Крест-накрест

Дина, будучи коренной москвичкой, крайне редко бывала на Щукинском полуострове. Само название этого живописного места будто указывало, что нужно приложить некоторые усилия, чтобы добраться до него. Особенно, если ты живешь в Западном Бирюлево. И все же она прекрасно понимала, чем продиктовано такое решение господина Введенского: там всегда было немноголюдно и можно было спокойно говорить о делах насущных. Особенно, в уже заканчивавшуюся пору золотой осени. Утомительные два часа в дороге завершились, когда Давыдова увидела в самом низу, у воды знакомое пальто непонятного зелено-бежевого оттенка. Игорь Леонидович стоял к ней спиной и удостоил девушку своим серьезным взглядом только когда она спустилась вниз и встала совсем рядом с ним. Никакого подобия набережной здесь не было: только чистые воды Большого Строгинского затона, заботливо укрытые золотыми косами берез. Правда, косы были уже дырявыми: то тут, то там не доставало каких-то клочков, которые уже давно и безвозвратно унес осенний ветер. — Вам нравится здесь, Дина Владимировна? — вопрос больше напоминал риторический, поэтому Дина только пожала плечами. — Здесь тихо и никто не сможет нам помешать, — сказала она, кутаясь в плащ. У воды было холодно, поэтому она стояла и прожигала фигуру Введенского взглядом, будто пыталась вложить в его голову одну мысль: «Надо уходить отсюда». — Поэтому я и позвал вас сюда. Игорь Леонидович, наконец, заложил руки за спину и сделал шаг в сторону от водоема. Давыдова еле заметно ухмыльнулась: получилось. — Пройдемся? — и вновь вопрос, который подразумевал под собой лишь один верный ответ. Дине не нравились такие вопросы. Они представлялись ей насмешкой над ее ролью подчиненного. Будто Введенский создавал иллюзию того, что ее мнение хоть сколько-то его интересовало. Впрочем, это было весьма в духе русской демократии. А тут уж не попрешь, как бы сильно не хотелось. На небе происходило нечто сюрреалистичное: темные густые облака обволакивали небо, при этом разрешая свободолюбивому солнцу дарить свои яркие лучи жителям мегаполиса, ласкать ими их лица и выжимать остатки летнего тепла для них. Внезапно Дина подумала, что ее нынешняя жизненная ситуация выглядела примерно также: ее вроде бы обезопасили от тех, кто в последние месяцы бежал за ней, едва ли не наступая на пятки, разрешали даже показываться на людях и меньше — но не полностью — бояться за свою жизнь, а все равно страшные тучи окружали ее и ждали, когда Дина покажет свое слабое место, чтобы ударить именно туда. Она серьезно сомневалась в надежности федеральной «покрышки», поскольку в их первую встречу Введенский четко дал девушке понять: она либо делает то, что он скажет, либо ее адрес проживания вскоре окажется у убийц Андрея. — Как вы думаете, зачем я вас сюда пригласил? Введенский сегодня задавал слишком много различных вопросов. Даже странно для ФСБ-шника. Они-то всегда все знают раньше других. Вероятно, он хотел таким образом подвести Дину к нужной ему теме, что ей тоже не нравилось. Ей вообще не нравилось сотрудничать со спецслужбами. И не только потому, что ее буквально заставили это делать, но и потому, что эти взрослые дядьки мешались под ногами, а помощи все равно никакой не оказывали. В представлении Давыдовой Введенский был энцефалитным клещом, от которого просто так не избавится. И ответить ему в грубой форме тоже было нельзя. Иначе даже такая худая защита могла тотчас же прекратиться. — Я же уже вроде ответила на все ваши вопросы: здесь тихо и нам никто не помешает, — ответила Дина. Игорь Леонидович хрипло рассмеялся: — Вы не совсем правильно поняли мой последний вопрос. Давайте так: что, по вашему мнению, я хотел бы с вами здесь обсудить? Дина закусила губу, чувствуя себя рядом с ним маленькой глупой девочкой. Вообще-то она и так была, по сути, маленькой девочкой, на которую свалилось много бед и горестей, из-за чего ей пришлось экстренно взрослеть. Ей ведь даже восемнадцати лет еще не было — день рождения у Дины был в самом конце ноября, до которого еще надо было дожить. — Вы узнали что-то очень важное и решили, что мне тоже необходимо это знать? — Дина высказала самое размытое и абстрактное предположение, на которое только она была способна. — Верно, — ответ работника спецслужб был крайне сухим и не вызвал ни капли гордости за собственную сообразительность у Давыдовой. Чем тут гордиться, когда все плавало на поверхности? — Это касается ее дела? — внезапно — даже для самой себя — продолжила Дина. — И снова в точку, Дина Владимировна! — на лице Введенского вновь проступила улыбка. — Ваши общие неприятели устроили настоящий блиц-криг: сегодня утром они взломали замок в ее квартире на Ленинградке и перевернули ее вверх дном. У меня есть много предположений, зачем они это сделали, но я бы хотел услышать ваши мысли. Новости заставили Давыдовой остановиться. Она давно была готова принять удар на себя, но чтобы они неожиданно решили зайти с другой стороны… Нет, пожалуй, такого варианта развития событий даже предусмотрительная Дина не представляла. — Я даже не знаю, что вам на это ответить… — ошеломленно пролепетала она, спешно догоняя мужчину. — Это слишком неожиданные вести. — Понимаю, но все же я хочу, чтобы вы абстрагировались от своего шока и немного подумали над их мотивами. Введенский настолько привык к грязи и беззаконию, ореолом которых Москва, казалось, была окутана едва ли не с самого своего основания в раннем Средневековье, что для него абстрагироваться от переживаний и навязчивых мыслей было легко. И поэтому он вряд ли мог понять ее в этот момент. Дина на ходу застегнула пуговицы на плаще и завязала пояс. Рядом не было ни компьютера, ни даже бумаги с карандашами, а ведь это всегда успокаивало ее, поэтому пришлось перебиваться с помощью подручных средств. — Вы были там? — спустя минуту спросила Введенского девушка. — В квартире? Нет, — он отрицательно помотал головой. — Лично я туда и не собирался ехать. Не царское это дело по подъездам шариться. Вероятно, за домом на Ленинградском шоссе было установлено наблюдение, о котором ей, естественно, не доложили. — Обычно подобное устраивают только тогда, когда хотят что-то найти. Тут уж не у меня спрашивать надо, пропало ли что, — сказала Давыдова. — Или кто, — добавил Игорь Леонидович. Знал. Знал, о чем она думала сейчас и какой версии придерживалась на самом деле. И молчал до поры, до времени, потому что хотел за хвост поймать. Тем не менее, Дина решила еще немного попритворяться — несильно, чтобы не так заметен был контраст. — Вам не кажется это странным? Вряд ли бы после неудачной попытки покушения будут устраивать обыск. Мол, не убили того, кого надо, так хоть в белье пороемся, так, что ли? — Дина Владимировна, заканчивали бы вы паясничать. Мы же с вами взрослые люди, в конце концов… — Но я говорю вам то, что думаю! — совершенно искренне воскликнула Дина и тут же оглянулась по сторонам. Введенский в ответ глубоко вдохнул, тяжело выдохнул и вдруг поднял взор на деревья. Черные точки, которые на деле являлись крикливыми воронами, ерзали на ветках, гаркая иногда друг на друга. Дина остановилась за его спиной и с тревогой в глазах смотрела на задумавшегося Игоря, Леонидовича. В районе желудка слегка заныло, а спину она тут же напрягла, будто ждала удара именно в нее. Дина считала, что Введенский не сможет ее ликвидировать, поскольку она еще нужна ему. Равно как и Юля с Пашей, он нуждался в информаторе, а других людей, которыми можно было бы управлять взамен на защиту, в этой истории он не знал. Да и не было таких больше, кроме нее. Но в то же время Давыдова не могла знать наверняка, а потому старалась не переходить грань. Все же Игорь Леонидович — человек бывалый, опытный; припрячет три туза в рукаве и ждет, когда какой вытащить можно. Четвертым тузом владела Дина и сила его была известна только ей. — До чего же тупые птицы… — протянул Введенский. Дина изогнула бровь в удивлении, но промолчала. — Они думают, что раз способны летать, люди никогда не дотянутся до них, но забывают о существовании оружия и приманки. Девушка продолжала молчать, прожигая при этом дыру в спине «начальника». Он никогда не говорил ничего просто так, поэтому наблюдение за птицами стоило расценивать как предупреждение. Дину эти слова всколыхнули и она напряглась еще больше, пытаясь при этом убедить себя в том, что он ее лишь запугивал, но получалось откровенно плохо. Страх за собственную жизнь никогда не покидал девушку, даже после первой встречи с Введенским. Недоверие ко всем, кто проявлял хоть какую-то заинтересованность в ее персоне, цвело в ней буйным цветом, затягивало своими разросшимися корнями и Дина даже не собиралась оказывать сопротивление. Не доверять было проще и надежнее. — Как только я что-нибудь еще узнаю, я сразу вам сообщу, — тихо проговорила она с видом покорной овечки. — Естественно, — равнодушно ответил Игорь Леонидович, повернувшись к ней и смерив презрительным взглядом. — И, пожалуйста, соблюдайте субординацию. Вы слишком много о себе думаете. Щелчок — и пуля воображаемого пистолета вонзилась ей в височную кость. Как ни странно, но удостоверяться в собственной правоте бывает больно. Дина несколько раз кивнула головой, при этом выглядела совершенно растерянной, будто ее оглушили, затем привели в сознание и оставили в таком состоянии. Звуки окружающей ее природы слышались будто через воду, фигура Введенского медленно, но верно удалялась, превращаясь в безобразную точку. Ветер, чуть теплый, но уже с четко чувствовавшимися вкраплениями зимней стужи, трепал ее и без того растрепанные светлые волосы. Дина то опускала взгляд на свои кроссовки, то вновь поднимала на аллею, где все еще виднелись очертания мужчины. В душе плакал зашуганный ребенок, который хотел только одного: к маме. К любящей и трезвой маме, которая бы взяла ее за руку и сказала, что все образуется и что она гордится ею. К сожалению, единственное, что могла хорошего теперь сделать ее мать — это умереть. Если бы только Светлана знала, что каждое утро ее дочь, глядя на нее исподлобья во время приготовления нехитрого завтрака, пыталась найти в ней что-то, что отнесло бы ее к тем далеким временам, которые остались в памяти Дины мутно светло-серым пятном, которое изредка все же разражалось яркими красками — в том случае, если девушка резко вспоминала какое-то событие из раннего детства. Дина хотела увидеть в остекленевших глазах женщины хоть какой-то намек на ту веселую рыжеволосую красавицу Светлану, которая улыбалась ей во все тридцать два зуба на старых фотографиях, но, к сожалению, всякий раз натыкалась на грубость и ничем не прикрытые манипуляции. Давыдова прятала глаза, убегала в другую комнату, но каждое утро все равно просыпалась с желанием посмотреть на маму и убедиться, что какие-то остатки жизнерадостности в ней еще были. В эти моменты она не просто искала во внешности матери что-то доброе и родное, она пыталась запомнить мать. Пусть она и была почти всю ее сознательную жизнь обрюзгшей алкоголичкой, но Дина хотела видеть ее живой. Пропускала мимо ушей ее оскорбления, уворачивалась от пораженных тремором рук, но была даже счастлива, потому что мать двигалась, говорила, а, значит, еще была жива. Это было что-то совершенно иррациональное, неправильное и нелогичное, но Дина осознавала, что люди с циррозом печени без должного лечения долго не живут. И мать своей смертью дала бы ей полную свободу действий, но ускорять процесс Дина не хотела. Продолжала идти против собственных воли и желаний, но зато видела мать живой.

***

Все происходящее вокруг казалось сном: тягучим, вязким и безмерно противным. Это был не агрессивный кошмар, во время которого человек барахтается и кричит во все горло от ужаса. Все события сегодняшнего дня для Юлианы были больше похожи на зыбучие пески: больно не было, а страх не заставлял извиваться как уж на сковородке. Это было отчаяние в самой страшной его форме — она уже даже не хотела плакать. Хотела только безразлично смотреть вдаль и курить сигареты одну за другой… Еще в машине Ваня, будто прочитав ее мысли, предложил свой излюбленный «Кент», но Холмогорова отрицательно помотала головой. Нет, не его сигареты она хотела, а те, из красно-белой пачки со следами изломов. Белов встретил запыхавшуюся подругу около квартиры. Дверь была уже закрыта, а сам Ваня прислонился к углу и придерживал ее снизу ногой. Без лишних слов было понятно, что внутрь он ее не пустит. — Надо проверить, не пропало ли что… — Закрывай дверь и поехали отсюда. — А она закроется? — Юлиана боязливо посмотрела на испорченный недоброжелателями замок. Белов бесцеремонно выхватил у нее из рук связку и засунул ключ в верхнюю скважину. Та немедленно ему покорилась и ключ спокойно совершил два оборота вокруг своей оси в ней. Ваня хмуро посмотрел на подругу: — Ты только на нижний закрывала, что ли? — этот вопрос звучал так, будто он был на грани разочарования в ней. — Я… — Холмогорова хотела было ответить, но слезы подступили к горлу вплотную и она, поджав губы, только плечами пожала, мол, не помню. — Ладно, поехали. С этими словами он толкнул подругу в сторону лифта. В плече немного заныло, но она не сопротивлялась. Возможно, ненадолго в нее вселилось то самое чувство, которое настигло ее в лифте и ей вновь захотелось просто убежать и больше никогда здесь не появляться. Паника, выражавшаяся в ощущении постоянной слежки за каждым их шагом, захлестывала Холмогорову с головой, а она, как маленький ребенок пыталась ухватиться за спасательный круг и не утонуть в ней. На улице они не задержались — сразу двинулись к машине. Свежий воздух казался удушающим газом и оба стремились поскорее захлопнуть за собой двери и с ревом сорваться с места, скрыться в московской суете. Впервые за долгое время Юлиана почувствовала характерную ноющую боль в зубах. Наркоз, длившийся год, изжил себя и теперь она будто вернулась назад, в беззаботную юность. Она закрыла рот ладонью и откинулась на сиденье, прикрывая глаза. Теплое дыхание грело ладонь и казалось, что вскоре с нее потечет конденсат. Когда они приехали к Саше, она, ничего не спросив, сразу поставила чайник и достала целый ворох домашней одежды. — Ваня позвонил мне и сказал, что вы скоро приедете, — развеяла все сомнения Филатова. — Я сразу поняла, что случилось что-то серьезное. У него голос дрожал… Сложно представить Белова, у которого дрожал голос. Услышав это, Юля не смогла сдержать едкого смешка: — На меня он просто наорал, — ответила Холмогорова. Из кучи предложенных вещей она вытащила растянутую светло-розовую майку и встряхнула. — Вот эту, если можно. — Конечно, — кивнула Саша, протягивая ей выбранные ранее синие спортивные штаны. — Ты пойми, он испугался, когда увидел, что у тебя дверь нараспашку. Да и вообще, мы ничего толком не знаем о том, что происходит у вас… Это реально пугает. Юлька встала на ноги и обернулась к зеркалу, стоявшему позади нее. — Не страшно напротив зеркала спать? — с усмешкой спросила она Филатову, припоминая их детское увлечение всякими страшилками и прочей мистической ерундой. Та недовольно поджала губы, глядя на подругу будто бы даже исподлобья, но в конечном итоге только рукой махнула. Выглядело все это так, словно Саша, как и всегда, пыталась казаться смелее, чем она была на самом деле. — Я переросла это, — проговорила она. — А вот ты, кажется, нет. — С чего бы это? — удивилась такому резкому переходу Юлиана. — С того, что ты по-прежнему думаешь, что твои дела не заденут ни тебя, ни твоих близких. Юль, ты понимаешь, что все стало слишком серьезно? — в больших глазах Саши, которые при определенном освещении казались желто-зелеными, тут же встала пелена жгучих слез. Она смотрела на Холмогорову так, как на нее смотрела бы, скорее всего, ее мама, если бы узнала, что творила в последние дни ее дочь. От этого взгляда у Юли внутри проснулся стыд: чистый, какой испытывают, наверное, только дети, укравшие конфету до обеда. Саша была честным человеком, который всегда говорил любимым только то, что думала на самом деле и поэтому от ее тона было еще обиднее и злость на саму себя просыпалась неимоверная. — Вот настоящая мистика, понимаешь? Думать, что от тебя ответа не потребуют. А ответ может быть разный, — констатировала Филатова. — Давай не будем об этом, ладно? — чувствуя, как внутри все начало закипать, процедила сквозь зубы Холмогорова. — Если все сделаем правильно, никто никакого ответа не потребует. — Да пойми, что теперь все стало слишком серьезно! — воскликнула рыжеволосая, откидывая вещи на кровать. — У тебя они уже в квартире побывали и не факт, что искали не тебя! Представляешь, что это за люди? — Вот только с тобой посраться мне не хватало! В голове будто красную кнопку нажали и где-то в душе прогремел взрыв. Она прорычала последнюю фразу, будто раненая волчица, готовая уже броситься на противника. И хоть ровно в ту же секунду она ощутила новую, более сильную волну вины, коктейль Молотова, состоявший из злобы и беспомощности, еще продолжал действовать. Юлиану трясло и мир перед глазами начал расплываться, а воздуха критически не хватало. — Сань, давай я расскажу вам всю правду и мы будем думать, что делать, а не ругаться, ладно? Та только плечами пожала с абсолютно безразличным взглядом. — Давай, что уж… — прошептала она, собирая одежду, чтобы развесить в шкафу. — Прости меня. Я не хотела, оно само вырвалось как-то… — растерянно пробормотала Юлиана, но была остановлена Сашей: — Все, забыли! — она подняла ладони вверх. — Не люблю, когда ссоры мусолят. Юля пошире открыла окно на балконе Филатовых. Кто бы увидел ее сейчас, точно бы засмеялся: мешковатые спортивные штаны с лампасами, растянутая майка-алкоголичка из дешевого грубого материала, а поверх всего этого — праздный китель курсанта Академии МВД, в который она закуталась поплотнее. Осенняя прохлада с запахом прелости отрезвляла, поэтому она хотела ловить ее лицом, пропускать через ноздри в затуманенный разум. — Там Пчелкины подтянулись, — балконная дверь громыхнула и в проеме показался Космос Юрьевич, который в этот проем еле влезал и был вынужден сгорбиться. Эту картину Юлиана наблюдала всю свою жизнь и если посторонних она забавляла, то у нее вызывала даже некоторую жалость: отец, будучи человеком немаленьким — почти два метра ростом — с возрастом стал испытывать проблемы со спиной. Мама была частым гостем в турагентствах: скупала едва ли не оптом путевки в теплые страны, в санатории. Иногда они ездили туда всей семьей, но за последний год не были нигде: Юлька готовилась к экзаменам, потом сдавала их; вся семья нервничала. Потом был период подачи документов в университеты. Теперь уж неизвестно было, поедут ли они еще куда-то все вместе. Конечно, могли, как и предсказывала Санька Филатова, но думать об этом не хотелось. — Иду, — сказала девушка, медленно поворачиваясь к отцу полубоком. Когда она поравнялась с ним, то смогла уловить яркий запах сигарет. Тех самых, о которых она буквально мечтала с того самого момента, когда увидела перевернутой свою квартиру на Ленинградском шоссе. Окна в доме Филатовых были открыты. Некоторые — настежь. Именно поэтому гостям, которые все прибывали и прибывали было разрешено курить на просторной кухне. Отец и сын Пчелкины были заядлыми курильщиками, поэтому по большей части вентиляция в квартире была усилена для них. Ваня обращался к «Кенту» гораздо реже, а конкретно в эту минуту он сидел рядом с Сашей и задумчиво смотрел на плетеную вазочку со сладким. Из всех, кого ждали к этому часу в квартире Филатовых, отсутствовал пока только Александр Белов — роль депутата создавала ограничения со всех сторон. Тем не менее, он отослал весточку, что скоро прибудет, поэтому отцы и дети решили начать тяжелый разговор без него. Холмогоровы вышли с балкона и оказались на кухне. Юля сразу заняла место на стуле рядом с Пашей. Увидев девушку живой и невредимой, он зажал сигарету между зубов и положил руки на плечи, скрытые за погонами. — Ты как? — удивительно разборчиво спросил Пчелкин. — В квартиру не ходили? Юлиана покачала головой. Почему-то в тот момент, когда теплые руки Павла легли на ее плечи, она почувствовала, как внутренний мороз начал исчезать, а дыхание уже не было таким сбитым из-за тревоги. Переведя взгляд на грудь парня и уловив темп его дыхания, она сразу же подстроилась под него. Стало немного легче. Когда в ноздри проникли первые облачка табачного дыма, желание закурить достигло апогея и она готова была умолять о сигарете даже на коленях. — «Мальборо»… — прошептала она, вновь поднимая глаза на немного растерявшегося Пашу. — Красные? У Пчелкина глаза округлились от удивления, а из губ вырвались остатки дыма. Он резко обернулся на внимательно наблюдавших за развернувшейся картиной Космоса Юрьевича и отца. Виктор Павлович постоянно прикладывался к сигарете, переминался с ноги на ногу и испытывающе смотрел на Холмогорова, который, в свою очередь, хмурил свои «брежневские» смоляные брови и смотрел на взволнованную дочь так, словно она в чем-то провинилась. От этого взгляда Юлиане было не по себе: она понимала, что сейчас отец начнет говорить с ней о том же, о чем час назад они поговорили с Сашей. Все вокруг давили на нее ответственностью за ее действия, за то, что полезла в явно темные и не касавшиеся ее дела и подставила всех своих друзей и родных. И Юлиане было обидно до чертиков, потому что она и сама знала, что теперь могло произойти все, что угодно, а виновата действительно будет она. Еще и Дина не отвечала на звонки. Сначала механический голос говорил о недоступности абонента, а потом и вовсе перестал выдавать гудки. Это пугало девушку и она понимала, что обыск в ее квартире и пропажа Давыдовой — звенья одной цепи, но только она совсем не знала, что делать и куда податься? Она будто стояла на развилке и только от нее зависело, что она получит в итоге. Дополнительная ответственность —теперь уже за собственный выбор. От огромного количества этой самой ответственности хотелось сорваться с места, запрыгнуть в вагон метро, доехать до первого попавшегося аэропорта и купить билеты в первую попавшуюся страну. Конечно, Юля не могла так сделать; к тому же, желание спрятаться заставило девушку устыдиться и она опустила голову, будто готовилась к смертной казни. — Держи, — Пчелкин открыл пачку и протянул девушке. Она аккуратно подцепила одну из сигарет пальцами и тут же зажала в зубах. Паша тут же захлопал по карманам, ища зажигалку, но Юлиана вдруг приблизилась к нему и подпалила свою сигарету от его. В этот момент она даже успела заметить, насколько длинными были Пашины ресницы и какими правильными, четкими, но в то же время мягкими были черты его лица. Когда по языку пополз знакомый вкус, Юля резко отстранилась от парня. — Спасибо, — она облегченно выдохнула уже после первой затяжки. — Помнишь, как нас с этими «Мальборо» за школой поймали? — Помню, — криво усмехнулся Пчелкин. — Ты потом очень долго к сигаретам не притрагивалась. — Да, было такое… Я тогда так испугалась, что даже ломки после отказа от курения не было, прикинь? Головой Юлиана осознавала тот факт, что говорить нужно было совсем о другом. Но когда она подожгла сигарету, разум будто забыл на мгновение последние события и вернул Холмогорову на пару лет назад, когда не было ни всех нынешних проблем, ни Миши. Были только они с Пчелкиным да их неуемная жажда приключений вперемешку с юношеским максимализмом. — Положишь мне «Мальборо» в гроб, если меня грохнут? — Ты ебнулась что ль? — очнулся Космос Юрьевич. Он в один свой космически широкий шаг настиг и сел на корточки перед ней, буквально закрывая Пашу. — Совсем уже… Да кто к тебе с пером придет, тот от моего пера и помрет, поняла? И не смей даже думать о том, что кто-то может причинить тебе вред! Отец не изменял себе: иногда Юле казалось, что его умение буквально за считанные секунды разгораться до состояния пожара, сносившего все на своем пути, с годами только прогрессировало. Но это ее же и успокаивало, потому что отец, по большей части, врать не умел. Ей с мамой не умел. Холмогорова с детства знала этот преданный взгляд, которым на нее сейчас смотрел папа, и ещё знала, что умела делать точно также. — Ты тоже считаешь, что ответка неизбежна? — совсем грустно спросила Юлиана отца. Космос Юрьевич задумался и опустил голубые блюдца глаз в пол. Дочка в это время небрежно стряхнула пепел с сигареты в пепельницу на столе, будто это была мокрая тряпка, а не дорогое и вкусное — хоть и вредное — успокоительное средство. — Все возможно. Нам остаётся только надеяться на то, что мы сможем обойтись без крови, — Космос не взглянул на дочь. Он перевел взгляд на ее руку, сжимающую в пальцах сигарету, и внимательно следил за ее движениями. Взгляд при этом у него был опустошенный: словно что-то очень важное, жизненно необходимое в нем разбилось вдребезги. И Юле не надо было много думать, чтобы понять, что именно разбилось внутри ее отца. Надежда. Он всю жизнь жил надеждой и до сих пор она спасала его, не давала шагнуть в пропасть. А теперь собственный ребёнок, человек, ради которого он кардинально поменял свою жизнь, разбил то, что являлось внутренним стержнем Космоса Холмогорова. От осознания этого захотелось выжечь сигаретой себе глаза, лишь бы только не заплакать. Космос сам, похоже, не верил в то, что с убийцами Миши и Андрея они смогут разойтись мирно. И из-за этого Юля не могла отделаться от мысли, что какие-то вещи она делала, возможно, в последний раз. От осознания того, что даже такой оптимист, как отец теперь не давал точных положительных прогнозов, было тошно, но в то же время она прекрасно понимала: он хотел быть честен с ней и был честен. Запредельно. Космос Юрьевич не стал бы утаивать от любимой дочери правды о ней и, несмотря на рвущееся от адской боли сердце, озвучивал то, что на самом деле она ждала от него услышать. — Короче так, — Пашка кинул бычок в уже почти полную пепельница и ударил ладонями по стулу. Звук был достаточно громким, чтобы на него испуганно и недоуменно посмотрели все присутствовавшие на кухне, чего он и добивался. — Юль, ты извини, но дела у нас реально дрянь, поэтому я расскажу все, как есть. И про наркотрафик, и про сны твои… — Наркотрафик?! Космос вскочил на ноги, смотря на парня с нескрываемым ужасом. Наркотики были для Холмогорова ночным кошмаром: еще во времена буйств дочери-подростка он боялся того, что где-то, на очередном «тусиче» ей кто-то предложит попробовать это. И хорошо еще, если травка, а если что покрепче? Как ни странно, но Космос отлично помнил свой отходняк, когда он настойчиво пытался бросить. Это были по-настоящему темные времена, о которых ему вообще не нравилось вспоминать. Мужчина старательно отделял себя от этого периода; он смог убедить себя в том, что это было в прошлой жизни, которую он будто бы и не жил вовсе. — Миша со своим другом, Андреем гнали наркоту и, скорее всего, сами употребляли, — Юлиана вновь затянулась. — Дина рассказала, что им за это хорошо платили и что их заставило начальство. — Мы ездили в сервис, где они работали, но там никто ничего не смог объяснить. И вообще, почти все механики и прочий персонал — совершенно новые люди и они в принципе не могут знать, о ком мы спрашиваем, — ловко перехватил нить разговора Паша. — Ну и, нетрудно догадаться, что их просто слили. Видимо, начался какой-то кипиш: кто-то что-то не поделил и… — И грохнули сразу двоих? — включился в разговор Белов. — Они были хорошими знакомыми — учились вместе, — пояснил Пчелкин. — Дина рассказала, что это ее Андрей помог Мише с работой и, получается, он его и вовлек в трафик. Логично, что в тот момент они были на одной стороне. — Андрея убили зимой, — напомнила Юлиана. — Если действительно был конфликт, то странно, что их убили с разницей в четыре месяца. Это же огромный срок! — За четыре месяца я бы успел заложить всю контору, сделать себе паспорт на имя Пауло Коэльо и спокойно дожить свой век в солнечной Бразилии! Пчелкин-старший скрестил руки на груди и подошел к окну. Он оказался в непосредственной близости к согнувшейся пополам Саше, которая спрятала лицо в своих коленях. Яркий и ни с чем несопоставимый запах «Мальборо», которые курили сын и его зазноба, лез в нос и хоть Витя поклялся себе, что уменьшит количество скуренных за день сигарет, ему вновь захотелось приложиться к пачке. — Не знаю, не знаю… — закачал головой Валера. — Я за то, чтобы вам отсидеться где-нибудь. Дело жареным запахло… — Дина пропала, — напомнила ему Юлиана. — Неизвестно, что с ней и где она. Это будет предательством, если мы спрячемся, а ее оставим в опасности! — А подвергать себя опасности — это не предательство? — тут же встрял в разговор Космос. — Из-за какой-то левой девчонки ты хочешь нас всех подставить? — Если бы не эта девчонка, мы бы вообще ничего не знали! — возмутилась дочь. — Да лучше б так и было! Ты б со временем поостыла и ничего бы этого не было! Юлиана могла понять отца, равно как и он мог понять ее. Оба не хотели отступать от своих желаний и принципов и вот что из этого получилось. Холмогоров, который в порыве гнева вскочил со стула, вновь уселся на него и обхватил голову руками. Юля печально смотрела на отца, а потом вдруг протянула руку с сигаретой, зажатой между пальцами: — На, успокойся. Все равно мы ничего уже не можем изменить. Космос Юрьевич посмотрел на сигарету презрительно и отмахнулся. Девушка молча продолжила курить. — Вы как хотите, а я не могу в полной мере доверять этой Дине. Тем более, после ее внезапной пропажи, — неожиданно высказался Белов, оглядывая остальных. — Ну серьезно! Если она пропала, значит, тоже замазана в этих делах. — Да ну нет! Дина нам помогала! — вскрикнула Юлиана и тут же закашлялась. Пчелкин и Космос Юрьевич подорвались к ней, но Юлиана остановила их. Прокашлявшись, она втянула носом воздух и кинула почти докуренную сигарету в пепельницу с таким взглядом, будто в руках у нее была не дорогая сигарета, а мокрая и плохо пахнувшая тряпка. Холмогорова сделала еще несколько вдохов и выдохов и положила руки перед собой на стол, устремив свой взор на изумрудного цвета пепельницу. Она просидела так несколько секунд, а потом вдруг отрицательно замотала головой, при этом продолжая молчать. — Юль, — подала голос Саша. — А ведь правда, что вы о ней знаете? Кто она, откуда?.. — Она не может быть против нас. Нет, это невозможно! — шептала она, будто бы не слыша слов подруги. — Она училась в одном техникуме с Мишей и Андреем, но на другой специальности, — Паша подвинулся ближе к Филатовой, при этом абсолютно игнорируя поведение Юлианы. — Я был у нее дома. Живет в Бирюлеве, с матерью-алкоголичкой. Отца убили в двухтысячном. — Бандит был? — тут же встрепенулся Виктор Павлович. — Нет, наоборот, — усмехнулся его сын. — Ментом был, при задержании убили. Виктор хмыкнул и вновь обратился к окну. Вдруг он приблизил лицо к стеклу и прищурился, будто кого-то выглядывал. — Папка твой приехал, — он обернулся в сторону Вани. Он только кивнул в ответ. Приезд Александра Николаевича, казалось, должен был все решить. В глубине души и Юлиана, и Паша понимали, что Валерий Константинович был прав и им действительно нужно было где-то спрятаться. На время. Но таинственное исчезновение Дины не могло не будоражить их умы, а Юлька так и вовсе отказывалась уезжать куда-либо, пока она не поймет, что произошло с Диной. К тому же, ей «подсадили» зерно сомнения в ней и такая упрямица, как Холмогорова отныне не могла просто так взять и забыть о произошедшем. — Так, сейчас придет дядь Саша и мы подытожим, что мы знаем и что мы делаем, — Филатова встала из-за стола и подошла к кухонному гарнитуру, где стоял уже несколько раз за последние несколько часов согретый электрочайник. Кнопка включения громко щелкнула и девушка отошла от прибора, поправляя на ходу тухо завязанный хвост. По побледневшему и уставшему лицу Саши было понятно, что она как и всегда приняла все близко к сердцу и теперь боролась внутри себя с волнением и страхом. Как раз из-за этой ее чувственности никто и не планировал посвящать Филатову в дела, однако судьба распорядилась по-другому. Белов-старший не заставил себя долго ждать. Уже через минут десять он поднялся в квартиру Филатовых и без долгих приветствий прошел на кухню. — Ну что, мальчики и девочки, — в привычной, слегка высокомерной манере начал Александр. — Давайте, рассказывайте, во что вляпались. Пришлось все вновь повторить персонально для него. Юля уже меньше говорила о деле, поскольку почувствовала себя невероятно утомленной им. Она сидела, положив голову на руки, лежавшие на столе. Беседа постепенно превратилась в мерный, приглушенный гул, который едва не усыпил девушку. Осознав, что она засыпает, Юлиана резко дернулась и протерла глаза, совершенно позабыв о макияже. Пчелкин, повернувшийся в тот момент к ней, указал пальцем на глаза Холмогоровой. Она отмахнулась, мол, не сейчас. — Так что, вы поехали к этим Пловцовым и представились журналистами? — спросил Белов-старший, как бы резюмируя все услышанное. — И своими именами представились? — Ну да… — испуганно пролепетал Паша, смотря на мужчину как ребенок, которого поймали на воровстве конфет перед обедом. — Мы не думали, что… — Я бы на вашем месте перестраховался и представился чужим именем, — встрял в их разговор Ваня. — Да зачем? Какую опасность представляют из себя эти старики? — недоуменно воскликнул Паша. — Вань, ты не прав, — тихо добавила Холмогорова. — Какой был смысл врать им? А если бы все вскрылось, то они больше нам ничего бы не сказали. Это же старики, они мнительные и могли позвонить в редакцию. Так хоть, если что, Пчелкин обеспечил нам правдоподобный образ… — А ты не думала, что на них могли выйти те, кто у тебя дома пошарился? — продолжал спорить Белов-младший, активно жестикулируя руками. — Нахрена вы вообще им стали правду рассказывать? Вас никто не просил! — Слышь, ты остоебал со своими советами! — вскинулся Паша, рывком поднимаясь со стула. Лицо у него даже чуть покраснело от ярости, а большие голубые глаза потемнели от злости. Белов тоже встал из-за стола и подошел к нему ближе, сжимая руки в кулаки: — А я что, виноват, что вы лоханулись? — злобно процедил сквозь зубы вопрос Ваня. — А ты не хотел нам помочь? Хорошо тебе здесь сидеть и пиздеть, ты же не ездил никуда с нами, даже не интересовался ходом дела! — Э, але! — попытался разнять их Филатов, но они оба только руками махнули. — Не надо, дядь Валер, я давно должен был сказать этому доктору Борменталю, что он зарвался! — сказал ему Пчелкин, при этом даже не удостоив того взглядом, а продолжая буравить им Белова, у которого, казалось, сейчас капилляры в глазах лопнут от гнева. — Я зарвался?.. — задохнулся от возмущения Ваня. — Да это вы с Юлькой зарвались! Думали, что в игры играете, а когда прижало — побежали к нам, помощи просить! — Да ты можешь не объяснять ничего, — он смотрел на Белова презрительно, сверху вниз. — Я понимаю, что легче с Сашкой трахаться, чем самому что-то придумывать. Только воцарившаяся после его слов тишина заставила Пчелкина в голове еще раз промотать в голове их ссору и осознать, что он только что сказал. Паша повернул голову в сторону Саши, которая стояла, сжав руку Юлианы. Ее карие глаза были похожи на два громадных ореха, блестящих от подступающих слез. Искусанные от нервов губы приоткрылись и она лихорадочно водила взглядом по отцу, друзьям… По рваным и нерегулярным движениям грудной клетки было понятно, что у нее дыхание сперло от ужаса. — Что-то я не догоняю, — первым пришел в себя отец Саши. — Это ты про что сейчас? Паша не ответил: испугался своего языка. Он смог только растерянно кинуть взгляд на Валерия Константиновича, а потом тут же посмотреть на Белова, который, казалось, был готов сбежать из квартиры прямо сейчас. Чувство страха и ожидание самого худшего охватило всех присутствующих, но никто не мог нарушить эту тишину, никто не знал, что сказать. — Вы… Вы оба конченые идиоты! — вдруг плаксиво выкрикнула Саша и наутек бросилась из комнаты. — Стой! — отец девушки тут же бросился за ней, но был остановлен своим другом Беловым. — Тихо-тихо, погодь, — прохрипел он, держа друга за плечи. — Успокойся, Фил, сейчас все решим. — Что решим? Что мы решим?! — Филатов распалялся с каждой секундой все больше и больше. Он откинул руки друга и попробовал вновь продвинуться к распахнутой двери, но Белов снова преградил ему путь. Тут же к нему на помощь подошли Космос и Витя. Валерий, переминавшийся с ноги на ногу и пытавшийся улучить момент, чтобы прорваться к дочери, вдруг повернулся к напуганному Ване и двинулся к нему. — Фила, пожалуйста… — только и успел сказать ему в спину Холмогоров перед тем, как он схватил парня за грудки и прижал к стене. — Ты совсем охерел? Взрослый парень и с несовершеннолетней девчонкой мутишь? — эти вопросы он буквально прорычал ему в лицо. Ваня в ответ только сильнее сжался и опустил взгляд в пол, но сильные боксерские пальцы схватили его за лицо: — На меня смотри, урод! Что, язык проглотил? Я сейчас его своими руками выну! — Дядь Валер, не надо, пожалуйста! — подбежала к нему Юлиана. Она ухватилась за его правую руку. — Ваня любит Сашу, очень любит! Клянусь вам! — А, так ты знала? — зло прохрипел он, глядя на Холмогорову. — И вы знали, да? — Не знали, Фила! — первым откликнулся Космос. — Но если Юлька говорит, что любит, значит, все нормально… — И сколько они так… встречаются? — последнее слово Филатов выплюнул после секундной паузы, словно делал одолжение всем присутствующим. — Полгода, — тут же ответила ему Юлиана, боязливо посматривая и на отца, который от шока даже пошатнулся. Валерий вновь посмотрел на Ваню, который уже был на грани потери сознания от страха. Сам Филатов даже не заметил, как сместил руки с его подбородка на шею и теперь мог задушить незадачливого дон Жуана. Он нехотя отпустил обмякшего парня, который сразу же сполз вниз по стене и закашлялся. Юля и вставший с места Паша подсели к нему. Филатов с опущенной головой медленно подошел к своим друзьям. Вид у него был такой, будто его обухом по голове ударили. Казалось, если бы они ему вновь начали что-то говорить, он бы никак не отреагировал, потому что ничего бы не услышал. Эти новости буквально оглушили его. — Фила, я сам в шоке… — принялся оправдываться перед другом Белов. — Я клянусь, что я тоже ничего не знал. Я ведь долго думал, почему у Ваньки так долго никого нет. Я в его возрасте… Ну, ты помнишь… Саша схватился за голову и взъерошил волосы. Он сидел на корточках перед Валерой и больше всего на свете хотел убедить его в том, что сам был введен в заблуждение. Филатов выглядел как после хорошей уличной потасовки: только ссадин и кровоподтеков не хватало для завершения «картины». Космос и Витя взглянули на своих детей. Пчелкин подошел к сыну и схватил его за шиворот рубашки: — Ты тоже знал об их отношениях? — грозно спросил Виктор Павлович. — Ну да, — коротко ответил Паша. Его отец зло клацнул зубами и отпустил ворот. — Вы что творите, черти? — голос Космоса уже был скорее уставшим. Он, казалось, уже был готов услышать все, что угодно из их уст. В голосе мужчины отчетливо слышалось бессилие и, что самое страшное, перед детьми. Перед собственной дочерью, которая и стояла у истоков всего происходящего ныне. От осознания этого факта Юлиана почувствовала стыд. Она подошла к нему и обвила тело отца руками, приложив голову к его животу. В глаза ему смотреть не хотелось: стыд нарастал с каждой секундой и Холмогорова пыталась собраться с силами, чтобы сказать всего лишь одно слово: — Прости… — прошептала она одними губами, при этом сомневаясь, слышит ли ее отец с высоты своего роста. Глупо, но вдруг? — Прощу. Всегда прощу, чтобы ты ни сделала, — он услышал ее голос и тоже обнял в ответ. Руки отца были неизменно теплыми и большими; каждый раз, когда они касались ее, Юлиана возвращалась в детство, когда папа был для нее целым миром, а она в этом мире была самой главной принцессой, у который был карт-бланш на все. И в моменты ностальгии всегда хотелось забыть все, что произошло потом. Хотелось стереть все события последующих лет из памяти, забыть и о Мише, о их короткой, но яркой любви; хотелось забыть и о безбашенном подростковом периоде, когда ей казалось, что она была вполне счастлива. Ведь все дело было в том, что ей тогда лишь казалось. Все вокруг было миражом, а сейчас Юля моргнет и очнется у себя в комнате. За окном будет светить летнее солнце, мама испечет к завтраку блинчиков, которые десятилетняя Юля съест со своим любимым черничным вареньем. Потом они поедут к дедушке, а вечером их заберет папа. Он привезет ей очередной подарок, но Юлька обязательно заснет у него в гостиной на диване с книжкой и Космосила, как его называли друзья, понесет свою принцессу в машину. А подарок она распакует завтра, когда опять за окном будет лето и мама все также будет звать ее завтракать блинчиками с черничным вареньем… Она открыла глаза. За окном светило холодное сентябрьское солнце, небо заволокло светло-серыми тучами. Она стояла посередине чужой кухни и обнимала отца так, будто прощалась с ним навсегда. Ей предстояло уехать непонятно куда и на непонятно какой срок. И непонятно было также то, вернется ли она домой после всего этого. Где-то в глубине квартиры Филатовых грянули знакомые аккорды. Мажорная мелодия, после проигрыша которой ныне покойный Виктор Цой начнет петь про зелень стекла и дым, который почему-то заменил собой огонь. Через считанные секунды он расскажет про красное солнце, сгорающее дотла и день, что догорал вместе с ним. А затем… — Перемен требуют наши сердца, — за спиной раздался слабый голос Паши, что не удержался и стал напевать себе под нос. — Перемен требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших глазах, и в пульсации вен… — Перемен, мы ждем перемен… — одновременно с ним продолжили последнюю строчку припева Юлиана, Фила, Космос и Пчелкин. Белов-старший, который к любым переменам относился крайне настороженно, молчал. Он переместился к сыну, который тоже смотрел куда-то в одну точку. Сегодня на них обрушился целый шквал этих самых перемен и они не могли вдохновлять их также, как известного музыканта. Все знали, откуда доносится песня: Саша Филатова всегда включала Цоя вне зависимости от того, было ей грустно или весело. О ее состоянии можно было только гадать, исходя из содержания песни. Но в этот раз все было прозрачно, словно слеза младенца.