Забвение

Вновь настала звенящая тишина. Даже невидимые птицы прекратили свой гвалт в небесах. Лишь ритмичные удары весел, разбивающие волнами зеркало реки, подобно грому, сопровождали нас в пути. Харон умело и без устали греб вперед, разгоняя лодку с каждым ударом все быстрее и быстрее. Однако пейзаж все также оставался постоянным – менялось лишь расположение деталей, но общая картина оставалась неизменна. Я следил в надежде, что вот-вот этот мир перестанет быть «миром лугов» и окружающая действительность разразится дождями, а всюду вырастет тропический лес с пальмами и папоротниками. Однако, мои ожидания не спешили оправдываться. Анафема же нашла куда более занимательным занятием, свесившись через бортик лодки, вглядываться в голубую воду реки, словно стараясь разглядеть дно, которого, как казалось, не было. Солнце в зените озаряло все видимое пространство ярко, словно жарким летним днем, коим и являлось, видимо, это застывшее мгновение. И, наверное, палящее светило и побудило Секунду, что сидела по правую руку от меня на импровизированной лодочной скамье, задать вопрос, прекративший долгое молчание: «Что это был за свет тогда, в самом начале? И голоса?» – Говорят, что это свет жизни – пространно пояснил Харон, перестав грести и подняв весла на борт. Кажется, он ожидал подобный вопрос, словно все потерянные души задают его первым – Но никто наверняка не знает точно. А если и знает, то не говорит – последние слова проводника я, да и думаю девочки, восприняли, как «даже если я знаю точно, что это такое, то не расскажу вам» - Голоса же могли быть хором ангелов-привратников, или вовсе хранителем Петром. Я не то что бы часто встречаюсь с ними, но знаю, что именно они должны в первую очередь встречать души по эту сторону бытия – Харон погладил бороду, словно что-то вспоминая, и добавил – А как вы назвали себя? Вы так и не представились! – Меня зовут Секунда – представилась первой девочка, что все еще не отпускала моей руки, а после продолжила – Это моя сестра, Анафема – вторая близняшка будто бы не обратила внимания и продолжила заворожено смотреть вглубь темнеющей синевы реки – А это Солнце, мы встретил его незадолго до вас – представив меня Харону она, наконец, заметила, что все еще держит меня за руку и словно ошпаренная отпрянула от последней. Кажется, судя по контрастному румянцу на ее алебастровых щеках, она смущена тем, что я это заметил. – Какие интересные у вас имена! – воскликнул проводник и вновь фирменно улыбнулся. – Вы упомянули ангелов. Они тоже существуют? – вопросил я у вновь ставшего серьезным великана. Он вновь напоминал скорее не человека, а неприступный каменный утес. – Да, существуют. Однако многие из вас встречают их лишь раз, тогда, в самом начале – в голосе проводника сквозила грусть, вперемешку с замешательством – Лишь немногие после суда отправляются в верхнее царство к ангелам. Остальные вечно скитаются по Сигилу и здесь, по Лимбу, в поисках Ответа на Вопрос. – Суда? Нас будут судить? За что? – воскликнула Секунда, вновь невольно схватившая меня за руку. Последние слова Харона явно испугали ее, казалось, что я чувствую дрожь в ее теле, словно пожелтевший лист она трепетала на ветру. – И вы вновь обмолвились про «вопрос» - добавил я, глядя в бездонные черные глаза великана – Что это за такой вопрос? – Вопрос и Суд неразрывно связаны друг с другом – пояснял Харон, после обведя нас правой рукой – Я не зря вас называю «потерянные души», ибо таковыми вы и являетесь: в мире живых у вас было незаконченное дело. Вопрос, на который вы еще не нашли ответ. Когда же кто-то из вас познает вопрос, то тогда его призовут на Суд для принятия ответа на него. – А если мы ответим неправильно? – спросил я, чем вызвал вновь добрую улыбку у седовласого старика. – Неправильных ответов нет – ответил Харон, положив массивную руку мне на плечо – Они просто есть. Ответы определят то, где вам место: в верхнем царстве или в нижнем. – То есть в Аду или в Раю? – перспектива оказаться в огне преисподней казалась мне пугающе-ужасной, а потому голос то и дело дрожал и срывался. – Да, но вы, люди, имеете неправильное представление о верхнем и нижнем царстве. Это не места вечных пыток и наоборот вечного блаженства, нет. Это… другое. – Что тогда? – кажется, этот вопрос поставил Харона в тупик. Он нахмурился, убрал руку с моего плеча и начал задумчиво разглаживать длинную бороду. Во время этой вынужденной паузы, пока проводник подбирал слова для ответа, я вновь обратил внимание на окружавший нас пейзаж. Он, наконец, изменился! Теперь мы плыли по палящей пустыне с алыми песками, на барханах и дюнах которой то тут, то там серыми кляксами выступали низкие колючие кустистые растения – единственный признак жизни в этом странном месте. Создавалось даже странное чувство, что над нашей лодкой кружат стаи стервятников, хоть, их и не могло существовать. – Я не могу вам сказать – наконец ответил Харон и, заметив неудовлетворение на моем лице, добавил – Не потому, что я не хочу вам рассказать, что это такое. Но потому, что в ваших языках нет таких слов, чтобы объяснить подобное. Секунда начинала дрожать все сильнее, казалось, скоро ментальные силы окончательно покинут ее и она впадет в истерику. Это заметил и Харон, а потому теперь он скорее обращался не ко всем нам, троим, а только к ней: «Но вы - чистые детские души, а потому не стоит бояться Суда. Ваше место только в верхнем царстве с ангелами» Сначала показалось, что слова Харона нисколько не подействовали на Секунду, но чуть спустя дрожь стала униматься, а глаза вновь горели любопытством и озорством, а не животным страхом. – …но это не освобождает вас от обязательного условия – познания вопроса – как бы вскользь добавил проводник, заметив, что Секунда вновь пришла в норму. Эти слова уже ее не встревожили. – А что это за река? – вклинилась в разговор Анафема, о существовании которой, если честно, я уже слегка подзабыл. Она перестала свешиваться с борта лодки и села возле меня, уже по левую руку. – Ахерон – ответил проводник, глядя на вторую из близняшек проницательным взглядом, словно стараясь прочитать мысли той. Анафема же издала звук «хм» и принялась обдумывать следующий вопрос, не заставивший себя долго ждать. – А почему здесь нет времени? Взгляд Харона в секунду стал куда проще и, не сдержавшись, тот рассмеялся своим характерным добрым смехом старика, услышавшего глупый вопрос от ребенка: «Вы все еще цепляетесь за понятия земного мира? Я уже успел забыть о том, что есть такая вещь, как «время»!» Однако взгляд Анафемы не был столь прост и доброжелателен, он выдавал злость и жгучее желание узнать ответ на поставленный вопрос, пусть он и казался проводнику глупым. – Ладно, леди Анафема – утихомирив приступ смеха, сказал Харон, отвесив девочке короткий поклон – Я удовлетворю твое любопытство – после этих слов последовала короткая пауза, за которую проводник явно подбирал слова, дабы объяснить суть такого явления. Надеюсь, он вновь не скажет, что «в нашем языке нет слов для пояснения таких вещей» – Понимаете… время существует только там, где ему есть, на что влиять, и избегает мест, подобных этому. – Харон обвел рукой пейзаж, окружавший нас. К слову окружение вновь сменилось: теперь то был дремучий лес с высокими деревьями-великанами вдали и приземистыми ивами вблизи берега реки, что склоняли свои ветви над водной гладью, но все также не отражались в ней. – Здесь все во власти Того, Кто Сидит В Верхнем Царстве. – Вы имеете в виду… Бога? – в нерешительности спросил я – Здесь все в его власти? Харон на мгновение задумался над моим вопросом, взглядом, словно стараясь прочитать то, что я подразумеваю под словом «Бог». – Все его называют по разному – ответил старик, явно, не будучи уверенным, в своих словах – Для вас пускай он будет «богом», но я не уверен, что он есть то, что в вашем понимании подразумевается под этим словом. – Потому что в нашем языке нет таких слов, чтобы объяснить суть этого явления, так? – нарочито пародийно и язвительно промолвила Анафема, глядя на проводника с недоверием и упреком, а, может, и разочарованием. Харон же лишь мягко улыбнулся в ответ. – И если здесь нет времени, то значит, все вещи происходят одновременно? – Нет, что ты! Такое невозможно! – пророкотал Харон и звонко хлопнул ладонью по ноге – Вещи просто происходят сами по себе, ибо иначе не могло случиться. – Как такое возможно?! – возмутилась Анафема, да так сильно, что я почувствовал жар пламени, вспыхнувшего в ее теле. Она, должно быть, думала, что проводник ее совсем за дуру держит и рассказывает сущие небылицы. – Понимаю, эти вещи вызывают в вас противоречивую реакцию – начал пояснять великан, стараясь придвинуться поближе к девочке, но та лишь отскочила от него, как камень от стены. Харон понял намек Анафемы и, подняв руки, вернулся на свое прежнее место посередине скамьи напротив нас - Здесь вещи происходят не потому, что пришло их время, нет: они происходят потому, что просто должны произойти именно сейчас и именно с тобой – проводник поднял руку с колена и показал на меня. – Именно поэтому вы и встретились друг с другом, ибо путь ваш должен быть общим. По другому просто не могло произойти. Анафема, было, вновь загорелась пламенем злобы, хотела воспротивиться словам старика, но чуть погодя жар сошел на «нет», голубые магические огни скрылись из глаз, принявших задумчивый вид. Ответ Харона дал ей новую пищу для размышлений, как и для нас с Секундой. «Встречи не случайны… просто это должно было произойти…» Эти слова, подобно тем строчкам из стихотворения про солнце, пусть теперь и более тускло, горели перед моим мысленным взором. Что-то важное было скрыто в них, что-то очевидное и ускользавшее от меня… Что-то про нас с девочками. – Значит, мы связаны друг с другом?! – волна озарения накрыла меня, я даже не заметил, что задал этот вопрос не самому себе мысленно, а произнес вслух. Да и как произнес, скорее, прокричал его в приступе прозрения, чем слегка взволновал и испугал девочек. Харон же словно ожидал от меня подобной реакции и лишь вновь расплылся в мягкой улыбке. – А ты очень смышленый молодой человек, Солнце – от этих слов даже стало чуточку теплее на душе, словно внутри меня поистине загорелось маленькое светило – Да, вы должны были встретиться. Именно тогда и именно там – светило внутри меня внезапно померкло и словно покрылось коркой льда, ибо из его слов следовал и другой вывод… – Получается, что у нас нет свободы воли? – опередила меня с вопросом Анафема, она тоже была не менее «сообразительна», чем я – Что все предрешено! – Множество вещей должно произойти – успокаивающим тоном отвечал Харон на мгновение, как показалось, прислушиваясь к шуму окружающего реку густому лесу – И только вы выбираете то, какие из событий свершатся, а какие нет. Это и есть «свобода воли» – Но это противоречит тому, что ты сказал до этого! – еще сильнее возмутилась девочка, так сильно отличавшаяся своим бунтарским нравом от своей спокойной сестры, что спокойно сидела рядом и не столь слушала наши разговоры, сколь, казалось, спала с открытыми глазами. – Что мы должны были встретиться ТАМ и именно ТОГДА! – Хорошо, может, я слегка и слукавил – признался проводник, испуганно выпучив глаза и подняв руки вверх, словно сдавался в плен к нам – Ибо то лишь мои догадки, не более. Но вот что я спрошу у тебя, леди Анафема: будь здесь время, это добавило бы тебе ощущение свободы воли? Что не было ничего предрешено? – последние вопросы Харона веяли холодом и пугали, как оказалось, не только меня, но и моих спутниц. Анафема, на мгновение пораженная словами старика, сидела с понурым, не выражавшим ничего лицом. Вскоре она вновь вернула свойственный ей бунтарский жар, и было хотела ответить что-то Харону, но в тот же момент из леса раздалось жалобное, похожее скорее на звериный вой «Ау». Но все сразу поняли, что то был не зверь, то был человек. – ЗДЕСЬ ЕСТЬ КТО НИБУДЬ?! – раздался истошный, словно из последних сил выдавленный, женский крик откуда-то из лесной чащи на правом берегу. То был страшный вопль, полный истерического ужаса, отчаяния и горя, вынести подобный звук было просто физически невозможно, хотелось заткнуть уши и забыться. Но вместе с тем и помочь этому человеческому существу, что попало в столь ужасную беду… беду, что разделяли и я с близняшками – смерть. – Да, идите на мой голос – крикнул я изо всех сил, лишь бы только та потерянная душа услышала меня, поняла, что она не одна в этом страшном лесу, что рядом есть еще люди. Кто знает, сколько, если можно так сказать, «длилось» ее скитание по зарослям среди сосен-великанов, ив и дубов? Может мгновение? А может вечность? – Солнце, не отбирай мою работу – голос Харона стал серьезным и холодным, что встало в противоречие со сложившимся у меня в голове образом добродушного великана. Теперь он напоминал скорее старого рослого гробовщика, забывшего о прелестях счастливой жизни. Проводник медленно встал со скамьи и двинулся по воде все тем же характерным ритмичным шагом в сторону леса. Казалось, что он видит ту женщину, что издала тот полузвериный вопль, хоть и для моего взора там открывалась лишь бесконечно глубокое месиво всех оттенков зеленого цвета. Но Харон явно знал куда идет. - Не нравится мне он! Темнит, отвечает загадками и улыбается так приторно сладко, что аж выворачивает! – выпалила Анафема, лишь только Харон скрылся за рослыми зелеными деревьями на берегу. Несмотря на сквозящую в ее голосе злость, глаза ее были готовы разрыдаться от досады. Должно быть, она ожидала иных ответов от старика, но каких? – Ты просто к нему придираешься! Он первый, кто смог нам хоть что-то рассказать об этом месте, а ты его уже во врагов записываешь! – воспротивилась Секунда, очнувшись от своих грез с открытыми глазами. Любопытно было то, что она словно отражение в зеркале переняла эмоции сестры на себя: худое белое личико полное печали и досады, уголки губ грустно смотрят вниз, лоб нахмурен и кое-где проступили слабые морщинки, как у плачущего младенца, но глаза… глаза горели адским пламенем! Словно были готовы сжечь весь этот «пластмассовый рай»! – Я согласен с Секундой! – резко вмешался в спор я и тут же поймал на себе неодобрительный, но все еще «плачущий на сухую» взгляд Анафемы. И тот взгляд не был тяжелым, как у ее сестры, он скорее просил меня пожалеть его обладательницу, несмотря на то, что та будет до последнего доказывать обратное, что ничья жалость ей вовсе не нужна. – Но по иной причине, нежели она: Харон с равной долей вероятности может нам и лгать, и говорить правду и поскольку он пока единственный из «местных» - на этом слове я в воздухе показал метафорические кавычки – кого мы знаем. – И что ты предлагаешь, «детектив»? – произнесла Анафема свойственным ей язвительным тоном, выделив последнее слово, подобно мне, метафорическими кавычками. – Предлагаю пока что соблюдать правила игры, которую ведет Харон, до поры до времени, пока не встретим других «местных». Сравним информацию из двух источников и узнаем, кто врет, а кто говорит правду. – Именно это я и хотела предложить! – словно в подтверждение, слегка повеселев, воскликнула Секунда, звонко хлопнув ладонью по ноге. Да только взгляд все еще выдавал бурю эмоций внутри нее. Анафема долго еще смотрела на меня, но уже не жалобным взглядом щенка, а скорее стеклянными глазами мертвеца, словно стараясь прочитать мои мысли, но, заметив краем глаза возвращавшегося к нам проводника, подобно сестре улыбнулась, и, откинувшись спиной на край лодки, сказала: «Ладно, будь по-твоему» Харон шел к нам не один. Под руку с ним медленно ступала женщина средних лет, худая и изнеможенная, смотрящая куда то себе под ноги, словно совсем не удивленная фактом хождения по воде. А может и удивленная до самых глубин души, но не нашедшая в себе сил выразить все это. Узкое, загорелое лицо ярко контрастировало с обрамлявшими его прямыми светлыми волосами, что водопадом спускались чуть ниже ключиц. Контрастировало оно и с платьем пшеничного цвета простого покроя, как моя сутана, и выступавшими из него по локоть сильными, но по-женски элегантными руками. Мне та женщина показалась красивой, пускай она и скорее не шла за Хароном, а волочилась как собака на привязи и мешки на лице под бутылочного цвета глазами только сильнее подчеркивали этот флер страданий и тоски. Харон, несмотря на свои габариты, грациозно перешагнул борт лодки и в жесте вежливости протянул руку женщине, что с неистовым любопытством разглядывала нас всю дорогу от берега до середины реки. Она была настолько поглощена разглядыванием нас троих, что даже не заметила протянутой руки проводника. Мы с девочками в смущении отвели глаза от нее. – Прошу вас, Веста – обратился старик к ней, и только тогда женщина будто бы проснулась, вырвалась из гипнотического плена нашей внешности и, резко, по-звериному, повернувшись к проводнику, с некоторой опаской протянула ему руку. Тон Харона был мягок и учтив, как тогда, когда он приглашал нас с девочками на борт. Казалось, что это произошло уже очень давно и, скорее было похоже на сон, что по прошествии лет внезапно стал правдивым воспоминанием. Как и подобает джентльмену, Харон проводил ее к скамье напротив нас и посадил ровно на то место, с которого встал в дорогу за ней. Сам же проводник взгромоздился по левое плечо от женщины, Весты. Та вновь с прежним любопытством впилась в меня с девочками диким, животным взглядом испуганной орлицы, производя впечатление какой-то всеми забытой старухи-ведьмы из глухих лесов. Должно быть, именно так бы смотрели первобытные люди на путешественников во времени: с любопытством и безумием! – Солнце, Анафема, Секунда – как бы представляя нас женщине и вместе с тем обращаясь к нам, сказал Харон – Знакомьтесь, это Веста. Она такая же, как и вы, из «потерянных». – Привет… Веста… - вырвалось у меня изо рта дрожащим голосом, пока наша новая спутница буквально копалась во мне своим всепоглощающим, тяжелым и уставшим взглядом зеленых ведьмовских глаз. Мне вновь хотелось убежать, скрыться от этого пристального взора, как и в нашу, встречу с Хароном, но нет, я должен сопротивляться этому желанию. Веста просто напугана, нужно развеять обстановку и этот флер безумия развеется. – Добро пожаловать на борт мертвецов! – с натянутой улыбкой, скорее похожей на оскал, сказал я голосом «бывалого путешественника по загробному миру»: уверенно и заигрывающее. Анафема и Секунда слегка улыбнулись моей откровенно безвкусной шутке, но вот Харону и Весте она явно пришлась не по нраву: холодное безумие на лице женщины сменилось ужасом, к глазам ее подошли готовые излиться водопадами слезы. Харон же смотрел на меня словно осуждающим взглядом, говорящим «Вот дурак!» и уже потянулся к Весте, чтобы успокоить ее, но она резко вскочила и вновь животным ревом пророкотала: «МЫ МЕРТВЫ?!» Кажется, эта новость стала для нее сюрпризом… А Харон ведь говорил, что лишь немногие осознают этот факт еще до встречи с проводником, а я, как снег в середине лета, свалил на нее эту страшную новость. Боже, действительно дурак! После моих слов Веста еще долго билась в истерике, изгибая свое тело под самыми страшными углами, что временами та напоминала переломанную ветку, старое мертвое дерево зимой. Она бегала от одного борта лодки до другого, намеревалась то и дело броситься в воды Ахерона, но Харон ее всеми силами старался удержать и успокоить. Она выдирала свои красивые волосы, цвета солнечных лучей, но те мгновенно отрастали до прежней длины. Она всеми силами старалась навредить себе или покалечить, сломать руку или ногу, вырвать глаза, чтобы не видеть это отвратительное место, но все бес толку. Как и сказала Анафема, здесь невозможно навредить ни себе, ни другим. «Спасибо за медвежью услугу, Солнце!» - немое послание читалось в иссиня-черных глазах проводника, но он не испытывал ко мне злости или ненависти, он был лишь раздосадован свалившимися на него «осложнениями на работе». – Веста, мне очень жаль, что так случилось – старался успокоить Весту Харон. В этот момент они стояли у противоположного конца лодки, должно быть носа. Проводник обхватил сзади своими могучими руками женщину и старался всеми силами удержать ее в этих каменных объятиях. Веста же била, кусала и царапала его, словно зверь, загнанный в угол и борющийся за свою жизнь из последних оставшихся сил – Жизнь имеет свойство заканчиваться, но смерть – не есть конец всего. Тебя еще ждет… – ЧТО МЕНЯ ЖДЕТ?! – вскрикнула Веста, бившись затылком о широкую грудь проводника, словно стараясь проломить ее – Я МЕРТВА! МЕНЯ ЖДЕТ ГНИЛЬ, ЗЕМЛЯ И ЧЕРВИ! КАЖДЫЙ, КТО МЕНЯ ЛЮБИЛ, ЗАБУДЕТ И НЕ ВСПОМНИТ! – Веста! – крикнул я, стараясь обратить на себя внимание этой бестии, но она лишь продолжала орать что-то непонятное и невнятное, захлебываясь в слезах – ВЕСТА! – попробовал я еще раз, но все бес толку, она меня не слышала. Тогда я сорвался с места и побежал к другому концу лодки, в пять широких шагов пройдя всю ее длину. Веста все также словно не видела меня и тогда, слегка побаиваясь обжечься ее гневом, я коснулся рукой ее плеча. Но нестерпимого жара, как от той же Анафемы, не было – было лишь уютное, родное тепло. Оно чем-то даже напомнило мне тот самый свет перед пробуждением. – ЧТО?! – теперь Веста уже видела меня, развернувшись резко, как испуганная птица, и уставившись на меня печальными, мокрыми глазами – ЧТО ТЕБЕ НУЖНО?! – Мы все через это прошли, Веста – начал свое повествование я, и сразу заметил, что она вновь теряет интерес ко мне и скоро потеряет тот временный контроль над эмоциями – Отнесись к этому с другой стороны: ты ведь тоже ничего не помнишь, да? – пускай немного, но я заинтересовал свою разбитую горем собеседницу. Она кивнула. - Почему это не может стать тогда твоей новой жизнью? Ты ведь ничего не помнишь о той, «первой» жизни. Так и смысл по ней горевать и переживать сейчас? – что-то внутри нее пыталось воспротивиться моим словам, но я уже видел подобную реакцию – у Анафемы. И, как и у нее, Веста вскоре переборола волны истерики и начала успокаиваться. – Просто начни все с чистого листа! Харон был явно удивлен моим словам и, казалось, слушал меня с не меньшим любопытством, а то и большим, чем Веста. Тело женщины обмякло, она успокоилась и, кажется, вся накопленная за вечность усталость свалилось на нее в одночасье. Проводник подхватил ее за внутреннюю сторону колен одной рукой, а другой за шею и отнес на скамью. – Да – почти шепотом произнесла Веста и закрыла глаза, словно уснула. А может, и умерла. А это вообще возможно? – Она слишком устала – словно отвечая на мой мысленный вопрос, промолвил Харон, нежно, как ребенка, укладывая ее на скамью – Ее воля иссякла, ей нужно отдохнуть. Придет момент, и она вновь откроет глаза. – в этот момент я сел обратно на свое место между девочками. Казалось, что близняшки тоже были поражены моими словами, адресованными Весте, ибо как к ней они были применимы, так и к нам. – Молодец, Солнце. Вновь тишина сковала нас. Пока Веста спала, уютно устроившись головой на бедре великана Харона, никто не смел проронить ни слова. Мы лишь тихо наблюдали за плавно меняющимся пейзажем этого загробного мира: густой лес сменился холодной, серой тундрой с промерзлой до невероятных глубин почвой, покрытой тонкой коркой льда. Даже в Ахероне кое-где проступали небольшие плавучие льдинки, айсберги, что словно обходили лодку стороной, не желая таранить последнюю. Но все же и здесь была жизнь: маленькие морозостойкие кустики все еще пробивали себе путь к свету через твердую как камень землю, стараясь выжить в таких нечеловеческих условиях. Но, несмотря на такое морозное окружение, мне не было холодно, да и никто из моих спутников не выказывал признаков хоть малейшего озноба. – Вы видели свет? – словно из ниоткуда раздался вопрос. То был глубокий женский голос, принадлежащий ранимой и нежной, но все же весьма мудрой натуре. Принадлежал он Весте, что незаметно для нас очнулась ото сна и начала медленно подниматься с импровизированной подушки в виде ноги проводника. Харон хотел, было помочь слабой и еще не до конца проснувшейся женщине подняться и сесть прямо, но та жестом отказалась и сама, опираясь дрожащими руками, приняла позу «сидя». – Да – единовременно придя в себя от неожиданности порвавшего тишину вопроса, ответили мы с девочками, переглядываясь друг на друга и поражаясь собственной синхронности. – И единственное воспоминание, что осталось у вас от прошлого вы тоже рассказали свету? – продолжала спрашивать Веста, элегантно выпрямившись и скрестив руки, покоящиеся на бедрах. Под изменившимся светом холодного солнца тундры казалось, что ее платье стало белым, как больничные халаты Анафемы и Секунды. – Вернее, вы его не говорили, но он узнал это. Я хотел предоставить право ответить первыми девочкам, но они явно не желали делиться воспоминаниями, они словно отражения друг друга одинаково скрестили руки на груди и поджали губы, превратившиеся в две тоненькие полоски. Взгляды их томно устремились под ноги, словно доски из темного дерева, из которых состояло дно лодки, были величайшими произведениями искусства. – Я вспомнил стихотворение – заметив, что неловкая пауза затянулась, я взял на себя роль отвечающего – Может быть, оно мне нравилось, тогда, при той жизни, и я унес его с собой на этот свет. – Можешь рассказать его мне? – с легким любопытством поинтересовалась Веста и я, чуть припомнив некоторые слова из того стихотворения, зачитал его, с той интонацией, что словно придавала торжественности строчкам про «Солнце». – Красивое. Мне тоже кажется, что я его слышала, когда-то, давно… - теперь она вопросительно смотрела на близняшек, но те словно не замечали ее, для них, видимо, их воспоминания были слишком личными. – Девочки, если вы не хотите мне рассказывать ваши последние осколки памяти, то это не страшно, правда. Я вижу, что это вас сильно печалит. Но, может, если вы поделитесь им, то вам станет легче? Анафема слегка замялась, ее взгляд перешел со дна лодки на свои скрещенные руки. Пару раз рот девочки беззвучно открывался и тут же закрывался обратно, делая ее похожей на выброшенную на берег рыбу, жадно хватающую воздух. – Дело в том… - наконец, собравшись с мыслями, начала она – Что у меня нет этих воспоминаний вовсе… Мне ничего не оставили! – последние слова, которые Анафема вроде бы и не прокричала, прозвучали очень громко на контрасте с почти что шепотом, предшествующим им. – Я не вру, действительно! Голоса просто сказали «Да будет так, Анафема!» И все! После я просто очнулась в гроте рядом с Секундой! Харон сейчас выступал в роли молчаливого наблюдателя, но, судя по его лицу, он так и хотел сказать «Не верю я тебе, Анафема!», но либо вежливость, либо его положение в царстве мертвых не позволяли ему это сделать. Глаза выдавали сомнения в словах девочки, но, с другой стороны, а зачем ей врать? – Я же вспомнила… - начала свой рассказ Секунда, смотря то на Весту, то на сестру - Хотя нет, скорее просто увидела, своими глазами! Я видела пробуждение Анафемы, от ее лица, все то же самое! Словно я это она! Да только голоса назвали меня «Секундой» и пожелали доброго пути – девочка выдохнула, к глазам ее подступили слезы. Реакция Харона была подобна той, что была на рассказ Анафемы. Он не верил сестрам. Должно быть, подобные «клиенты» у него были впервые. – Вы поистине удивительные ребята – не скрывая удивления, пророкотал великан, протягивая Секунде будто бы взявшийся из ниоткуда в его руке носовой платок. Интересно, а почему он не предложил его Весте, когда та ревела? – Мне явилось видение. – В заключение начала свой рассказ Веста, устремив на нас взгляд, полный светлой тоски, как от воспоминаний о первой любви. – Оно было таким явственным, таким настоящим. Я видела двухэтажный дом в деревне. Не смотря на облупившуюся серую краску, коей был выкрашен фасад, он выглядел настоящим дворцом в сравнении с окружавшими его полусгнившими избами. Да и тех было немного – на всю деревню была дюжина дворов, не более. Время близилось к закату, все окружение было покрыто бронзовой пеленой, постепенно уступающей место темноте. Из того дома мне навстречу бежали два светловолосых мальчика, бежали и смеялись – голос женщины слегка дрогнул – Один был, должно быть, чуть постарше и повыше, второй помладше. Они звали свою маму, тянули ко мне свои ручки на бегу, желая как можно скорее заключить меня в свои объятия. Но не успели… видение рассеялось и голоса сказали «Приветствуем тебя, Веста» - слезы вновь наполнили ее глаза, но той животной паники в ней не было. Харон, наконец, предложил и ей платок, но она отказалась. Странно, но во мне возникло странное желание подойти к этой малознакомой мне женщине, обнять ее и утешить, сказать, что теперь все будет хорошо. Но меня обогнал Харон: он одной рукой обнял Весту за плечи и сказал «Теперь понятно, почему тебе было так тяжело» – Ничего страшного – ответствовала она, давая слезам высохнуть самим, не вытирая их, обращая свой влажный взор ко мне – Надеюсь, что они счастливы, а мне пора жить новую жизнь! – Веста облегченно улыбнулась, источая почти осязаемые волны счастья. Оседлав гребень одной из этих волн, я тоже невольно расплылся в улыбке, а после счастье дошло и до Харона и до близняшек. Мы просто долго и самозабвенно смеялись, словно услышали какой-то безумно смешной анекдот. – А вы не видели больше других людей? – вопросила Секунда, когда приступ беспричинного смеха, наконец, сошел на нет. Веста поправила волосы, изрядно растрепавшиеся, и отрицательно помотала головой. – Нет. Мне казалось, что я вечно уже хожу по этому лесу. Словно я последний человек, оставшийся в этом мире! – Здесь нет времени – вклинилась в диалог Анафема и придвинулась ближе к женщине, сев, опершись локтями в ноги. – Скорее всего, вечность и прошла. Веста задумалась. Это было видно по то и дело проступающим на ее лбу морщинам, что заодно и выдавали ее истинный возраст. Затем она села в позу, подобную той, что приняла Анафема, правда в отличие от последней ее руки не спокойно покоились на бедрах, точнее не обе, а лишь правая: она подпирала ладонью голову за острый подбородок. Со стороны Веста с Анафемой могли показаться двумя сплетницами, что в тесном кругу друг друга шепчутся о всякого рода слухах. – Да, возможно – отозвалась Веста, задумчиво потерев рукой подбородок - Я, на самом деле, что-то подобное начала замечать, но старалась списать это на простой испуг, на страх того, что я не помню, как оказалась в лесу и уж тем более заблудилась в нем. Правда лес странный… словно ненастоящий! – Мы тоже это заметили – не нарочно тоном заговорщика проговорил я и после обратился к Харону. – Почему здесь нет птиц? Нет рыб и животных? Почему есть все привычные звуки мира, но нет тех, кто их производит? Впервые за все время путешествия я почувствовал легкую прохладу, не ту, что вызывает страх, а самый настоящий леденящий ветерок, дующий с бескрайних просторов тундры. Он слегка всколыхнул мои волосы и прядь золотых кудрей, заправленных прежде за ухо, съехала мне на лоб, закрыв заодно и левый глаз. – Вы еще не очистились достаточно от земного мира – прогрохотал Харон, пока я поправлял непокорную шевелюру и, видимо, хотел покончить на этом с объяснениями, но, заметив недоумения на лицах меня и девочек, выдохнул и продолжил. – Для вас эти звуки уже перестали быть проявлением кого-либо, например птиц. Они уже стали частью чего-то, например леса. Вам просто трудно, даже невозможно представить его без криков птиц и шуршания в траве сотен маленьких созданий, которых вы и не видите и не замечаете. – А лес мы видим тоже только потому, что «еще-не-достаточно-очистились-от-земного-мира», так? – задала слегка пугающий вопрос Анафема, протараторив слова Харона словно скороговорку. Проводника же сильно удивила такая прозорливость девочки, он был одновременно и удивлен, и восхищен, и слегка напуган этим. – Да, леди Анафема – с улыбкой на лице подтвердил проводник. – Для вас это горы, равнины и степи, а для нас… другое. – Значит это все ненастоящее! – в досаде воскликнула Анафема, вознеся руки к такому противоестественно голубому небу и фальшивому яркому солнцу. – Ну почему же? – недоуменно вопросил великан – Вы это видите. Вы это чувствуете. Вы это осязаете. Почему оно ненастоящее? – Потому что оно… - начала вещать Анафема, но запнулась, не найдя новых аргументов в сторону фальшивости всего и вся. – Оно другое и все! – Хорошо, а чем тогда смертный мир более настоящий, чем этот? – вопросил Харон, но вместо ответа получил лишь угрюмое «хм» от Анафемы, вновь скрестившей руки на груди и смотрящей куда-то вдаль. – Ты права, этот мир другой и ваши души, ваш разум пытается его подстроить под те рамки, что привычны были для вас. Вскоре он перестроится, поймет работу этого мира, и вы даже не заметите как некогда «странное» станет «нормальным» и наоборот. – А что видишь ты, Харон? – спросил я у проводника, хоть и непонятно можно ли хоть что-то видеть столь угольно-черными глазами, как две дыры в пространстве, заполненные абсолютным ничем. – Что я вижу? – с заигрывающей улыбкой спросил Харон и, не сдержавшись, вновь залился добрым смехом старика – То, что я «вижу», пожалуй, касается лишь меня, Солнце! – А кто-нибудь из вас заметил, что мы уже черт знает сколько времени стоим на месте? – вновь вторглась в разговор Анафема – Лодка не движется! И действительно лодка стояла на месте, словно села на мель посреди реки. Волны шумно разбивались о ее борта но не могли сдвинуть ни на метр вперед по течению. Решив проявить инициативу, я взял одно из весел и постарался нащупать мель, на которую мы сели, дабы оттолкнуть с нее лодку обратно к той части реки, где глубина была достаточной. Однако никакой мели не было, мы все еще стояли на месте с большой, казалось бесконечной, глубиной. Но что тогда нас держало? – Мы уже приплыли – промолвил Харон, положив мне руку на плечо и как бы мысленно говоря «Оставь попытки нас сдвинуть с места, Солнце». Он вновь стоял против светила и его седовласую голову окаймлял яркий желтый нимб. – Но Харон, ты же говорил про город? – в недоумении вопросил я и стал вместе с Секундой озираться по сторонам в поисках какого либо признака цивилизации. Но всюду простиралась лишь та же промерзлая пустыня с серыми пиками горных вершин у горизонта. – Город? Мы плывем в город? – вопрошала Веста, которой мы так и не успели рассказать про конечный пункт нашего путешествия. – Да, он называется «Сигил», вроде бы – ответила той Анафема, что-то вновь внимательно разглядывая в темных водах Ахерона. – Там нас будут судить по ответу на какой-то вопрос. – Судить?! За ответ?! – воскликнула женщина. Казалось, что нервы Весты вновь натянулись струной и вот-вот лопнут, а ее захлестнет очередной приступ истерики, но она мгновенно взяла себя в руки, успокоилась и, выдохнув, добавила. – Мне еще много чего придется узнать у вас и у Харона. – Да-да, все вопросы через пару мгновений! – взволнованно и торопясь, промолвил Харон, забирая из моих цепких рук трехметровое весло, с которым я отнюдь не хотел расставаться. Не знаю, что на меня тогда нашло, но я почувствовал накатывающую с ног до головы на меня панику, животный страх перед тем, что будет дальше. – ДА ГДЕ ЖЕ ЧЕРТОВ ГОРОД?! – проревел я, давая выход внезапно вспыхнувшим во мне эмоциям. Кажется, это удивило всех, даже Харона, что я тоже способен впасть в истерику, причем почти с пустого, как мне теперь кажется, места. Анафема, будто в ответ на мой вопрос, похлопала меня по плечу и жестом показала посмотреть вниз, в глубины вод Ахерона. Это казалось безумным и невероятным, но впервые за все время в реке отражалось не только идеальная голубизна неба, но и то, чего не было вокруг нас: стены города, сделанного, будто из чистого золота с высокими шпилями, башнями, дворцами и храмами, архитектура которых не позволяла им существовать в реальном мире. Некоторые из них походили на странного вида цветочные бутоны, другие на плавные паутины органической материи. Сквозь зеркало реки я словно смотрел на внутренности огромного живого существа, где улицы стали артериями, а дома плотью. Прямо под нами, ближе всего к лодке, по ту сторону зазеркалья был пирс, с которого на нас смотрел мужчина, чем-то отдаленно напоминающий Харона, возможно, то был его брат: то же атлетическое телосложение, те же черные бездонные глаза, похожие, но куда чуть плавные черты лица. Правда, в отличие от нашего проводника, одет тот мужчина был в серые изношенные лохмотья, должным образом прикрывающие лишь его срамные места. Заметив мой взгляд, задержавшийся на нем, мужчина улыбнулся и помахал рукой в знак приветствия. Я поступил также в ответ. – Советую держаться за что-нибудь! – предупредил Харон, стоя у самого носа лодки с веслом в руке. Я и не заметил, как отпустил эту треклятую палку из своих рук и как проводник забрал ее. Он с силой вонзил весло в воду, разбив зеркало реки на тысячи осколков, взметнувшихся вверх. Причем именно осколков, не брызг и не волн, словно река состояла не из воды, а из жидкого стекла. Те осколки окружили нас и летали вокруг, разгоняясь до каких-то немыслимых скоростей, преломляя и искривляя попадающий на них свет. Словно в калейдоскопе вокруг нас мелькали цветные пятна всех возможных цветов радуги. Готов поклясться, что все это завораживающие действо длилось минимум несколько часов, но, когда осколки вновь опустились вниз и сложились в спокойную реку, я обнаружил, что между началом и концом представления не прошло и одного сердечного такта. Теперь мы были не в той леденящей тундре, нет, нас окружал этот золотой город, на деле оказавшийся сложенным отнюдь не из металла, а из желтого камня, напоминающего крепкий, слежавшийся песок. Все было построено из него: и стены, и дома, и огромный дворец, лежавший прямо перед нами полукругом колоннады с массивными воротами из черного дерева, и пирс, на котором стоял этот мужчина, подозрительно похожий на Харона. Между гаванью, в которой мы стояли и тем дворцом, построенным не людьми, а настоящими атлантами, находилась огромная площадь, мощенная контрастирующей с желтыми зданиями темно-серой брусчаткой. От той площади, казалось, отходили сотни и тысячи дорог, проспектов, улочек и переулков по которым в разные стороны сновали люди в самых немыслимых нарядах и самой разной внешности: многие были одеты в средневековые льняные рубахи и брюки, другие словно только что вернулись с бала-маскарада в своих разноцветных роскошных платьях и помпезных костюмах, расшитых драгоценными камнями , третьи бродили в однотонных черных или белых туалетах эпохи ренессанса и французской революции, источая флер романтизма и загадочности, четвертые же сильно не беспокоились о своем внешнем виде и, подобно встречающему нас незнакомцу, ходили в разного рода рванье, а то и вовсе без одежды, не вызывая притом осуждения со стороны других. Странное чувство возникло внутри меня, будто бы я уже где-то видел всех этих людей, эти лица. Может быть, я их знал в той жизни? Я был настолько общителен? И неужели они все тоже… – Добро пожаловать в великий город Сигил, обитель и пристанище потерянных душ! – торжественно объявил тот мужчина, и тот высокопарный тон его звучал более величественно на контрасте с внешним видом оборванца. Он протянул руку Анафеме, дабы в знак вежливости помочь ей сойти с борта лодки на пирс, возвышающийся на добрые полметра над уровнем воды, что сойти можно было с лодки, только встав на ее узкий бортик. Но девушка отказалась, не удостоив полунагого мужчину и взглядом и самостоятельно, пускай чуть не свалившись спиной вниз, взошла на сушу. Я последовал вслед за девочкой и в силу своего роста смог легко подтянуться на руках наверх. Секунда с Вестой же не отказались от протянутой руки незнакомца и радостно приняли от него помощь. – Опять весь в лохмотьях, Никта? – укоризненным тоном промолвил Харон, которому в свою очередь было достаточно просто шагнуть, дабы оказаться на пирсе. Он словно старался своим замечанием пристыдить того мужчину, но в его словах не было злого нравоучения, они прозвучали даже в некотором смысле тепло, по-дружески. Может быть потому тот человек, Никта, в ответ на замечание Харона лишь широко улыбнулся, показывая ему и нам начисто лишенный зубов рот. – Мне мои лохмотья нравятся больше, чем твоя дурацкая панамка! – ехидно огрызнулся тот голосом беззубого старца: глухим, мягким и плавным. – Кстати, а где она? Потерял? – Надоела. В ней голову печет! – должно быть то была шутка, понятная лишь им двоим, ибо Харон с Никтой так звучно рассмеялись, как два старых товарища, что давно не видели друг друга. Смех прервало недовольное кряхтение Анафемы, словно та старалась прочистить горло. – Ах да, простите меня – чуть пристыжено промолвил Харон, казалось, что его смуглые щеки стали даже чуть более насыщенного цвета, будто покраснели. – Я просто очень давно не видел своего брата! – проводник поклонился и по очереди представил нас. – Никта, знакомься, это Веста, Анафема, Секунда и Солнце. – Еще раз приветствую вас, потерянные! – подобно Харону Никта поклонился нам, но от этого его действия исходил скорее флер пародии и насмешки над привычкой кланяться своего, как казалось, старшего брата, нежели благовоспитанности и этикета. – Отныне вы на моем попечении, временно. После будете предоставлены сами себе. – Он выпрямился и стоя в полный рост напоминал античную статую из того же гранита, из которого был выточен и Харон. – Мой младший брат покажет вам город, объяснит некоторые порядки и ответит на новые вопросы об устройстве Сигила, которые у вас пренеприменно возникнут. Помните, что Город примет вас, если вы примете его таким, какой Он есть. – Пояснял Харон, и с каждым словом в его голосе явственно стали слышаться нотки печали. Кажется, приходила пора прощаться с нами… – А ты уходишь обратно рыбачить? – вопросил я и, кажется, заметил еле различимый блеск влаги в уголках глаз великана. – И мы больше не встретимся, верно? – Мое путешествие с вами заканчивается здесь – глухо пророкотал Харон, стараясь сдержать нахлынувшие на него эмоции – Я должен отправиться вновь в воды Ахерона, дабы помочь другим заблудшим найти дорогу до Города. – Понимаю, это твоя работа – кивнул я и, хоть я не слишком сильно привязался к старику как, видимо, он к нам, я тоже почувствовал в душе острый укол утраты. Я шагнул вперед, ближе к Харону и протянул правую руку на прощание. Тот же вначале не понял обращенного от меня к нему жеста, но все же спустя мгновение легко улыбнулся и крепко пожал мою ладонь, прямо как в момент нашей встречи. – Удачной рыбалки! – А тебе поиска ответов! – пожелал в ответ Харон и в тот же момент, в порыве нахлынувших нежных чувств, между нами проскочила Секунда, стиснув в объятиях проводника. На фоне так близко стоящей невысокой девочки Харон, казалось, лишь слегка уступает по высоте огромным шпилям-минаретам Сигила. – Спасибо вам за все! – медленно промолвила Секунда, делая слишком большие, чем нужно, паузы между словами, словно хотела задержать его подольше вместе с нами. К нашей процессии прощания присоединилась Веста, сохранявшая на удивление серьезное лицо, словно пришла на важное совещание. – Ты мне так и не рассказал про суд. – Холодно и отрешенно произнесла она, словно скрывая внутри острые клинки злобы. Харон даже, не мгновение, опешил от этих слов и искал уже, что сказать бедной женщине: то ли оправдание, то ли извинение. Но выражение лица Весты вслед за тем потеплело, а на губах заиграла легкая улыбка. – Я надеюсь, что Никта и ребята расскажут мне обо всем. Прощай, Харон Проводник. – Она, подобно истинной леди, сделала короткий реверанс. Харон же поняв, что его просто поймали на удочку и постарались вывести на эмоции, от души рассмеялся. Безучастной к прощанию с Хароном оставалась лишь Анафема. Она так и стояла все на том же месте, на которое сошла с лодки и разглядывала толпы людей на огромной площади перед не менее, а то и более, огромным дворцом. Когда же, наконец, Секунда разомкнула свои объятия, Харон спешно направился к лодке, по пути успев улыбнуться и кивнуть головой на прощание второй из близняшек, но та будто бы не заметила его. Неужели она все еще не доверяет Харону? Неужели он настолько противен ей? – Может быть, мы еще встретимся! – крикнул на прощание великан и, помахав рукой, со всей силы ударил веслом как посохом по водной глади. Та мгновенно вспучилась столбом белоснежной пены, покрыв собой и лодку, и Харона в мгновение. После она словно растаяла в воздухе, а вместе с ней и наш первый проводник по миру мертвых. – Ну что же – стараясь обратить на себя внимание, промолвил второй наш проводник, Никта. Из-за отсутствия зубов казалось, что он не проговаривает слова, а будто бы выплевывает их в нас. – Пора вам провести экскурсию по нашему скромному городу! Идите за мной! – И мы повиновались этому чудаковатому старцу, не проронив ни слова.