***
— Очнулся? Я вскрикнул от страха, попытался отскочить назад, но уперся спиной в стену. Адская гончая рассмеялась, показав мне превосходные белые клыки. Выглядела она как сущее исчадие — темно-серая кожа, алые глаза, спутанная грива черных волосы, мощные лапы с когтями. — Не бойся мальчик, хоть твой страх и возбуждает меня, я тебя не трону. У меня уже есть муж и другого мне не надо. Поверил ей я не сразу, но деваться мне было некуда. Я не мог вернуться назад и не знал куда идти. В глубине души я даже жалел, что меня не сожрал песчаный червь, смерть в его пасти была бы быстрой. — Тебя ночью привезла моя подруга, Саана. Тебе повезло, что она решила поохотиться в этих краях и встретила тебя. Ты заблудился, орденец? Уперев мощные лапы в бока, гончая внимательно меня разглядывала. — Я не из Ордена, — ответил я. — Я сбежал. — Сбежал? — гончая почесала ухо. — От тебя пахнет интересно… ты ведь маг? — Да. Я… маг… — вздохнув, ответил я. — Это мой дар и мое проклятье. — Хм… ладно, об этом еще будет время поговорить. Меня зовут Хария, а тебя как? — Как меня зовут? — я задумался. — Сандер, меня зовут Сандер. К разговору мы вернулись за ужином. Хария раскатала на полу ковер, а потом постелила прямо на нем скатерть и поставила странные блюда. — Жареные тушканы и засушенные финики. Садись. — Прямо на пол? — Да, а что не так? — удивилась Хария. Она села на ковер и, вытерев лапы, разорвала пополам хлебную лепешку и протянула половину мне. Есть пришлось руками, причем хлеб можно было брать только правой рукой, и это был первый урок, который мне преподали. И хорошо, что Хария была снисходительной к моему невежеству. Позже я побывал и в таких местах, где человека, взявшего хлеб левой рукой, убили бы без лишних разговоров. — Я всегда хотел быть просто ученым, и магия для меня была лишь инструментом познания мира, но… все изменилось. — Да, — понимающе кивнула Хария. — Я родилась здесь и хотела прожить всю свою жизнь, но теперь жить тут стало слишком опасно. Мой муж и дочь уже уехали на север, а я вернулась за вещами. Тебе повезло, завтра меня бы уже тут не было. — Вы уезжаете из-за Ордена? — Да. Рядом с ним всегда было непросто, но сейчас… вы начали убивать даже кикимор и овценамбул. — Да, — хлеб встал у меня поперек горла. — Я хотел быть просто ученым, но издали новый закон — все маги обязаны поступить на службу Ордену. От меня потребовали стать убийцей и убивать монстров. А если бы я отказался, то меня отправили бы в тюрьму для магов. — Разве мага можно удержать в тюрьме? — удивилась Хария. — Еще как, — я невесело усмехнулся. — Камни, холодное железо, и кристаллы в стенах, вытягивающие ману. День и ночь. Безостановочно. Как только кристаллы заполняются — их заменяют на новые, незаряженные. И так, пока маг не умирает от полного истощения сил. Редко кто может выдержать больше пяти лет. Поэтому я и сбежал. После ужина Хария принесла мне толстое, стеганое одеяло. — Зачем оно? Мы же в пустыне. — Ночью узнаешь! — хмыкнула она. Дрожа ночью от холода, я мысленно благодарил её за это одеяло. На следующее утро мы отправились в путь. Хария меня многому научила, объяснила правила и традиции, показала как выживать в пустыне и как в ней жить. — Монстр ты или человек, богатый или бедный — перед Великой пустыней все равны, — часто повторяла она. И позже я много раз убеждался в правоте её слов. В прошлой жизни я верил, что гончие — одни из худших монстров, что они просто тупые, агрессивные и похотливые животные. В новой жизни одна из них стала первым учителем для меня. — Пошли со мной, лет через пять моя дочь вырастет и сможет стать для тебя хорошей женой. — Благодарю за щедрое предложение, но я поищу свой путь. — Хорошо, — улыбнулась Хария. — Да будет легок твой путь. — Пусть и твой путь не тревожат самумы. — Ты все правильно понял, — сказала она. — Прощай, Сандер! И наши пути разошлись. Она отправилась в неведомое мне демоническое царство Илассы, лежавшее где-то на востоке, а я пошел в город Кади-Халем, в котором в основном жили люди.***
«И вот я здесь, в великом и славном городе Кади-Халем. Чтобы описать его, мне не хватит синонимов к словам шумный и пестрый. Здесь все шумное и пестрое: огромный базар, на котором не торговаться с продавцом, значит оскорбить его; местные жители, постоянно пытающиеся одеться ярче других и говорить громче; дворцы знати и трущобы бедняков, и не сразу и скажешь, у кого род древнее и гордости меньше. Здесь все обманчиво, здесь на виду может сверкать медь, а в пыли таиться золотая монета. Тут за неделю можно стать своим и за всю жизнь не понять и половины правил. Как написал один местный поэт: "О, Кади-Халем, жемчужина среди песков! Прекраснейший ты город на земле! О, Кади-Халем, ты как неверная красавица, одной рукой подаешь щербет, в другой сжимаешь отравленный кинжал…. О, Кади-Халем…" Ты задашься вопросом, почему я, скрываясь, пишу о том, где живу? Но тот, кто хоть раз видел Кади-Халем, поймет, что мне нечего боятся. Скрываться в этом городе проще, чем кого-то искать…» На первый взгляд город красивым не назовешь. Да и на второй тоже. Весь постоянно рыже-серый, припыленный, с узкими улочками, мусорными кучами, шумными людьми, домами с окнами, постоянно закрытыми плотными ставнями, жаркий и душный. В нем нет скверов или парков, а люди словно прячутся от города. Но это до тех пор, пока ты чужак. Стоит… даже не стать своим, а только лишь сделать шаг на пути к этому, и Кади-Халем покажет тебе другую свою сторону: уютная чайхана, в которой тебя всегда встречают как гостя, а не клиента; тенистый внутренний двор, в который тебя обязательно пригласят хозяева; рынок, на котором пытаются не обмануть покупателя, а скорее сыграть с ним в азартную игру. Многие мои знакомые из старой жизни не поняли бы всего этого, как не понимал сначала и я сам. Подумав об этом, я понял, как закончить письмо. «Меня сейчас и не узнать, и не удивительно, ведь моя жизнь изменилась. Я привык просыпаться на заре от певучего крика муэдзина и засыпать под него же. Наловчился носить куфию и ходить в бурнусе. Перестал замечать вездесущий песок, привык к резким запахам и острой пище, а собираясь в дорогу, боюсь не дождя, а песчаной бури. Кстати о дожде, здесь многие и не верят, что вода может литься с неба. Что же до того, чем я промышляю себе на пропитание, то об этом я напишу в следующем письме. С наилучшими пожеланиями, твой непутевый друг».***
Отложив перо, я сложил лист бумаги, завернул его в плотную кожу, обвязал тесьмой и запечатал воском и нехитрым заклинанием. Шум за окном усилился, значит, жара уже спала, и жители города занялись своими делами. Так что и мне пора прогуляться. Я надел светлую рубаху и жилетку поверх нее. А затем обернул вокруг головы большой темно-зеленый платок — куфию. Без него выходить на улицу было нельзя. Сначала люди будут косо на тебя смотреть, а потом солнце нагрет тебе голову и ты грохнешься в обморок посреди улицы. После чего я подпоясался и заснул за пояс кинжал в ножнах, без него тоже нельзя было выходить из дома. Убрав письмо в сумку, я перекинул лямку через плечо и вышел за дверь. Я жил на постоялом дворе так как все еще не нашел себе комнату в Кади-Халеме. У меня не было тут нужных знакомств, а без них в дом меня никто не пустил бы. Кивнув старому охраннику у двери, я вышел на улицу, с головой окунувшись в жаркую духоту и шумную жизнь города. Людей было не так много, но на узкой улице сложно было пройти, никого не задев, чем постоянно пользовались уличные воришки. Заметив одного из них, я щелкнул пальцами, выпуская в его сторону крохотную огненную искру. Смуглый пацанёнок в шароварах и жилетке, надетой на голое тело, все понял правильно и отошел назад, пропуская меня. Соседняя улица была пошире, но я сразу уткнулся в затор. Немного потолкавшись, я понял, в чем дело — по улице не спеша ползла крупная ламия. И по ней сразу было видно, что она замужем — плотная накидка, спускавшаяся ниже пояса, и никаб, скрывавшей под плотной тканью голову и лицо, оставляя лишь узкую прорезь для глаз. Поначалу это меня удивляло, но теперь я знал, что мамоно в этих местах охотно подчинялись главному правилу для женщин — показывать свою красоту только мужу. Некоторые говорили, что в Кади-Халем слишком много мамоно и тут опасно жить человеку. Другие говорили, что в Кади-Халем мамоно не имеют права выходить на улицу и нападать на мужчин, и это одно из худших мест для монстродевушек в округе. На самом деле жители Кади-Халем говорили, что нет разницы между мамоно и не мамоно, ведь законы, как и небо с солнцем, для всех одни. Соблюдай правила и все будет хорошо. А нет — пустыня дураков не любит, но охотно прячет под барханами. Вход в чайхану «Ашдирам» располагался на солнечной стороне улицы. Белые стены с кусочками слюды ярко сияли днем, но стоило сделать шаг через порог — и ты оказывался в темном помещении, в котором ничего не видел, пока глаза привыкали к темноте. А вот посетители чайханы видели тебя очень хорошо. Будучи, в общем-то беглецом, я хорошо понимал, насколько это удобно. В этот час внутри почти никого не было. Я прошел в любимый угол, разулся и забрался на низкий топчан, застеленный ковром, и уже привычно уселся за столом, скрестив ноги. — Мир вам, Сандер! — И вам мир, Сари. К столу подскочила маленькая смуглая девушка со звериными ушками на голове в длинном черно-красном платье, перехваченном на талии синим женским поясом. За её спиной покачивался шикарный, пушистый хвост. Первым делом она поставила передо мной кружку с щербетом, это было бесплатное угощение, но приняв его, я должен был что-нибудь заказать. — Благодарю. Принеси мне чай. — Чай? И все? А, ты опять на мели, Сандер? Письмо дописал? — Да. Но как вы сможете его передать? — я достал из сумки письмо и отдал бойкой девчонке-рататоску. — Любое письмо попадет в руки того, кому оно предназначалось, не переживай Сандер, — Сари обворожительно мне улыбнулась и ушла, покачивая пушистым хвостом. Непокрытая голова, синий пояс — она не замужем, поэтому и в чайхане работала. А найдет себе мужа и скорей всего перестанет покидать женскую половину дома. Сари быстро вернулась, поставила передо мной маленькую чашку, металлический чайник, от которого шел запах крепкого чая и небольшую глиняную вазочку, в которой лежали куски халвы. — Это угощение, — объяснила Сари, мило улыбаясь мне и, словно бы невзначай, демонстрируя мне запястья. Уж не знаю почему, но одной из самых сексуальных частей тела местные жители считали женские руки и запястья. Хотя скорей всего это потому, что все остальные части тела показывать было страшным развратом. — Куда собираетесь на этот раз? — Куда глаза глядят, да ноги несут, — ответил я. Сари, лукаво улыбнувшись и сверкнув глазами, убежала. В первый раз я был настолько глуп, что честно сказал, куда собираюсь идти. И хвала Верховной, что я сбился с пути. Позже я узнал, что меня подкарауливало около десятка мамоно… Едва я успел выпить две чашки крепкого с землистым привкусом чая, как подошли мои спутники: Ихрам, Риггар и Элла. Ихрам и Риггар — местные мужчины, оба смуглые, черноволосые, темноглазые с обветренными лицами, грубыми руками и несколькими шрамами. Одеты они были также как я — штаны, рубахи, закрывавшее все тело, жилетки и куфия на голове. Элла была воительницей откуда-то с севера, с еще незанятых монстрами мест. С точки зрения местных она одевалась всегда неприлично и вообще вела себя так, как не подобает женщинам: мужская одежда, короткая прическа, непокрытая голова, сабля на поясе и наглость. — Мир вам! — сказали Ихрам и Риггар, подходя ко мне. — И вам мир, — ответил я. Ихрам и Риггар разулись, забрались на топчан и сели напротив меня. Я подвинулся, уступая место Элле, но она презрительно скривилась, перед тем как сесть за стол. — Стульев нормальных нет… — Мир вам, гости дорогие! — воскликнула Сари, подходя к нам и ставя на стол три кружки с щербетом. — Сладкая гадость, — скривилась Элла, отставляя щербет в сторону. — Лучше бы туака принесла. — И вам мир, Сари, — ответил Ихрам, принимая угощение. — Чай. Мы сегодня пьем только чай. Последние слова он произнес, глядя на Эллу. Та скривилась, но спорить не стала. — Хорошо, — кивнула Сари. Она забрала мой чайник и вскоре вернулась с большим чайником, двумя маленькими и одной большой кружкой, которую поставила прямо перед Эллой. — Хм, почему мне вечно приносят большую кружку? — задумчиво проговорила Элла. Мы с Ихрамом и Риггаром переглянулись, ухмыльнулись, но ничего говорить не стали. Если человек упорно не желает учиться, то это его проблемы. Хотя я, если честно, не очень понимал, почему Ихрам терпит в отряде Эллу? Убедившись, что Сари ушла и не подслушивает, Ихрам перешел к делу: — У нас новый заказ. Статуя мудрости. — Найти? — уточнил я. — Доставить. — Опять тяжесть тащить, она хоть, не большая? — пробурчала Элла. — Небольшая. Искать её долго не придется, заказчик точно знает, где она находится. Выходим завтра, идти три дня. — И куда пойдёте? Риггар вздрогнул, а Элла что-то прошипела сквозь зубы. Только что никого не было рядом и вот уже Сари стоит у нашего столика и ставит на стол миску с вялеными финиками. — Это угощение. — Идем, куда глаза глядят, да ноги несут, — ответил Ихрам. — Легкого вам пути и хорошей погоды, — с улыбкой поклонилась Сари. Это просто игра. Сари знает, что мы не такие дураки, чтобы сказать куда собираемся, а мы знаем, что она знает. Но она каждый раз задает вопрос, а мы каждый раз отвечаем. Игра, как и почти всё в Кади-Халем. Улыбайся и подыгрывай, а иначе можно и обидеть. Когда Сари вновь ушла, мы вернулись к обсуждению похода, договорились о снаряжении и месте встречи. — Тогда до завтра. Ихрам и Риггар вылезли из-за стола и обулись. По городу они ходили в легких сандалиях. Ихрам оставил на столе пару медных монет за чай. — Ты идешь? — спросила Элла. — Нет, я еще тут посижу. — Тогда и я задержусь, — ухмыльнулась она. — Принеси мне туака! — Ихрам просил не пить, — напомнил я. — И что он мне сделает? — фыркнула Элла. Сари принесла небольшой кувшин с пальмовым вином, поставила его перед Эллой и вопросительно посмотрела на меня. — Кашу, — сказал я. — И еще чая. — Пить не будешь? — спросила Элла. — Нет. Нормальное вино стоило дорого, эль тут не варили, а туак мне не нравился. Кроме того это чайхана, а не кабак. Сидели мы молча. Элла пила пальмовое вино, а я ел кашу из нута с кусочками баранины, приправленную разными специями. Поначалу есть такое блюдо мне было непривычно, но я быстро привык и полюбил его. — Вот скажи мне, Сандер, почему ты такой правильный? — Хм… — я прожевал кусок баранины и пожал плечами. — Правильный? Я предал Орден, предал веру, бросил семью и сбежал. — Ты понял, о чем я говорю. — Скажем так, я не хочу, чтобы передо мной ставили большую кружку. Элла меня не поняла и отвернулась. — Ты говоришь как эти… вечные загадки и пустые славословия. До завтра. Она положила на стол серебряную монету и ушла. И тут же возле стола нарисовалась Сари. — Зря ты с ними ходишь, Сандер, — серьезно сказала она. — Почему? — Сам знаешь. Однажды она навлечет на вас беду. Предупреждение было серьезным. Не стоило обманываться забавным видом Сари, она рататоск, а они всегда первыми чуют приближение самума. — Других я не знаю. — Я могу познакомить тебе с одним человеком, — предложила Сари. — Хорошо. — Так, а все-таки, куда вы идёте? — Сам не знаю, — улыбнулся я. Разговор закончился, началась игра. Других посетителей в чайхане было мало, поэтому она села напротив меня и, покачивая шикарным хвостом, начала откровенно заигрывать со мной. И это была еще одна вещь, о которой я не мог рассказать в письме — все, что нам рассказывали о монстрах, оказалось ложью. В Кади-Халеме, в городе, где улыбка и вежливость всего-лишь часть ритуала, где тебе в любой момент могут подсыпать яду или вонзить кинжал в бок, лишь монстрам можно было доверять.***
В путь выходили затемно, так что вставать пришлось рано идти к северным воротам по темным улицам. Кади-Халем еще спал, только стражники обходили город. Ихрам и Риггар уже были на месте и навьючивали верблюдов. Поприветствовав их, я подошел к верблюду по прозвищу Цветок, чтобы оседлать его. Чем большой, косматый и флегматичный зверь был похож на цветок — я понятия не имел. Все верблюды принадлежали Ихраму и сами по себе были немалым богатством. В городе их держать было запрещено, а значит, надо было арендовать загон в квартале у ворот или за городскими стенами. И жить рядом, или же нанимать людей, чтобы они ухаживали за верблюдами и охраняли их. Конечно, за конокрадство и воровство верблюдов приговаривали к смертной казни, причем очень мучительным способом — приговоренного привязывали к металлической плите и оставляли лежать под палящим солнцем. Но воров от этого меньше не становилось. Тем временем пришла Элла, как всегда хмурая и раздраженная с утра. Один меч она закрепила у седла на верблюде, второй повесила на пояс, а на спине закрепила арбалет. Ихрам и Риггар были вооружены саблями, а у меня из оружия был только кинжал. Трех верблюдов мы навьючили дополнительными запасами воды и еды. Едва мы закончили, как вокруг стали собираться другие люди и даже мамоно: купцы, авантюристы, простые путешественники. Гёбу-дануки собирали целый караван из трех десятков верблюдов, они бегали вокруг них, спорили и ругались о чем-то. Рядом несколько хмурых саламандр готовились ехать в другой город, судя по их виду, они были наемницами и с контрактами в Кади-Халем им не повезло. Чуть поодаль такие же авантюристы как мы собирались в поход в пустыню. Когда мы выехали из города — небо на востоке только-только начало светлеть. Поначалу дорога шла среди глинобитных хижин бедняков и финиковых рощ, затем потянулись поля сухой, объеденной козами травы. Чем светлее становилось небо, тем оживлённой было на дороге. По желтоватому, присыпанному песком и пылью камню в Кади-Халем ехали арбы, груженные: вяленой рыбой из дальних оазисов, свежими и вялеными финиками, зерном, дынями, дровами и даже льдом и водой. На тяжелой повозке, которую тянули две пары быков, в деревянных, укутанных толстым войлоком, бочках везли колотый лед с горных ледников. Доставить его по жаркой пустыне в Кади-Халем было тяжело, но знать и богатые купцы за лед платили не скупясь, в том числе и потому, что предложить гостю в жаркий день щербет со льдом — означало показать свое богатство и статус. Когда первые лучи солнца показались из-за холмов, мы въехали в пустыню. Впереди насколько хватало глаз тянулись одни барханы, лишь у дороги росли кустарники, которые пускали свои корни глубоко в песок, чтобы добраться до воды. Эти растения запрещалось трогать, потому что они задерживали пески и не давали пустыне окончательно поглотить дорогу. Я поправил куфию и бурнус. Едва солнце поднимется над барханами, как начнется сущее пекло. Но именно там, в глубине пустыни лежал источник нашего заработка. Великая пустыня видела многое: возникали и рушились царства, вознеслись к своему величию фараоны, и началась их война с неведомой тьмой, высыхали оазисы, целые города приходили в запустение, забывались дорога к храмам неведомых богов, строились гробницы для великих царей, имена которых сейчас никто и не знает. И от всего этого остались следы — руины городов и дворцов, пирамиды и развалины храмов. Когда-то давно я мечтал изучать их. Рассматривая в старой книге гравюры пирамид и храмов, я мечтал прийти туда как ученый, раскрыть их тайны и узнать древние легенды. Отчасти поэтому я бежал именно в эти места. Но оказавшись здесь, я стал вором. Жалким грабителем, которые обворовывает древние руины, чтобы потом продать бесценные вещи любителям старины в Кади-Халем. И у меня рука не поднялась написать об этом в письме.