«Поцелуй — это базовое проявление каннибализма»,
— Жорж Батай
Хмурое зимнее утро давило к земле и не давало даже надежды на улучшение ситуации. Нужно закурить. То немногое, что могло расслабить в этом гадюшнике — никотин, одиночество, свежий ветер и вид на бесстрастный мегаполис с крыши. Но конечно. Чёртов сосед тоже оказался здесь. В дневном свете он был совсем не таким жутким, каким выглядел в тусклой душевой и, тем более, в лунном ореоле ночного кошмара. Вечером варился под душем, как рак в кипятке, а теперь стоял в куртке и своих хрéновых красных шортах на ледяном ветру, и, кажется, по его коже даже не бежали мурашки. «Ну серьёзно, не ебанутый ли?..» Со спины он казался совершенно неподвижным, будто манекен, и только сдуваемые воздушными потоками облачка пара от дыхания, перемешанные с сигаретным дымом, выдавали в нём жизнь. Чон У поймал себя на шальной мысли о том, что, возможно, видение в сонном параличе было вещим, и что у соседа теперь действительно нет лица, и фильтр он сейчас подносит не к губам, а к переломанным челюстям, и как, должно быть, неудобно курить при помощи такого искалеченного рта. — Утро доброе, комната 202. «Минус одиночество». Юна поприветствовали невзначай, будто ждали его появления, которое самому ему казалось совершенно незаметным и беззвучным. Во всяком случае, он пытался, но теперь лишь вздрогнул и раздосадовано сжал зубы, отведя взгляд от обернувшегося соседа, в черноте немигающих глаз которого исчезали даже блики. У него что, такая же пара выпученных зенок была ещё и на затылке? Щелчок зажигалки — и сигарета раскурена. Вымученно и без удовольствия. Чон У стал курить в два раза чаще, и это совсем плачевный знак. Он демонстративно прошёл мимо, глубоко затягиваясь дымом. — Невежливо игнорировать старших, когда они к тебе обращаются. Не с той ноги встали? — А мешать чужой личной жизни, — Чон У процедил, закусив фильтр сигареты, и нехотя повернулся, тряхнув головой в жесте напускной самоуверенности. Он начал слишком прямолинейно, стоило как минимум перефразировать, а как максимум — зайти совершенно с другой стороны, но, как любила приговаривать его мама: «аффект тормозит интеллект». — Вторгаться в чужое личное пространство — вежливо? — Что? — лицо соседа, конечно, было на месте, и он в нём ни капли не изменился, выражая что-то среднее между отрешенностью от привычного нормальным людям мира и тут же навязчивого к нему интереса. Ну что за шизовая физиономия… Бесит. — О чём вы? Разве я… — Ой, да не прикидывайся, — челюсти вдруг снова свело приливом ненависти, смешанной с пригоршней опаски. Почему ему всё ещё страшно? Он столько раз ставил на место зарвавшихся мудаков, и чего трусит теперь? «Да ты просто глянь на это чучело. Он же смешон! Так какого хера ты ссышься, Юн?!» — О, — 203 выпустил дым через нос. Чон У терпеть не мог так делать, и оттого вспомнил, что ещё недавно сосед и вовсе говорил ему, что не курит. — Мы наконец-то перешли на ты, — желваки на уголках его нижней челюсти мельком дёрнулись и снова расслабились, и на ум Юна невольно пришло сравнение с кошками, ленно охотящимися на птичек за стеклом. — В любом случае, я не понимаю, о чём ты го… — Прекрати говорить, что ты не понимаешь!!! — глаза застлала алая пелена. Шаг вперёд. Ещё шаг. Вспотевшая ладонь сжалась в кулак. Вот и всё. — Тут что, только мне положено «не шуметь» в часы отдыха?! Тогда что за херню ты шептал ночью в стену?! Что за «лапуля»?! К кому ты, блять, обраща…?! Эти слова едва успели вылететь изо рта замахнувшегося Чон У за секунду до того, как сосед поймал их своим, мельком поцеловав, будто на пробу, и одновременно впечатал Юна в стену. Последний, промахнувшись с ударом, хорошенько приложился об неё затылком, едва успел опомниться от потемнения в глазах да так и замер в оторопи. А потому ничто не помешало случиться второму поцелую, хотя искренне называть происходящее этим словом мог только один из двоих. И это был не Юн. 203 впивался в губы Чон У, не закрывая глаз и не краснея, лишая того воли созданным диссонансом и неожиданным ответом на опрометчивую попытку нападения. Он проникал в рот Юна мокро и грубо, с аппетитом, и тот чувствовал абсолютно хищническое намерение соседа каждым миллиметром покрывшейся мурашками кожи. 203 не целует его. Он пытается распробовать вкус. «Сожрать…» 203 хочет его сожрать. Осознав, что вовсе не скован путами сонного паралича, Чон У схватил соседа за грудки, отпихнув от себя что есть сил — между их губами на мгновение натянулась и тут же разорвалась прохладная ниточка слюны — и тот наконец отшатнулся, едва удержав равновесие. Мысли в голове Юна разбежались, как всполошенная стая голубей, а на передний план вышло досадливое сожаление об отсутствии маленького карманного ножика, о котором он мечтал ещё ночью. Складного, выкидного, да хоть канцелярского, плевать, лишь бы сейчас не махаться с лупоглазым психом врукопашную. Страх, тошнота и жажда мести выплясывали в мозгу дикий хоровод — бежать или сражаться?.. Убираться подобру-поздорову или разукрасить соседскую рожу за этот нонсенс? Чон У ещё не понял, что, впав в это короткое замешательство, лишил себя выбора, потому как, в отличие от него, 203 не колебался ни секунды. Едва твёрдо встав на ноги, он ринулся на Юна и с разбегу вжал в узкую нишу между двумя массивными вентиляционными трубами. Чон У вскрикнул и на секунду зажмурился, когда металл с двух сторон сдавил его плечи до боли, лишая возможности активно сопротивляться, а когда открыл глаза, то почти вплотную встретился взглядом с втиснувшимся вместе с ним в узкое пространство соседом, который явно чувствовал себя тут свободнее, чем более широкоплечий Юн. 203 даже оружие не нужно. Его взгляд без ножа режет. — Ос… тано… Чужой рот не дал ему докряхтеть даже слово, а поборовший все прочие эмоции страх лишил возможности дышать. Зубы 203 несколько раз врезались в его с клацающим звуком, а затем сомкнулись на нижней губе и дёрнули вперёд. Из широко распахнутых глаз Чон У брызнули внезапные непрошеные слёзы, а кишки сжались в малюсенький колючий комок. Больно!.. Если не остановить 203, то он просто оставит Юна с оголённым оскалом, как бешеное животное… Только в его нечеловеческом взгляде не было ни намёка на бешенство. Он как обычно оставался спокоен, но больше не учтив. Его намерения были выверены и страшно осознанны. 203 изуродует его с удовольствием. Сдерёт зубами его лицо, и оставит с зияющим вместо носа провалом, как в ужасном ночном видении… Чон У догадывался — сосед проделывал нечто подобное не впервые. Но на самом деле он не пытался его ни убить, ни серьёзно изувечить — просто с азартом играл. В его немигающих глазах был холодный интерес и немного истомы, а под ногтями кое-где запеклась багровая грязь. На что были способны эти руки, совсем не похожие на неотёсанные лапы простого заводского работяги?.. «Снимать покровы… Собирать воедино… Воссоздавать… » Чон У отчаянно подвывал от ломоты в плечах и пульсации в губе, ударяя ладонями в чужую грудь, насколько хватало амплитуды движений, и 203, будто сжалившись, разомкнул челюсти, едва прокусив тонкую слизистую. Свежая кровь коснулась его вкусовых рецепторов, и в тот же момент едва отличимые от цвета радужек зрачки его непомерных глаз расширились, как две сверхмассивные чёрные дыры, готовые затянуть в себя дрожащего Юна и не оставить от него в этой вселенной ни атома. А по ту сторону — бесконечно переваривающий его в соляной кислоте ад. — Пусти!.. — Слишком поздно, Чон У, — сосед впервые назвал его по имени, хотя Чон У никогда ему не представлялся. — Твоя злоба меня заводит. Тебе стоит выражать её чаще. Она придаёт твоему лицу здоровый румянец. Шёпот 203 пах табаком другой марки, его окровавленные зубы мелькали перед слезящимися глазами, руки настойчиво давили на живот, не давая извернуться и занять более выгодное положение. Язык скользнул от нижней челюсти до самой скулы, и когда показалось, что дальше уже некуда, неожиданно уткнулся в склеру. Для 203 не существовало границ. Когда ему сорвало все планки? Был ли он таким рождён? Или какая неведомая чёртова херня сделала его таким?.. Юн отдёрнулся назад с сиплым воплем, снова стукнувшись затылком о стену и зажмурившись, но чужая рука схватила его под подбородок и подтянула за шею вверх, принуждая держать голову прямо. Бесцеремонные пальцы второй потянули сжатые веки в стороны. Казалось бы, вот он — шанс, но всего собранного до самых крох сопротивления оказалось недостаточно, чтобы освободиться, лишь потому, что при таких обстоятельствах любой грубый удар мог стоить Юну собственной части лица. Мышцы 203 были совершенно нетренированы — особенно хорошо Чон У чувствовал это теперь, хватаясь руками за его туловище в попытке причинить хоть какую-то боль — но сосед напрягал пресс и не поддавался на его щипки, тычки и бесполезные попытки царапать стриженными ногтями через одежду, лишь иногда посмеивался и сбито выдыхал, как от щекотки. И хотя для такого непримечательного телосложения в нём невесть откуда хватало грубой силы, всё же 203 брал не физической мощью, а неожиданностью, ловкостью и ужасающим бесстрашием. Или же это от того, что он одним безумным взглядом внушал ложное бессилие? А ложное ли?.. Юн больше не понимал, где правда, лишь чувствовал, как по щекам предательски струились всё новые и новые слёзы, пока чёртов 203 лизал его глаз… Упирался языком под оттянутое веко с намерением выдавить и отстранялся снова, приподняв редкую высокую бровь и ухмыляясь. — Что это, лапуля? — этот остро-сладкий тон отрезвил, и только сейчас Чон У ощутил нечто более жуткое (куда хуже?!), нежели чужой язык в своём глазу. Ловкую руку соседа, что сжимала его спортивные штаны в районе паха. Теперь 203 смотрел на него почти с нежностью, но это был такой же гнусный обман, как его извечная напускная услужливость. Внутри него бродило лишь эгоистичное зло, а в сдержанной полуулыбке проблёскивала насмешливая вседозволенность. — Парадоксальный отклик на стресс? Какая интересная реакция… 203 нельзя было назвать уродом, особенно на фоне остальных соседей, но он был и далеко не красавцем. Он был… мягко сказать, дискомфортный. Он выглядел как угроза, приправленная навязчивой вежливостью. 203 выглядел жутко всегда. Но когда он говорил улыбаясь, как сейчас, оголяя ряд верхних зубов, Чон У готов был орать от ужаса. Ему казалось, что во рту соседа прячется ещё несколько рядов таких коротких частых резцов, которые просто созданы для того, чтобы превратить его в фарш. Чон У теперь не был уверен, что 203 вообще человек. Но это ведь полная чушь… Надо совсем выжить из ума, чтобы верить в монстров в двадцать пять. Но разве он в своём уме, раз позволил этому случиться?.. В конце концов, чужой оскал был всего лишь горькой вишенкой на торте из всего того, что сейчас составляло для Чон У кошмар наяву. — Однако, я тебя понимаю.~ — Таз соседа прижался к бедру, и Юн почувствовал, как пульсирует твёрдая выпуклость под тканью потёртых шортов, взвизгнув, как мелкая девчонка и вмиг постыдившись собственного голоса. — Должно быть, долгая разлука с девушкой так влияет на тебя? Хочешь, расслабимся вместе? В чью комнату пойдём? Чон У не успел осознать, в какой момент его сдавленное кряхтение и нытьё превратились в отчаянные вопли. Ещё минуту назад он старался быть тише, собираясь замять этот отвратительный инцидент собственными силами, не привлекать излишнего внимания остальных жильцов, но ладонь 203, грубо сдавливающая и трущая его «прямо там», заставляла Юна отказаться от прежней тактики. Превозмогая боль в плечах, он начал судорожно качаться из стороны в сторону в попытках продавить железные листы и создать шум в вентиляционных трубах, и это сработало. Грохот от проминающегося и распрямляющегося обратно металла выходил знатный, каждый новый толчок усугублял синяки, которые наверняка проявятся позже, когда всё это кончится. «Это ведь кончится?..» Лязг и скрежет охватили каждый этаж общежития, вырываясь из всех вентиляционных отверстий с силой, способной поднять из могилы мертвеца, не то, что разбудить остатки постояльцев, но никто не шёл на помощь. — Думаю, соседи будут недовольны твоим поведением, — промурлыкал на ухо 203, не думая останавливаться. Он попросту игнорировал трепыхания своей жертвы и даже не пытался заставить прекратить шуметь. «Ну и где, блять, вы все, когда так нужны?! Хоть кто-то!!!» — Помогите!!! — сорвал голос Чон У перед последним ударом плечом в трубу. Тщетно. Всем было либо наплевать, либо никого не было дома… Юн с дрожью выдохнул прежде, чем допустить последнюю мысль, ещё вчера самую невероятную, но уже сейчас самую правдоподобную: «…либо всё так и было задумано, а потому 203 просто никто не осмеливался мешать». — Ты когда-нибудь слышал, что люди больше всего боятся того, чего хотят? Я вижу страх в твоих глазах, Чон У, — ладонь соседа влезла под штаны, сжимая привставший член, грубо, но не до боли. Натёртая накануне крайняя плоть горела под чужими пальцами. — И я чувствую твоё желание. Не сопротивляйся своей природе. 203 снова впился в дрожащие, искривлённые отвращением губы Чон У, и, дождавшись его панического вдоха ртом, втолкнул свой язык как можно глубже, не дав его сделать. Воздух в лёгких иссяк вместе с хрипом, выходящим вместо крика, но больше сосед прерываться не собирался. Его кисть бессовестно хозяйствовала под бельём, а упёртое в промежность острое колено не давало свести ноги. Теперь паралич стал для Чон У явью, только уже вовсе не сонный, а оттого куда более устрашающий. Та же вселенская жуть и бесконтрольное онемевшее тело. Юн никогда не был парнем из робкого десятка, а 203 по физическим параметрам выигрывал только в росте и маневренности, но что он мог в этом предательском оцепенении? Без шансов, он словно был вообще недееспособен. Всё, что у него сейчас оставалось — неприемлемое бессилие и всецело завладевший им стрёмный ублюдок, к его собственному ужасу добивающаяся своей цели. И чем быстрее добьётся, тем скорее это кончится. Быстрее… Он вот-вот свихнётся! Юн зажмурился до цветных искр из глаз, когда зубы соседа вонзились в местечко между плечом и шеей, прокусив кожу, а вместе с тем ощущение тугого узла в паху ухнуло и разрядилось. Его сердце колотилось с такой силой что, казалось, снаружи грудной клетки от этих ударов останутся кровоподтёки. После такого 203 точно не оставит Чон У в живых. Юн даже не уверен, захочет ли в них оставаться, когда до конца осознает, что с ним случилось, но инстинкт самосохранения верещал в голове сиреной, призывающей уносить ноги как можно скорее и дальше, теперь уж совершенно однозначно, и Чон У повиновался, пребывая на низком старте. Как сосед его убьёт? Как разделает? Каким блюдом он станет? 203 захочет нафаршировать чем-то вроде того, что размазывал по своим губам? — Куда ты хочешь убежать, комната 202? К кому обратиться? Мы же оба знаем, что ты не сможешь никому рассказать, — 203 тщательно слизывал его семя с ладони и сглатывал, ничуть не кривясь. Ещё чуть-чуть, и Чон У стошнило бы прямо на него. — Теперь уж точно. И сосед был прав. Признаться в таком для Юна — расписаться в собственной ничтожности, в полном сумасшествии. Но он ведь не сошёл с ума? «Не сошёл ведь?..» Влага в глазах высохла, зрачки сузились в точку. Чон У сжался изо всех сил и рванулся, вышвырнув 203 из ниши, будто пробку из бутылочного горлышка. Юн словно стал концентратом всех утраченных минутами ранее сил, но лишь потому, что, вопреки логике, его перестали хоть как-то удерживать. Чон У пятился к выходу с крыши, боясь оставлять вне поля зрения соседа, сбитого им с ног. Спотыкаясь и задыхаясь, придерживая дрожащими руками растянутую теперь резинку штанов, Юн наконец ринулся вниз по ступеням, как только сосед поднялся с пола и сделал вальяжный шаг по направлению к нему. Под расстёгнутым воротом олимпийки мятая ткань светлой футболки повыше левого плеча расцветала красными пятнами и липла к коже, но Чон У этого не замечал. Ему казалось, что он лишился чего-то очень важного, будто 203 отгрыз ему конечность или вырвал зубами что-то из внутренних органов, а то и вовсе уже проглотил целиком, как удав, и теперь Чон У остаётся биться в галлюцинаторной агонии, умирая от удушья в тесноте чужой пульсирующей глотки. Будто он не может бежать в принципе, но бежит похлеще профессионального спринтера, как раненное травоядное от заигравшейся гиены, которая рано или поздно возьмёт своё. Тем не менее, телесно он был практически цел, 203 серьёзно повредил только его рассудок, с аппетитом проглотив кусок здравомыслия, и его больше не вернуть назад. Между вторым и третьим этажами Юн чуть не сбил с ног хозяйку гошивона, запоздало поднимающуюся по лестнице на подозрительный шум, и почти спрыгнул с перил на первый этаж, наконец вырываясь на улицу. — Айгу!!! — взвизгнула запыхавшаяся дама, всплеснула руками и замешкалась, не понимая, куда бежать, когда с верхнего этажа показался неторопливо спускающийся 203. — Что здесь происходит? Ты что это вытворяешь, сын?! — Хорошо провожу время. Ты, кстати, обещала не мешать. — Это переходит всякие границы! Он же сейчас сбежит!!! — хозяйка засуетилась, запрыгав вниз по ступеням, как маленький мячик. — Эй, молодой человек!!! Погоди! Что это у вас тут случилось?! Тебе нужна помощь?! — Тихо, — 203 поймал собравшуюся бежать за Чон У женщину за пухлое предплечье, и та обернулась, чувствуя, насколько крепко пальцы сына сдавали руку. Она непонимающе посмотрела ему в глаза, и испуг впервые за столько лет скользнул ножом по материнскому сердцу. Глаза её мальчика, такие большие и родные, в которых она всегда видела отражение самой себя, не отражали более ничего. Это было невозможно отрицать. Он теперь сам по себе. Во мраке его взгляда сейчас клубились лишь отчуждение и зло. И зло это было направлено на неё. И эта перемена казалась ей совершенно кошмарной и великолепной одновременно. — Дитя моё… Ты ли это… Юн уже уносился вниз по переулку чёрт знает куда. Ледяная вода из луж обрызгала ноги в шлёпанцах, холодный ветер разодрал разгорячённые лёгкие, но Чон У летел без оглядки, едва вписываясь в повороты и спотыкаясь о бордюры, будто сумасшедший. Теперь не менее сумасшедший, чем все они. Куда-нибудь, где он сможет перестать чувствовать взгляд, снова и снова жрущий его заживо. Но пучеглазый сосед продолжал смотреть ему вслед с крыльца, и, в отличие от Чон У, то и дело натыкающегося на прохожих, цепляющегося подошвами за люки, а одеждой — за фонарные столбы, его невообразимые глаза не ведали никаких препятствий. — Он вернётся, вот увидишь. — 203 раскурил новую сигарету, сунув руки в карманы с меланхоличной полуулыбкой, пока хозяйка с огорчением и тревогой выглядывала из-за его плеча на зимний переулок, в надежде разглядеть вдалеке беглеца. — Теперь лапуля любит меня и это место больше всего на свете. И отныне не сможет существовать, как прежде.