Полдень

Цунадэ самолично захлопнула за ним дверь, с той силой, которую хокагэ приложила к этому, было удивительно, что дверь не слетела с петель, а только взвизгнули резким писком несмазанные петли. Голос Пятой взлетел высоко вверх, громогласно рассыпаясь о невысокий потолок безапелляционно-эмоциональным приказом. — Все сидят на жопе ровно! Никто никуда не рыпается и на пол шага от этого здания! — и добавила чуть тише. — И глаз не спускать! Шикамару изначально знал: гладко не выйдет. Незаметно проникнуть во временный штаб Конохи и найти Ино, не столкнувшись с неприятностями, при нынешних обстоятельствах — невозможно. Люди были взвинчены и перевозбуждены, Цунадэ в бешенстве, и сам воздух временного штаба Конохи насквозь пропитан страхом и напряжением. Люди были напуганы новыми предательствами и освобождением демонов. Поэтому было ожидаемо, что почти никто не спал, Цунадэ же на каждом шагу полуаварийного здания, выданное во временное пользование Суной, напихала постовых. На самом деле Шикамару почти удалось остаться незамеченным, точнее беспрепятственно пройти через центральный охранный пост, как своему, и начать поиски Ино. Но очевидно о его появлении было доложено Пятой. Наивно было думать, что после утреннего собрания кагэ, на него, как и прежде, не будут обращать особого внимания. Кто-то из присутствующих на совете любезно успел поделиться со всей Суной свежими сплетнями и расторопно справился еще до обеда, сделав всеобщим достоянием его взаимоотношения с Темари, нет поправил он себя, с одним из лучших джоунинов Сунагакурэ и сестрой казекагэ, что делало ситуацию в разы острее. И надо было полагать, что лодку власти Гаары будут пытаться перевернуть и дальше, пока её только бросало из стороны в сторону. Темари, как бы не прискорбно было признавать, все же была права в своем опрометчивом решении, семья Сабаку нуждалась еще в одном джинчурики, чтобы удержать для Гаары его должность, а удержание власти сейчас почти приравнивалось к самому выживанию семьи Сабаку и хоть какому-то подобию мира между Суной и Конохой. Так как, если сейчас придет к власти кто-то кроме Гаары или Цунадэ, войны не избежать. И большая вероятность, что в неё вступят и другие селения. И Темари готова была рискнуть жизнью, и ради брата, и ради сына. Чтобы Гаара не позволял себе в отношении неё, они были семьей, да и его собственный сын был рожден, как Сабаку. Он же не принадлежал ни Суне, ни Сабаку. Ему следовало наконец-то отступить, в этот раз навсегда исчезнуть из жизни Темари. Правда, озвученная Гаарой, была новым тому подтверждением. Цунадэ появляется именно, когда мелькает эта мысль. Хокагэ самолично вышла к нему навстречу, загородив вход со второго этажа, спрятав от него отчаянную надежду на встречу с Ино. Шикамару не сопротивлялся, когда ему заламывали руки и отбирали оружие. На другой прием он и не рассчитывал. Просьба о короткой встрече с Ино прозвучала разрушающе наивно и жалко. Ответ же Цунадэ заставил потерять остатки хладнокровия: — Яманака Ино уже покинула Суну. — Хокагэ-сама, пошлите за ней! Прошу… Ему оставалось только просить, давя на жалость, только умолять, и он был готов валяться в ногах Пятой: гордость никогда не была его сильной стороной. Только бы хокагэ отпустила его вслед за Ино или бы отправила кого-то за ней, кого-то надежного. Он уже накидал несколько планов. В тот короткий миг, когда его просьба казалось возымела должный эффект, в ту секундную заминку перед ответом Цунадэ, когда Шикамару в унизительной согнутой пополам позе мог лицезреть только, как в напряжении сжались пальцы на ногах Хокагэ. Но отдала для АНБУ она другой приказ. Шикамару был уверен, что будь он на её месте, посчитал бы это единственным верным вариантом: Ино для всех была стороницей старейшин: — Не выпускать обоих без моего личного распоряжения! Головой отвечаете! Это последнее, что услышал Шикамару, оказавшись за запертой дверью в кромешной тьме. Он прислонился к стене, обыскивая карманы в поисках сигарет, но бдительные АНБУ конфисковали их вместе с зажигалкой, видимо, нервозно почитав это возможным средством для побега. Шикамару выругался, хотя и понимал, лучше от пары сигарет ему бы сейчас не стало, а помещении и без того было не продохнуть: духота висела в воздухе тяжелым дурманом, всем своим весом придавливая последние силы к сопротивлению. Шикамару в бессилии закрыл глаза: оставалось только надеяться, что Ино справится. Сумеет выжить и продержаться, а утром он найдет способ связаться с отцом. Шикаку не оставит дочь лучшего друга. Какой же он идиот! Ему надо было сначала попытаться отправить сообщение отцу, а потом бежать искать Ино. — Ты сказал, что Яманака в опасности, — Шикамару почти не удивлён, узнав голос своего невольного сокамерника — Хьюги Неджи. Его также не приводит в замешательство мягко скользящая между словами джоунина Листа ярость. Он не соневался, что каждый второй шиноби, находящийся сейчас в Суне, мечтает его придушить, и коноховцев среди претендентов на роль его палача тоже предостаточно. Но вопрос Неджи становиться неожиданностью. — Из-за того, что она с Саем? — Что ты знаешь про Сая? — вопрос на вопрос вышел непроизвольно, как и то, что Шикамару инстинктивно напрягся, усиленно пытаясь в кромешной тьме разглядеть лицо собеседника. — Сначала во всех подробностях расскажи о вашей с Хинатой миссии в Суне, — сухо потребовал Неджи. Но от Шикамару не ускользнуло, что Неджи действительно желал знать «все подробности». Вопрос только для чего? Не ради же любопытства? Хьюга Неджи этим не отличался, а в общих чертах картину случившегося не сложно было обрисовать и самому. — В нынешних обстоятельствах, безопасно не знать ничего, — холодно отрезал Шикамару. — Я уже прошёл этот рубеж, — парировал Неджи. — И возможно я даже знаю больше тебя самого. — Тогда тем более тебе лучше молчать. Ты и так в немилости. И кстати, за что? Задавая вопрос, Шикамару не надеялся на прямой ответ. Хотя, почему Неджи держат под стражей, было бы знать полезно. Любое знание было силой, особенно, когда неприятные открытия теснились в нескольких часах одной ночи. Неджи же выждал паузу, прежде чем снова заговорить. Шикамару нутром ощущал, как Хьюга, не смотря кипящие в нем злость, вымерял каждое произнесённое слово. — Если я буду молчать, то может пострадать Тен-Тен, Гай уже скончался сегодня днём, а ночью в пустыне мы нашли труп Хозуки Суйгецу. Помнишь о таком отступник из Тумана, он ещё состоял с Учихой в акацуки в один период? Более они с Учихой были напарниками. — Что? Гай-сенсей мёртв? — адреналин впеемешку с острым уколом в груди снова судорожно выводя организм на эмоции, хотя казалось, что больше за сегодня это было сделать невозможно. — И как с этим связана Тен-Тен? Убийство Суйгецу… Где и с кем Вы обнаружили его тело? — Давай договоримся, Шикамару, — пресёк череду его беспорядочных вопросов Хьюга. — Я начну первым, как я считаю сначала, а ты продолжишь или вставишь недостающие фрагменты. Гений клана Хьюга выразительно взглянул на него, скрестив руки на груди. Вероятно, этот самый взгляд и позу Неджи дорисовало за Шикамару его воображение, так как едиственным источником хоть какого-то света в их камере могло служить небольшое отверстие под самым потолком. Хотя, судя по размерам помещения и ужасной системой вентиляции, скорее всего вовсе это была не тюремная камера, а обычная кладовая. Шикамару не единожды выполнял миссии с Неджи и, пожалуй, он был одним из лучших напарников с которым ему доводилось работать. И хотя гениальность Неджи присваивалась за совершенное исполнения техник его клана, в умении здраво и дальновидно мыслить с ним мало кто мог соперничать из ровесников Шикамару. Но он все равно ещё раз взвесил всё за и против: стоит ли ему доверять джоунину? Конечно, Хьюга Неджи в отличие от его кузины, ни разу его не подвёл, но доверять. С другой стороны, теряет ли он что-то? Он уже выложить все свою подноготную чуть ли не перед всем миром. Оставалась под вопросом только безопасность самого Неджи, Шикамару одёрнул себя за подобные мысли. Старая привычка, похуже, чем курение! Неджи сейчас не под его командованием, чтобы заботиться о его безопасности, но всё равно Шикамару не пожелал бы ему никогда и просто житейской неприятности, не то, что смерти. Да, они с Хьюга не могли считаться друзьями, но они были товарищами, не раз прикрывающими спины друг друга. И Неджи уже показал решительное намеренье идти до конца в своём поиски истинны, и ложь или неверность суждений могут дорого ему встать. Шикамару же может в итоге обрести и сильного и умного союзника. — Начинай, — согласно кивнул он Неджи. — Оттолкнёмся от известных мне фактов, постараюсь соблюдать хронологию, — начал джоунин. — Все началось не менее двух лет назад. В первый месяц войны. Приказ, доставленный для нашей группы Саем. Помнишь, тогда у гор Тогарэ, нас пытались использовать в качестве живой приманки для Зецу? — дождавшись подтверждений, Неджи продолжил. — Второй месяц в лесу Камирэ произошел тоже вопиющий эпизод: почти полностью уничтожен отряд Тен-Тен. Тот приказ, что заставил их выступить в лес тоже был доставлен Саем. В той схватке с белыми Зецу почти весь отряд Тен-Тен погиб, их по принесенному приказу бросили в само логово белых Зецу, словно свиней на убой. Выжившие двое: Тен-Тен и шиноби клана Ивасаки. Тут я сделаю ремарку: Ино провела лечение и диагностику этого самого Ивасаки и заверила нас всех, что его жизни ничего не грозит. Но суновец Ивасаки скончался, не приходя в себя через три часа. По итогу: у нас есть, как минимум, два случая с опрометчивыми приказами и доставлены они именно Саем и что немаловажно подписаны лично самим Казекагэ. Более того, карьера Сая на этом не закончилась: в АНБУ под его руководством после войны был создан отряд, который готовился к запечатыванию биджу, в нём числилось восемь ниндзя, после сражения с биджу в живых осталось двое: Сай и Тен-Тен. В довершение, Тен-Тен сегодня ночью пытались убить трое ниндзя. — Как они выглядели? Вы видели их лица? — Нет, они были в масках, а после поражения просто подорвали себя, поэтому опознать их возможности не представилось. Но возвращаясь к Саю: кроме того, что он подставил на войте наш отряд и отряд Тен-Тен. И если первое появления Сая в истории с посланиями я готов списать на случайность, со вторым уже не выйдет. Сай действовал намеренно, следуя своей цели. А Тен-Тен сегодня хотели убить просто от того, что она знает пусть возможно и пустую для себя, но важную для других информацию, — Неджи сделал небольшую логическую паузу. — Но перейдём к главному — к причинам и заказчикам. Предположим, что у казекагэ, прикрывшись хаосом войны, была причина избавиться и от нашего отряда, и от отряда, куда входила Тен-Тен, но зачем всё-таки казекагэ подставлял самого себя, да и так глупо, да ещё прикрываться Саем, шиноби Листа, даже не всходящего в отряд по связи? Можно было еще предположить, что Сай был завербован Суной, но его повышение в АНБУ после не вяжется с этой теорией, — Шикамару отметил, как Хьюга подавил вспышку ярости, перед тем как озвучить, очевидно, неприятное для него умозаключение. — Поэтому вывод напрашивается один: казекагэ во время войны хотели подставить, и этот кто-то возымел успех, но свои козыри против Сабаку пока припрятал, очевидно потому что доказательства если и есть, они легко будут разрушено, показаниями нескольких свидетелей. Сай скорее всего был одним из исполнителей и, видя, что ты тут устроил в Суне, уши заказчиков торчать из Конохи. И если Яманака связана с кем-то из них, а в этом я не сомневаюсь, то ты прав ей грозит опасность, так как сейчас самое время зачистки мелкого исполняющего персонала. — Неплохо. Твоему дяди стоит несколько раз подумать о том, кого же сделать своим приемником, — хоть рассказ Неджи был еще далек от идеала, но то, что он сумел связать в одну последовательность, имея довольно скудные знания, давало ему повод уважать Хьюгу еще больше, поэтому комплимент хоть и прозвучал с легкой издевкой был искренним. — Моему дяди стоит узнать во всех подробностях, кто и в какую авантюру втянул его старшую дочь. — Хинате на данный момент ничего не грозит, я позаботился о том, чтобы она ничего не знала о настоящей причине нашего прибытие в Суну. — Она чуть не умерла за своё незнание, — обвинение прозвучало хоть и ровно, но не без угрозы. — Это моя вина, я не учёл обстоятельство, о котором узнал час назад. Знаешь, Гааре нравится твоя сестра. — Ты вздумал дурачить меня этим фактом, Шикамару?! — в этот раз Хьюга действительно вспылил и не стал этого скрывать. — А чего ты ждёшь от меня? — Имена тех, кто отдаёт приказы Саю. Не говори, что не знаешь. Ты спрашивал, цитирую «Как они выглядели? Вы видели их лица?». Заметь, ты не спросил, знаем ли, мы кто они или из какой они деревни, ты спросил про лица. Ты уже слышал, о таких нападениях, а возможно даже чуть не стал жертвой. Поэтому ты знаешь, Шикамару, — уверенно закончил он. Шикамару одновременно хотел ударить себя по лбу за неосмотрительность и похлопать Неджи по плечо за проницательность. — И если я назову их, что ты сделаешь? Ты уже пришёл к верному выводу, что ноги растут из Конохи. А многим ли там под силу авантюры такого масштаба? А если эта сама хокагэ? Или целый клан? А может несколько кланов, которые ты видишь не гнушаются способами в достижение целей. — Не важно, кто они и сколько их, я найду способ… — Защитить Тен-Тен? — перебил его Шикамару. Было глупостью не понять, что всё изначально так молниеносно закрутилось вокруг куноичи из его команды. Ведь Неджи не был из тех, кто любил совать нос туда, куда не просили, не был он и тем, кто искал поддержи, он привык действовать самостоятельно, сохраняя предельную настороженность. Клан Хьюга до сих пор и процветал, так как всегда воспитывал своих членов держать сердце и ум в холоде, они действовали вымерено, умели ждать и приспосабливаться к меняющей реальности, в отличие от огненных Учих, которые буквально сожгли себя изнутри. Но Нейджи вопреки воспитанию суетливо искал быстрых ответов, и он абсолютно был прав в своем спешке, Тен-Тен действительно лучше устранить, как живого свидетеля того, что Коноха готовилась присвоить всех биджу себе. С Баки он разделался по тем же причинам: тот слишком много знал и понимал. Возможно, сейчас с дядей Темари они могли бы договориться, но в тот момент, Шикамару был уверен, что и не переживет старшего Сабаку и на пару часов, а Баки-сан не пожалел бы никого из Конохи, как и сам мир между их селениями. Не после предательства Конохи, Сабаку но Баки и своих-то не прощал. Шикамару с болью попытался отодвинуть мысли, снова вернувшиеся к Темари, тогда как его собеседник, тоже молчал, очевидно тоже борясь со своими внутренними страстями. Хьюга отвернулся к крошечному проему, служившей окно для их «камеры», очевидно не желая более затрагивать болезненную тему. Шикамару почувствовал, как в воздух стал плотнее, от страха, пронизанного колющим отчаянием. Страха за близких, он не знал чувства одновременно столь же остро болезненного и лишающего рассудка. Он безошибочно прочитал страх собеседника в напряженной фигуре. Они оба заперты в клетке, и оба не могут защитить своих напарниц. Шикамару тоже хотелось верить, что бойкая куноичи из команды Гая-сенсея сейчас в относительной безопасности, и что ресурсы старейшин сейчас достаточно скудны, и, что у улыбчивой, доброжелательной Тен-Тен есть время. Но тут же с досадой понимал, что именно у Ино его не было. Его спас Гаара, Тен-Тен оказалась в момент нападения с Неджи. Кто же в таком случае будет спасать Ино? Когда рядом с ней хладнокровная марионетка старейшин, Сай готовый перерезать ей глотку по одному молчаливому приказу. Поэтому у Тен-Тен куда больше шансов пережить смутные времена, чем у них с Ино. Если бы было можно остановить это, не завлекая еще больше людей в мясорубку? — Вот тебе совет: держи Тен-Тен подальше от АНБУ, а лучше женись на ней и пусть оставит на некоторое время работу и родит тебе парочку детей. Уверен, Хьюг не будут трогать при любом раскладе. Слишком дорого всегда с вами было связываться. — Кто Тен-Тен по-твоему, что ты раздаёшь такие советы? — не оборачиваясь, холодно бросил Неджи. — Женщина, которую ты любишь. Шикамару прямо ощутил, что Неджи не желает продолжать болезненную тему, связанную с их личными взаимоотношениями с Тен-Тен. Лезть в чужие отношения он и не хотел, но ему просто нужно было знать мотивы своего собеседника: Ивасаки Ичиго сумел преподать ему ценный урок — мотив врага, союзника или друга, не так важно. Точное знание мотивов окружающих, и уже никакие отвлекающие факты и чужие слова уже не смогут запутать тебя. Впрочем, Неджи, погруженный в переживания, сам ещё не осознал, что «рассказал» куда больше того, что влюблен в свою напарницу, и, что по какой-то причине не может быть с ней, главное, что выяснил Шикамару из разговора с ним — клан Хьюга, вероятнее всего, не замешен в этой авантюре. Чтобы там Неджи не думал, не так много Шикамару знал обо всех тонкостях планах старейшин, и теми, кто за ними стоит, а за ними стоит кто-то ещё более влиятельный и сильный, иначе бы Цунадэ сама сумела их прижучить, потому что еще получая приказ на уничтожение Суны прекрасно видел, что Цунадэ это нравилось не больше чем ему. Ино пыталась выяснить, кто же поддерживал старейшин в их планах. И те хоть и не доверяли ей, а может и поэтому, неустанно заваливали её работай, приставив Сая в качестве контроллера. И как оказалось ловко отвлекали Яманака, ей так и не удалось узнать о припрятанном оружие Рекуда санина до самого нападения Конохи на Суну, когда как она многое сделала для осуществления планов старейшин. Если бы только он сам знал, древнейший артефакт не легенда, все можно было переиграть. Хотя в сожалениях сейчас совершенно не было толку, на самом деле в них вообще никогда не было смысла. Назад не переиграешь, но вперед все еще можно было. Был в его жизни один крикливый, раздражающий ниндзя, который учил на собственном примере никогда не сдаваться, даже при самых невыгодных для себя комбинациях. — Кое-чем я всё же поделюсь, ведь ты прав, меня тоже хотят убить, и шансы сделать это и тайком, и официально просто зашкаливают по всем показателям. И Гаару и в самом деле подставили, оба приказа, о которых ты упоминал — подделка, они писалась и подписывались не его рукой. Под Гаару копали специально еще до начали ещё до войны, так как Суна медленно, но верно отвоевала большую долю рынка. Да, ниндзя Песка не так многочисленны, в отличии от других четырёх селений, зато качеством выполненных миссий всегда превосходили нас. Именно, чтобы подставить Гаару, а, следовательно, и ослабить Суну изнутри, загубили отряд, куда входила Тен-Тен, так как он состоял почти из одних Ивасаки. А тот последний ниндзя из отряда Тен-Тен, кого Ино пыталась вылечить, был последним живым сыном главы клана Ивасаки, и да скорее всего его просто убили, и есть, большая вероятность, что это сделал именно Сай. Кроме этого мне известно, что шпион Конохи, под псевдонимом Нобуо прожил много лет в Суне, поэтому в Конохи были в курсе о некоторых внутренних распрях Песка. В частности, что глава клана Ивасаки недолюбливал четвёртого казекагэ, а потом нелюбовь Ивасаки Ичиро досталось в наследство и сыну четвертого, Гааре. Как видишь, компромат на Гаару, как и на всю Суну, тщательно собирался не один год, поэтому подготовить внутреннюю диверсию не составило большого труда, благодарю неприязни глав кланов Ивасаки и Кагуэ к Гааре, усугубляющейся еще ненавистью и давней враждой этих кланов с друг другом. При всех этих знаниях Конохе осталось только дожидаться подходящего момента, чтобы поджечь фитиль, и в самом Песке началась бы гражданская война. Вот, у кого стоит поучиться планированию, правда? Только идёт подготовка к войне, а они уже не только задумались, что будет после, когда как все заняты банальными мыслями о победе и выживании, но и подготовили почву для будущего устройства мира под себя. И просчитали все верно: пятым казекагэ напрямую невозможно манипулировать, он к их разочарованию и умен и влиятелен, но и самое опасное, у него свой взгляд на мир, и силы, чтобы его отстаивать. Гаара узнал, где акацуки спрятали биджу, и решил не делить хвостатых, как было обговорено, с оставшимися кагэ, а избавится от них навсегда. Зацени, финт ушами от казекагэ, тут и у них самих мозги вывернуло, это как не самолично воспользоваться такой силой, а избавиться от неё? — Шикамару издал невеселый смешок. — Ты тоже в такой исход не верил, — верно заключил Неджи, и Шикамару в очередной раз чертыхнулся про себя на прозорливость Хьюга. — В то, что казекагэ с Учихой объединять с целью избавиться от биджу. — Это было маловероятно, один к тысячи, так я предположил и здорово наложал. На самом деле я даже не стал рассматривать такой вариант, — признался Шикамару. — Поэтому они планируют запечатать биджу в женщину, которую ты любишь, — невесело подвел черту Хьюга. Теперь они, пожалуй, были квиты, и, кажется, сумели заключить союз. Шикамару еще не знал сумеет ли он им воспользоваться его плодами, но он рассчитывал, что Неджи сумеет, но Шикамару нужны были более существенные гарантии: — Тебе стоит ещё знать, как со всем этим связана Хината…

***

— Дядя Канкуро, — старательно произнес Юдзиро, четко выговорив каждый звук. От неожиданности Канкуро выронил кастрюлю с уже приготовленным завтраком. Алюминий гулко звякнул, и густая переваренная каша плюхнулась на пол, медленно расползаясь малопривлекательной субстанцией. — Да какой Канкуро?! Дядя Кака, помнишь? Юдзиро захлопал глазищами, в которых блестела вся грусть этого мира. Озорство ушло из карих глаз племянника. Он был слишком мал, чтобы понять, что происходило вокруг. В его крохотном мире просто еще не было столько слов, чтобы это объяснить. Но ребенок будто все понимал. Казалось, Юдзиро чувствовал всем своим маленьким существом: все менялось, привычный мир рушился. Он не спрашивал, куда пропали его «родители», хоть он всю свою недолгую жизнь знал Гаару отцом, а Матсури матерью, он не интересовался куда подевалась няня Юки, но вчера ночью капризничал, требуя у него, чтобы они пошли в комнату «тети». Канкуро пришлось уступить, и Юдзиро так и уснул, обнимая крохотными руками подушку Темари. А поутру был тих и серьезен, когда умывался и усаживался за стол, и молча и несвойственно для такого малыша терпеливостью ждал, пока Канкуро, разнося кухню, приготовит из остатков запаса риса что-то съедобное. Канкуро, чертыхнувшись, сел на корточки и попытался спасти пищу, загребая её железной ложкой в кастрюлю. Проклятая каша, как приклеилась к ложке, и никак не хотела отлипать, Канкуро встряхнул сильнее и ошметки переваренного риса оказались, где угодно, только не в кастрюле. Юдзиро схватил полотенце и начал уборку с не меньшим усердием, чем Канкуро, оттирал субстанцию от пола. Но добился того, что размазал её по полу и полотенце превратил в липкий комок ткани. Попытки наведения чистоты Юдзиро надоели раньше, чем Канкуро, и он, забросив грязное полотенце, и принялся разминать в пальцах кашу, как кусок глины. И вскоре продемонстрировал ему что-то непонятно из переваренного риса. — Лошадка, — гордо обозвал комок каши Юдзи. Канкуро не смог сдержать улыбку, чем вызвал ответную улыбку племянника. Они так и сидели на полу, лепя из того, чтобы должно быть завтраком непонятное нечто. Канкуро раздобыл в недрах ящиках припрятанный запас сухарей и мед, и сумел вскипятить без происшествий воды. От теплого сладкого чая сухари во рту превращались в вязкую кашицу, но Юдзи был доволен. Они ели, не забросив от своего занятия. Канкуро так увлекся, вылепливая из каши скорпиона, что не сразу почувствовал, что они уже не одни. Темари стояла в дверном проеме, наблюдая за ними. Его внутренний мир содрогнулся, когда он увидел, как слезы катились по её щекам, и сердце рухнуло вниз. Он не помнил ни одного случая, когда Темари плакала, он не догадывался, что та вообще способна на это. Нет, вероятно в детстве она могла позволить себе слезы, но он этого не помнил. А сейчас его старшая сестра беззвучно плакала, не вырывая ни единого стона из сердца, и сохраняя строгость сине-зеленых глаз и невозмутимость лица, даже подбородок куноичи не опустила. Он был отвратительным братом, вместо того, чтобы понять и встать на её сторону, он осудил, как сделали почти все в Суне. Темари никогда не была бездушной куклой, ей нужно было стать такой, чтобы выжить, спасти их семью и защищать Суну. Ему тоже стоило перестать быть эгоистом, и оставить мысль, что Темари только их, его и Гаары. Опомниться им дал Юдзиро, который наконец-то понял, что игра окончена, когда дядя перестал лепить из каши, что-то напоминающее уродливого паука, и обернувшись, тут же кинулся к Темари. Она опустилась на колени и заключила его в объятья. — Не плачь, — Юдзиро вытирал слезы с щек Темари, едва касаясь пальчиками. Темари чувствовала, как по щекам, текут слезы. Она плакала целую вечность назад, последний раз она позволяла себе слезы, когда ей было лет одиннадцать, с тех пор более нет. Юдзиро вытирал предательскую влагу с её щёк, едва касаясь маленькими пальчиками. Его прикосновения, как пёрышки, рвали ей в клочья душу. Как бы она хотела навсегда остаться с ним, видеть, как он растёт, готовить каждый день ему обед, а ночью поправлять сбившееся у ног одеяло, тренировать, слушать его ещё по-детски наивные суждения, отчитывать его за шалости и гордиться его успехами. Быть рядом, так долго, как он будет в ней нуждаться, пока он не вырастит в мужчину, в сильного и волевого, способного защищаться и защитить. Она бы ничего из этого не хотела пропустить. Темари к собственному стыду увидела, как тёмные глаза Юдзиро наполняются влагой. Какая же из неё отвратительная мать, что заставляет плакать сына из-за собственной слабости? Юдзиро обхватил руками её шею, неожиданно, откуда взявшейся силой у двулетнего малыша держал крепко-крепко. Одно из основных правил шиноби утверждало, что эмоции и чувства не должны взять вверх. Кроме чувства долга, разумеется. Темари учили именно так, она сама учила этому других. Но в череде бесконечных миссий и тренировок, это всё терялось. Эмоции и чувства жили во выходящих из-под опеки своих сенсеев юных ниндзя. Они кипели в их венах. Единственное, что действительно уничтожалось на корню всеми — это страх смерти. Ниндзя не должен был бояться пожертвовать своей жизнью и здоровьем. Без этого ни один шиноби не мог назвать себя таковым. Трусов, либо свои и же убивали на миссии, либо с позор изгоняли из рядов, отнимая протектор. Остальные страхи, чувства и эмоции не имели существенного значения, если они не мешали текущей задачи, хоть их и требовалось скрывать. Но только сейчас Темари осознала, что самый глупый страх — боязнь смерти, который она похоронила окончательно в лет шестнадцать, существуют вещи куда страшнее, неизбежности этого для каждой жизни события. Были люди, без которых смысл всего для тебя терялся. Навсегда. Темари, прижимая к себе сына, поднялась на ноги, и посмотрела в глаза брата. В них больше нет ни обиды, ни злости, только искренне понимание. И этот взгляд дает ей последний толчок. Она не подозревала, что можно одним взглядом подарить столько уверенности. — Канкуро, попрощайся за меня с Гаарой. Я… — Ничего не говори, слышишь, Темари, — Канкуро поймал в кольцо сильных рук её с Юдзиро, сильно стискивая их обоих. — Уходите. Все втроём, и ни о чем не волнуйся. Я все улажу.

***

Наруто как ураган ворвался в палату, громко желая доброго дня. Как-то слишком крикливо вышло, оттого его приветствие кажется наигранным и неестественно веселым. Это вызвало тревогу, фальшь не в его характере. Но Хината постаралась затолкнуть неприятное чувство поглубже и улыбнуться искренне, как того требовала душа. Она совершено точно была рада его видеть здорового и живого, в своей привыяной суетливости. И смотря на всего его родного: взлохмаченные светлые волосы, голубые небесные глаза и, улавливая его привычные неосознанные движение тела, её сердце наполнялось нежностью. Как же она за эти месяцы соскучилась по теплоте и свету его присутствия. Ками-сама, как она скучала по Узумаки Наруто! — Хината-чан, как ты? — его забота уже была искренняя, и у Хинаты чуть отлегло от сердца. — Хорошо, Наруто-кун. Хината осторожно приподнялась и присела на край постели, приглашающе похлопав по месту рядом с собой, так как в её небольшой палате не наблюдалось стула, хотя посетителей ей хватало. Вчера кто только у неё не побывал, странно было другое, что сегодня к ней кроме Наруто никто и не заглянул, хотя солнце стояло высоко: и день перевалил уже за второю половину. В сердце Хинаты росла тревога. Непросто пропал брат с его командой, и не просто так, к ней никто кроме медсестры сегодня не заглядывал. В Суне произошло что-то серьезное или что-то происходило прямо сейчас. Хината в своем нынешнем состояние вряд ли могла быть полезной, но она хотела бы знать, как обстоят дела: что в итоге решилось с биджу и с самим альянсом, смогли ли они прийти к согласию? Она хотела знать, как идет выздоровление у Матсури. Как Темари, Канкуро, Юки-сан и Баки-сан, не пострадал ли Юдзиро, где пропадает Неджи, Тен-Тен и Ли, как Карин переживает запечатывания биджу. С тревогой думала много ли пострадало и умерло шиноби, гадала нет ли среди них её родных, друзей и знакомых? Участвовали ли в операции по захвату Суны Киба с Акамару и Куренай-сенсей? И образ Гаары, который она старалась спрятать от себя, он появлялся в её мыслях чаще других. Сердце нещадно болело и за казекагэ. Как он сейчас со всем справляется? Отчаянно жгли не только собственная неосведомлённость и никчемность, но воспоминания о том, с какими глазами он смотрел на неё в тот миг, перед ударом, в нем бы столько боли и ярости, но не ненависти, Хината знала, как выглядит ненависть в глазах родного человека. Эта была не она. Предательство, может ли резать и жечь одновременно что-то острее? Да, они никогда ничего друг другу не обещали, их хрупкая дружба, завязанная на туманном притяжение, ничего тоже не обещала, но только на словах, на самом деле она обещала через взгляды и прикосновении, обещала поддержку и доверие, клялась не причинять боль, иначе Хината не могла видеть эту их незримую связь, что обжигала ей сердце. Гаара был прав в тот миг, когда пожелал ей смерти, приговорил и сам нанес удар. Она предала, шпионила для Конохи, хотя сама до конца и не понимая, сколько всего стратегически-важного поведала Шикамару о том, что видели её глаза. И сейчас, когда у неё было достаточно времени все обдумать, Хината смогла придумать практический идеальный план захвата Сунагакурэ на основе тех знаний, которые у неё имелись… Ещё и раненная Матсури была у неё за спиной, и он решил, что его жена пострадала с схватки с ней или с кем-то из шиноби Конохи, так как он, находясь под контролем биджу, не помнил, как сам ранил Матсури. Кто же может его судить? Он поступил, как того требовали обстоятельства, убить одного из ниндзя Конохи, посмевших напасть на Суну. И сейчас справедливо ненавидел и презирал её за предательство, но все равно пришел её проведать, вопреки всему пришел справиться о её здоровье. И то счастье, что приносила ей мысль, что она не безразлична Гааре, заставляла Хинату стыдиться себя еще сильнее. Она желала, чтобы он еще раз пришел навестить её, тогда бы представился шанс все объяснить и извиниться, хотя извинениями ничего и не исправить, и вряд ли они ему будут нужны, но это ей не мешало отчаянно желать встречи. И тут же противоречиво надеялась, что его ненависть к ней облегчит его ношу, что, найдя в ней внешнего врага, Гааре будет легче справиться с внутренними. Тысячи вопросов и переживаний крутились у неё в голове за этот нескончаемый день, не давая нормально спать, чтобы дать организму больше сил для восстановления. Но когда увидела утром осунувшееся и исхудалое лицо незнакомой ей медсестры, пришедшей проверить состояние её состояние, Хината не смогла тревожить ее излишними вопросами: она была уверенна, что весь медицинский персонал выжит до последней капли, чтобы еще отвечать на вопросы бесцеремонной пациентки, которой, не смотря на свое хоть и плачевное состояние, ничего серьезного не грозило, если только открытие ран, если будет вести себя неразумно. Именно это её удерживала от попытки покинуть палату и самой найти ответы на все её страхи и вопросы, но она не могла позволить себе такого, так как была уверенна, что при открытии ран обязательно кто-то кинется ей помогать, и тогда может потрать чакру и время на неё, когда как другие могли прямо сейчас умирать, так как им просто некому было оказать помощь, как это часто случалось вовремя и сразу после войны. Поэтому с самого утра Хината, периодически проваливаясь в усталую дремоту, смиренно ждала Неджи, но тот как в воду канул, и сейчас тревога снова расползалась неприятным ознобом по всему телу и за брата. И только присутствие Наруто даровало необходимый покой измученному разуму, но и ему она опасалась задавать волнующие её вопросы, боясь потревожить и его хрупкий мир неосторожным словом. — Тебе, наверное, здесь скучно? — как-то неуверенно спросил Наруто, присев рядом с ней, как будто растерял весь пыл на свое шумное появление и громогласное приветствие. Его глаза рассеянно блуждали по её маленькой палате, отчего-то стараясь не встречаться с ней взглядом. Вопрос был нелепым, и скорее всего прозвучал, чтобы избежать неловкости молчания, но Хината, ощущая его потерянность, искренне постаралась дать на него ответ. — Нет, — Хината покачала головой. — Ко мне заходили Тен-Тен, Сакура, Ли. А Неджи готов был ночевать у моей постели, правда он же не разрешает покинуть и саму палату. Остальное время я сплю… — и будто оправдываясь добавила. — Я всегда долго восстанавливалась после травм. Про все свои переживания Хината естественно промолчала, Наруто судя по всему было не лучше, чем ей. Она просто не имела права нагружать его своими проблемами, в которых к тому же виновата сама. — О, понятно, — рассеяно протянул Наруто. — А с тобой всё в порядке, Наруто-кун? — Хината чуть склонила вперед голову, пытаясь поймать его взгляд, который продолжал лихорадочно бегал по стенам крошечной палаты в бессмысленных попытках хоть за что-то зацепиться. Искренняя обеспокоенность в голосе Хинаты заставило Наруто задуматься. Было ли с ним всё в порядке? Определенно нет. Он сам себе казался единственной выброшенной из воды рыбой. Так как все остальные вполне знали, что и как им делать. Все были чем-то заняты, суетились, куда-то спешили, один Наруто слонялся как неприкаянный без дела, изредка слыша, что он не важно выглядит и ему бы не помешало отдохнуть. Он не знал, как он должен был это сделать, он даже спать нормально не мог, те несколько раз, когда он впадал в состояние дремоты, заканчивались головной болью, еще более затягивая в пучину потерянности. Но это не боль Хинаты. — А что со мной не так. На мне вообще все заживает как на собаке. Знаешь, чакра девятихвостого и все такое… Но Хината остановила его браваду, мягко беря его руку в своими холодными ладошками и заставляя наконец-то посмотреть в её глаза и найти в них точку опоры. И Наруто обомлел, казалось впервые взглянув в глаза Хьюги Хинаты, на самом деле, он часто пытался заглянуть в эти глаза, но сама девушка всегда их прятала от него, не давая и секунды продержать зрительный контакт. Это еще в академии немного отпугивало Наруто от робкой девочки, которая вечно смотрела куда угодно только не на него, вся зажатая и испуганная, как пойманный кролик, которого готов сцапать зубастый хищник. Именно поэтому Наруто всегда считал её «странной чувихой», хотя чувствовал, что Хината хороший человек. И он и не догадывался до этого момента, какими огромными океанами понимания и сочувствия являются чарующие глаза девушки. — Расскажи, — робко попросила Хината. И Наруто рассказал. Его будто прорвало: слова лились легко, как горный ручей. И не было со стороны Хинаты не лишних вопросов, не недоверия, только всепоглощающее внимание. Довериться Хинате было самым его лучшим решением за последний год. До этого он никому не произносил в слух слова, которые, казалось, Мадара шаринганом или хрен знает какой техникой выжег на роговицы его глаз. Он рассказал про войну и последнее сражение с Мадарой, он рассказал и событиях в Суне о миротворческой миссии с Конохамару, из-за которой ему на несколько месяцев пришлось оставить Коноху, и что посещая деревни и видя ощущая с какой теплотой их везде встречают с Конохамару, он не мог вообразить, что мир висит на волосок от новой войны, он говорил и про Саске и про Сакуру, и про Гаару, и про Шикамару, и про то, как они сражались с биджу, о дне после, и о своем отчаяние. Наруто говорил сбивчиво, перемешивая и события, и факты, и собственные мысли, перескакивая с одного на другое. Он не надеялся, что его поймут. Он кажется и сам потерял нить собственного повествования, просто говоря обо всем за что болезненно цеплялась его память. Но, когда он замолчал и посмотрел в влажные глаза своей собеседницы. Он увидел — его поняли, каким-то невероятным образом. И Хината задала лишь один вопрос, и он убедился в этом окончательно: — И ты ему поверил, Наруто-кун? Он столько всего сказал, мешая все в сумбурную кучу, перескакивая с одной темы на другую. А Хината будто знала, что спросить, как будто видела самую суть. Как будто могла своим бьякуганом заглянуть в самое сердце. — В действительности он оказался прав, — неохотно признал Наруто. — Мадара сказал, что как только я увижу этот мир в ярких лучах полдня, увижу всю гниль и падение мира. И пойму его. «Ты думаешь, что вы победили, потому что объединились? Вы объединились, чтобы победить…» Он сказал, именно так. Сказал, что Саске станет одной из причин, я не хотел ему верить и не верил. Как когда-то не хотел верить Пейну, даже зная, что Коноха в руинах, а Какаши-сенсей, как и многие другие наши товарищи мертвы, мертвы и просто обычные жители, но вот и ты лежишь и не дышишь, и я готов разорвать Пейна на мелкие части. Это была чистая ненависть, Хината-чан. Ненависть, что поглощает и разрывает изнутри, в сердце ей недостаточно места, она рвётся наружу диким зверем. Зверем, желающего только одно — разрушать, уничтожать, сжечь всё в пепел, чтобы другие смогли понять тебя… А понять они смогут, только ощутив ту же боль и узреть смерть. Отплатить, — Наруто сглотнул. — В тот день я узнал, что, значит, чистая ненависть, она затмевает все вокруг, все вокруг, в ней жизни, нет более ничего кроме жажды расплаты… И я думал, что мы сумели победили её. Ненависть, непонимание, что мы объединились, и дали отпор общему врагу, сделали то, что до нас не делал никто. Но всё действительно не так. Деревни по-прежнему не доверяют друг другу и готовы схватиться за оружие в любой момент. Мадара был прав, мы не выигрывали эту войну… — В ярких лучах ослепительного полдня, когда ничто и никто не отбрасывает тень, когда мы можем видеть всю суть предметов, — повторила девушка другие слова Мадары. — Я уверенна, что просто смотрел не туда, Наруто-кун. Я тоже видела и войну, и предательства, и ещё смерть, и я сама приносила смертью другим, и сама предавала… Мадара тоже видел все это, и делал это, и уверился, что люди недостойны жить, недостойны распоряжаться собственной жизнью, так как они мелочны, глупы, мстительны, жестоки, эгоистичны и трусливы. И не будем обманывать друг друга и говорить, что это читая ложь, во всех нас живет и ненависть, и мелочность, и трусость, и эгоизм, и жестокость, и нескончаемая глупость. Но это вовсе не значит, что мы должны навсегда остаться эгоистами, предателями, глупцами и трусами. Вовсе нет. Мадара проиграл тебе из-за того, что не смог увидеть другое, а может и не хотел. Хочешь расскажу, что я видела кроме всего этого, Наруто-кун? Когда ярко светило полуденное солнце, которое слепило глаза до слез. Я видела, как два мужчины готовы были умереть и поставить на кон все, чтобы избавить мир от биджу. Я видела девушку, запечатавшуюся в своём хрупком теле, семерых хвостатых демонов, чтобы скрыть их из жадных до власти и силы рук. Я видела ещё одного мужчину, который готового положить под птаху всё, чтобы спасти чужую деревню и сохранить отвоеванный мир. Я видела девушку, которая приняла на себя бремя джинчурики, чтобы попытаться спасти двух чужих ей куноичи. Я видела старую измученную жизнью женщину, не выбравшей выгоды только для своих, которая прожила не меньше Мадары, но научившая видеть намного больше него. И наконец, я видела тысячи, когда-то ненавидящих друг друга людей, вставших под одно знамя. Я видела всех этих людей собственными глазами. Я дышала с ними одним воздухом, они все стояли со мной рядом, я даже сражалась с ними плечом к плечу. А ещё я вижу тебя и свет твоей боли за всех их… И пусть этот свет режет глаза до слёз, он греет, как полуденное солнце до боли обжигая сердце теплом. Вот что вижу я, Наруто-кун. И знаешь, кто дал мне шанс увидеть все это? Хината не называла имен, но казалось произносила их в слух, так как перед взором Наруто мелькают лица любимой, друзей, знакомых. -Ты, Наруто-кун, ты показал, что люди могут измениться, что люди способны измениться ради себя и других, несмотря на свое прошлое, на пройденную боль стать лучше. Не хуже, лучше! «Делай то, что делал всегда, Наруто. Я верю, что ты станешь хорошим хокагэ», — пронеслись слова Шикамару. — Но люди, что погибли… — с горечью начал Наруто. — Они не виноваты, они выполняли приказы и гибли… — Это правда, — грустно потвердела Хината. — Но еще более печально, мы сами сделали выбор. Кода мы наносим последний удар по нашей жертве. Последнее решение всегда за нами. Когда мы заносим фатальный удар над собственной жертвой, над нами никто не стоит, никто не управляет нашей рукой, в тот момент мы полностью вольны в своих действиях, чем бы мы себя не оправдывали, приказами, местью или страхом за жизнь родных или за собственную. Мы вольны: убить или не убить, сделать или не сделать, как вольны во всех решениях, чем бы мы себя не оправдывали. Как был волен и сам Мадара. Мы всегда, Наруто–кун, только мы сами. Только когда мы сами научимся отвечать за каждый свой шаг, только когда научимся прощать и других, и себя, только тогда и построиться мир, о котором только и можем мечтать. А пока, у нас есть куда идти. Этот путь длиною даже в целую жизнь, а в поколения, но это не оправдания для остановки. Не причина не исправляться. Однажды, я тоже предала товарищей, чтобы эгоистично сохранить жизнь одному человеку… — горько начала своё признание Хината. — Я знаю, — остановил её Наруто. — Ты спасла Саске. — Но как? Кто тебе рассказал? — удивленно воскликнула Хината. — Ах да, Саске-кун… — Теме? Даже не думай! Из него даже «привет» и «пока» надо клещами вытаскивать. Мне Киба рассказал, ну как рассказал проговорился. Как это в двух словах?.. Саке, Киба, — и заметив непонимание на лице собеседницы, пояснил. — Мы с Кибой напились. Да знаю по-идиотски вышло. Но он сказал, что знает состязание, в котором он сто пудово меня сделает! Вообще-то как-то так, датайбайо!.. Наруто не заметил ни тени осуждения или красноречиво говорящего взгляда: «Наруто, ты непроходимый тупица» или «Как ты мог повестись на такой детский развод?», ни многозначительного хмыканья, а только тихое и ласковое: — И кто же победил? — спросила Хината, и её губ тронула легкая улыбка. — Победило однозначно саке! — её улыбка заставила Наруто самого широко улыбнуться и напоила уверенностью. — Никогда не пей, Хината-чан! Даже на спор с Кибой… Нет! Особенно с Кибой! А то ещё проснёшься с ним в одной постели без приемлемого количества одежды… — Наруто осёкся. — Вообще лучше не пей… — Киба-кун… — пробормотала Хината, краснея за своего бывшего напарника. — Твой Киба-кун — трепло! — заявил Наруто, по-детски насупившись. — Мне так жаль Наруто, что тебе пришлось узнать об этом таким образом, — поспешили извиниться Хината. — Прости, что я тебе ничего не рассказала. Но все равно рада, что мы не выполнили тот приказ. — Я тоже рад, — уже грустно добавил он. — Спасибо, Хината-чан. Спасибо, что спасла Саске. Каким бы не был Саске муда… Вообщем… Он мой лучший друг. — Он никого не убил. Саске никого не убил. Шино и Чоджи умерли от руки Учихи Обито. А Сакура… Сакура не смогла нанести решающий удар, — добавила Хината. — Сакура-чан… — еще больше помрачнел Наруто. — С Сакурой-сан же в порядке? — забеспокоилась Хината. — Как она сейчас? — Я не знаю… Сакура жива и уже вовсю лечит других — это единственное, что знал Наруто. Больше ничего. Он не пришел спросить ни у Цунадэ, ни у самой Сакуры все ли с ней в порядке. Нужна ли ей хоть какая-то помощь. Он проигноривал то, что Саске находился в местной тюрьме, и даже не пошевелил пальцем ни только чтобы его освободили, ни для того, чтобы просто увидится с ним. Он эгоистично предавался жалостью к себе, пока Сакура самоотверженно работала, спасая жизни других. Пока Саске держали под стражей, за то, что он хотел избавить мир от биджу. Он вместо того, чтобы просто выслушать своих друзей, он искал виноватых и предавался жалостью к себе. Даже если Сакура все еще любит Саске, не важно, он отпустит жену. И как бы не выносима была это мысль раньше, сейчас, когда события перестали вертеться в голове в бесконечном гомоне перекрикивая друг друга, он чувствовал, что сможет. Сможет прямо не в этот самый момент, но позже. Поэтому он и оттягивал встречу и с Сакурой, и с Саске, пока он их не видит, можно еще ловить капли самообмана, что все по-прежнему. И вот только здесь рядом с Хинатой нет иллюзии, что всё по-прежнему, с ней действительно все по-прежнему — хорошо и спокойно. Но и перед ней он виноват, он когда-то не дал ей ответ. Вернее, дал, но не словами. — Хината-чан, твои слова во время сражений с Пейном. Я должен был дать ответ. Хината вздрогнула, где-то еще память откликалась на те пережитые страдания от безответной любви к Узумаки Наруто. Но сердце наткнулась на внезапное умиротворение, и Хината с невероятным облегчением для себя поняла, она пережила эту боль. Ничего не осталось, кроме теплоты к Наруто. — Нет, не должен, Наруто-кун. Ты не отвечаешь за мои чувства. И едва ли властен над своими, — печально добавила Хината, впервые во время разговора отведя взгляд. Наруто уже пожалел, что коснулся этой темы, он не меньше Хинаты знал о печали неразделенных чувств. Но сказанного не воротишь. А ведь полюбить Хинату казалось проще простого, такую добрую и открытую, мог не замечать только слепой, или он — Узумаки Наруто. Как было бы просто люби он Хинату, вместо Сакуры. Но Сакура по-прежнему затмевала всех вокруг даже сидящую рядом красивую и невероятно понимающую девушку. — Прости, — проговорил он. — Ты не должен извинять! — горячо воскликнула Хината. — Я больше не люблю тебя. Нет, конечно, люблю очень сильно, просто не так как прежде. А как друга… — смущенно добавила она, но слезы уже бежали из её глаз, она спешно пыталась их вытереть руками. — Но больше же чем Кибу, правда? — серьезно спросил он, скрестив руки на груди. — Что? — Хината от неожиданности раскрыла свои огромные глаза, смаргивая все еще бежавшие слезы. — Киба тебе друг, я тоже. Но ведь любить ты будешь меня больше? — продолжал Наруто, широко улыбаясь. — Обещаю, я Кибе не расскажу, даже если мы снова будем с ним пить! Хината наконец-то разгадала его шутливый тон, и чуть улыбнулась нелепой шутки, а в следующую секунду порывисто заключила его в объятья, даря обволакивающее каждую частичку души поддержку. Наруто растерялся все на одну секунду прежде, чем заключить девушку в ответные объятья, прижимая к себе: — Спасибо, Хината-чан. Я тоже люблю тебя.

***

Через узкую дверную щель, Гаара наблюдал, как Наруто трепетно прижимал к себе Хинату. Её глаза закрыты с замершими слезинками на горящих щеках, но на губах играла мягкая улыбка, а ладони невесомо лежали на спине Узумаки. Он уловил, как тонкие пальцы успокаивающе скользили по спине Наруто. И слышал уверенное признание Наруто. Он — её солнце, а он её несостоявшийся убийца. Беспринципный судья и безжалостный палач. Как он мог хоть на секунду усомниться в ней? Это было только его виной, он сам разрушил то, что на этот раз щедро преподнесла ему жизнь. Страх или ненависть ждёт его в лунных глазах? Вероятно, всё сразу. Так что же он делал? Он же уже решил, что ей лучше больше с ним никогда не встретиться. Но как только до него дошли вести, что Хината вопреки всем неутешительным прогнозам очнулась, он, выкрав свободный час, отправился в больницу, чтобы лично в этом убедиться. Он думал, снова столкнуться с презрением её старшего брата, и никак не ожидал увидеть её в объятьях друга. Но это же было отлично, Гаара был уверен, никто не сможет её защитить лучше, чем Наруто. На самом деле Узумаки был тем, кому он доверял больше, чем себе. Она действительно была счастлива в его объятьях. Почему же даже тогда, когда всё складывалось самым наилучшим образом, Гааре снова ощущал острую боль в самом сердце? Он прикрыл глаза. Облегчение это не принесло. — Мне кажется им не стоит мешать, — привлёк его внимание Каору, и чуть задев его плечом, двинулся вперед. Гаара послушно поплёлся вслед за ирьёнином, который вследствие последних событий выполнял еще и роль телохранителя. Сомнительно, что он в нем нуждался, но наличие Каору действительно несло защитную функцию для его разума. Особенно сейчас, когда Гаара с трудом соображал, куда они вообще направляются. — Кажется, нам не стоит выбрать другой путь, — горячий шепот Каору у самого уха, заставил окончательно вынырнуть из омута нахлынувших эмоций и проследить за взмахом руки помощника. Дальше у стены, спрятанной в тени, стояла пара. Между ними не миллиметра расстояния. И Гааре не составило труда узнать жену Наруто, Харуно Сакуру, а рядом с ней Саске. Девушка горько плакала, а Учиха что-то проговорил и поцеловал в лоб. Гаара урывками от Канкуро слышал, что Сакура когда-то была влюблена в Саске, очевидно, чувства никуда не исчезли. Будет ли Наруто так же больно, как Матсури? Или также как ему самому? Ответить Гаара не мог. Но он не сомневался, Наруто справиться, он всегда справлялся, а объятья Хинаты станут его наилучшим утешеньем. Всё к лучшему, так и должно быть. Послезавтра с рассветом коноховцы покинут Песок. Всё вернётся на круги своя. И воцариться порядок, что так всегда был любим им. И работа, кропотливая, отнимающая множество времени и сил, спасающая от тяжелых дум. А тупая боль, помешанная на сожалениях и собственных ошибках, его собственная ноша, которую он тянет уже пять лет, если она потяжелеет в три раза, ему очевидно только, стиснув зубы, надо стать сильнее. — Каору, найди Гайдо-сан, пусть подготовит подробный отчёт о расходах и остатках припасов, потом договорись о встречи с основными поставщиками. Если меня будут искать, я буду ближайший час у разрушенного участка стены. Время вспомнить свои навыки в строительстве, когда-то он прочитал несколько книг по архитектуре. Возможно, ему стоит снова открыть их.

***

Саске фактически ловит её в коридоре больницы и пристально смотрит, буквально прожигая чернотой своих глаз. Она упорно пыталась сбежать, пройти то слева, то справа от него, но Саске не уйти, не спуская с неё тяжелого взгляда, а когда он устал от её детских попыток сбежать, развернул за руку, прижал её к стене и приподнял голову за подбородок, когда она вздумала опустить глаза. — Не смотри на меня! — обессиленно выдохнула она, первое, что пришло на ум. — Пусти! Сакура отвела взгляд, она не могла смотреть на Саске, на это уже нет сил. И тем более не могла смотреть в его глаза. Она уже не сможет смотреть не в чьи глаза! Она больше этого не достойна. Теперь смотреть в чужие глаза приносит боль и дискомфорт она не выдерживала этой внутренней пытке и двух секунд, она виновата, перед всеми виновата. Перед Наруто, перед Цунадэ и всей деревней, даже перед Саске. Она умудрилась всего в несколько месяцев предать самых дорогих людей, и даже получить за это расплату. Но видимо отнятие у неё сил, было только началом её наказания. Теперь ждет всеобщее порицание и собственное чувство вины, что уже пожирало изнутри. — Почему я не должен? — ровно спросил он. — Потому что я бесполезна. Теперь ты действительно можешь сказать, что я никто… У меня нет больше ничего, мой потолок — выпуск из академии. Почти все мои каналы чакры уничтожены. У меня нет больше сил. Я бесполезна! Произнесенная правда обжигала горло горечью, а терзания души жгли невыносимей, но озвучивать их для Саске, кажется, бесполезной тратой сил и времени, и если её горечь над рухнувшей карьеров ниндзя Саске еще мог понять, то она сомневалась, что он сможет понять всю ту боль, что она причинила Наруто, и какой ад ввергла себя. Она и не осознавала до появления Саске, что бесконечная работа без перерыва на отдых, на короткий сон, так спасали от мыслей. Только теперь стоя перед Саске, от осознания правды происходящего голова гудела, хотелось сейчас проснуться с Наруто в Конохе, в их маленько квартирке, чтобы все это оказалось просто страшным кошмаром. Но осознание настойчиво кричит: это реальность, это правда, она больше не ниндзя, Наруто не с ней, она его предала, это фактический конец всему тому, чему она посвятила собственную жизнь. Всё напрасно, всё в пустую. И самое страшное осознавать, что всё из-за собственного безрассудства, из-за недоверия. Она не поверила в слова Саске, что он захочет действительно избавиться от биджу, как и ранее не поверила, что он несмотря на обстоятельства и шантаж Яна, пытался спасти жителей деревне Звука. Наруто всегда верил и Саске, и в Саске, а она, что громче всех кричала о своей любви к последнему Учихи, не верила ему. И судя по всему не верила никогда. В отличие от Наруто, ни в едином слове которого она никогда не сомневалась. Любовь ли тогда это было тогда к Саске? Или это была слепая всепоглощающая влюбленность? Но как можно ему верить, когда он всегда скрывает правду, всегда себе на уме. Ни говорит и ни объясняет, а она не научилась ещё читать мысли. Как его вообще можно понимать? Она никогда его не понимала. Сакура хотела, как Наруто понять, старалась, но так и не смогла. А теперь уже не хотела. Да куда ей до души Учихи Саске, и если она у него вообще? Она знать не хотела, как и не хотела понимать, почему он сейчас стоит так близко к ней, почти вдавливая её в стенку, и не давал позорно осесть на грязном каменном полу. Почему в его глазах она, кажется, впервые видела что-то теплое или жалостливое, она не хотела разбираться. Она уже действительно ничего не хотела. Она со всей силы зажмурила глаза, чтобы не разрыдаться. — Ты действительно раздражаешь! — прошептал Саске. Сакура вздрогнула от холодной теплоты, что излучали слова Учихи. — Тебе не надо… — тяжело выдохнул Учиха. — Сильными будем мы с Наруто. Слёзы привычно обожгли кожу, и она как раньше не могла их сдержать в его присутствие. Она неожиданно почувствовала тяжелое тепло ладоней на своих щеках. Сакура распахнула глаза, и увидела тонкую полоску губ Саске непозволительно близко, но следующее заставило её сердце почти выпрыгнуть из груди, когда он прикоснулся губами к её лбу. И они оба замирают в этом моменте нежности. В этом жесте все то, что они вместе пережила, через что прошли. И Сакура поняла, что они не были чужими друг другу, они были невероятно непохожими и совершенно не понимали друг друга, но чужими не были, как близкие родственники, рожденные в одной семьи, но в силу разности взглядов и характеров все никак не могли понять друг друга. И Саске признавал, что она была частью его жизни, возможно той частью которой он не желал, но больше не отрицал её важность. Мгновение пропитано тоскливой болью, но оно исцеляло и согревало, как горький травяной отвар. На счастья ли это, или на беду, но он не оставит её. И не смотря на обстоятельства, приведшие к этому, это дает силы. Саске первый отошел, давая ей волю, и первый же нарушил повисшую тишину. — Запечатывание хвостатых закончили, — сообщил он. — Каковы потери? — почти профессионально-бесстрастно спросила она, но голос все равно дрогнул от только что пролитых слез. — Пятеро скончалось почти сразу, еще двое не пришли в себя, там тоже может все закончиться смертью, — проинформировал Саске, бросая на неё взгляд, который Сакура расшифровывает, как: «А тебе дуре невероятно повезло». Сакура хмурится, сомневаясь этом «везение», лучше бы она и правду умерла. — Послезавтра на рассвете по приказу Цунадэ, Коноха покидает Суну, — ставит он точку в диалоге. Мысль о том, что так скоро нужно будет вернуться домой, приносит новую порцию горечи. Она не хотела возвращается в свой разрушенный мир, так скоро, где окончательно придется столкнуться со всеми последствиями её ошибок. Обжег и другой страх, она предала Коноху, уйдя вслед за Саске, в купе с тем, что она была непозволительно долго в Звуке, за это тоже необходимо будет нести ответ. Лучше здесь в Суне, в стенах чужого госпиталя изматывать себя до предела работой, до самого конца своей никчемной жизни. И только наивная мысль о короткой отсрочке давала трусливую надежду, что послезавтра просто не настанет. — Ты куда? — вопрос слетел с губ непроизвольно, когда Саске, как обычно, не утруждая себя прощанием, уходил. Он был задан на том уровне самосохранения, разъясняющий её измученному разуму, что с Саске сейчас было легче, чем наедине самой с собой, со съедающим её изнутри чувстве вины. Но она, не надеялась, что он обернётся и ответит. Но в этот день все шло не по планам, хотя Сакура сомневалась, что за последние два дня у неё в голове было хоть что-то отдаленно напоминающее план. — Мне нужно возвращаться, необходимо будет дежурить еще сутки у биджу. Мне дали пару часов перерыва. Саске представили возможность отдохнуть, и он это время потратил на неё. Сакуре хотелось и смеяться, и рыдать одновременно. Вероятно, не избавиться от него, не разгадать загадку по имени Учиха Саске, она не сможет уже никогда.

***

— Прости меня, мама. Я отменил свадьбу с Темари. — Справедливо, — величественно проговорила госпожа Кагуэ, не отрываясь от вышивки. — Дело грязных сплетен о Сабаку но Темари, разлетевшихся до полудня, полностью затея твоего отца. — Ксо! Отец! — в сердцах бросил Хидеки. — Темари просто любит этого коноховца, а он её, и всё. Там нет другой правды. Мать подняла глаза от пялец и посмотрела на него, как будто он произнёс: «Ой, смотри, мамочка, солнце светит на голубом небе!» Да именно что-то такое по-детски очевидное и наивное. — Чуть больше красок и нужный угол обзора, сын, и какая бы не была истина, она оборачивается грязным проклятьем толпы, — проговорила госпожа Кагуэ, возвращаясь к рукоделью. И Хидеки наконец-то понял: мама знала, что отец поступит именно так, выберет самый низкий способ, но не допустить его свадьбу с Темари. Дайчи был чертовски упрям. И также он осознал, мама как-то знала, что сердце Темари было занято, как и то, что все нелестные слухи о ней были грязной ложью. Хидеки с горечью в очередной раз подумал, что его мать, не будучи Кагуэ по крови, была куда бы лучшим главой для их клана, чем его вздорный и недалекий отец. Или если бы отец с матерью хоть немного любили друг друга, а не обходились холодным презрением, все могло быть лучше не только для них с братьями, но и для всего клана. Но вероятно гордыней страдал не только его отец, этот грех делили его родители на двоих. — Я знаю, что, отменив свадьбу с Темари, сделал ещё хуже и для неё, и для нас. Я своим официальным отказом от брака без слов признал, что всё, что говорили в Суне о Темари — правда. И развязал руки Гааре в отношении нашей семьи. И теперь не имеет значение очнется Темари или нет… — Здесь ни я, ни отец не имели права решать за тебя. Не тогда, не сейчас. Это должен быть твой выбор, — спокойно проговорила мать. — Был ли он верным? — Хидеки съедали мучительные сомнения, подогреваемые страхом неизвестности. — Не бывает верного или неверного выбора. Вопрос только в том, готов ли ты столкнуться со всеми его последствиями? В этом Хидеки был совершенно не уверен, но дело было сделано. Дверь громко хлопнула о стену, впуская раскрасневшуюся от быстрого бега Эри. — Хидеки!.. Ой, тётя, — чуть стушевалась сестра, пытаясь одновременно встать прямо и поправить волосы, которые выбились из и так не самой аккуратной косы, но в итоге и выпрямиться не может, не тем более поправить волосы, которые предательски липли к вспотевшему лицу. — Говори, Эри! — госпожа Кагуэ поднялась, оставляя незаконченную работу на стуле. — Там это… — всё ещё пыталась отдышаться Эри. — Люди казекагэ… Хидеки бежал, как никогда в жизни, мышцы горели огнем, но он продолжал упрямо отталкивался ступнями от каменных развалин их квартала. Он знал, что казекагэ явиться к главному дому клана, к его дому, вернее к теперь уже обломкам. Он уже видел впереди работающих соклановцев, что перебрасывали камни, стараясь собрать уцелевшие вещи и одновременно расчистить территорию для нового строительства. Неожиданно груды развалившихся кирпичей, как сухие песчинки, подхваченные ветром, взмыли вверх. В секунду люди замерли, готовясь принять на себя каменную бурю. Но остатки песчаного кирпича, ни единой крошкой не осыпались на их головы, они покорно ложились на землю в два одинаковых холма и расчищая площадку перед главным домом клана Кагуэ. Полуденное солнце невыносимо-ослепительное ударило по белоснежным одеждам казекагэ, делая его похожего на божество, спустившиеся на землю. Гаара вступил на расчищенную им тропу, у его ног тысячами змеек рабски стелился песок. Он отталкивал его едва заметным движением руки, и он послушно летел вон, открывая дорожки из красно-серого гранита, и, едва уцелевшие под завалами зелёнными насаждениями, которые ещё два дня назад скрывались в тени навесов и высокой стены, ограждающих его дом от повседневной суеты Песка. Хидеки скользнул взглядом по ещё зеленеющим, обломанным кустам, и подумал, что милость казекагэ их не спасёт: уже к закату солнце Ветра иссушит их до смерти. По Суне ходили легенды, что деда пятого казекагэ родила сама пустыня, потому-то она и даровала Сабаку власть над песком. И Хидеки готов был теперь уверовать в эту небылицу. Как сам он мог стать казекагэ? У него не было и частицы той силы и величия, что имелись у Сабаку но Гаары с избытком. Как будто сама природа создала Сабаку повелевать пустынями и властвовать в поселение, рожденного из песка. Хидеки первый из всего клана встретил казекагэ, спустившись по трём уцелевшим ступенькам широкой гранитной лестницы главного дома. Он в жалкой попытке пытался спрятать за своей спиной всё, что уцелело от безжалостно-справедливых рук Сабаку но Баки. — Хидеки-сан, — Гаара поприветствовал его первым едва уловим кивком головы. — Я пришел к вашему отцу. И Хидеки заметил за спиной казекагэ ещё и двоих старейшины: пришло время платить по счетам. — Я здесь, — раздался за его спиной холодный голос отца. Хидеки обернулся на уцелевших ступенях парадного входа его отец, по его правую руку — дед, по левую — мать. Эри с Яхо беспокойно переминаются с ноги на ногу за величественной осанкой госпожи Кагуэ. А на так и не разобранных обломках дома соклановцы застыли разномастной толпой. Несколько огненных вспышек и, кажется, здесь все из оставшихся Кагуэ, все кто в состоянии держать оружие. Казекагэ, как и прежде, неспешен, спокоен и непоколебим, как каменная скала. Гаара величественно рассматривал каждого, или просто, оценивал, подсчитывал? Рука правителя Суны медленно взмывает вверх, и Хидеки как в туманном сне видел, как сведённые пальцы казекагэ острой стрелой застыли в воздухе, и резко опустились вниз. Двадцать человек по каждое из его плеч мгновенно материализуются в дыму техники перемещения. Они стоят ровными рядами, как послушные фигурки для игры в шоги, с застывшим безучастием на усталых лицах. Они также равнодушно, как холодный водный поток, расступились, пропуская четверых человек. Двое мужчин в возрасте двадцати и тридцати лет, и две женщины. Одна совсем молоденькая не больше семнадцати, прижимает к груди младенца, завернутого в цветастый плед, и женщина ещё совсем не старуха, но уже утратившая всю прелесть и свежесть молодости. Ивасаки, последние чудом выжившие, не убитые ими Ивасаки. Хидеки слышал, что еще один лежит на грани жизни и смерти в госпитале. Казекагэ ждал, когда Ивасаки остановятся за ним, прежде, чем заговорить. — Кагуэ Дайчи, Вы обвиняетесь в преступном сговоре с Сабаку но Баки, с целью ликвидации клана Ивасаки. Я вынужден предписать Вам предательство Сунагакурэ но Сато, массовое убийство и вынести приговор. — За смерть предателей?! — Дайчи взял высокую тональность, слова обвинительно разносятся по двору. — Это Ивасаки Ичиро организовал взрыв в госпитале, и он же поджег здание склада. Ичиро предал, и пока вы, казакагэ-сама, размазывали сопли и бездействовали, я сумел зачистить Песок от предателей. Хидеки закрыл глаза, пытаясь по-детски защититься от реальности, отец только, что признался в совершенном преступлении, а также во всеуслышание объявил, что знал, что за взрывами старой больницы и складов стоял клан Ивасаки. Толпа взорвалась праведным гневом, все стали кричать и пытаться что-то кому-то доказать, но была остановлена поднятой рукой казекагэ. Что окончательно разрушило все надежды Хидеки, разве отец мог соперничать с влиянием Сабаку но Гаары, когда только один жест казекагэ, заставляет всех мгновенно умолкнуть? — Дайчи-сама, — холодно-уважительно произнёс Гаара. — Я вынужден внести в обвинение — преступное замалчивание. Если Вам было известно о том, что Ивасаки Ичиро лично организовал взрыв и пожар, Вам необходимо сразу же было сообщить мне лично или совету старейшин. «Отец, молю, признайся и покайся», — пытался мысленно докричаться до него Хидеки. Но очевидно его молитвы не слышали ни отец, ни Ками-сама, ни какой-либо другой бог. — А ты, щенок, кто будет отвечать за твои преступления? Это ты предали нас всех! — презрительно прокричал Дайчи. — Половина Суны в руинах, и в этот нет моей вины! Да даже нет вины Баки и Ичиго! Это из-за тебя! Это ты приклоняешься перед Листом, и лижешь пятки союзу пяти кагэ. Ты пренебрегать нашими интересами ради них! И ради чего? Мира? — Дайчи зло и неестественно рассмеялся. — Очевидно, в него верит, только такой наивный олух, как ты! Посмотри, чего ты добился своей сопливой глупостью? Коноха почти уничтожала Суну, и никто из оставшихся трёх кагэ не встал на нашу сторону! Они все явились за биджу! О местонахождении, которых ты знал! Знал, и даже не подумал использовать их на благо Суны! Чего же ты испугался, мальчишка, что твой драгоценный альянс этого не одобрит?! Испугался войны?! Да будь в нашем распоряжении семь джинчурики, они бы не посмели с нами связываться! Ты действительно сын Расы или твоя мамаша пригрела тебя от кого-то другого? К чести Гаары, ни одна мышца не дернулась на его лице, и он не стал ни оправдываться, ни отпираться. — Кагуэ Дайчи, я пятый казекагэ Сунагакурэ но Сато, Сабаку но Гаара, в свете всего выше сказанного приговариваю Вас к смертной казни. Отдавая уважения Вам, как главе клана Кагуэ и шиноби Суны, я даю Вам право самому выбрать способ. Что же касается меня и Сабаку но Баки, этот вопрос будет решаться советом старейшин, с учетом мнения собрания глав кланов. Хидеки спиной ощутил, как напряглись соклановцев, и едва уловимые шорохи: ниндзя обнажали оружие. Мать резким взмахам рук в стороны заставила всех оставаться на своих местах. Её беспрекословно уважали в их клане, но Хидеки был удивлен, что ей подчинялись так безропотно, ранее мать никогда при нем не демонстрировала своей власти. — Что будет со всеми остальными? — госпожа Кагуэ чинно спустилась со ступенек, придерживая подол тяжелого кимоно. — То, что решите Вы, госпожа Кагуэ, — вежливо отозвался Гаара. — Больше никто из Кагуэ не получит ни обвинения, ни наказания. Каждый член клана Кагуэ исполнял приказ своего главы. За верность не судят, — Ивасаки позади него недовольно зашептались, видимо посчитав наказание слишком легким, и Хидеки был в тайне согласен с ними. — Достаточно с нас всех потерь, — строго осадил и это Гаара. — Казекагэ-сама, прошу забрать мою жизнь вместо отца, — Хидеки вышел вперед, оставляя за спиной родителей. — Я старший сын и наследник клана Кагуэ. — Хидеки! — холодный шепот Эри отчетливо был слышен в образовавшийся тишине. — Дети не должны отвечать за ошибки своих родителей, Хидеки-сан, — произнёс Гаара, смотря прямо в его глаза. В бирюзовых глазах казекагэ не было ни гнева, ни злоба, лишь усталость и какая-то обреченность. Сабаку но Гаара не мстил, он выполнял свой долг. — Казекагэ-сама, — одернул его старейшин Сакамото. — Кагуэ имеют права отдать одного из своих сыновей вместо Дайчи. Старик был прав, такое наказание не брезговал третий и четвёртый, когда за преступления родителей расплачивались их дети. Хидеки знал, что те убивали детей на глазах, провинившихся родителях, но также знал, что хоть этим правам уже не пользовались много лет, и его уже возможно не существовала и на бумаги, но его ещё хранила людская память. Он собирался сделать на него свою последнюю ставку: — Всё что сделал отец было из любви ко мне. Мне льстила мысль стать шестым казекагэ, я желал иметь в женах вашу сестру, песчаную химе, — продолжил Хидеки. — Нельзя казнить отца за любовь к сыну… Особенно к неблагодарному сыну. Моё тщеславие и гордыня, не только унесло жизни Ивасаки, они поставили под удар мой клан. И это не единственное, что входит в список моих преступлений, — Хидеки замялся, ища опорную точку. Точку, на которую он бы смог надавать, чтобы Гаара сумел забыться и ненадолго отступиться от роли казекагэ. — В смерти родителей вашей жены, я убил родителей урожденной Мотсумото Матсури!.. — голос предательски дрогнул, и Хидеки повысил его, чтобы скрыть волнения. — А также своего командира джоунина Римото, чунинов Амаи и Кирито и Ивасаки Горо. — Хидеки, возьми свои слова назад! — зло рвет отец, он и не понимает, что в голосе отца больше гнева или отчаяния, но он не оборачивается на Дайчи. Он продолжал смотреть только на казекагэ, и улавил то, что хотел. Удивление, неверие, это признание сбивает Сабаку с толку, и Хидеки предчувствовал победу и готов был совершить последний выпад. — Казакегэ-сама, — снова продолжил старейшин Сакамото. Старик говорил что-то еще, но снова поднялся гомон голосов, и Хидеки больше ничего не слышал. И ему, казалось, что и соображал он туго и время будто замедлило свой бег, и пока всве в замешательстве, обернулся, но не чтобы посмотреть на свою семью, а, чтобы предотвратить взрыв негодования, чтобы никто не схватился за оружие: тогда точно конец, тогда развали их дома снова зальет кровью. А он больше не хотел видеть кровь на белых одеждах. — Вы убили их лично? — вопросил девичий голос, громкий и тонкий, на грани истерики. Матсури выступила вперед из толпы, он впервые видел её в официальных белых одеждах Суны. И он, как под гипнозом, смотрел в глаза своему самой большой вины, и неряшливо всплыла мысль, что судьба порой справедлива, Мотсумото Матсури действительно должна была увидеть его падение и наказание, и просто была обязана стоять в первых рядах, наблюдая за его унижением и смертью. Она единственная, кто вправе была вынести ему приговор. — Так Вы, Хидеки-сан, лично убили их всех? — повторила свой вопрос Матсури, в затихающем шуме голосов. — Нет, госпожа Сабаку. Их убили шиноби Камня, — он мог бы соврать, как и всего несколько минут назад врал всем, что мечтал о должности казекаге и о Темаре, но ей врать он не имел права. — Может Вы во время сражения ослушались прямого приказа вашего командира, джоунина Римото, или других стоящих высших по званию? — Нет, но я… — Может, тогда вы сбежали с поля боя, оставив своих товарищей сражаться в одиночку? — снова перебила Матсури. — Нет… — В тот год шёл неофициальный конфликт с Камнем. Погибло сотни шиноби Песка, но вы выжили, — остановила его Матсури. — Так живите, Хидеки-сан, и не берите на себя чужих грехов. Посмотрите вокруг и спросите найдётся ли хоть один из присутствующих, кто скажет, что, хотя бы раз слышал о Вас, как о недостойном товарище? Хидеки против собственной воли осмотрел всех, может он действительно искал, хоть кого-то кто с пеной у рта будет говорить про него гадости, и отметил, что почти все глаза прикованы к самой Матсури. Гаара тоже смотрел на собственную жену, и в его глазах было что-то похожее на восхищение и удивление. А возможно это были только его личные ощущения, ведь смесь этих эмоций испытывал и он. Матсури топила его или спасала? Чего она вообще добивается? Хидеки ищет взглядом Эри, он желал в тот момент её поддержки. Глаза Хидеки скользнули по матери и отцу. Дайчи, воспользовавшись всеобщей заминкой, складывал печать. — Нет! Отец! — кричал он, но момент утерян навсегда. — Папа!.. Все произошло в одно мгновение, Гаара закрыл собственным телом жену, но Дайчи не достиг четы Сабаку. Хидеки видел родителей впервые жизни в объятьях. Мать обнимала отца, длинное лезвие катаны, пронзало их обоих на сквозь. Рукоятка катаны, украшенная бисером, переливалась всеми оттенками и это буйство красок слепил до тошноты. И кровь на всегда идеально-чистом кимоно матери, и её прекрасное лицо застывшей посмертной маской, и ужас в глазах еще живого отца. — Канами, — хрипит Дайчи имя его матери, и тянет трясущую руку к её лицу, но цели она не достигла: рука безвольна повисла вдоль тела, а Дайчи захлебнулся собственной кровью. Хидеки не поверил, что родители мертвы, даже когда они оба завалились наземь. Он стоял и смотрел, как Яхо в слезах подлел к телам родителей, а Эри пыталась его обнять, утешить, но он отталкивал её. — Казекагэ-сама, мы желаем поучить его тело, — женщина из клана Ивасаки, брезгливо сплюнула под ноги мертвецов. Клановцы делают резкий выпад вперед, моментально реагируют и люди казекагэ, обнажая оружие. Но дед приказал всем остановиться. — Ивасаки-сан, Вы получите оба тела — Кагуэ Дайчи и Сабаку но Баки, — заверил Ивасаки Гаара. — Вы в праве, сделать с телами, всё что пожелаете. — Никаких прощальных церемоний и похорон, — гнула своё женщина. — Как будет угодно, но не более этого, Ивасаки-сан, — предупредил Гаара. — Все остальные действия против Кагуэ будут рассмотрены, как диверсия против Сунагакурэ… Хидеки против воли оборачивается на диалог Ивасаки с Гаарой, и боковым зрением замечает, как удаляется хрупкая фигурка в белых одеждах, и он погнался за ней. Он сам не знал, зачем кинулся вслед за Матсури, оставляя позади хаус, вероятно его гнал страх, страх того момента, когда осознание случившегося собьёт его с ног. Они долго петляли по Суне, и он то теряет её, то снова брал след, и безумная гонка продолжалась и за пределами стеселения. — Матсури! — в который раз звал Хидеки, глотая песок. Нестись через пустыню за хрупкой и быстрой девушкой ему с его массивной фигурой было нелегко. А полуденное солнце только жадно жгло кожу. Днём жители Суны старались не высовываться за её стены, особенно в открытой одежде, но Матсури не было до этого дело. — Что ты хочешь?! Матсури так неожиданно развернулась, и пошла навстречу, что сам едва не упал, чтобы быстро остановиться. — Что вы все ещё от меня хотите?! — девушка сорвалась на крик. Слова Хидеки застряли в горле. Он сам не знал, что хотел ей сказать. Вероятно, он должен просить прощения, но осознал, что ей этого от него и не нужно. — Хочешь сказать «прости»? — Матсури, как читала его мысли и наступала прямо на него, высоко задрав, тонкий подрагивающий подбородок, смотря невозможно большими чёрными раскосыми глазищами, как у загнанной лани, готовой на последний отчаянный прыжок, нет, не избежать смерти, а доставить своему охотнику как можно больше боли, столько, сколько сможет. — Гаара уже сказал «прости»! Несколько раз! И ты сказал! Но мне не стало легче! Какой смысл от этого глупого «прости»? Оно вернёт мне родителей? Оно подарит мне его любовь? Оно способно сделать, хоть что-то? Скажи способно! Или это просто способ облегчить виновному душу?! Она тяжело дышала и смотрела отчаянно, она ждала ответа, она искала в нем спасения, но он не мог его дать. Он может быть с ней только предельно честным: — Я думаю, что это первый шаг, чтобы что-то изменить. Чтобы в следующий раз не допустить подобного. — У тебя есть второй отец или вторая мать? — безжалостно бьёт его же словами Матсури. — Есть? Как ты панируешь исправлять их смерти?! Тяжесть вины надавила грудь. Он не мог защитить собственных родителей, когда стоял от них всего в нескольких шагах, как не сумел сладить с убийцами её родителей. Как бы не хотелось, он ничего уже не мог исправить. Мог бы лишь умереть, чтобы хотя бы ей стало легче. Матсури еще пару дней сама отчаянно желала ему сдохнуть, так почему спасла его? — Почему? Почему ты защитила меня? Лицо девушки исказилось гримасой болью. — Почему? Разве не ясно! Ты же один знаешь всё! Один всё знаешь, — цедит она каждое слово. — У меня же ничего больше не осталось, ничего… Только воспоминания о маме с папой. И я должна знать, что они умерли не просто так. Что они погибли, как герои, спасая тебя! Если же ты будешь гнить в тюрьме, опозоренный?! Или умрёшь, как сын предателя. Значит, мама с папой умерли зря! Значит, они погибли, спасая подлого негодяя! Как тогда жить дальше? Скажи, как?! Матсури, с неожиданно откуда взявшейся силой, толкнула его в грудь. И ему пришлось отступить назад. Хидеки понимал, о чём она говорила, когда у человека не остаётся ничего ради чего стоит жить, он цепляется за последнее, что имел. Пусть это последние — просто поблёкшие воспоминания. Человек будет нести этот «трофей», как спасение, как тот единственный свет, и готов защищать свой последний оплот до последней капли крови. Как же порой жестоко бьет жизнь: он оказался источником её надежды и отчаянья. — Скажи, тогда как?! — Я не знаю, как Матсури. Но я точно знаю, даже если ты мне сейчас не поверишь, я скажу, что время притупляет боль, и затирает новыми воспоминания старые. И я не буду лгать: ни боль, ни воспоминания не исчезают бесследно, и при любом «удобном» случае, наносят болезненный удар из-за засады. Но я могу поклясться, что ты со временем научишься держать оборону. Твоя совесть чиста, ты не сделала ничего дурного, понимаешь, Матсури, ничего дурного. Ты не предательница и не лгунья, ты одна из самых лучшей, кого я встречал. Поэтому, ты сможешь!.. — Это просто жалкое оправданье предателя! — запротестовала Матсури. — Да, жалкое оправдание, ты права. Мне необходимо в это верить. Иначе, я не смогу… Матсури больше ничего не сказала, и обошла, направившись назад в Суну. По тихому шуршанию песка он понял, что девушка удалялась, и только когда его слуха больше ничего не касалось кроме завывания ветра, тогда он упал на колени. Мама бы не одобрила, и отец бы с ней полностью согласился, вероятно, первый раз за всю их жизнь, но сегодня он будет плакать, глотая слёзы, сопли и песчаную пыль, и кричать может, так громко, что его услышат в Суне. Завтра же он станет главой семьи, ответственным наследником клана Кагуэ, заботливым старшим братом и уважаемым внуком, а сегодня он в последний раз побудет сыном, просто сыном мужчины по имени Дайчи и женщины, с прекрасным, так давно никем не произносимым именем — Канами.

***

Граница страны Ветра уже была далеко позади, но их отряд, не дойдя до Огня, раскинули лагерь на плодородных землях страны Рек. Воздух, весь пропитанный непередаваемой ночной свежестью, резко контрастировал с сухим, пустынным. Но сама Сунагакурэ, как и пустыни страны Ветра были прекрасны в своём аскетизме и монотонности. Досадно, что времени, чтобы сделать хотя бы пару достойных набросков не нашлось. И сейчас на своём посту, тоже не порисуешь, по ещё пока свежим воспоминаниям. Ночь стояла неприглядная, тучи затянули ночное небо, не давая звёздам и зарождающемуся месяцу пролить свет в темноту леса. Только в палатке старейшин горела одинокая свеча, дающая уловить две мужские фигуры охранников в белых фарфоровых масках. Хотя это всё ещё было обманом его разума, на самом деле света было недостаточно, чтобы это разглядеть, просто Сай точно знал, что на них были фарфоровые маски, и что это были именно шиноби и стояли они у входа в палатку старейшин. Бывший член «Корня» сложил несколько печатей и чернильные мышки разбежались проверить территорию, но и сам не остался стоять на месте. Сай обошёл лагерь и его окрестности. Внимательным и опытным взглядом осмотрел всё, автоматически подмечая все детали. Одиноко, как и он на сегодня, постовой обходил восточную сторону. Ещё двое, из личной охраны старейшин, спали в палатке. Напротив, располагалась ещё одна, предназначенная для Яманака Ино. Не так и много из личного состава АНБУ Кохару и Хомура выжили после стычки в Песке. Но у старейшин не было другого варианта, так как Цунадэ-сама не стала рисковать собственными людьми для выполнения их прямых приказов. Вообще ему не полагалось думать об этом, приказы вышестоящих произносились в слух лишь только затем, чтобы они были исполнены. Данзо учил его не перечит и исполнять, но также заставлял думать. Смотреть, запоминать и анализировать, но не вмешиваться. И мысли продолжали самовольно течь в голове шиноби «Корня». Старейшины, хоть и выбили ещё одного хвостатого для Конохи, всё равно проиграли, оставшись без большей части своих людей. И Кохару с Хомура это понимали, поэтому курс был взят на северо-восток, а не на юго-восток, что означало, что они двигаются не в Коноху, а в столицу страны Огня. Хотя ему не следовало строить таких предположений, как и думать о том, что сейчас был самый удобный момент, чтобы добить «умирающего». Но последняя мысль не покинула головы Сая, когда он, не закончив обход, вернулся обратно к палатке старейшин. Он отметил, что Кохару, по-видимому, покидала её, и теперь возвращался обратно. А в воздухе витал столь знакомый запах предательства.