***
Наблюдательность и интуиция, будучи лучшими подругами Давыдовой, решили ее в тот раз предать — гнусно и беспощадно. Автомобиль, который показался Дине странным и, возможно, даже причастным к ее делам, оказался «пустышкой» — за рулем сидел лихач, а вовсе не кто-то из тех, кому она перешла дорогу. Те, кто настойчиво искал с ней встречи, замаскировались куда лучше: на выходе девушка не сразу поняла, в какой автомобиль ей следовало сесть. Лишь марка и номер, которые ей прислали в виде сообщения, помогли ей. Она до сих пор не знала, зачем согласилась ехать с теми людьми, ведь обстоятельства располагали к побегу. Да и не стали бы они, в случае чего, преследовать ее около огромного магазина. Но с другой стороны, когда, если не сейчас решить, наконец, это дело? Она ведь готова. Давно готова к любой участи. И Дина села в черный седан с указанным номером. Тем более, что к тому моменту за ее спиной вырос один из тех мужчин, которые нашли ее. — У меня ничего нет! — выпалила Давыдова, когда оказалась на заднем сиденье машины. — И я ничего не знаю! Меня Андрей в свои дела не посвящал. — Это ты будешь рассказывать тем, кто у тебя деньги требует, — отмахнулся мужчина, даже не глядя на нее. В тот момент Дина почувствовала еще больший страх, чем прежде, вызванный полным непониманием происходящего. Словно загнанный в угол зверек, она пугливо озиралась по сторонам и лихорадочно пыталась сообразить, что вообще происходило вокруг нее. — А вы кто?.. — наконец тихо спросила девушка, нервозно поправляя очки на носу. Мужчина за рулём не успел ей ничего ответить, так как на переднее пассажирское сиденье сел второй и громко хлопнул дверцей. — Ну что, на месте все? — спросил он, оборачиваясь назад, к Дине. Она смотрела на него затравленно, с недоверием. Казалось, что она либо сейчас потеряет сознание, либо бросится на них с кулаками. — Вы кто такие? — прохрипела она, осматривая незнакомцев. — Что вам от меня нужно? — Мы тебя спасаем, — ответил подоспевший мужчина. — Знала бы ты, кому дорожку перебежала… — Я и так знаю. Только зачем вам меня спасать? — не унималась Давыдова. — Слушай, давай тебе все расскажет тот, кто нас за тобой послал, ладно? — устало потянулся водитель. — Пока мы здесь стоим, ты ничего не сможешь узнать. — Погоди, — одернул его пассажир. Он достал из кармана куртки красную книжечку и раскрыл ее перед самым носом у Дины. — Вот, видишь? Мы из полиции. Сейчас тебя к нашему начальнику отвезем, там все и узнаешь. Девушка постепенно выравнивала сбитое дыхание: казалось, она уже была готова кричать и звать на помощь, вырываться с таким отчаянием, с каким вырывалась, наверное, только в той драке в Королёве. Но «корочка» произвела на нее должный эффект и сейчас она сидела и обдумывала происходящее. Одеревеневшие пальцы по-прежнему вцепились в ткань сиденья, а светлые глаза смотрели не только сквозь стекла очков, но и сквозь мужчин, которым ей все также не хотелось верить. — Послушай, без нас тебе не справиться. Мы дадим тебе защиту, но для выяснения остальных важных моментов тебе стоит проехать с нами, — продолжил тот. — Ты же видела удостоверение, что тебе еще нужно? Дина не знала, что еще ей было нужно для того, чтобы это затянувшееся действо поскорее прекратилось. Доказательства были весомыми, но взращенная в адских условиях недоверчивость буквально преграждала ей путь, упиралась своими костлявыми ручонками ей в грудь и заталкивала обратно, в чертоги разума. «Не смей им верить! Не смей им верить» — кричала она Дине, но по тону это больше напоминало визг капризного ребенка, который хотел, чтобы мама защитила его перед папой, ранее всыпавшим ему по «первое число». Машина взревела и плавно сдвинулась с места. Давыдова продолжала изучать взглядом полицейских, не пророня при этом ни слова, а левая рука инстинктивно потянулась к карману, где спряталось холодное оружие. — Издеваешься? — вдруг окинул ее раздраженным взглядом мужчина с пассажирского сиденья. — Хоть что-то выкинешь — мы тебя сразу отвезем к тем, кто тебя ищет. В ответ Дина медленно убрала руку с кармана, но продолжила пристально наблюдать за полицейскими. Водитель был коренастым и невысоким, с черными волосами «ежиком» и смугловатой кожей с обвисшими щеками, которые создавали впечатление вселенской усталости. А вот пригрозивший ей пассажир был высоким и достаточно худым шатеном в черной куртке и джинсах. Он был бледнее, однако характерные для их опасной работы следы душевной разбитости и скептицизма по отношению к внешнему миру, на лице присутствовали: карие глаза были большими и будто стеклянными, нос картошкой, кустистые брови. И он казался гораздо агрессивнее своего коллеги. Потому Дина и решила его не злить. Автомобиль стремительно увеличивал скорость и совсем скоро они вылетели на широкую дорогу. За окном замелькали разноплановые здания, другие машины светили фарами, их бока блестели и переливались на солнце. Давыдова, будучи коренной москвичкой, знала город достаточно хорошо, но это место было ей незнакомо. Она силилась вспомнить его, но не получалось, из-за чего она терялась в догадках: куда же ее везли защитники от госструктур? Райотдел, главное управление? Загорелся красный свет на светофоре — не успели проскочить. Седан затормозил, но девушка запомнила только длинные и пористые следы от дыма из красно-белых заводских труб — «мусорка». Так про себя называли местные жители мусоросжигающий завод. После него шло еще одно предприятие, создававшее окрестностям статус промзоны. Дина жила лишь чуть дальше этих мест, где была цивилизация, однако оба завода находились в ее поле зрения постоянно. — Тяжело, наверное, в таком районе жить? — подал голос мужчина с пассажирского сиденья. «Тяжело, наверное, молча сидеть?» — мысленно ответила ему Дина, однако вслух сказала другое: — Не очень. Я живу не так уж близко к этим зданиям, — равнодушно сказала Давыдова и демонстративно вновь отвернулась к окну. Оперативник только тихо хмыкнул. Вскоре перед ними возникло ярко-красное здание, не вписывающееся в серость этого округа. Уж его-то девушка знала — Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков. Одна из догадок оказалась верной. Они припарковались возле здания и вышли из машины. Дина смотрела не под ноги, а на фасад. В ее голове роилось множество мыслей по поводу происходящего. Внутри их остановил охранник. — Нас ждут у главного, — бросил ему водитель и подтолкнул девушку к лестнице. Нужный кабинет находился на втором этаже. В коридоре было также шумно, как и внизу, в холле. Они прошли совсем немного и остановились у одной из дверей, где на табличке было написано: «Орловский П. А.» — Петр Андреевич, можно? Мы Давыдову привезли. Дина поморщилась, услышав это. Звучало так, будто привезли зверушку в цирк или зоопарк, а вовсе не человека в такое серьезное место. В кабинете находилось двое: один — крупный мужчина с седой головой, а другой выглядел чуть моложе и «посуше», с каштановыми волосами и странным прищуром глаз. — Ну наконец-то, а то мы вас заждались, Дина… — с неестественной улыбкой произнес седой, подсмотрев в какие-то бумаги. —… Владимировна. Девушка продолжала молча стоять и совершенно не знала, куда себя деть. Сесть ей предложили с большим опозданием, а когда она оказалась напротив Петра Андреевича, то почувствовала еще большую тревогу, чем прежде. Человека, что стоял сбоку, она не замечала. — Скучал по тебе, Дина Владимировна, — с той же фальшивой улыбкой продолжил Петр. — Давно мы с тобой не виделись. Дина от удивления вскинула брови и придвинулась ближе к спинке стула, вжимаясь в нее до боли в костях. — Мы с вами знакомы? — после нескольких секунд молчания спросила она, продолжая все также шокировано вглядываться в лицо Орловского. Горло в тот момент у нее пересохло и звук выходил сипловатый. В голове мозг будто стал ватным и она совершенно перестала понимать происходящее. Только лишь продолжала вжиматься в стул и буравить собеседника, которого, очевидно, ее положение забавляло. — Ну не с тобой, а с твоим отцом. Славный малый был, та еще гадюка! — Петр Андреевич противоречил сам себе, но сам же и смеялся со своих слов — ясный сарказм. — И живучий до ужаса. Иной раз думаешь, что все, сушите весла, а он — раз! — и живой! Петр, отсмеявшись, протер лицо платком из нагрудного кармана и вновь устремил взор на девушку. Выражение его лица вновь стало серьезным, как и причина, по которой они все здесь собрались. Дина опустила глаза в пол и поерзала на стуле, пытаясь собраться с мыслями и выдать конструктивные ответы на все вопросы, что ей собрались задавать. — Знаешь, на самом деле, нам крупно повезло, что в эпицентре событий оказалась именно ты, — произнес Петр. — Ты ведь девушка умная, лишний раз тебе ничего объяснять не надо, все сама понимаешь… Игорь Леонидович, а вы что сидите и молчите? Для вас вообще-то везли! Давыдова резко повернула голову в сторону угрюмого мужчины. Тот тоже посмотрел на нее с все тем же выражением лица, отчего у нее внутри все похолодело и сжалось. — Да, пожалуй, пора начинать, — он поправил пиджак и подошел ближе к столу, оказавшись напротив Дины, которая запрокинула голову, дабы увидеть лицо Игоря Леонидовича. Она знала, что, скорее всего, выглядела жалко, подобно потрепанной дворняге. И было удивительно, что ее до сих пор это беспокоило. Девушка в очередной раз поправила очки и поплотнее запахнула куртку, будто ей было холодно, хотя, на самом деле, ее до сих пор не отпускал страх неизвестности, проникший под самую кожу и рыщущий в поисках свежей крови по венам. — Странно так вас видеть в очках, — вдруг усмехнулся Игорь Леонидович. — Непривычно… — Профдеформация, — пояснила Дина, не упустив при этом возможности использовать термин из здешней среды. Он снова усмехнулся и положил одну руку на письменный стол: — Что ж, вернемся лучше к делу, — спешно «свернул» тему Игорь Леонидович. — Скажите, что вы знаете об убийстве Андрея Пловцова? Десятое января две тысячи тринадцатого года, если что. Дина нервно сглотнула: — Это был суицид. Вы разве не знаете? — Я спросил про убийство, а не про официальную версию, — жестко оборвал ее он. — Повторяю: что вы знаете об убийстве своего молодого человека, Андрея Ивановича Пловцова? Она протерла лицо руками. Действительно, врать им не было никакого смысла, однако Дина, заучившая в свое время только такой ответ на данный вопрос, высказал его раньше времени, как кукла, которую инженеры на фабрике игрушек научили только определенному набору фраз. Привычка, которая въелась глубоко в мышцы. — Автосервис, где он работал, «крышевала» группа людей, которые занимались наркоторговлей, — уже чуть спокойнее произнесла Дина. — Андрею очень нужны были деньги и он в это ввязался. — Хотите сказать, что его убили свои же? — выгнул бровь Игорь Леонидович. — Возможно. А еще он мог просто упасть оттуда. Сам, — на последнем слове она сделала особый акцент. — Вы же понимаете, наркоша под кайфом… — Откуда вы знаете, что он был «под кайфом»? Экспертиза не выявила следов никаких веществ в его организме на момент смерти. Дина не удержалась и улыбнулась уголками губ — вот она уже и выяснила некоторые детали дела. Обстановка постепенно теплела и она уже захотела снять куртку. — Я не знаю, просто предположила… — пожала плечами Давыдова. Игорь Леонидович потер переносицу, при этом продолжая все также мерять широкими шагами расстояние от стола Петра Андреевича, который наблюдал за происходящим, будто зритель в театре, до окна, заставленного мелкими цветочными горшками. — Дина Владимировна, заканчивали бы дурочку валять. Вы должны понимать, где находитесь, в каком вы положении и что мы от вас хотим. Более того, я знаю, что вы все прекрасно осознаете, только почему-то делиться не желаете. Почему? Дина снова пожала плечами: — Я говорю все, что знаю, — простодушно заявила она. — Если бы я не желала с вами делиться информацией, я бы продолжила говорить про суицид. — Хорошо, тогда я скажу прямым текстом! — вдруг воскликнул явно раздраженный Петр Андреевич. — Имена и фамилии этих людей вы знаете? Нам нужна конкретика! Кон-кре-ти-ка! Дина перевела взгляд на Орловского. Он не отличался выдержанностью, как Игорь Леонидович. Тот застыл у окна в полоборота к ней лицом и смотрел на реакцию допрашиваемой, которая от переизбытка событий была уже слегка притупившейся. Дина пододвинулась поближе к столу и согнула ноги в колениях так, что носки ботинок упирались в темно-зеленый ковер под ногами. — Дина Владимировна, вы должны нам помочь в этом деле. Иначе не жить вам спокойно. Призраки прошлого частенько бывают назойливыми, — продолжил Игорь Леонидович, вернувшись к столу. Он достал из кармана пиджака мобильный телефон и, нажав несколько раз на экран, положил его перед Диной. На экране была фотография миловидной темноволосой девушки, которая вызвала у Дины только непонимание. — Как, например, она. Узнаете? Она отрицательно помотала головой. — Как же так? Ведь эта девушка непосредственно связана с вашей историей! И вы должны понимать, что будет, когда она узнает все подробности… Дине она казалась знакомой, но имени все же не помнила, поэтому на слова его никак не отреагировала, ведь говорила практически правду. — Да и мать… Вы же ее так любите, пусть даже она алкоголичка. Сможете ли вы простить себе, если из-за вашей гордыни пострадает последний член семьи? — Что мне нужно сделать? — выдавила из себя, наконец, Дина, понимая, к чему все шло. Игорь Леонидович ухмыльнулся — Самую малость: рассказать сейчас все, что знаете об этих людях, которые втянули Андрея в оборот и слушать меня внимательно…***
Кованые ворота Калитниковского кладбища возвышались над ней, словно созданы были самим Аидом — правителем царства мертвых. За ними можно было разглядеть высокие и худощавые березы, чьи длинные золотые волосы развевались на ветру и постепенно теряли листочки. Первые кладбищенские участки с разнообразными памятниками и крестами, разноцветными оградками смотрели на посетительницу сквозь решетку ворот совершенно равнодушно. Здесь никому не было интересно, кто ты, все ждали только своих, которые еще ходили по земле. Осмотревшись по сторонам, Дина заметила бабушку, торговавшую цветами. Денег у нее было не то, чтобы много, но идти на могилу любимого человека без них было бы совсем неправильно. — Будьте добры, четыре красные гвоздики, — Дина подошла к торговке и, недолго думая, выбрала кладбищенскую классику. — Пятьдесят рублей, — ответила ей старушка, уже выбирая алые цветы для покупательницы. Дина молча протянула ей купюру. — Ленточкой перевязать вам? — спросила она, когда траурный букет был собран. — Нет, спасибо, — помотала головой девушка, забирая из рук старушки цветы. Та только тяжело вздохнула в ответ и принялась вновь заниматься раскладыванием цветков на импровизированном фанерном прилавке, укрытом зеленой клеенкой. Дина, прижав цветы к телу, пошла навстречу ветру, к ворота в царство мертвых. Нужный ей участок спрятался за ветвистым кленом. Свежевыкрашенная в жизнерадостный голубой цвет оградка свидетельствовала о том, что за участком приглядывали заботливые родители. На клочке земли уместился высокий деревянный крест с фотографией и именной табличкой, несколько чуть потрепанных венков с траурными лентами и аккуратно высаженные на могиле маргаритки — любимые цветы матери Андрея. Такие же скромные, но по-своему яркие. Дина зашла на участок и подошла к кресту сбоку, вглядываясь в лучезарно улыбавшегося парня на фотографии. Она знала, что Андрею на ней было лет шестнадцать. Тогда еще он не попробовал той дряни, из-за которой погиб; не ввязался во все эти опасные схемы. На тот момент он был тем, кого Дина тогда, вопреки своим убеждениям, полюбила: дружелюбный, добрый, веселый. У него любое дело спорилось, даже из самых серьезных передряг он умел выпутываться благодаря смекалке и обаянию. Казалось, что он поцелован самим Богом и все напасти будут проходить мимо них. Увы, но, видимо, этот счастливый отрезок жизни был чем-то вроде предсмертного улучшения: когда больной человек резко начинал чувствовать себя хорошо, приходил в себя и даже делал какие-то шаги к выздоровлению. А потом вдруг умирал — быстро, внезапно. Андрей умер примерно также. — Привет, милый… — прошептала Давыдова, кладя четыре гвоздики на могилу парня. — Давненько я не заходила к тебе. Не в обиде, надеюсь? Конечно, он был не в обиде, ведь был виноват в том, как Дина жила последний год. И он прекрасно это понимал. — Уж извини, «веселый» выдался годик, — криво усмехнулась девушка, обходя могилу. Ей хотелось оказаться прямо напротив креста, сесть на корточки и взглянуть в глаза парня на фотографии. Она всегда так делала в те редкие мгновения, когда могла побыть здесь. — Помотала меня жизнь, как видишь… Знаю, беспокоишься за меня. Мне тоже сначала было страшно. До одури боялась выйти на улицу, хотя знала, что по-другому мне не убежать, пугалась каждого шороха в родной же квартире!.. А теперь как-то привыкла. Наверное, это потому, что я до тебя так жила. То, что она заплачет, было неоспоримым фактом. Дина не могла сдерживать слезы, да и не хотела. Могилы отца и Андрея были единственным местом, где она могла побыть слабой, потому что чувствовала какое-то единение с умершими душами, будто бы они на время ее посещения вновь возвращались в мир живых. — Ты же помнишь, какой я была тогда? Дикий волчонок, по-другому не скажешь… — Дина смахнула слезы рукой. — Я и тебе-то долго довериться не могла. Думала, что ты меня обманешь, предашь… В общем-то, какое-то время ты меня и правда обманывал, когда показывал, что у тебя все хорошо. А ведь тогда уже ты был повязан с этими тварями, которые тебя и грохнули! Дина обернулась по сторонам и, держась за землю под ногами, медленно выпрямилась. Сидеть на корточках было уже больно. Отряхнув руки, она скрестила их на животе, продолжая всматриваться в лицо Андрея. Воспоминания заставляли старые чувства пробудиться и взыграть в ней на полную громкость. Лишь какие-то остатки самообладания еще держали этот поток, словно ветхая плотина пыталась сдерживать могучий водопад. В ушах слышался тихий звон и ее пошатывало; нос успело даже заложить от слез, а щеки горели так, будто бы она только что здесь ревела на протяжении нескольких часов. Дина отошла назад и ухватилась пальцами за оградку, опустив при этом голову вниз: — Ничего, я обещаю, что убью их. Убью за тебя! — шептала она и даже не могла понять, громко это было или тихо. — Они заплатят за твою смерть, клянусь…***
Сломанные конечности — обычное дело для любого спортсмена, пусть это хоть боксер, фигурист или волейболист. Конечно, травма — это всегда неприятно, особенно, если она выводит тебя из строя прямо во время сезона, когда тебе надо завоёвывать титулы и медали, а не отлеживаться на больничной койке. Но настоящие спортсмены, как считала Филатова, должны уметь преодолевать любую боль во имя великой цели — выступления на самых престижных международных турнирах. Родителей, как и предполагалось, дома не было и не будет до позднего вечера, а это значит, что Сашу никто не будет отговаривать от ее идеи. В конце концов, она взрослый человек и сама могла решать, в каком виде и когда ей появляется в том или ином месте. Досадный перелом пальца случился прямо на последней тренировке. Тренер сделал все необходимое и вызвал «скорую», при этом строго-настрого наказав девушке не форсировать восстановление: — У нас сейчас межсезонье, соревнования только в следующем году. Так что, никуда не торопись и лечись как следует! — сказал он, когда ее увозили в больницу. Сашка тогда еле сдерживала слезы: она понимала, что тренер вынужден был сказать это, потому что он тренер. А на самом деле он тоже очень расстроился из-за ее дурацкой травмы, но при этом у него есть запасные ресурсы, а вот у Филатовой они, кажется, подходили к концу. Поддержка Вани и родителей лишь на время притупляла боль, а когда она оказывалась наедине со своими мыслями, то все возвращалось на круги своя. И сегодня Саша решила, что ей надо покончить с чередой неудач в спорте. Будет больно, плохо, захочется упасть на землю ничком и ныть, но девушка за всю жизнь попробовала столько видов спорта, была знакома с такими разными тренерами, что понимала — иначе никак. Преодоление — синоним спорта больших достижений. Дорога до Филевского парка, недалеко от «Динамо», была наполнена мучительным выбором. Саша сама не знала, почему до сих пор думала о том, ехать или не ехать на тренировку, хотя уже находилась в вагоне метро с тяжелым рюкзаком, набитым сменной одеждой, экипировкой и другими средствами первой необходимости. Когда она вышла из «подземки» и вдохнула прело-теплый сентябрьский воздух, то ощутила, как в груди засвербило еще сильнее. Тренер не одобрит ее самодеятельность — это неоспоримый факт. Но как еще могла поступить Саша, когда на кону стоял отбор во взрослую сборную страны в следующем сезоне? Будь она уже там, наверное, она и впрямь не стала бы торопиться с восстановлением после перелома, но ведь сейчас Саша не в сборной? У нее нет титулов, нет золота крупных чемпионатов, нет места в сборной — она никто. Какое ей почивание на лаврах, когда сейчас обстоятельства складывались так, что нужно было только пахать, пахать и пахать, несмотря на родительские охи-вздохи и причитания? Папа всегда говорил Саше, что нужно бороться до конца, а мама напоминала ему о том, как развалилась его собственная спортивная карьера. Она была уверена, что Валера поступил правильно, когда отказался от большого спорта из-за угрозы паркинсонизма. Конечно, она не знала всех подробностей (в частности, о боях без правил в Раменском, где Филатов выступал после завершения спортивной карьеры), но как раз из-за этого была уверена, что ее муж по первому же предупреждению врачей побежал прочь из бокса. А отец только кивал в ответ на ее аргументы и просил дочь беречь себя. Саша с папой всю жизнь стояли меж двух огней: здоровье и медали. И все эти годы они выбирали второе, хотя по душе обоим было первое. Сашка тоже иногда думала о том, что здоровые конечности — это хорошо и хотелось бы их иметь, но после прошлого соревновательного сезона она постаралась убрать это мнение из своей головы, а когда ей напоминали об этом, она была готова закрыть уши руками и убежать далеко-далеко, лишь бы только не слышать об осточертевшем здоровье, которое в ее глазах было в разы дешевле золотых медалей крупных турниров. — Я себе здоровье на шею не повешу, — отзывалась Саша в таких разговорах. — На свете дофига людей со здоровыми руками и ногами, но их же никто не знает. Они никому нафиг не сдались, а я хочу быть чемпионкой, хочу соревноваться и выигрывать! Хочу, чтобы меня знал весь мир! Она всегда начинала злиться, когда ее спрашивали об этом. Кровь закипала в жилах и была готова ошпарить всех, кто посмел потревожить жизнь Саши Филатовой. Да, именно жизнь, а не какую-то ее частицу. Саша жила спортом, любила его до безумия, а Олимпиаду в Рио-де-Жанейро, которая должна была состояться уже через два года, в кругу близких уже называла «своей». Саша приехала рано: до тренировки оставалось еще минут сорок. Самое время, чтобы переодеться без спешки, размяться как следует и приспособиться к повязке на одном из пальцев левой руки. Внутрь ее пустили без всяких вопросов: Саша старательно делала вид, что никого, кроме собственных мыслей, не замечала. В раздевалке же еще шума не было: так рано мало кто приезжал на тренировку. Саша зашла и сразу направилась к своему шкафчику, минуя мимолетный осмотр помещения на предмет тех, кто уже приехал. — Сашка? Как ты здесь оказалась? — увидев Филатову, подскочила к ней Нина — мелкая и прыгучая девчонка с длинными каштановыми волосами и чуть смугловатой кожей. — У тебя же травма! — Да брось ты, какая это травма? — демонстративно хмыкнула Саша, бросая небрежный взгляд на забинтованный палец. — Юрий Анатольевич будет недоволен. Позади них сидела Аня — лучшая связующая и девушка, с которой у Саши довольно часто были разногласия из-за невероятной схожести характеров: обе упертые и амбициозные, не имевшие привычки бросать дело на полпути. Два настолько схожих человека не могли существовать в одной команде и обе это прекрасно понимали. И Саша уже давно для себя решила, что лучше она потерпит мнимое поражение в их борьбе за место лучшего игрока в команде, но зато попадет в олимпийскую сборную, чем продолжит киснуть в «Динамо». Только вот она знала, что и Аня в свое будущее смотрит с таким же настроением, отчего борьба в последнее время между ними ужесточилась. — Кажется, когда ты ломала пальцы, тебе было все равно на мнение Юрия Анатольевича, — ответила за Сашу Нина, при этом даже не повернувшись к Ане. Она только хмыкнула в ответ и натянула на колени экипировку. Саша не стала продолжать разговор. Она кинула куртку в шкаф и расстегнула змейку рюкзака, доставая необходимые вещи. Волосы она заранее связала в тугой хвост, который постоянно поправляла, чтобы он точно не подвел ее во время тренировки, обещавшей не быть легкой. — Меня Юрий выгонял, когда я с травмами приходила на тренировки. И тебя он тоже выгонит. Ему не нужны доламывающие себя сами спортсмены. Саша закусила губу. Аня никак не могла успокоиться и очень хотела, чтобы ее слово осталось последним в их споре. Нина сидела молча, но в ее взгляде, который блуждал между ними, читалось напряжение и включенный режим ожидания драки. — Пусть лучше он меня выгонит, чем я вовсе не приду, — ответила Филатова, расправляя на теле майку. — Ему не нужны те, кто не стремится к победе через препятствия. Теперь пришел черед смолчать Ане. Но они продолжали прожигать друг друга ненавистными взглядами, а Нина поджала плечи к ушам, будто бы закрываясь от их ругани. Саша, переодевшись, не стала никого ждать, а вышла из раздевалки и решительно направилась в сторону зала. Как и ожидалось, он еще был закрыт, хотя там слышались голоса — скоро должна была закончиться другая тренировка. Саша еще пару раз подергала ручку и облокотилась на стену рядом с дверью. Недалеко от зала, по той же стене, находилась дверь тренерской, где, скорее всего, сейчас и находился Юрий Анатольевич. Саша не могла оторвать взгляда от того прохода, где с минуты на минуту должен был показаться их тренер. Душа, сердце и мозг готовились к тяжелому разговору, к попыткам остаться и доказать свою состоятельность как спортсмена. Она не знала, сколько она провела времени в раздумьях, но только зычный голос Юрия Анатольевича смог вернуть ее в реальность: — Филатова, что ты здесь делаешь? Повернуться и посмотреть тренеру в глаза было так страшно, как никогда. Больше всего в тот момент хотелось крепко зажмуриться и убежать подальше, но разве так поступали взрослые люди? Саша пугливо повернула голову, но продолжала смотреть на мужчину исподлобья. — На тренировку пришла… — тихо выдавила из себя девушка. — Ты травмирована. Какая, к черту, тренировка? — тренер начинал закипать, что пугало ее еще больше и ноги противно ныли от возросшего желания сбежать от неприятной беседы. Саша уперлась спиной в стену и чуть-чуть все же подняла голову, пытаясь себя заставить говорить. — Ты язык проглотила, что ли? — Нет, — ответила она, пряча руки за спину. — Тогда повторяю еще раз: почему ты ослушалась меня и пришла на тренировку с переломом? Потому, что хотела выйти из тени и стать той, о чьих бы сенсационных победах писали бы все видные спортивные издания. Но вслух Саша произнесла совершенно другое: — Потому что это несерьезная травма и я могу с ней работать. — Что? — брови тренера, казалось, вот-вот улетят вверх от удивления. — Перелом пальца руки, которой ты делаешь подачу — несерьезная травма? Весомый аргумент. Саша, хоть и была правшой, почему-то всегда подавала левой рукой — она и сама не знала, почему, но ей так было гораздо удобнее. Четких правил касательно бьющей руки не было, поэтому она своей «особенностью» выбивала очки для своей команды на соревнованиях. — Я могу подавать и правой, — произнесла Филатова. — Юрий Анатольевич, вы же все понимаете: я не могу уйти в лечение сейчас. Слишком многое стоит на кону. Он понимал. Более того, Саша была уверена, что втайне от своих воспитанниц он делал ставки, кто же окажется по итогу в сборной России, кто первее сбежит на просмотр к Сафоновой — нынешнему тренеру национальной команды. И хотелось бы верить, что про нее, Сашу, он думал как о потенциальном кандидате в члены сборной. Юрий посмотрел в сторону прохода и мягко взял Филатову под руку, уводя ее в сторону. Видимо, разговор принимал серьезный оборот. — Я знаю, о чем ты говоришь. Но… — мужчина явно нервничал, что пугало Сашу еще больше. — Не думаю, что тебе стоит спешить с восстановлением. Я думаю, что ты точно окажешься в сборной. — Спасибо, мне приятно, что вы так думаете обо мне, — Саша, потрясенная услышанным, кротко улыбнулась. В душе словно зацвели цветы и заиграл оркестр: тренер верил в нее, хотел только лучшего. О чем-то ином и мечтать нельзя. — Ну будь у меня такой отец, я бы тоже не волновался насчет попадания в команду, — усмехнулся сквозь усы тренер, а Филатову будто от электропитания отключили из-за его слов. Резко все померкло внутри и перед глазами. Она даже не могла сначала понять, ослышалась она или нет. — Что?.. Что вы сказали? — Ты хорошая спортсменка, крепкая десятка лучших! — сказал Юрий Анатольевич. — Будь ты из простых, тебя бы вряд ли взяли. Но, думаю, при твоем положении тебе не о чем беспокоиться. — То есть, вы хотите сказать, что без связей своего отца я никто? — Да почему же «никто»? Я же сказал, что ты — крепкая десятка лучших… — Да не хочу я быть вашей десяткой! — горло сдавило спазмом, а тело и мозг будто бы стали ватными. Обида просочилась вовнутрь и жгла ее своим пламенем. — Как я могу быть середнячком, когда мы работаем в команде? Я же не одиночница! — Ну для либеро твоих навыков хватает, тем более, что прошлый сезон был у нас весьма неплох, — отмахнулся тренер. — Вернешься после травмы, продолжишь работать в том же духе. Ты работяга, хорошая работяга. Просто для топового спортсмена иногда еще нужно немного таланта. С тобой можно выигрывать и первенство России это показало. Но будь ты простой девочкой, на место в сборной ты бы рассчитывать не могла, уж извини. — Вот как, значит… — севшим голосом проговорила Саша, уже не смотря на вмиг опротивевшего тренера. Внезапно она усмехнулась. — А у кого здесь есть талант? У Ани, верно? — Причем здесь Аня?.. — Да так, к слову пришлась. Вы же на каждой тренировке говорите ей, как у нее все замечательно получается. И никогда она не бывает в плохой форме, никогда не травмируется… — Аня никак не относится к теме нашего разговора! — оборвал ее Юрий, но девушка, казалось, его уже не слышала. В голове металось несколько десятков мыслей и все они были горькими до ужаса, а паззл, где не хватало всего пары кусочков, наконец-то начинал складываться. — Знаете что, Юрий Анатольевич? Спасибо, что открыли мне глаза на правду. Правда, вы мне очень многое помогли понять. — Филатова, куда ты? — голос тренера за спиной звучал еще более нервозно, чем в начале. — Восстанавливаться после травмы! — крикнула она, даже не оборачиваясь. Саша не знала, что чувствовала после этого разговора. Было одновременно больно, обидно и… легко на душе. Казалось, что когда она выплачется в плечо самому близкому человеку, станет еще лучше. Но тогда тело и мысли казались чужими, ощущение нереальности происходящего постепенно наполняло ее изнутри, заставляя сомневаться в себе. «Не может быть, не может быть, не может быть!» — эта мысль пульсировала в ее голове неизменно. Ни ненависти, ни злости как таковых еще не было. Была только кажущаяся пустота с осколками надежды и доверия на самом дне, которое даже ничем не просвечивалось.