***
Джисону снилась комната в родительском доме. Он сидел на кровати, обняв колени, и смотрел в стену на против. На ней не было ничего. Обычная стена с грязными обоями. Только маленькие дырочки на них, говорили о том, что когда-то там висели его любимые плакаты и фотографии с особенным человеком. С человеком, который дарил тепло, защиту и заботу. Человек, с которым хотелось больше, чем было позволено. Джисон чувствовал себя неправильным, сломанным и испорченным. Он также, как другие сверстники, хотел наслаждаться школьной жизнью: влюбляться, встречаться, петь в караоке, смеяться с глупых шуток, играть в компьютер. Просто жить. Но он сидит в маленькой комнате, с грязными стенами, кроватью, на которой еле умещался, и кричащими за дверью пьяными родителями. Хотелось исчезнуть. Это был самый страшный кошмар. Снова оказаться в том месте. Снова прятаться в шкафу, пока в дверь колотятся незнакомые люди. Щелчок и всё испаряется. Нет ни крика родителей, ни кровати, ни стен. Джисон медленно открывает глаза и тут же зажмуривается. Яркий свет из окон падает на лицо. Он больше не в том жутком доме. Под головой он чувствует мягкую подушку и переворачивается на бок, подтягивая одеяло ближе к груди. Снова начинает затягивать в сон, но Хан вдруг чувствует, как чья-то рука мягко гладит его по голове, и всё-таки открывает глаза. Рядом сидел Хёнджин со стаканом воды, какими-то таблетками, и сонным взглядом наблюдал за лежащим на диване Джисоне. — Как ты себя чувствуешь? — Зевая, интересуется Хёнджин. — Уже лучше, — поворачивая голову к другу, отвечает Джисон и пытается встать. — Спасибо… — Ну-ка, — Хёнджин убирает руку с головы и снова поверяет температуру, — кажется не врёшь. Но всё равно лучше полежи. Вот, — он протягивает маленькую таблетку и стакан, который держал в руке. Джисон смиренно принимает её, запивая водой, и возвращается в плен одеяла и подушки. Гудящая голова на миг успокаивается, и он вновь закрывает глаза. Но уснуть уже не получается, он просто переворачивается лицом к всё ещё сидящему рядом другу. Хёнджин отворачивается к окнам, ни говоря ни слова встаёт и зашторивает их. Снова смотрит на Джисона. Только сейчас Хан замечает его мешки под глазами и усталую, сутулую спину. Должно быть он не спал всю ночь, снова засиделся с проектом… — Почему ты не в универе? — Прерывает молчание Джисон и смотрит на пристраивающегося рядом Хёнджина. Парень лишь вздыхает. — Ты совсем глупый? — Что? — Недоумённо мычит Джисон, чувствуя как Хёнджин начинает закипать. Хан тянется к его руке и осторожно сжимает холодные пальцы. — Тебя всю ночь лихорадило, — устало поясняет Хёнджин. — И? — Что и? Как по-твоему я бы ушёл, зная, что ты тут болеешь, — он опускает взгляд на руку Джисона, которая обхватила его, — совсем один, — уже тише. — Ты всегда такой. Я же просил… — Прости… — понуро сипит Джисон. — Пожалуйста, не закрывайся от меня. Ты же знаешь, что я всё сделаю, чтобы тебе стало легче. Хёнджин медленно поворачивает голову и ловит на себе погрустневший взгляд Джисона. — Прости, — виновато шепчет он и отворачивается. В горле стоит ком, предвещая скорые слёзы. — Я не хочу вызвать у тебя чувство вины. Ты не станешь слабым, если признаешь, что тебе плохо, что тебе нужна помощь. И ты не обременяешь меня, ты не обуза, — его голос становится твёрже с каждым словом, он крепче стискивает ладонь Джисона и немного поглаживает её большим пальцем. Трепет от этого прикосновения снова вгоняет в краску и вызывает смущённую улыбку. Но одинокая слеза всё равно скатывается по пухлой щеке. Хёнджин не замечает её. В его сердце происходит буря эмоций от робкого ответного касания Джисона и смелости, которую он наконец себе позволил. Этого молчаливого диалога через руки им было достаточно, чтобы понять друг друга. Хёнджин, окончательно вымотавшись, облокачивается на плечо Хана и наконец засыпает, не отпуская его руку. — Сладких снов, — еле слышно шепчет ему на ухо Джисон и роняет ещё одну слезу, тоже проваливаясь в сон.***
К счастью простуда, как и любая болезнь у Джисона, прошла быстро. Удивительно, как на этом хрупком теле даже раны заживали, будто на собаке. Так же удачно его выздоровление совпало с вечеринкой, которую устраивали в универе. Хотя Джисон пытался всеми силами откосить от неё, Хёнджин предложил пойти с ним в качестве группы поддержки, если никто не будет против пустить ещё одно жадное до алкоголя лицо. Возражений не было, и в качестве благодарности Хёнджин взял с собой две дорогущих бутылки виски и был принят, как родной. Сие мероприятие проходило в загородном доме, на базе отдыха. Четыре больших автобуса, забитых возбуждёнными студентами, ехали через солнечные улицы Сеула, завернув на дорогу к лесу, предвкушая будущее веселие. За ними следовало несколько машин со старшекурсниками, которые не хотели пропустить халявную выпивку и напросились поехать с первашами. Президент студ совета, понадеявшись на то, что большую часть алкоголя выдузят именно они, дал своё согласие. Вечер проходил лучше, чем ожидал Джисон. Все играли в алкогольные игры, и ближе к полуночи не осталось ни одного трезвого студента. Кто-то валялся на полу, держа в руке недопитую стопку соджу. Несколько девочек вышли покурить на балкон второго этажа и воинственно отмахивались от надоедливых парней с технического. В большом зале собрались старшекурсники с режиссёрского и о чём-то громко спорили. А у костра на улице энтузиасты с музыкального пели под гитару. Хёнджин, уже порядком набравшись, сопел на диване открытой веранды и видел десятый сон. Джисон взял плед, который нашёл на подвесном кресле с другой стороны веранды, и укрыл спящего друга. У костра заиграла знакомая песня. Её играл темноволосый, щуплый парень, похожий на щенка. Вот он перебирает ещё несколько узнаваемых аккордов вступления и начинает петь. Завороженный и, будто, загипнотизированный голосом, Джисон медленно подошёл к огню и присел около парня в клетчатой рубашке. Все с затаённым восхищением слушали певца. Никто не произнёс ни слова пока не закончилось звучание последнего аккорда. Только глухо доносились чьи-то голоса из дома. Как только выступление закончилось, вся поляна у костра разразилась оглушительными аплодисментами, в конец засмущав парня. — Ещё! Ещё! — Хором просили ребята. Такой публике было грех отказывать и певец приступил к новой песне. Парень, что сидел рядом, пьяно улыбался и изредка поглядывал на Джисона. Это не ускользнуло от внимания Хана и, когда он в очередной раз ощутил на себе внимательный взгляд, не выдержал и посмотрел в ответ. Тот лишь улыбнулся и отвернулся к огню. В отсветах потухающего костра его лицо было почти не разглядеть. Синяя клетчатая рубашка, надетая поверх футболки того же цвета, была немного больше её хозяина, как и мятые джинсы. А длинные каштановые волосы завязаны в хвост. Он сидел напротив слабых всполохов огня и, обнимая колени руками, следил за угасающим пламенем. Вокруг шутили и смеялись, но он был будто бы не здесь, лишь иногда улыбаясь чей-то удачной шутке. Из-за спины послышались быстрые шаги, и Джисона обхватила пара тонких рук. — Джииииисооонииии, — этот пьяный голос невозможно было не узнать. Хёнджин всем весом навалился на Хана и крепче сжал в объятьях. Глупо смеясь, он раскачивал Джисона из стороны в сторону, уткнулся ему в затылок, опаляя шею горячим дыханием. По спине пробежали мурашки, и он замер. Парень в клетчатой рубашке глянул на них ещё пару раз и немного отсел. К нему приближался накаченный старшекурсник, с которым Хёнджин ранее перебросился парой фраз во время какой-то игры. Они дали друг другу пять, и тот присоединился к компании у костра. — Хёнджин, отпусти. Мне нечем дышать, — наконец отмер Джисон. Он сделал попытку высвободится из цепких объятий друга, но потерпел сокрушительное поражение в борьбе с более сильными, чем он ожидал, руками. Ребята рядом только посмеивались. — Хёнджин! Отпусти ты его уже, реально задушишь же, — весело крикнул, только что подошедший парень. С большой неохотой Джисона наконец освобождают и он облегчённо выдыхает. — Когда ты успел познакомиться с ним? — шепчет на ухо другу недовольный Хан. — Мы очень весело поиграли в правду или действие, — смеется в ответ Хёнджин. — Весело было только ему, — с усмешкой продолжает парень. — Этот уже в зюзю, поэтому представлюсь сам. Я Чанбин — будущее чудо корейского кинематографа! Учусь на курс старше. А это, — он показывает на парня в клетчатой рубашке, который усиленно делал вид, что его тут нет, — Минхо. Он на хореографическом. Мы погодки, но он был в армии, поэтому будет с тобой на одном курсе. Может вы уже пересекались на каких-нибудь предметах, — с хитрецой во взгляде говорит Чанбин и подмигивает Джисону. — Ясненько, — бурчит Джисон. — А ты на каком факультете? — продолжает расспрос Чанбин, подсаживаясь ближе. — Прикладная информатика. Программист, проще говоря, — уточняет Джисон, видя непонимающий взгляд собеседника. — Ааа, значит компьютерами увлекаешься. — Немного. — И как? Нравится? — Сложновато, но да. Нравится, — неуверенно отвечает Джисон. Для дальнейших откровенностей телу требовался ещё алкоголь. Новое знакомство начинало вызывать тревогу в протрезвевшем мозгу. Сидящий рядом Хёнджин по одному взгляду понял и переключил внимание Чанбина на себя, задавая вопросы о фильме, который они, видимо, до этого обсуждали. Джисон с благодарностью посмотрел на друга и, расслабившись, лёг на землю. Он посмотрел на чёрное небо, заполненное звёздами и умиротворённо вздохнул. — Так это его комната? — Оглушительно громко восклицает Чанбин, перепугав всех, кто сидел в радиусе двух метров. Джисон недовольно зажимает уши. Мгновение спокойствия было разрушено и он возмущённо переводить взгляд на Чанбина, как и Минхо, попавший в радиус поражения.