Власть над прошлым

Визерису редко, но снились драконьи сны, которыми была знаменита его предок, Дейнис Сновидица, спасшая их род и их драконов от Рока Валирии, чем он был даже горд, ведь не каждый Таргариен унаследовал этот дар. Хотя, если быть правдивым, ему они снились лишь трижды. Перед тем, как Балерион Черный Ужас принял его как своего всадника, уже тогда Визерис знал, что древний дракон лишь единожды поднимет его в воздух, а потом наконец уйдет к предкам. Потом был сон перед тем, как дед, король Джейхейрис, объявил его наследником и принцем Драконьего Камня, уже тогда он видел себя в короне. И был еще сон перед тем, как его любимая Эймма родила Рейниру. Но в отличии от тех снов, этот так и не сбылся, хотя он был абсолютно уверен, что то был драконий сон. В нем Визерис видел, как родился мальчик в короне Завоевателя, он ясно слышал звук грохочущих копыт, раскалывающихся щитов и звенящих мечей. Он видел того же мальчика, уже юношу, который восседал на Железном троне, слышал, как зазвонили колокола, и как все драконы взревели как один. А родилась девочка. Его любимая принцесса, умница и красавица, но все же девочка. Визерис любил ее, но этот сон так захватил его душу, что он не мог оставить надежды на рождение сына. И Эймма смиренно пыталась исполнить его мечту. Раз за разом в ее чреве зарождалась жизнь, и раз за разом та гасла до того, как могла стать ярким пламенем, в котором Визерис, в своих стремлениях и одержимости, не заметил, как сгорала его милая жена. Боги, ее крики до сих пор не оставляли его уши! Ее мольбы и ее зов. Эймма не хотела умирать, особенно так страшно. Его дорогая соколица, в чьей груди билось драконье сердце, любила жизнь и любила их дочь, она не заслужила этого. Она должна была мирно стареть и смотреть, как их дочка выйдет замуж, как рождаются их внуки и, дай боги, правнуки. Но Эймма умерла, умерла в агонии, зная, что ее муж позволил мейстерам и повитухам вскрыть ее, как свинку к пиру. Визерис никогда себя не простит за это, хотя и знал, что Эймму было уже просто не спасти. Ведь в конечном итоге, именно он загнал ее на это смертное ложе, а не мейстер. Он. Сразу после ее смерти, и смерти их сына, и очередной выходки Деймона, Визерис подумал, что это знак богов. Что он все же ошибся, и стоило не терзать жену, а поддаться течению, и готовить на трон Рейниру, вопреки всяким традициям и ожиданиям. Она была девочкой умной, способной и народ ее любил. И Визерис во всеуслышание объявил Рейниру своей наследницей. Он приказал съехаться всем лордам и поклясться его девочке в верности. Но это не подарило его душе покоя, и не избавило от одержимости тем самым сном. Особенно после того, как он женился на юной Алисенте, утешавшей его в самый темный час, и у них родился сын. Его душа металась, а мысли путались и конца края этому не было видно. Визериса не переставали мучать сомнения, а правильно ли он поступил, что так поспешил, что сделал Рейниру наследницей. Не отнял ли у своего сына его право, не разрушил ли его судьбу… Но и дочь, опять же, Визерис не желал обидеть. Он ее любил, Рейнира была всем, что осталось ему от Эйммы, ее дорогой дар, которые Визерис должен был беречь как зеницу ока, даже если за эти пару лет характер дочери изменился, порой не в самую лучше сторону. И это было все из-за него. Также, как и в смерти Эйммы, он винил себя в том, что Рейнира стала такой. Стала отстраненной, далекой и подверженной всплескам гнева. Визерис извинялся перед ней за то, что мало ей внимания уделял, когда только ее матушка умерла, обещал, что исправится… А вместо этого, трусливо убегая от своей боли, как душевной, так и физической, и поддаваясь настойчивым увещеванием Малого совета, женился на Алисенте. Наслаждался рождением долгожданного сына, и с нетерпением ждал рождения следующего ребенка, забывая при этом уделять внимание своему старшему чаду, которое от одиночества даже прибегало к самым детским выходкам. Рейнира утверждала, что ей снились драконьи сны, но он думал, что это все лишь для того, чтобы вернуть его внимание, хотя раньше за ней такого не было замечено, и эти крики по ночам... Нет, Визерис верил в эти сны, знал, что в их семье есть такой дар. Но сейчас Рейнира была похожа больше на капризного ребенка, чем на взрослеющую девушку, которая была готова на все, чтобы выказать свою обиду на то, что он женился после смерти ее матери на другой женщине. В день той охоты на белого оленя, они вновь его истязали. Эти горькие мысли и ощущение неудачи от его затеи выдать Рейниру замуж. Визерис искренне надеялся, что ей понравится лорд Джейсон, что раз он не смог, то муж, а там, дай боги, и дети, сделают ее счастливой. Он хотел вновь видеть ее улыбку, хотел видеть искру в ее фиалковых глазах. Внуков хотел понянчить, пекло побери!.. Порезы, которые Визерис заработал, оцарапавшись о Железный трон, плохо заживали, он уже лишился пары пальцев, и боялся, что может умереть до того, как увидит рождение детей Рейниры. Но его дочь расценила это не как добрый жест, а как оскорбление, желание от нее избавиться, и убежала, а Визерис надрался вдрызг, опять погрузившись в мысли о своем несбывшимся сне и своих ошибках. Он даже не удержался, и вывалил часть своих чаяний Алисенте, которая так обеспокоенно на него смотрела, найдя около того кострища. Думал, что если озвучит вслух свои опасения, то может станет легче. Не стало. Позднее, Визерис выпил еще целый кувшин вина и уснул прямо в кресле, которое стояло в шатре, где он днем принимал гостей. Он не хотел тревожить своим амбре уже наверняка спящую молодую беременную жену, которую еле-еле отправил в соседнюю палатку, чтобы та отдохнула. …первым делом он услышал звук грохочущих копыт, раскалывающихся щитов и звенящих мечей. Этот звук был для него сладким, и в тоже время горьким. Именно его он слышал, когда ему в первый раз явился тот сон, которым он был одержим вот уже долгие годы. Но в этот раз Визерис не видел рождения мальчика в короне Завоевателя, а оказался сразу в тронном зале, который в один миг был пуст, а в следующей полон людей. Ланнистеры, Старки, Аррены, Талли, Веларионы, и, кажется, даже Мартеллы. Эти и еще сотни разных знамен были вышиты на одеждах лордов и леди, которые толпились в зале, ставший вдруг таким маленьким из-за такого огромного количества людей. Они были такими ясными и четкими, будто это было не мутное видение, где раньше люди, и даже желанный им наследник, были размытыми, а реальным событием, где он присутствовал. Визерис мог видеть даже мельчайшие детали нарядов женщин неподалеку, и заклепки на доспехах мужчин, стоявших чуть левее. Тут были как незнакомцы, так и знакомые лица, но, стоило отвести взгляд, как их имена вылетали из его головы. Визерис огляделся, только сейчас понимая, что они чего-то ждут, а он сам стоял на ступеньках, ведущих к Железному трону, а не сидел на нем. Привычного веса короны на челе он тоже не ощущал, как бы это не было странно… Грохот мечей и стук копыт, которые все еще продолжал откуда-то звучать, в один миг смолк, как и голоса людей. И тут в полной тишине раздался скрип больших дверей, ведущих в зал. Невольно Визерис, как и собравшийся люд, обратил своей взор к ним. Он ощутил неожиданное предвкушение и возбуждение, откуда-то точно зная, что сейчас появится наследник из его мечтаний. Появится Эйегон… …но это был не Эйегон. В тронный зал вошел юноша, звук шагов которого был подобен ударам молота кузнеца по раскаленному металлу. Он был облачен преимущественно в черное, лишь красная вышивка в виде трехглавого дракона украшала его сюртук. Оружия у него не было, как и пояса для вышеупомянутого. А вот его плечи, украшенные плащом с меховой оторочкой, были прямо расправлены, спина ровна, а походка была ровной и чеканящей, как шаг бравого солдата. Он смотрел прямо перед собой, но не с горделивостью и превосходством, а как человек знающий себе цену, и цену власти, которой был наделен. Знакомая корона Эйегона Завоевателя украшала его чело, но… …но волосы его были темными, как ночь, а не серебрились, как у всех Таргариенов! Визерис знал, что этот юноша был тем, кого он видел в прошлый раз, нутром это ощущал, но тогда… тогда он не видел цвета его волос, просто дав фантазии дорисовать той черты мальчику, чтобы он был более реальным. Долгие годы тот был похож на него и Эймму, а потом приобрел черты Алисенты. Пока он думал, юноша подошел еще ближе, и чем ближе он был, тем больше народа склоняли головы в покорном жесте перед ним. Визерис облизал пересохшие губы, на миг забыв про цвет волос мальчика и желая увидеть, наконец, его лицо, а не результат своей фантазии. Дыхание покинуло его легкие, когда его взгляд пересекся с темным взором мальчика, которые пусть и стоял внизу ступеней, но заставил его ощущаться себя маленьким и незначительным человечишкой. Визерис с трудом подавил желание тоже склонить голову, и продолжил смотреть в глаза, которые, как он вдруг понял, были не черными, а цвета очень темного-индиго. Цвет глаз старой Валирии. Жадно посмотрев на лицо юноши, Визерис заметил, что несмотря на темный цвет волос с тонкими серебряными прядями, которые он не заметил сразу, хмуро сведенные темные брови и несколько вытянутое лицо, не присущие Таргариенам, все же в нем были знакомые семейные черты и суровая, но определенно валирийская, красота. Если быть честным, мальчик, а ему едва ли было двадцать на вид, был чем-то похож на портрет королевы Висеньи, который Визерис видел в Драконьем Камне. Старшая жена-сестра Завоевателя тоже обладала такой жесткой, даже суровой, но все же притягательной внешностью. Когда юноша начал подниматься по лестнице, то Визерис отметил, что тот шел, как хищник, готовый напасть на свою добычу: медленно и плавно, но если желание склонить голову все еще было в нем, то страха… Нет. Он знал, что тот не причинит ему вреда, хотя и был явно опасен. Ощущал, что в парне есть родная кровь, что он — семья. Визерису вдруг вспомнился Деймон, которые порой производил подобное же ощущение. И ощутил тоску. Его младший брат сводил его с ума и причинял боль, как никто другой, но он был родичем. Родной занозой в его заднице, по которой Визерис честно скучал. Пекло побери, он любил Деймона!... Но его брат был как живое воплощения противоречий, которые всегда его нервировали, а вот их мать они умиляли. Более того, Деймон был ее любимчиком, хотя все и говорили, что это не так. Визерис был уверен, что если бы мать не умерла, а их брат Эйегон выжил, то тот все равно был бы ее фаворитом. Вновь начал нарастать незримый грохот мечей о щиты, их звон, и стук копыт, но Визерис почти не обратил на это внимание, как и на неественно застывшие фигуры людей, чьи головы все еще были низко склонены. Он смотрел только на юношу, который встал очень близко к нему, но его лицо было обращено к трону, а не к Визерису. — Песня была неправильно спета, — вдруг произнес мальчик. — И мир погиб. А потом вернулся к началу, и теперь я вновь гряду. Внезапно он повернул голову, пронзив застывшего Визериса холодным взглядом темно-индиговых глаз, вокруг зрачков которых появились необычные тонкие кольца: одно ярко-голубой, а другое красно-оранжевый. Как лед, и пламя. — Ты должен защитить нас, пока не придет время мне защищать вас, — гулко добавил он, а грохот на заднем фоне стал еще громче, болезненно тарабаня по ушным перепонкам Визериса, которых хотел прикрыть уши, но он даже не мог поднять руки, или вздохнуть лишний раз. — Кто ты? — прошептал Визерис, все же найдя в себе силы открыть хотя бы рот. — Слушай ее, верь ей, и не доверяй тем, кто из башни, — туманно ответил юноша, и вдруг схватил его руку. Визерис ощутил, как ему в ладонь легко вложили что-то ребристое и холодное, но почти не обратил внимание, вновь и вновь повторяя свой вопрос, которые не было слышно даже ему из-за грохота, которые стал совсем невыносим. Он видел краем глаза, как растворился зал на заднем фоне, испарился сам трон, пока не остался только юноша и сам Визерис. Раздался рев. Такой громкий, будто сотня драконов в один миг решили завопить. А еще волки. Визерис мог поклясться, что на миг разобрал в этом вопле волчий вой. Он зажмурился, почти ощущая кровь, текущую из ушей, и закричал сам… …это его и разбудило. Собственный крик, глухой стук выпавшего из рук кубка и внезапное падение вниз. Визерис глухо застонал, ощущая боль в скуле, которой ушибся, когда шлепнулся на землю, и шершавость ковра, лежавшего под его троноподобным креслом. Он услышал свист ткани и торопливый топот чьих-то ног. Визериса окатил стыд от понимания, что сейчас какая-то прислуга, или того хуже, лорд, увидит его в таком унизительном положении: пьяного и распластавшегося на земле. — Ваша светлость! — раздался голос его Десницы, а потом пара рук помогла ему перевернуться и сесть. — Все в порядке, — несколько грубо сказал Визерис, пытаясь отмахнуться от сира Отто, звук голоса которого неприятно резал его чувствительным ушам. — Вы кричали, — тихо сказал Хайтауэр, а потом странным голос добавил: — Ваша светлость… У вас кровь. Визерис нахмурился и посмотрел на Десницу, сначала не поняв, о чем тот говорит. А потом поднял руку и коснулся уха, на которое смотрел сир Отто. Влага. Он ощутил, как его пальцы коснулись чего-то влажного и поднес пальцы к глазам, чтобы увидеть то, что подсознательно уже и ожидал увидеть. Они были испачканы в крови. На миг забывшийся сон вновь ярко встал перед его глазами, как и громкий рев, от которого кровоточили уши. Те даже запульсировали еще сильнее от одного только воспоминания. Визерис моргнул. И поднес к лицу другую руку, в которой ощутил, что что-то сжимает. Но это не мог быть кубок, который точно выпал из его пальцев и сейчас валялся неподалеку от кресла. К тому же, по ощущениям, там было нечто толще чем ножка питейной чаши. Что-то твердое, прохладное и шершавое. Он медленно разогнул пальцы, которые будто свело судорогой. На них остались небольшие вмятины и даже порезы, так крепко Визерис сжимал в них… Навершие меча. Это было навершие меча, высеченное из камня и размером с его перст. Оно было в форме головы белого волка, у которого вместо глаз была пара мелких рубинов, а сбоку была небольшая, выгравированная в гриве, печать в виде… трехглавого дракона. Глаза Визериса широко распахнулись, и он точно знал, что его сон был реальным. Даже реальнее любого другого драконьего сна, что были прежде, ведь… Визерис ни разу такого не испытывал, и не видел все настолько ярко и четко. Он не слышал хоть об одном упоминание, чтобы чьи-то уши кровоточили настоящей кровью от иллюзорного рева, или чтобы его предки приносили в этот мир, из мира грез, реальные вещи, данные им ненастоящим людьми. Или еще не рожденными. Ты должен защитить нас, пока не придет время мне защищать вас. Визерис знал, что эти слова были не только просьбой, но и предупреждением… Но от кого именно? Его следующего сына? Он не сомневался, что юноша во сне был Таргариеном, вот только… Он не был похож на Алисенту. Совсем. На их семью, да, но не на Хайтаэуров, чьи волосы были каштановыми, или русыми, а глаза карими, либо голубыми. Да и причем здесь навершие меча в виде волка? Неужели это значит, что, то дитя, которое Алисента носит сейчас станет ее смертью, как Бейлон стал причиной гибели его дорогой Эйммы? И он женится вновь? А может юноша просто не его сын. Он впервые задумался о том, что все это время мог видеть во сне не своего ребенка, а своего потомка. Пророчества Дейнис Сновидицы тоже сбылись не сразу. Годы прошли прежде, чем Четырнадцать Огней Валирии взорвались и стерли целую цивилизацию с лица этого мира. «Сон Эйегона… Песнь Льда и Племени», — пораженно понял Визерис, вспоминая необычные глаза юноши из сна. Юноши, которые дал ему в дар голову волка с гербом их дома… Волк был знаком только одного дома в Вестеросе. Дома, в чьих жилах, говорят, течет лед. Их огонь и этот лед. Таргариены и Старки. Два дома, которые никогда не роднились. Два дома, которые были полной противоположностью друг друга, но в то же время оба имели богатую историю и несли магию в своих жилах. Два дома, которые, когда-то в будущем все же объединятся и породят Песнь Льда и Племени. Но все же Визерис не понимал, что именно должен был сделать. Защитить «нас», сказал он. Кого нас? Их семью? Их дом? Но он уже это делает! Или… Неужели он делает мало? Может что-то упустил? Визерис был растерян. А еще эта фраза: слушай ее, верь ей… Кого именно имел ввиду юноша под «ней»? Это кто-то, кого Визерис знал лично? Алисента? Он так не думал. Кузина Рейнис? Тоже вряд ли. Тогда кто?.. Рядом с ним было не так много женщин, которые были ему близки. А может… Рейнира. Может именно ее имел ввиду его будущий потомок? Может это был такой тонкий намек сблизится с дочерью, намек на то, что он все же не ошибся, делая ту наследницей… Вдруг Визерис понял, что сир Отто все еще пытался что-то у него спросить и, взглянув на своего верного, как он думал, слугу, ему вспомнилась еще одна часть загадочной речи юноши из видения-сна. Не доверяй тем, кто из башни. На гербе Хайтауэров была изображена башня. Они рождались, жили, и умирали в башне. Визерис не хотел верить, что его верный Десница, отец его жены и дед сына, мог его предать, но… Некое семя недоверия было посажено, и он ничего не мог с собой поделать. — Где Рейнира? — резко спросил Визерис, отдернув руку от сира Отто, будто тот в миг обратился гадюкой, и встав на ноги. Он все еще продолжал сжимать навершие, странно боясь его потерять. Сир Отто растерянно нахмурился, и тоже встал на ноги. — Я… я не знаю, ваша светлость, — тихо сказал он. — Вы в по… — Моя дочь, пекло знает где, а ты так спокоен? — возмутился Визерис. — Ты же Десница! Зачем мне правая рука, если ты даже за моим наследником углядеть не можешь? Визерис понимал, чтобы был несколько нерационален, но не мог, и не имел сил, чтобы с этим бороться. Он приказал Отто немедля найти Рейниру, после чего рухнул обратно в кресло и вновь поднес к глазам навершие, которое зачарованно принялся разглядывать, понимая, что это вещицы в его настоящем еще может и не быть. Но она была! И это было невероятно. В своем возбуждении и за своими размышлениями, Визерис даже не заметил, что порез на спине, руке, и бедре, которые доставляли ему такую боль, и жутких дискомфорт, уже не один день, впервые за долгое время просто саднили, подобно старым синякам, и не более того.