрной воды, простирающейся до самого горизонта и уходящей в неведомые дали, он вдруг ощутил какое-то новое чувство, от которого захолонуло сердца, а ночного воздуха внезапно стало не хватать. Это было ощущение свободы. Сейчас оно яростно боролось с многолетней привычкой подавлять любые помыслы и мечты о вольной жизни и легко побеждало, разливаясь как океан. Вся тяжесть недавних сомнений и тревог разом исчезла, оставляя после себя ощущение лёгкости и щекочущее чувство в груди, которое он определил как радость. Возможно, это было треснувшее ребро. В последний раз взглянув на океан, Плэгас счастливо улыбнулся и, хромая, побрёл дальше по берегу навстречу новообретённой свободе.

***

Блядское ребро саднило как сволочь. Плэгас начинал склоняться к тому, что там не просто ушиб, хотя это сейчас не имело значения. Нужно было как можно быстрее добраться до порта и найти какую-нибудь медицину. За размышлениями о последних событиях, свободе и своих дальнейших действиях Плэгас чуть не упустил первые следы цивилизации в виде волнорезов и видневшейся неподалёку дорожки, посыпанной гравием. Впереди, расплываясь в дымке, маячила окраина города. Пообещав себе, что не будет отвлекаться на философию, пока не решит все насущные проблемы, он ускорил шаг и свернул на дорожку. В порту нужный корабль нашёлся быстро. До взлёта оставалось немного, и Плэгас решил не заморачиваться с медикаментами, ища их в городе, а просто подождать, пока можно будет попасть на борт и использовать полётную аптечку. Насчёт ночёвки волноваться тоже не приходилось: обезболивание Силой на бок уже не действовало, а рана на спине воспалилась, из-за чего лихорадка усилилась, так что заснуть он бы сейчас не смог даже в комфортабельном номере. Оставшиеся четыре часа ситх отсиделся на складе космопорта в спокойствии ночной тишины, что само по себе уже было неплохо, после чего без особого труда проник на "свой" корабль.

***

Экипаж "Скорбного" Плэгасу понравился. Вернее, сначала насторожил, а уже потом понравился. Насторожил отношением членов этой разношёрстной компании друг к другу. У них совершенно не было иерархии внутри команды, и, более того, капитан у них тоже приравнивался к остальным обитателям корабля. При всей своей бунтарской натуре и жизни вдали от родины Плэгас всё же был мууном, а потому не мог понять такое отсутствие субординации там, где она была, по его мнению, естественна. Он сразу же напрягся, выискивая подвох. Подвох не находился. Капитан Ла позже объяснила ему, что на борту "Скорбного" ценят равенство, к которому команда долго шла и которое теперь бережно поддерживает. — Я не принимаю важных решений, пока не выслушаю каждого — и не важно, вопрос ли о нашем грузе или о пункте назначения, — сказала она. — В серьёзные моменты большую часть ответственности берёт на себя тот, у кого есть опыт в данном деле, а не тот, кто главнее. Позиция всеобщего равенства проникала даже в речь этой женщины: её нисколько не смущало, что Плэгас обращался к ней на "вы" — она с самого начала и до конца называла его на "ты", без тени подобострастия к потенциально богатому и влиятельному субъекту. В первые минуты их знакомства Дамаск списал это на обычное для большинства космолётчиков отсутствие манер, но потом понял, что дело здесь совершенно в другом. Обдумав новую информацию, он пришёл к выводу, что хотя, разумеется, не считает такой подход приемлемым, но уважает Ла за наличие собственной позиции, которую она сумела реализовать на практике.

***

Плэгас ощутил чуть ли не обиду, когда капитан пришла к нему со снятым с предохранителя бластером. Было очевидно, что договориться с этими горячими субъектами не получится, но он повёлся на рассказы Ла, заслушался, проникся ребяческой энергетикой её дружков, из-за чего теперь чувствовал, будто его обманули, и злился сам на себя. После всей их долгой и важной болтовни в живых остался только дроид. Адреналин от устроенной резни уже подвыветрился, и теперь Плэгас отстранённо давал дроиду нужные распоряжения, обдумывая свои дальнейшие действия. Однако где-то на фоне сознания, параллельно с этими распоряжениями и планами, в мысли его снова и снова вторгались недавние слова бывшего капитана. Он не мог перестать их анализировать и позже, направляясь к телам погибших, дабы пронаблюдать за поведением их мидихлориан. «Что за глупость — общее равенство? — с раздражением думал он. — Без иерархии всё очень быстро разваливается. Иерархия естественна даже в животном мире. Есть сильные существа, созданные, чтобы править, и слабые, созданные, чтобы подчиняться сильным: без подчинения эта вторая часть не выживет, ибо не имеет качеств, нужных для независимого существования. Я отношусь к первому типу, поэтому я сейчас жив, а они — нет». «И на этом можно закрыть данный вопрос», — мысленно подытожил он, отмечая результаты наблюдений. «Однако, почему у меня такое чувство, будто я вру сам себе? Или что-то недоговариваю?», — продолжал размышлять ситх, пока меддроид латал ему спину. «Равенство..., — думал он, поглощая принесённый дроидом паёк. — Было ли оно для команды "Скорбного" синонимом доверия?». И не в нём ли заключается свобода?