Миг… Именно столько времени нужно, чтобы стереть жизнь. Вечность… Чтобы вернуть её.
Одеяние, обдуваемое ветром, ныне расстилалось по холодному камню. Претворённая в жизнь мечта потеряла смысл. Конец всегда наступает тихо, а вот осознание…раскалывает небо до самого горизонта. Встретившись с непорочным миром грёз, реальная звезда навсегда угасла. Молчаливый жнец прошёлся по красному полю – кимоно рассёк клинок неумолимого Бога. В недрах души он словно предполагал такой исход. Казалось, развеянный по ветру прах чужих желаний всего лишь миф. Ведь нельзя коснуться лезвием того сокровенного, что таится в людском сердце. В его сердце с самого рождения томилось любопытство. Любопытство, сгубившее юное начало. Способно ли столь человеческое чувство тягаться со всеобъемлющем сном? В конце концов, всегда ведь найдутся смельчаки, готовые бросить вызов молнии. И каждый клинок займёт своё место в саду вечности. Душевный трепет превратился в давно забытое чувство смирения. С каждым глухим и тяжёлым вдохом его тело принимало новые условия существования. Да, именно существования. Жизнью тут и не пахло. Тяжесть век можно было сравнить лишь с тяжестью его первой катаны или с тяжестью груза ответственности, упавшей на него с небес вместе с глазом Бога. Но если владеть оружием и стихией было желанной участью, то взглянуть в лицо неизведанному – открыть глаза –непосильным испытанием. Какие картины ныне рисовало ему богатое воображение? С чем боялся столкнуться один на один тот, кто собственноручно подписал себя на судьбоносную дуэль? Пережитое событие кирпичик за кирпичиком укладывалось в фундамент опыта молодого мечника…но как и прочий дефектный блок, лишь размывало истинный результат его заносчивости. Разум бродил среди туманов безысходности, избегая начала нового рандеву с неизвестным ему вопросом. Заслужил ли он наказание за свою гордость? Или вышестоящие, ответственные за жалкое разумение человеческое и за душу его, награждая или клеймя своё создание глазом Бога, надеялись на демонстрацию торжества воли над страхом, которую он успешно им предоставил в лучших традициях Инадзумских зрелищ? Когда же и их любопытство достигло своего апогея? Может тогда, когда гладя белого котёнка он пристальнее чем обычно всмотрелся в горизонт? А может тогда, когда сидящий под водопадом листьев Кадзуха вновь сотворил поэтический шедевр в дуэте с ветром? А может…лязг от ударов клинков на дворцовой дуэли заставил Селестию наконец содрогнуться, вспомнить о дерзком юноше, чей глаз Бога засиял ярче обычного? В пространстве окутанном каменной пылью висел удушливый запах озона. Волосы бывшего мечника настойчиво липли к лицу. Дождь проникал повсюду: за шиворот кимоно, на приоткрытую грудь, в самый эпицентр души. О…какой же полёт фантазии! Ведь лишь дерзая, можно делать невозможное…«От пятен крови Вымоет клинок утром Ливень холодный»
Тот самый, что орошал поля и смывал следы, наполнял ручьи и раздражал водную гладь. Ёимия обещала создать фейерверк, чья огни по плавности и цвету напоминали бы круги на воде во время дождя. Огненный задор девушки несколько поутих, когда он обратился к ней с такой просьбой, но дружба пылает ярко и в самую буйную непогоду. Наганохара умела неповторимо материализовывать внутренний мир клиента с помощью ярких красок. Да и разве зовут клиентами близких по духу… В большие праздники люди наблюдали отражение собственного духовного мира на непорочном ночном небе. Но есть ли место такому кратковременному счастью в глухой к людским мольбам вечности? Он открыл глаза. Серая, безжизненная ладонь. На щеке – свежий порез, оставленный другим мастером меча, чей мутный силуэт терялся за стеной дождя. Из эпицентра Гидро стихии ему вновь бросали вызов. С капельки на каплю, перепрыгивая и резвясь, в сторону потенциального визави метнулась искра, столь вольная, как и её источник. Достигнув цели – вспыхнула…и погасла. Тыльная сторона катаны легко скользнула по руке. Последний раз лезвие отразило несколько виноватое лицо юноши, на котором застыла вечная улыбка. Сужающийся круг копий исключил любые сомнения. Фиолетовое каре стало частью надвигающегося грома. Основание нового мира было устойчиво, спокойно, как часовая стрелка. Лишь редкое движение – напоминание о чём-то недостижимом, необузданном… Квинтэссенция нравственности и самоконтроля. Пресловутая эвтюмия. Тишина, достойная блюстителя вечности. Он машинально сунул руку вглубь кимоно. Не нащупав привычного тёплого белого меха - выдохнул. Почудилось, что теперь он может сдувать леса и горы. Новые ощущения казались чужими, но вместе с тем – естественными. Такими же естественными, каким раньше казалось безостановочное течение веков. Ныне же властвовал покой, что в силу сути своей не мог разогнать серых облаков. Затишье перед бурей… Он поднял голову, подставляя лицо грубому ливню. Поля свинцовых туч давно созрели. Удобренные страданиями и плачем, они дали свой урожай. Капли больно разбивались о щёки, заливали глаза. Он уже не чувствовал своего дыхания. Лишь стук сердца, эхом раздающегося в мире, где нет неба. А может…это был звук шагов судьбы. Судьбы, за которой он бегал всю жизнь, и которую догнал лишь после конца лет своих. На слуху осталась ирония Кадзухи – единственного человека, который слушал наставления ветра, а не сплетни о «самоубийце». Тории. Громадные, больше любой горы, что он видел на своём кратком веку. Каменные колоссы, пронзая полотно тумана, скрывались за ширмой непогоды. Лишь иногда вспышка молнии проливала свет на бескрайние касаги, укутанные серым одеялом. Мрачные и разрушенные – их обломки впились в землю, некоторые безостановочно вращались вокруг, ведомые чьей-то непоколебимой волей. Жалкая жизнь утопала в этом безумии. Всё естество замолкло, оставляя надежду что-то изменить. Меж столбов титанической тории возник лик, и воплощение вечности обратило свой взор на юношу. Всё существо его трепетало, слушая вердикт эвтюмии. Шёпот, что заставляет кровь леденеть, а мысли в панике разбегаться. Шёпот, что навсегда отделит зёрна от плевел. Шёпот, что несёт весть о безначальном и бесконечном. —Знаешь для чего ты здесь? Тории вошли в резонанс с этим вопросом. Многолетний камень загудел, внимая словам, исходившим из глубины кровавого царства. Вселенского масштаба ядро - сердце этого мира - пульсировало, словно живой организм, словно яйцо, что вот-вот явит миру своего птенца. Юноша встал. Улыбка, что озарила его лицо перед смертью, теперь сияла и в этом тёмном аду. Пусть без Глаза Бога, но его клинок всё ещё разит быстрее молнии. Недаром имя ему… Удар. Глухой всплеск. Тело скользит по мокрому камню, а за ним разматывается алый клубок. Катана… В этот раз она продержалась недолго. А ведь и правда… Имя… Как же его звали? Он отчётливо, поминутно помнил день поединка, тогда как остальная жизнь теперь расстилалась перед ним белым покрывалом. Имя. Оно потерялось в бесконечной пустоте, страхе, агонии. Юноша чуть приподнялся на локтях, перевернулся на спину. Его слух потревожил новый глас. —Ты так и не усвоил урок… Бескрайнее водное пространство ожило. Из луж рождались ручьи, переплетавшиеся в реки, что понесли яркое хаори к горизонту. Ныне вольный характер — это лишь красный кленовый лист, сорвавшийся с дерева…«Хватался жадно За родной древесный кров Лист, павший в реку»
Осколок клинка безуспешно царапал камень, отчаянно пытаясь замедлить движение по течению. В очередной раз наглотавшись воды, юноша остепенился. Словно небесный укор подействовал на него. Сёгун. Он хорошо помнил то потрескивание воздуха вокруг. Точно также трещали и хрустели его кости, когда финальный удар девушки с фиолетовым каре отправил его вниз по лестнице. Ступенек было ровно десять. Он помнил каждую. Такое тяжело забыть. Но что-то изменилось. Он почувствовал это ещё тогда – почувствовал и теперь, когда воды принесли его к Всемогущему Сёгуну. Словно…Словно в идеальном уравнении вечности возникла непредвиденная переменная. -Вопрос останется открытым, пока ты не ответишь… Он считал, что в этом нет необходимости. Во всяком случае пока. Не всё ли равно, когда умирать во второй раз? В неполной позе лотоса с одной опущенной ногой Сёгун казалась ещё прекраснее. Кончик длинной косы, испускающий нежный фиолетовый свет едва не касался земли. Ткань кимоно едва колыхалась на сильном ветру и совсем не мокла от дождя. Колыхалась также и грудь, стеснённая одеждой и забвением. Он помнил её другую. Холодную, безразличную, с распущенными волосами, со стражей за спиной. Она не нуждалась в ней, как и во всеобщем признании. Безмолвная властность увяла, оставив после себя лишь сухой, безжизненный стебель горя и безнадёжности. Могла ли девушка перед ним быть той единственной, что так искусно владела «Мусо но хитотати»? Закрытые очи скрывали эту тайну. —Я здесь для того, чтобы раз и навсегда сделать выбор между смертью и вечностью. Он был уверен – правильного ответа не существует. Как не существуют справедливости без судей, как не существуют подвигов без героев, как не существует и вечности без… —Мне удалось напугать бога? – улыбка на лице парня с каждой секундой, проведённой в этом мире становилась всё острее, выраженнее. Тон соответствовал его позе – небрежной, но точной до мелочей. Он не просто сидел – он повторял, имитировал, мечтал. Казалось, вот-вот на плечо упадёт онемевший от тяжести воды дубовый лист и ветер унесёт с собой строки новой песни. Вдаль, за море… Но лишь пурпурная катана, пронизанная тёмным фиолетовым светом угрожала сейчас его шее. Сёгун негодовала, злилась возможно, но веки, словно занавес в театре, скрывали это. —Ты единственный, кто видит это искусство во второй раз. Былое величие исчезло без следа, как и давящая стена ливня. Клубы красного тумана скрывали черты Сёгуна, но парень отчётливо видел замешательство. Царство эвтюмии теряло опору, которой был страх. Одна из самых больших торий покачнулась, издав неподдельный звериный рёв и обрушилась, чудом не задев двух собеседников. Да, он понял, что она хотела ответить ему на самом деле, но отступать было поздно. —Тогда на площади…Ты сильно изменилась. Будто сдержанней стала что ли, – он покосился на обломки ещё недавно возвышающегося сооружения. Ответ последовал не сразу: -Вечность не предполагает какой-либо трансформации личности. И ты, - глаза Сёгуна распахнулись вместе с расколовшей горизонт молнией, - тому доказательство.«Дыхание твоё есть ветер вольный и степной Блеск глаз подобен молнии ночной И вера в вечность – камень Глас грома твоего повсюду славен Осколки памяти лежат в траве Мир бесподобен, ведь горит в огне…»
—Эи, время лечит… —Нет – убивает… Забавно, ведь имя Сёгуна не было ему известно. Собственное до сих пор вертелось на языке, но никак не сходило с уст, а вот её… —Довольно поэтических размышлений, - с глубоким вздохом девушка заставила свою катану исчезнуть. Последняя сверкнула – и угасла, как гаснут звёзды на ночном небе вместе с людскими мечтами. Едва ли в память могла врезаться хоть одна, а ведь она лично уничтожила желания, одно за другим, без жалости, без сожаления, с твёрдой уверенностью, что они угрожают вечному счастью. —Я понимаю твою боль, - с некоторой хрипотой произнёс парень. —Мне это и так известно. —Но ты не ищешь жалости. —А ты пощады. —Верно. Завеса тайны наконец приоткрылась. Между жизнью и смертью, как ни странно, лежала встреча. Лицом к лицу столкнулись две такие похожие, но такие разные личности. И виной тому не рождение человеком или Богом. Нет. Выбранный путь – лишь следствие необратимых событий, порой ведущих за собой ужасающие последствия. И памятник им – статуя, усеянная Глазами Бога. Эи уже не медитировала в воздухе. Она мягко, шелестя тканью одежд, опустилась подле светловолосого парня, и устремила внимательный взгляд на его лицо. Лишь сейчас она заметила глубокие порезы на щеках. Нос пестрил ссадинами, а на лбу простирался свежий шрам. Дилетант. —Кудзё Сара тебе не соперник. Опрометчиво было бросать ей вызов. —Я жаждал дуэли не с ней. —Тогда ты ещё глупее, чем я думала, - приподняв подбородок, холодно произнесла Сёгун. -Разве? – усмехнулся парень. Намёк был воспринят в штыки. Дерзость юноши была чрезмерна для того, кто одной ногой уже находился на том свете. —Ты слишком дерзок для мертвеца. —И давно же Электро Архонт начала приглашать в свои покои жертв дворцовой дуэли? – теперь о его улыбку можно было порезаться. Да, он смог пустить Сёгуну кровь. —Ты решил покончить с жизнью? —Лишь по одной из народных версий. —Захотелось минутной славы? – Сёгун нахмурила брови, и вместе с её потемневшим лицом померкло и небо. —Я лишь бросил вызов несправедливости, - парень отрицательно покачал головой. – Лучше один, чем тысячи других, - с этими словами он кинул к ногам Сёгуна разбитый клинок. —Вечность не взывает к жертвам, но к подчинению, - Сёгун осторожно подняла брошенный ей предмет. Юноша перед ней не выглядел столь же изломанным, как его оружие. Непоколебимая воля, достойная места рядом с ней, но их взгляды расходились. —Ты когда-нибудь ковала меч? – парень перешёл на усталый шёпот. Голова его бессильно опустилась на колени. – Сталь подчиняется лишь тогда, когда её плавят, а затем закаляют. Только после того она верно служит своему хозяину, но до тех пор, - он сделал паузу, - она обжигает. Словно по воле Сёгуна, некогда мирно бродящий ветер, налетел с утроенной силой, норовясь вновь поднять голову парня. Эи желала посмотреть ему в глаза, понять его, изучить. Он всё продолжал: —Не обожгись, Райден, - это точно была его последняя ухмылка. – Никакие твои обещания не способны потушить горящее человеческое сердце. Это всё равно, что обещать будущей катане мирное существование на кухонном столе. —Не всей стали суждено изведать поля сражений. Некоторой придётся побыть и ложкой, - снисходительно произнесла Сёгун. —Но не тебе это решать. —А вот здесь ты допускаешь ошибку, - голос Эи резко понизился. На секунду полотно тумана скрыло Сёгуна из виду. Парень остался один. Туман сгущался, сужая пространство вокруг до маленькой комнатки. Дыхание участилось. Подобную реакцию Сёгуна он связал бы со своей окончательной победой в этом споре, но, как и было сказано, он ошибся. Эи лишь приглашала его принять участие во втором раунде. Туман исчез, уступая место оглушительной тишине и бескрайней каменной глади. Позади остались томительные часы, месяцы, а может и годы бесплодных разговоров. Именно здесь на чаши весов были поставлены жизнь и вечность. Именно здесь счёт времени был лишь условностью, привычкой. Парень резко вскинул голову. Сёгун стояла прямо перед ним, приглашающе протягивая руку. Она смотрела на него глазами, полными любопытства. Такими глазами, какими он сам смотрел на мир. —Идём, - заметив замешательство юноши, она добавила. – Ты ведь хочешь всё вспомнить? —Возможно, но мой путь в этом мире окончен. И забвение принесёт мне покой. —Твой друг не желал бы для тебя такой участи, - с явным осуждением произнесла Эи. —Кадзуха Каэдэхара, - имя друга ласково ложилось на уста, - он славный малый. Таких талантов ещё поискать. Он найдёт моему Глазу Бога достойного владельца. —А что же ты? —Я? – немного поразмыслив, парень ответил, попутно убирая с лица мокрые волосы. – Я приму новый вызов. —И какой же? – Эи несколько прищурила глаза, ожидая ответа —Вызов вечности. Твоей вечности. Я докажу, что такими методами невозможно построить рай на земле. Рай – это не место. Он не где-то далеко, нет. Рай находится внутри каждого человека, но как и прочее семя, требует регулярного ухода, полива. Забирая Глаза Бога, ты забираешь у людей билет в ту самую вечность, о которой твердишь. Ты топчешь ростки, годами взращиваемые. Ты сгущаешь тучи, забирая свет. Ты потерялась, оступилась, но не зовёшь на помощь. Вместо этого – заводишь всех в чащу забвения, обещая мирное, но бессмысленное существование. —И кем же ты себя возомнил? —Никем. Я всего лишь смельчак, что принял вызов молнии. —Тогда, - Эи отбросила косу за спину, - идём. Розалина ждёт нас. Многолетний камень треснул. Сквозь него стали пробиваться тонкие стебли сочной зелёной травы. Мечник и Сёгун шагали уже не по холодному серому камню, а по зелёному полю, на котором цвели молодые фиалки, надёжно спрятанные в тени ветвистой сакуры. Эи осталась при своём мнении, но юноша перед ней, словно роса на солнце, отразил пока непонятную ей истину. Сестра всегда говорила, что и тысячи веков бывает недостаточно, чтобы увидеть картину мира целиком. Прятаться от правды она не желала, но верить словам ещё неопытного человека не торопилась. Её цель благая, она точно это знала. Ведь именно в вечности человек заново обретает потерянное, и больше никогда ничего не теряет. Вместо погони за призрачными амбициями, он оседает, как снег, а затем тает в объятиях тишины. Ни войн, ни болезней, ни смертей. Разве мечта - такая уж большая плата?