***
В зимние вечера темнело рано. Анжелика проходя мимо окна в коридоре остановилась, невольно засмотревшись на ало-розовый закат, позабыв куда направлялась. А действительно, куда? Девочка оглядывается, зацепляясь взглядом за кабинет русского языка. «Виктор Петрович, точно.» — Проносится в ее мыслях, когда она перехватывая по удобнее папку, с документами, уверенно направляется к двери, намереваясь поскорее с этим закончить. Открыть дверь получается далеко не сразу, ибо дурацкая ручка вновь заклинила, не желая опускаться вниз. Надо бы потом сказать, что она опять сломалась. Лика заходит в кабинет, окутанный полумраком. Учителя в классе нет, так что можно счесть, что удача решила дать ей свое благословение. Привычный класс, погруженным во мрак кажется каким то пугающим и не правильным. Она осматривается, словно подозревая, что нелюбимый учитель прячется где-то за книжным шкафом, ожидая подходящего момента, чтобы напасть на неё, но комната была абсолютно пустой. Стол, как обычно, завален всякими документами. Анжелика презрительно морщится. После идеального порядка в кабинете Куникиды, это кажется омерзительной помойкой, которую хочется убрать, ну или сжечь, если разобрать не получается. Девочка подходит ближе, одной рукой разгребая завалы, а затем на свободное место кладёт принесенные бумаги и отступает на шаг назад, но затем подумав, чиркает рукой кривую записку с одним единственным словом: «Извините». Она оставляет её поверх документов, придавливая карандашом, а затем отходит, намереваясь покинуть кабинет, но замирает, замечая фигуру в проходе. — Что ты здесь делаешь? — Строгий, голос Виктора Петровича отлетает от стен, заставляя Юнг неприязненно ежится. — Опять гадость сотворить какую-то решила? — Мужчина проходит вглубь, прикрывая дверь и придирчивым взглядом осматривает свое рабочее место, разыскивая предполагаемую подлянку, устроенную школьницей. — Я просто документы принесла, — Заверяет Анжелика, опасаясь, что на неё повесят какую-то пакость, к которой она не имеет никакого отношения. — Ну я пойду, а то Куникида Фукудзавович, — Она делает шаги в сторону выхода, намереваясь проскользнуть мимо учителя, но упавшая на плечо тяжелая ладонь, перечеркивает все её планы. — Лучше сознайся сразу, паршивка или я с тебя кожу на месте содру. — Обещает учитель таким голосом, что сомнений в правдивости его намерений сомневаться не получается — И чего молчишь? Думаешь пустые угрозы? — Виктор Петрович подталкивает её ближе к столу, свободной рукой скручивая волосы в жгут у корней, так чтобы шанса на побег не было. Анжелика сглатывает, болезненно морщась. Она смотрит на стол, а после пробует повернуть голову в сторону учителя. — Да не делала я ничего! — Вздыхает школьница, возмущенно пыхтя. — Документы принесла и всё. — Не лги мне! — От громкого голоса в ушах начинает звенеть, а в глазах на миг темнеет, после чего мир теряет все звуки на какие-то пару секунд, после которых она слышит завершающую фразу монолога: — ...ну значит действовать будем по-плохому. — Сразу после этого, ее поднимает и с легкостью швыряют на стол, сметая все бумаги. Удар спиной об деревянную поверхность довольно звонкий. Анжелика невольно вскрикивает, ощущая как заднюю часть тела обожгло острой болью. Она пинается, каждой частичкой мозга понимая, что с ней не просто поговорить хотят и открывает рот, чтобы закричать. Удар по лицу предупреждает о том, что делать этого не следует, иначе станет только хуже. Виктор Петрович тянется куда-то за спину, а после запихивает ей в рот какую-то вонючую тряпку; по ощущению ей не менее десяти раз вытерли доску, так что к горлу подступает тошнота, не позволяющая даже при всем желании раскрыть рта. — Не дергайся гадина, иначе придушу. Слова пропитанные гневом, вызвали волну ужаса, парализовавшего все тело. Слезы потекли по щекам, доказывая бессилие перед этой ситуацией. Бесстыдные руки блуждали под тонкой рубашкой, ощупывая выпирающие ребра, прежде чем нагло поползли вниз. Девочка поперхнулась, почувствовав как дыхание сперло, а в сердце болезненно рухнуло куда-то в пятки вместе со звуком разрывающегося капрона. Анжелика повернула голову, уже не пытаясь сопротивляться, смирившись со своей судьбой. В поле зрения неожиданно мелькают ножницы, запрятанные под слоем вероятнее всего ненужных бумаг. Они блестят, переливаясь во мраке и неожиданно становятся призрачной надеждой на спасение. Анжелика вглядывается в мерцающую сталь, сталкиваясь глазами со своим отражением. То что она видит, ей очень не нравится. Вид заплаканного, вусмерть напуганного существа, вызывает очередной прилив отвращения, заставляя кровь закипеть. Резкая боль в бедре заставляет Виктора Петровича взвыть и невольно отступить. Это была минутная заминка, которой было достаточно, чтобы призрачный шанс обрел плоть. Она воспользовалась появившийся секундой, пинком оттолкнув его от себя, слетела со стола и рванула в сторону двери. Не слыша ни сжатых ругательств, ни стука собственного сердца, она бежала по коридорам, не останавливалось. Адреналин играющий в крови не позволил остановиться ни на миг. Девочка выбежала из школы и побежала ещё быстрее, расталкивая возмущенных такой наглостью прохожих. Она игнорировала косые взгляды направленные в её сторону, молясь только об одном: никогда больше...***
— ...почти получилось. — В оцепенение произносит Лика, а после вздрагивает от знакомого голоса, раздавшегося над головой. — Как содержательно, Юнг, может вы проинформируйте нас, что именно «почти получилось». — Язвительно произносит человек, которого она больше всего не хотела видеть. В зелёных глазах плескается гнев и ничем не прикрытое презрение. Анжелика сглатывает, испуганно съёживаясь на стуле. «Как он черт возьми тут оказался?» — Девушка выскакивает, отодвигаясь от него. Она удивленно смотрит на Дазая, но тот кажется сам в оцепенение, вызванным скорее ее уходом в себя, чем появлением Виктора Петровича. — Ну? Нехорошо заставлять ждать двух учителей. — Голос учителя русского языка, холодный и острый словно сталь. Он разрезает воздух, звенящий от незримого напряжения. — Ничего...забудьте, я просто задумалась. Анжелика убегает из кабинета, не позволяя удивлённому Осаму остановить её. Она бежит так быстро, как только может, желая избежать от мысли, что он, все понял. — Странная какая-то, — В след цедит Виктор Петрович, а затем поворачивается к Дазаю, что рассеянно проводит по волосам. — Я оторвал вас от чего-то важного? — Нет, — Осаму хмурится. Знает же гад, что прервал действительно серьезный разговор. — Ничего такого, просто обсуждение учебных вопросов, но я не намерен это обсуждать. Завуч фыркает. Не то, чтобы ему было любопытно, просто подозрение неприятно режет ребра, выливаясь в предчувствие чего-то нехорошего. Он подозрительно щурится, а затем вздыхает. — Ничего важного, так ничего важного, я пришел обсудить успеваемость Стрельцовой…***
Её мелко трясло. Анжелика прислонилась к стене в раздевалке и судорожно хватала ртом воздух. Она почти рассказала, почти... Девушка сжимала и разжимала кулаки, не в силах решить повезло ей или нет, но к одному выводу она пришла точно, если все так сложилось значит и дальше никому об этом знать не нужно, но только Осаму Рентарович, навряд ли оставит эту тему. Но если и доберется до истины, то она явно будет не причем. За окном сияло солнце и ужас от прихода Виктора Петровича сходил на нет, но в груди оставалось неприятное чувство. Так, словно она сама себя смешала с грязью, вытащив старое на поверхность. Такое гадкое ощущение, прям как в тот раз, когда это все произошло. Девушка накинула на себя куртку и вышла из школы. Улицы шумели, но гудение в ушах, заглушало все наружные звуки. Наверное она очень потерянно выглядела, иначе как объяснить, что к ней подходили многие люди и спрашивали о её самочувствии. Анжелика мечтала оказаться подальше от этой суеты. В своей тихой квартире, в гордом одиночестве и горячей ванне. Интересно, что в тот день у неё были такие желания.***
Подросток летел по улицам, сбивая прохожих на своем пути. Её сейчас было не способно ничего остановить. Даже родители, что увидев перепуганную девочку, влетевшую квартиру. Мать явно намеревалась разразиться тирадой о том, что хлопанье дверьми в этом доме не поощряется, как Анжелика уже скрылась из виду в ванной. «Неблагодарная...» вздохнула женщина и вернулась в гостиную. Анжелика скинула всю одежду и забралась в ванну. Холодное дно показалось обжигающим и сильно контрастировало с обжигающе горячей водой. Девушка прижала колени к груди, уткнув в них нос и тихо всхлипнула. Хотелось утопиться, содрать кожу до самых костей, лишь бы не чувствовать себя опороченной чужими касаниями. Давиться собственными слезами для неё обычное дело. Пойти с таким к родителям, было бы чистым самоубийством и ничего кроме осуждения и порицания собственной ничтожности, она бы не получила. Это стало бы очередным поводом для скандала и в итоге бы пришли лишь к одному общему мнению: «дочь пошла по рукам.» Семиклассница откинула голову назад, прислонив ноющий затылок к холодной плитке позади неё. На фоне кипятка, постепенно заполняющего ванну, она была просто ледяной. Сквозь шум воды и гул крови в ушах пробивались кричащие голоса родителей. Опять. Опять кричат они, а виноватой чувствует она себя. Когда они уже наконец заткнуться?! Когда вечные крики о ее ничтожности прекратятся?! Может...Одна только мысль заставила потянуться с металлической губке. Кожа рук, ног, живота и всех остальных частей тела, покрывалась зудящими в кипятке ранками. Металлические пружинки, царапали довольно хрупкую кожу без особого труда, снимая скальп, заставляя воду окрашиваться в ярко-красный. Безусловно это больно. Но в моменты полного отчаяния, такое понятие как физический дискомфорт полностью стирается, оставляя только чувство эйфории, заставляющее пристращаться к нему как к наркотику, но в борьбе с собственной грязью, все методы хороши. Противно. Кожа до сих пор помнит чужие касания и содрать её оказалось не самым лучшим вариантом. Гниль проникла в подкожный жир, смешалась с кровью и разлилась по всему организму, медленно продвигаясь в сторону сердца. Анжелика набирает воздух в лёгкие, а после опускается под воду. Тук. Тук. Тук. Каждый удар болезненно отдается в ребрах. Мерзость просит вырваться из захваченного тела, ощущая намерение хозяйки. Она мотается в крови, бурля от негодования, пытаясь вырваться наружу, соблазнить сладостью вдоха. Громкий плеск, а затем шумный вдох, наполнил тихую ванну. Вода уже остыла, став приятно прохладной. Анжелика зажмурилась, умывая лицо, стремясь полностью отогнать наваждение давно минувших дней. Она пропускает воду сквозь пальцы, отмечая её обычный, прозрачный цвет. Никакого алого оттенка. Мерзость ликует. Секундная слабость позволила прожить так долго, подпитываясь осознанием собственной никчемности. Живя в старых, давно затянувшихся и ставших почти незаметными на фоне новых шрамов, кровавые полосы от металлической губки; они все эти годы гнили изнутри, не показывая никаких признаков в наружности, а сегодня наконец подточили, заставив вновь окунуться в грязь, но в этот раз по собственной воли и уже без мысли о собственной виновности. Одна лишь эта удержала от повторения давней слабости. Девушка ступила на холодный кафель, забрызгав его каплями воды и мельком взглянула на себя в зеркало. На неё в отражении смотрела запуганная девочка, с угрюмым взглядом и обиженными на весь мир глазами, но уже ей было шестнадцать лет. Выросла, а толком ничего не изменилось. Только гнили прибавилось и волосы укоротились, а в целом то, как и три года назад.