Крест-накрест

Московские ночи — это всегда про шум. Еще больший, чем днем. В ночи загораются огни тех заведений, которые спали при солнечном свете; туда направляются люди. Московская ночь громкая: умиротворяющую тишину нарушают песни, рев моторов дорогих автомобилей, смех и слезы. Иван Белов был уверен: ночью происходит гораздо больше событий, чем днем. В больнице ночь — это время борьбы. С наступлением темноты над кроватями тяжело больных людей скрещиваются мечи жизни и смерти, сражающихся за каждого из них. Тихие мерные звуки медицинского оборудования становятся громче, чем днем. Настолько громкими, что даже раздражали Белова. В последнее время Ваня все чаще оставался в больнице допоздна. Изучал истории болезни, подклеивал туда новые, тщательно отобранные днем сведения, проверял, закрыто ли хранилище с лекарствами. Одним словом, всячески оправдывал свое присутствие в клинике перед охранником и дежурными врачами. Жизнь с родителями после того разговора стала совершенно невыносимой. Отец смотрел на сына с осуждением, будто тот убил кого-то. Мать сначала лезла к нему с жалостью и сочувствием, что не могло не обижать Ваню, а потом вновь стала жить отдельной от мужа и сына жизнью, смотря на них как на пустое место. И только в больнице он чувствовал себя лучше: там его уважали, любили и ждали. Среди рентгеновских снимков, справок, кардиограмм и ампул он чувствовал себя как рыба в воде. А еще все эти медицинские атрибуты молчали. Им не была интересна личная жизнь Вани, только работа. Ваня заметил, что из-за событий последних дней стал очень нервным и дерганным. Ему казалось, что все вокруг знают о его ситуации и осуждают. Даже при общении с пациентами он ощущал себя каким-то… не таким. Белов не мог даже описать эти неприятные чувства, что трепали ему нервы. Приходя на место практики каждое утро, Иван с нетерпением начинал ждать ночи, когда все разойдутся и он сможет остаться наедине с собой, расслабиться. Парень закрыл очередную историю болезни и протер покрасневшие от недосыпа глаза. Часы показывали половину первого ночи. Тело Белова просило его пойти в ординаторскую и лечь там на диван, но разум еще хотел чем-то заниматься. Не успели физиология и мозги парня вступить в перепалку, как он уже вышел из своей каморки и на лифте поднялся на пятый этаж — в хирургическое отделение. Всего несколько часов назад его тоскливое существование вдруг наполнилось новыми красками. Отпустив последнего пациента из перевязочной, Ваня решил выйти в холл, где стоял кофейный автомат. Бессонные ночи, полные тяжелых размышлений, давали о себе знать. Только парень выбрал напиток и оплатил его, как со стороны двери раздался истошный крик: — У нас ДТП! Девчонка тяжелая! Желание взбодриться с помощью кофе мгновенно улетучилось. Ваня первее всех подбежал к врачам «скорой помощи», ярко-синими пятнами сновавших вокруг каталки с пострадавшей. У него было всего несколько секунд на то, чтобы увидеть девушку и оценить масштаб бедствия. Короткие светлые волосы превратились в розовую паклю из-за крови. Половину лица, также перемазанного кровью из ссадин и царапин, закрывала кислородная маска из толстого пластика. О том, что это Дина, Ваня тогда даже не подумал. Во-первых, узнать ее в этой несчастной было практически невозможно, а во-вторых Белов все-таки был, в первую очередь, врачом, а не следователем. Да, еще не полноценным, маленьким практикантом от медицинского университета, но уже обладающим определенными знаниями и навыками. Именно он приказал медсестрам экстренно обследовать пострадавшую и объяснил ситуацию врачам из клиники. Зайцев, который взялся ее оперировать, досконально изучал полученные результаты. — Чиста как стеклышко… Впрочем, ничего нового. Либо неосторожность, либо суицид, — вынес вердикт Николай Антонович. — Ассистировать мне пойдешь? — В каком смысле? — ошарашенно спросил Белов. — Я ж… я не могу, я практикант… — Хорош тебе ломаться, как школьница на дискотеке. Пойдем! Ваня беспрекословно подчинился. В глубине души он обрадовался такому развитию событий, но в то же время его одолевали недоумение и страх. С чего вдруг «пресвятой Николай всея отделения» прекратил издеваться над практикантом-выскочкой и в самый неожиданный момент оценил его способности? А справится ли он с тем, чего так долго ждал от него? Белов успокаивал себя тем, что ассистировать на операции — это просто подавать инструменты. Уж их-то он все знает, чего еще боятся? Но по пути до операционной дышалось ему все равно трудно, через раз. Зайцев не оборачивался на него и больше ничего не говорил вплоть до начала операции. Иван закрыл лицо ладонями и громко зевнул. В тишине лифта, который ехал с первого на пятый этаж подозрительно медленно, он начинал засыпать и даже предстоящая встреча с «шапочной» знакомой не могла его как следует растормошить. Проверка документов — это обычная практика. После того, как врачи сделают все необходимое, нужно установить личность пострадавшего и сообщить родственникам о его судьбе. Как раз таки это входило в прямые обязанности практикантов от университета, поэтому сразу после изматывающей операции, все еще напряженный до состояния гитарной струны Белов направился в помещение, где хранились вещи пациентов. Контейнер с рюкзаком девушки он нашел быстро. На нем, как ни странно, почти не было следов крови. Парень с нескрываемым интересом вытряхнул все содержимое рюкзака в контейнер. Теплая одежда, занимавшая большую часть пространства, давала ответ на вопрос, почему при столкновении с мчащимся на высокой скорости автомобилем их пациентка не получила травм тяжелее сотрясения. Среди джинс, кофт и свитеров Ваня нашел паспорт в потрепанной белой обложке и мобильный телефон. Когда он раскрыл документ, усталость как рукой сняло. Дина. Та самая Дина, о которой говорили Юлиана с Пашей. Пропавшая несколько дней тому назад и вызвавшая тем самым огромное количеством теорий и вымыслов в их компании. Недолго думая, Ваня сфотографировал все страницы ее паспорта и положил его обратно в рюкзак. Оставалось самое интересное — сотовый телефон. Дабы не попасться за странным занятием, Белов закрылся в хранилище изнутри и попробовал включить его. Но маленький дешевый смартфон с трещиной по всей диагонали экрана, не поддавался требовательному нажиму его пальцев. — Блять… — зло прошипел парень. Именно на сведения в телефоне Дины он возлагал большие надежды. Но тот, судя по всему, либо сломался окончательно, либо был разряжен. Ваню окутали сомнения: стоит ли ему забирать телефон пострадавшей в ДТП Давыдовой из хранилища? Если кто-то об этом узнает, к нему возникнет ряд вопросов. В краже, конечно, не обвинят — в его случае это просто сюр — однако нервы попортят знатно. Но его необходимо было как-то «оживить», ведь это наверняка могло помочь его друзьям. После крайнего разговора с Пашей, который едва не закончился дракой, Белов испытывал странное чувство: ему казалось, что тогда все оборвалось на полуслове. Будто им было жизненно важно сказать друг другу что-то еще, но после той ссоры появляться было стыдно. Стыдно потому, что Пчелкин, сволочь правдолюбивая, был прав — он действительно заигрался в свои «брачные игры» и забыл про важное дело, которым занимались его друзья детства. Ведь он помнил, как убивалась Юля по Мише, как резко пришлось ей изменить свою жизнь во имя цели. Он восхищался ею, но в то же время смотрел на ее будущее с опаской: вот поймает она этого преступника, заставит ответить согласно букве закона, а дальше-то что? Ване казалось, что он один среди них, кто задумывался о дальнейшей судьбе Холмогоровой в органах. Что будет после закрытия этого гештальта? Ее желание работать в полиции испарится и она уйдет из Академии МВД или же прилежно доучится? Ответа на этот вопрос не было. В последний год Юлька стала совершенно непредсказуема и поэтому сказать что-то вразумительное могла только она сама. Но не сейчас. Эта тема станет поводом для еще одного нервного срыва, а зачем он ей сейчас? Но он, Ваня, мог красиво извиниться перед друзьями за тот инцидент. Во-первых, он проинформирует их о том, что Дина нашлась и находится прямо у него под боком, после чего как бы между делом попросит прощения за тот поступок. А во-вторых, попробует включить телефон Дины и внимательно изучит его на предмет важной информации, которую также в один определенный момент подкинет Юлиане с Пашей. Авторитет будет восстановлен, а прежние обиды забыты. Ваня с удивлением почувствовал, как засиял от гордости за самого себя и, полный решимости, набил рюкзак девушки ее же вещами, застегнул и забросил контейнер с ним на нижнюю полку железного стеллажа. Телефон Давыдовой отправился в карман джинс, который спрятался за плотно застегнутым белым халатом. Воодушевления прибавилось, когда выяснилось, что все это время наглого практиканта, застрявшего в хранилище для вещей пациентов, никто не искал. Значит, никто и не спросит, что он делал там так долго. Парень чувствовал такой невероятный подъем сил — что было странно для его состояния в последние дни -, что решил добраться до своей каморки пешком, а не с помощью лифта. — А ну стоять! Невесомая улыбка тут же спала с лица Ивана, когда он услышал зычный голос Николая Антоновича за своей спиной. Он тут же состроил нарочито хмурую физиономию и, беззвучно выдохнув, повернулся к хирургу. — Что-то случилось, Николай Антонович? — как можно более растерянно спросил он Зайцева. — Ты нашел вещи этой пациентки? Той, что после ДТП, — произнес мужчина. Ваня заметно напрягся, когда заметил, что тот, странно прищурившись, осматривает Белова с ног до головы, будто подозревал в чем-то ужасном. Парню стоило больших усилий, чтобы не выдать себя. Он засунул руки в карманы халата и вытянулся. — Да, конечно. Там из ценного только паспорт был. Я сфотографировал его и как раз хотел вам отправить, — ответил Белов. — Мне? — в голосе Николая появились высокомерные, удивленные нотки. — Ну, вы же ее лечащий врач, так ведь? — недоуменно спросил его Ваня. Зайцев раздраженно вздохнул и поправил халат. — То, что я в обход правил взял тебя ассистировать на операции, еще не значит, что ты освобожден от прямых обязанностей практиканта, — язвительно произнес врач. — Но как я позвоню, если там только паспорт? Говорить это было опасно. Но больше вариантов у Вани не было. Он почувствовал, как былое напряжение, заставляющий вытягиваться в струнку перед Зайцевым, стремительно возвращалось. Он специально смотрел Николаю Антоновичу в глаза, чтобы тот не уличил его в хитрости, но делать это было даже немного больно. Сердце забилось чаще, а руки, сжатые в кулаки в карманах халата, покрылись потом. — Двойка тебе, Белов, по дисциплине «Реальная жизнь»! — воскликнул Николай. — Позвони в мили… тьфу, блин, полицию и расскажи им все. Пусть они тогда родственников ее ищут. Эх, знал бы только Зайцев, что нет у этой девчонки нормальных родственников. Только мать, которая бухала последние лет десять-пятнадцать как черт. Надо ли ей в больницу переться и за дочкой ухаживать? — Все вам, молодежи, надо разжевывать, ни до чего сами догадаться не можете… — Зайцев направился дальше по коридору, громко причитая себе под нос. — Как вы до своих лет-то дожили вообще? Белов только улыбнулся этим словам и отправился дальше. Уже в перевязочной, где он сидел все это время, Ваня дозвонился до отдела полиции, который занимался происшествиями в том районе. Пришлось немного помучаться, пока те соединялись с «гаишниками» и потерпеть вновь накатившую волну сонливости. В конце концов, паспортные данные пострадавшей были переданы в нужные руки и Ваня, довольный собой, решил позвонить Пчелкину, чтобы обрадовать их с Юлей. Чутье подсказывало Белову, что вынужденное совместное проживание на конспиративной квартире открыло перед Павлом новые возможности насчет Юлианы. Это его не то чтобы расстраивало, скорее, он просто не хотел, чтобы это как-то мешало их общему делу. Юлиана сама разберется со своими чувствами, тем более, что она девушка свободная и вольна выбирать, с кем хочет связать свою жизнь. И потому ему оставалось просто надеяться на то, что дядя Витя и дядя Кос, которые, несомненно, их навещают, не дадут случиться непоправимому. — Пятый этаж! — громко возвестил женский роботизированный голос в лифте. Ваня вышел и, озираясь по сторонам, направился в палату, где лежала вся обвитая трубками, исколотая иглой от капельницы Дина. После всех медицинских манипуляций она вновь приобрела более похожий на саму себя вид. Белов только заприметил отрезанные чуть выше плеч волосы — скорее всего, она пыталась изменить внешность, чтобы ее не искали. Но кому сдалась семнадцатилетняя девчонка? Что она могла такого знать? Из того, что он услышал в квартире Филатовых, Иван сделал вывод, что Давыдова все уже рассказала Юле и Паше. А тут вдруг такое… Как там говорил Зайцев перед операцией: неосторожность или суицид? Ваня поморщился от осознания абсурда этого утверждения. Ему казалось, что наезд на Дину был неслучаен, вот только дело было не в попытках свести счеты с жизнью, а с попыткой неведомых им злодеев убрать ее с пути. Но вот он опять оказался перед тем же самым вопросом — почему? Кому она могла мешать? К сожалению, это можно было узнать только при помощи беседы с кем-то с той стороны, тайно враждующей с ними. Долго сидеть около ее кровати смысла не было. Ее прооперировали всего несколько часов назад, поэтому надежд на то, что Дина вот-вот придет в себя, не было от слова совсем. А вот надежда на то, что сейчас, когда все уже разошлись по домам, ему удастся поработать с ее мобильником, была. И она теплилась внутри него, согревала также нежно, но в то же время крепко и страстно, как эта делала его Сашка, по которой он безумно скучал. Теперь они общались только в социальных сетях и то редко. Он не знал, как ее родители отнеслись к их отношениям и что сделали с Сашей, но она наотрез отказывалась от личных встреч и звонков. Когда Ваня звонил ей сам, она просто сбрасывала вызов. Было ясно, что она боялась быть застуканной за общением с ним и Белов мучался от неопределенности еще больше. Он все порывался приехать к ней сам, но боялся подставить девушку и вновь разгневать ее отца. Из сообщений Филатовой стало известно, что в школу и на тренировки она временно не ходит, но стоило ли это считать домашним арестом? Ваня, боявшийся строгих мер Валерия Константиновича по отношению к дочери, пытался убедить себя, что это не из-за него, а из-за ее небольшой травмы. И все же он считал, что надо бы к ней съездить. Родители точно не находятся рядом с ней постоянно, значит, можно было выкроить часок на обеденном перерыве и, наконец, поговорить вживую. Главное, чтобы ее дома без ключей не заперли. А то придется гладить не ее нежное плечо, а толстую железную дверь. Сколько бы Белов не прочитал в Интернете советов по оживлению мобильных телефонов, ни один из них не работал с телефоном Дины. Нехотя парню пришлось признать, что единственный оставшийся способ — это найти зарядное устройство от него и попробовать подключить. Но имевшейся у Вани провод от собственного сотового напрочь отказывался подходить к телефону Дины. Тогда Белов вышел из перевязочной и направился на пост охраны — единственное место, где можно было отыскать зарядник другого типа. — Здрасьте, Федор Семенович, — с улыбкой поприветствовал старенького охранника Иван. — О, практикант, а ты чего еще здесь? — выпучил большие серые глаза старик. — Почему домой не идешь? — Да дел куча, а сегодня еще на операции ассистировал и вообще ничего не успел, — с подчеркнутой важностью проговорил Белов. — Федор Семенович, а у вас зарядки для телефона не найдется? А то у меня телефон разряжается, а еще потом такси до дома надо вызвать… — Вот молодые, головы пустые… — начал бубнить себе под нос охранник и начал рыскать в поисках зарядки по ящикам своего небольшого письменного стола. — Как вы живете, если без всего на работу ходите? Ваня едва смог сдержать усмешку. В веселую он больничку, конечно, попал! Сюда что, всех — от врачей до охранника — брали по критерию «ругает молодежь как можно чаще»? — Вот, на тебе, держи! — с некой торжественностью Федор Семенович протянул парню большой черный блок с длинным тонким проводом такого же цвета. Ваня постарался скрыть изумление и, спешно поблагодарив охранника, отправился заряжать таинственный мобильник. Вставив блок питания в розетку у двери в перевязочную, Ваня, затаив дыхание, попробовал подключить сотовый телефон девушки к этой зарядке. Сначала у него ничего не получилось, но тот решил не сдаваться и попробовал другую сторону. На глазах он почувствовал подступающие слезы отчаяния и бессилия перед тем, как вдруг другая сторона разъема подошла. Белов громко выдохнул и вытер мокрые глаза. На черном экране вдруг высветился логотип компании-производителя и Белов почувствовал дрожь в теле — ему не терпелось посмотреть, что же там. Он кое-как устроился на жесткой кушетке, возле которой и была розетка, держа маленький мобильник в руках так крепко, будто его вот-вот у него отнимут. Черный экран с логотипом светился слишком долго и тот нетерпеливо ерзал на светло-зеленой кушетке, щурясь от яркого света экрана в общем полумраке перевязочной. Наконец-то черный экран сменился ярко-голубым, со множеством разноцветных иконок. Белов бегло просмотрел все установленные на телефон приложения смартфона и решил первым делом зайти в раздел со всеми номерами телефонов, дабы проверить историю звонков. Первые десять пунктов в списке занимал выделенный ярко-красным абонент «Юля девушка Миши». Парень хмыкнул и продолжил листать дальше. После пропущенных вызовов от Юлианы шли звонки от совершенно непонятных номеров — ни один из них не был как-то подписан. Ваня начал нервно кусать губы, думая, что теперь делать. Отбросив телефон от себя, перегнулся через кушетку к столу и подцепил свой старый исписанный блокнот с ручкой. Вернувшись к объекту исследования, Белов стал внимательно изучать цифры в телефонных номерах, записывая те, что повторялись чаще всего и с кем звонки шли больше, чем тридцать секунд. Таких номеров было совсем немного. Телефонная книжка девушки была небогата на подписанные номера: только мать, Юля и родители Андрея и Ильи Пловцовых. Вероятно она поддерживала с ними общение и после смерти их младшего сына. Интересно, а общалась ли она все-таки с Ильей? Мог ли один из этих повторяющихся номеров принадлежать ему? Проверить это не представлялось возможным. Позвонить Ваня не мог ни с телефона девушки, ни со своего собственного. Еще бы вляпался во что-то, а друзьям его бы пришлось спасать. Парень попробовал проверить принадлежность номеров в Интернете, но ничего конкретного найти также не удалось. Оставалось только одно: проверить другие приложения на телефоне, а номера оставить записанными на всякий пожарный. Вдруг потом пригодится. Но и в переписке он не увидел ничего значительного. Кажется, все было тщательно вычищено. Только вот зачем Дине «чистить» свои переписки? А если там было что-то такое, при помощи чего они бы могли ей помочь? Ведь ясно же, что девочка — жертва обстоятельств. От скуки Ваня начал открывать все приложения подряд. Полистал небольшую галерею, открыл социальные сети Давыдовой и проверил список друзей. Когда руки дошли до диктофона, Ваня чуть было дар речи не потерял. Там было огромное количество длинных записей. Они не имели специфичных названий, поэтому определить сразу, что на них, было сложно. Он нажал на кнопку воспроизведения первой попавшейся аудиозаписи. В полутемной комнатке вдруг заговорил незнакомый мужской голос: — Дина Владимировна, заканчивали бы вы дурака валять. Мы предложили вам безопасность в обмен на информацию о действиях Холмогоровой. У меня бы на вашем месте рот не закрывался. — Но я и так вам рассказываю все! — оправдывалась Дина, чей голос звучал чуть более четко. — Про обыск в ее квартире я узнала только от вас, я ничего не утаиваю! — Предположим, — хмыкнул незнакомец. — Тогда почему вы не рассказали мне, где она прячется сейчас? — Потому что я не знаю… — пробормотала девушка. — Вот как? Значит, плохо вас поучили… — Она, скорее всего, у Пчелкина! — выпалила вдруг Дина и в ее голосе послышались слезы. — У Павла Пчелкина… Ваня остановил запись. В голове все смешалось и превратилось в один комок грязной ваты. Мыслей почти не было — один животный страх. Дина — предатель. Точнее, ее кто-то вынуждал сливать информацию о каждом шаге Юли, но в глазах Белова она все равно была предательницей, которая играла перед ними роль бедной и несчастной девчушки. А самое страшное, что она, сама того не зная, сказала этому неизвестному, где стоит искать Юлю. Из перевязочной Иван Белов вылетел пулей. Такси до съемной квартиры Паши он заказывал на ходу, а зарядное устройство кинул на пост охраны и поблагодарил Федора Семеновича уже находясь где-то на лестничной клетке. Водить машину он был уже не в состоянии. Да и пугающие мысли сбивали с толку, а сбить кого-то на ночной дороге, когда он так торопился к своим друзьям не хотелось.

***

Саше слишком сильно не хотелось домой. Хоть там и была мама, которая, казалось, приняла выбор дочери и не расспрашивала про их с Ваней отношения, был папа, который словно забыл о происшествии и ничего плохого ей не говорил, но Филатовой все равно казалось, что она в этом доме теперь не своя. Только таким размытым термином она могла охарактеризовать свои ощущения. Родители нарочито много говорили об учебе, да и сама Саша, чтобы лишний раз не общаться с ними, зарывалась носом в учебники. Но такой образ жизни быстро высосал из девушки все оставшиеся после тяжелого разговора с отцом в «Динамо» силы. Ходить в школу и на тренировки ей теперь было нельзя: отец решил плотно заняться ее травмой, хотя ничего серьезного там не было. Саша понимала, что таком образом ее отец пытался выиграть время, чтобы принять какое-то решение. И это неясное решение пугало девушку, заставляя при любом удобном случае выходить выносить мусор на улицу, ходить в магазин за продуктами и просто прогуливаться по ближайшему скверу в их жилом комплексе. На прохладной осенней улице дышалось легче и вся боль немного притуплялась. Но сегодня Саша рискнула и поехала туда, где прятались Юлька с Пашей. Водитель, который обычно отвозил ее в школу, мог не согласиться с ее решением, поэтому девушка вызвала обычное такси. По дороге она созвонилась с Юлианой и, выслушав целый поток возмущений и попыток развернуть ее назад, отправить домой, предупредила, что заедет. Довольно уже делать из нее маленькую и глупую девочку, она тоже имела право знать, чем они все это время занимались и как продвигалось расследование. Конечно же, Паша с Юлькой были не слишком рады приезду подруги. Но оглядев квартиру, Саша пришла к выводу, что такое поведение было вызвано не столько страхом за всех, кто посещал это место, сколько обидой на нее за то, что помешала их долгожданному совместному проживанию. Филатова не сомневалась: Пчелкин использует этот момент, чтобы расположить Юлю к себе и, наконец, добиться взаимности. Саша на это смотрела спокойно, почти равнодушно: она была уверена, что Юлиана не даст себя в обиду, поэтому и волноваться было не за что. Паша быстро соорудил девушкам бутерброды с сыром и колбасой, налил чаю. В это время Саша внимательно наблюдала за реакцией Юли и вконец убедилась в том, что эта «кошка, гуляющая сама по себе», таки растаяла под обаянием и харизмой младшего из Пчелкиных. Что ж, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. — Так что вы, все-таки?.. — едва Павел вышел с кухни, Саша набросилась с расспросами. Юля недовольно поджала губы и откусила почти половину от бутерброда. — Много будеф фнать — скоро состарифся! — пробурчала она с набитым ртом, усиленно при этом двигая челюстями. — Понятно. Значит, все-таки охмурил он тебя. Что ж, недолго музыка играла — недолго фраер танцевал, так, кажется, ты мне на даче сказала? Филатова проговорила это с небольшим, совершенно не свойственным себе высокомерием, будто бы знала все наперед и сильно сомневалась в силе воли Юлианы, на что она не могла не среагировать: — Что за предъявы такие, Сань? — спросила Холмогорова, не снимая с себя маски хмурой усталости. — Никакие это не предъявы! Я тебе не подруга, что ли, что ты мне ничего не рассказываешь? — плаксиво произнесла Саша. — Конечно же ты мне подруга. Самая лучшая и самая близкая подруга на свете! — Юля ласково потрепала Сашу по плечу, перегнувшись через стол. Саша улыбнулась, чувствуя, как готова простить ей любое прегрешение. — Мой свитер все еще носишь? — спросила она шепотом, когда лицо Холмогоровой было совсем рядом с ее. Та рывком глянула на себя и усмехнулась. — Из-за нервов я мерзну, — пояснила Юля. — А Пчелкин не греет? Он, мне кажется, даже на Северном полюсе может Майами устроить! Постепенно Юлиана оттаяла и вскоре они с Сашей оживленно беседовали обо всем подряд, будто и не было тех страшных дней в заточении. Они обе чувствовали потребность в чем-то, что совершенно не было связано с расследованием и эта потребность оказалась все-таки сильнее Сашиной любознательности, поэтому обходили эту тему стороной. Юля все выспрашивала подругу, как родители отнеслись к их с Ваней отношениям. — Ну что тут сказать… Мама была в шоке, но не в таком, как папа! — Саша смеялась, но Холмогорова считывала их как признак пережитого стресса: уж больно короткими и рваными они были. — Знаешь, мне кажется, она даже обрадовалась тому, что у меня именно Ваня был… первым. Ну, ты понимаешь… Какого-нибудь одноклассника она вряд ли бы пережила. — Ну вы что, Габсбурги, что ли, чтоб только меж своими?.. — произнесла Юля, подливая той чай. — Тетя Тамара бы любого достойного тебя парня пережила и неважно, одноклассник он или друг детства. — Может быть. А вот папа… — И папа бы тоже. Просто мужчинам это как-то сложнее принять, что ли… — задумчиво сказала Холмогорова. — В конце концов, любой адекватный человек, становясь отцом дочери, понимает, что когда-то она влюбится, выйдет замуж, родит детей. Просто мы для них всегда маленькие принцессы, для которых они хотят самого лучшего. И они готовы работать над собой, принимать факт нашего взросления, потому что действительно любят нас. Саше оставалось только кивать головой, соглашаясь с подругой во всем. Уж кому, как не Юлиане знать, что такое быть «папиной принцессой»? Просто она начала взрослеть гораздо раньше Саши и Космос Юрьевич давно принял этот факт. А ей еще только предстояла длинная дорога к пониманию и принятию ее взрослости и самостоятельности любящим отцом. Но Юля была права: любовь — это готовность меняться ради любимого человека. И, кажется, она сама для себя такую любовь нашла. Точнее, она ее, наконец, добилась. Может быть, ей стоило поговорить с Ваней лично? Или хотя бы позвонить? Он столько дней не слышал ее голоса, а она — его. Они столько времени не виделись, поэтому позвонить можно было бы даже по видеосвязи. После разговора с Юлей Саша решила, что сегодня же, по приезде домой это сделает. Хватит парня мурыжить. Он весь бедный извелся у себя. Филатова была так воодушевлена, что даже решила не задерживаться. Впервые за долгое время ей вновь захотелось домой, к родным. Она беспрекословно верила подруге и хотела, наконец, разрешить ситуацию. Самой, как по-настоящему взрослый человек. Едва Саша уехала, как Паша заключил Холмогорову в требовательные, жаркие объятия. — Я слышал, ты мерзнешь, — его бархатный голос колыхал уши и заставлял покрываться мурашками. Но уже не от холода. — Ты пришел меня согреть? Этот вопрос прозвучал прохладно, будто даже ее голос замерз от постоянных нервотрепок. Пчелкин развернул девушку к себе и медленно стал приближать свое лицо к ее, как бы ожидая какого-то конкретного ответа. Перестраховщик, блин! Юля не шелохнулась. Она не подавалась вперед, не требовала поцелуя. Она просто ждала, как ждут чего-то, что полагается им по праву рождения. Это не распаляло Павла и, едва кончики их носов начали тереться друг о друга, он все-таки подал голос: — Ты не хочешь? Холмогорова опустила голову, но из кольца рук, к этому моменту уже переместившихся куда-то в область талии, даже не дернулась. Ей определенно нравилось, чтобы красавчик, любитель женщин выпрашивал у нее близость. Ей это льстило и поднимало самооценку. Не зря же она «папина принцесса». — Знаешь, это все так странно, — протянула она. — Мне хочется, но это все как будто не по-настоящему. Мне кажется, что я сейчас проснусь и снова буду ненавидеть твое внимание. — Тебе это кажется более привычным, так? — догадался Пчелкин. Юля постеснялась ответить и хотела только кивнуть, но вдруг он подцепил самыми подушечками пальцев ее подбородок и поднял ее голову, пытаясь увидеть хоть что-то в холоде ее голубых глаз, тщательно скрытых под тяжелыми веками. — Юль, я хочу услышать, да или нет. Я не обижусь, но мне гораздо важнее услышать, прав я или нет. Голосом! У Холмогоровой будто по команде засаднило в горле. Казалось, что она не может говорить, но что-то подсказывало, что это ее тело так пытается уйти от ответа. Ну почему она не может сделать то, что он просит? Почему не может сказать простое «да», если так оно и есть? Вот Сашка Филатова взяла и поехала домой разбираться со своей личной жизнью, как по-настоящему взрослый человек. А она-то? Стыдно, ведь гораздо старше Сашки! Но Юля все равно решила не отвечать, несмотря на доводы подсознания. Ведь лучше слов могут быть только действия. Она вдруг подняла на него глаза и, тут же опустив обратно, крепко ухватилась за шею, настойчиво притягивая к себе и втягивая в страстный поцелуй. Пусть что хочет делает. Но переспать с Пчелкиным кажется чем-то более естественным, чем поговорить о чувствах. Телом он общался лучше, чем языком. Хотя, и им неплохо. Но в связке с мозгом иногда возникали проблемы. И даже так Юлиана чувствовала, что он для нее родной. Роднее ей только отец и дедушка. Ведь понимал всю сложность ее характера и все равно шел за ней в самый ад, куда вела его она и ее личные проблемы. Мог ведь отказаться, отстраниться, но нет! Паша все равно упрямо навязывался ей в дорогу и в конце концов она сдалась. Они обязательно поговорят. Но чуть позже. После того разговора, когда они только сюда приехали, Юля внезапно поняла: «чуть позже» обязательно наступит. К часу ночи спать хотелось неимоверно. Проверив, на все ли замки закрыта дверь, пара решила лечь спать, но вдруг на телефон Юли позвонили. — Белов, ты совсем офонарел? — прохрипела она в трубку. — Ты чего звонишь? — Дверь мне откройте, мы у вас на площадке стоим! — требовательно произнес Ваня. — А какого фига ты у нас на площадке стоишь? И с кем ты там? — С хозяином квартиры, блин! — в трубке послышался голос старшего Пчелкина.