Романов азбуку пропил

— До свидания, Владимир Николаевич! — девочка накидывает на себя шарф и покидает квартиру. — Пока, Настенька, не забудь про слова, пожалуйста, — кричит Володя вслед, замечая только активные кивания ученицы. Дверь закрывается, Вова устало вздыхает и облокачивается о неё, прикрывая глаза. Это последний ученик на сегодня, а ведь надо ещё ужин готовить… — Саш! Давай закажем что-то, а? Я безумно устал. Приморский шаркает по их общей квартире в сторону чужого кабинета, где натыкается на Романова, что так вальяжно развалился в кресле и откусывает смачный кусок эклера из «Du Nord». — Саш, — обиженно тянет Вова, оставаясь в дверях. Убить за такое мало, ну что ж сегодня за день! Вова до того злой, что готов самолично запереться у себя в кабинете и проспать на полу, лишь бы показательно доказать, что он расстроен. — Я спрашивал у тебя, будешь ли ты его доедать, — Романов отложил эклер на тарелочку и утёр салфеткой крем с губ, — ответа за целый час я не дождался, решил перекусить. Наглости не занимать. Мало того, что у Володи были буквально в соседней комнате безвылазные пятичасовые уроки и занятия по корейскому языку, так ещё и Саша выворачивает наизнанку ситуацию таким образом, словно виноват в этом сам Вова. — Почему ты так на меня смотришь? — ещё один кусочек летит в рот, пока тёмная фигура медленно подходит из тьмы коридора прямо к сидящему в кресле Саше. Наслаждающемуся превосходным эклером с бельгийским шоколадом Саше. — Потому что мы договорились ужинать вместе, а ты уже десерт лопаешь. Ты же знаешь, что у меня ученица была, — сдержанно тянет Вова, хотя понимает, что Саша просто строит из себя глупого, — ну, я тогда пошёл. Володя разворачивается и тут же шагает на выход. Казалось бы, план простой: съебаться поесть в ближайший азиатский ресторанчик, оставив Сашу думать над своим поведением. Но на деле все сложнее. Конечно, Романов сейчас пойдет за ним, начнет сначала утверждать, что не виноват, а потом посыпется и всё-таки извинится. Извинения Володя примет только на плоской поверхности, поделом. Приморский накидывает на себя тёмно-синее пальто и отмечает в зеркале, что волосы у него неприлично отросли. Интересно, Александр Петрович замечает изменения в своём любимом, или для него Володя из десятого класса и Володя сейчас — два одинаковых человека? — Володенька, ты куда-то собираешься? — в дверном проёме Саша косо облокачивается на косяк и скрещивает руки на груди в игривой форме, — не против будешь, если я пойду с тобой, любовь моя? Ответа Саша не ждёт: самовольно тянется за верхней одеждой и обувью в шкаф. Даже если Вова обиделся и не хочет Романова видеть, нужно поиграть. Это совсем не свойственно Вовиному характеру — истерично обижаться, он делал это молча, без лишних слёз и высказываний. Но в качестве привлечения внимания, чтобы Саша подольше за ним поухаживал и помурлыкал на ушко, он готов слегка надуть губы и вздёргуть гордый нос. Саша берёт его под руку, совсем не желая растягивать такие игры надолго. — Cher, — тихо подзывает и улыбается, — могу ли я узнать причину, по которой мы таким поздним вечером покинули дом? — Может быть, я хочу поужинать после пяти часов работы без перерыва? Вова не проявляет в ответ инициативы: он голодный, грустный и обиженный. Их квартирка на Невском выходила во внутренний дворик, а потом уже на главную улицу северной столицы. После окончания ВУЗа они всё-таки сюда переехали, удивительно. В детстве Володя и подумать бы не мог, что жизнь так обернётся. Он думал, что навсегда останется с родителями-алкашами, недостойный счастья. И всё вроде хорошо: Саша рядом, его самый любимый человек всегда через стенку помогает ученикам ставить красивое французское произношение. Потом они вместе готовят, мягко целуются, улыбаются друг другу, ездят по городам, любуются Петербургом с балкона. Все хорошо, но Саша все ещё сука. Они заходят в один из небольших ресторанчиков японской кухни. Володя с легким раздражением думает о том, что Саша мог бы позаботиться о нём, заказать еду заранее, чтобы сейчас всего этого не было. Вообще такие ссоры — очень глупо, Приморский понимает: он поужинает и сразу остынет к ситуации. А потом ему станет стыдно, что сорвался. — Позволишь тогда оплатить твой ужин? — Саша продолжает игриво обращаться к обидевшемуся молодому учителю, — или, может, мне удастся как-то ещё искупить свою вину? Самое ужасное для хмурого или грустного Володи — это игривый Саша. При не самом удобном расположении духа, Романов мог бы смело удариться в собственную драматичность, возвести в абсолют чужую обиду и самому огорчиться, не желая разговаривать, пока не пройдёт пара часов любования серым городом через окно. Но Саша сегодня чересчур бодро настроен, возможно даже возбуждён: за столько лет совместной жизни Володя научился читать ласки Романова задолго до того, как он его коснётся. Он гладит словами, смазывает заботой и заполняет вниманием, комплиментами. — Делай, что хочешь, — бубнит Приморский, беря палочки в руки и наматывая на них золотистого цвета лапшу, — не понимаю, чего ты пытаешься добиться. Володя понимает. Саша просто хочет порезвиться, игривое его настроение было слишком очевидным. Ужин прошёл бы в тишине, если бы не Романов. Он то и дело что-то рассказывает, пока Вова пытается спокойно поужинать. — Принесите счёт, пожалуйста, — Саша тянет свою привычную, сдержанную улыбку, пока Володя чувствует, как его недовольство куда-то само собой пропадает. Саша расплачивается, а в кошельке видно изрядно помятый листок в линейку. Вова знал: это его сочинение, не раз перечитанное. Щеки краснеют, хотя такого довольно давно не было. — Пошли? — спрашивает Приморский, накидывая на себя пальто таким же движением, каким обычно это делал Саша. — В твои годы я уже приударил за одним из учеников, — Плутон подбирает ручку своего спутника по жизни Харона и ведёт по вечерней шумной улице, — ты так быстро вырос, даже не успел заметить, как стал вставать на носочки, чтобы поцеловать в лоб. Поздняя весенняя слякоть, тёплый свет фонарей отражается от влажного асфальта размытыми точками. Саша, в угоду природным инстинктам своей кошачьей натуры, как раз весной щедрит лаской и искрит похотливым настроением. — Не засматриваешься ещё на учеников? Симпатичных мальчиков или даже стеснительных девочек? — непозволительно близко шепчет Саша, нарушая целостность структуры Вовиных мыслей. Рука, между прочим, тоже не отстаёт: с локтя ускользает прямо на талию, игриво поджимая, но после, как опозоренная, возвращается на место, очищая репутацию — Не говори ерунды, — Вова хмыкает, несдержанно пуская руки в карманы. Саша слишком раскрепощенный сейчас, все понятно с ним. Его движения и слова ласкают, дразнят и много-много просят, — зачем мне мои ученики? Чтобы потом их друзья мне в ноги плевались? Один - один, Саша смотрит вникуда, вспоминая брошенную тогда Леонидом фразу. Володя вспоминает это с легкой тоской, печалью и теплом. Все было так сложно и так просто, когда он был младше. Тогда казалось, что весь пик жизни происходит, а на деле — всего-то любовные интриги. Впрочем, будучи одиннадцатиклассником лежать на Романовской груди было удобнее, чем сейчас. Вова скучает, но только совсем чуть-чуть. У них и так в отношениях хватает лютых экспириенсев, и даже не совсем понятно, кто тут в ахуе больше: Вова или Саша. Приморский резко тянет Романова в арку ко внутреннему дворику. Туда еле-еле сочится свет уличных фонарей, Володя смахивает с лица волосы и элегантно берет Сашу за челюсть, чтобы неглубоко, но довольно страстно поцеловать. Это длится не больше пяти секунд, после Романов остается смотреть на своего парня, что уже удаляется к парадной. Раз у них сегодня такая очевидная ролевая модель, Вова не против подыграть. Это за ужин. Сашу с ног сбивает, это точно. Поцелуй всё ещё пылает на губах, словно маленькие частички перца чили, попавшие в кровь. Ах, да, острый рамен. Романов поправляет растрепавшийся шарф и быстрым шагом стремится попасть в парадную сразу за объектом, выбранным как цель ещё далёких лет шесть тому назад. Вова слишком ошарашил его и быстро улизнул вперёд, чуть ли не хлопая перед лицом того дверью, дабы не впустить пошлый ветер домой. Саша пулей на пороге, раздевается наобум, как помнит: пятка об носок, чтобы снять демисезонные туфли, потрясти плечами, чтобы скинуть пальто прямо на пол и то же самое проделать с Володей, не отпуская его от себя дальше, чем пару сантиметров. Романов давится поцелуями, покусывает, и ведёт за собой к спальне, чтобы удовлетворить пульсирующее под ремнём желание. К его полному удивлению, у Вовы на вечер другие планы, в которые после долбёжки с учениками не вписывается ещё и долбёжка под Сашей. Романов заталкивает Володю в спальню, прижимая к стенке, но Вова практически моментально переворачивается и происходит обратная ситуация. Чтобы заглушить Романовский удивленный взгляд, Приморский затыкает Сашу поцелуем, а руками лезет к талии. Сжимает мягко, крепко и очень тепло. Так всегда было, когда Вова брал инициативу: казалось, он совсем не умеет быть грубым и жестоким в ведущей роли. Саше это давалось легко, он был уверен, что не навредит, поэтому ему было искренне непонятно настроение Приморского в таких же ситуациях. Володя, после долгого поцелуя, чмокнул Сашу в уголок губ и потащил к кровати. Огромная, мягкая, самое то для их вечеров. Слов не нужно — Саша падает на простыни, Вова забирается сверху, ластится, словно кот, гладит Романова по макушке и всячески делает приятно до мурашек по коже, как если бы услышал шепот прямо под ухом. — Я думал, приударять за учениками - по твоей части. Саша, что ты там за тексты им зачитываешь? — Вова усмехается, ныряя рукой под рубашку некогда только Александра Петровича. — Строки «Эммануэля» заставляю переводить, а если ошибаются в ударении при построении предложения, то хлестаю плетью по заднице каждого, — Романов вздыхает в потолок от холодных ладоней, ворвавшихся под одежду, — а вы читаете, судя по звукам, корейские додзинси? Так и слышу вздохи, дыхание правильное ставишь? Летят на пол рубашки, носки, штаны с бельём, но пояс лишь один. Оба кулачка Романова Вова возводит над его головой и связывает вместе. — Оставь, — беспомощно просит Саша. Мало связанных рук, так ещё и любимый аксессуар конфискует. Ну и наглость, — я без очков плохо вижу тебя в темноте. — Врешь, я еще на первом нашем уроке понял, что это просто стекляшки, — Вова целует Сашу в щеку, совсем рядом с ресницами, но всё-таки одевает очки обратно. Руки стекают по уже голой талии, Вова тянется за смазкой, что на всеобщее обозрение стояла на тумбочке, и наскоро смазывает сразу два пальца. Входят они, как по маслу, и моментально нажимают на простату. Голубые глаза внимательно наблюдают за реакцией, свободная рука стимулирует Сашин член, сжимает у основания, чтобы делать хорошо со всех сторон. Столько внимания — и всё Романову. — Не больно? — шепотом спрашивает Вова, разгоняясь пальцами внутри. — Т-ты можешь... — у Саши две головы, но действуют как одна - дёргаются и истекают жидкостью, стоит сделать очень приятно, — Вова-a-a... Je vous en prie, ajouter... И не нужно иметь гражданство Франции, чтобы понимать все желания и мольбы, захлёбывающиеся в слюне. Саша и сам ноги по разным углам ринга раскладывает, гнётся грудью к потолку и истошно мычит в губки Приморского. — Je vous en prie... Je vous en prie... — назойливой мухой на ухо бормочет Сашенька с покрасневшими от укусов сосками и тонкой ноточкой слюны у рта. Вова смотрит на это крайне несдержанно, руки с каждой секундой дрожат всё сильнее. Саша готов, нет смысла тянуть. Руки держатся за Сашины бёдра, Володя медленно, скользко входит практически до конца, и застывает, тяжело вздыхая. Руки беспорядочно трогают, сжимают и гладят нежную кожу, а губы находят чужие, чтобы мокро и громко поцеловать, пока таз начинает медленно двигаться. — Можно кончить в тебя? — Вова знает ответ, но всегда, раз за разом спрашивает. Толчки становятся быстрее, Саша спиной елозит по простыням, Вова хватается за его запястья, как за опору, и тихо, довольно низко для своего голоса стонет. — Oui! S'il te plaît, jouis en moi! — Саша задыхается в стонах, закатывает глаза прямиком за горизонт событий и попросту наслаждается сексом под своим, так внезапно выросшим, Володей. Несмотря на прошенные указания на чужом языке для Вовы, Саша отчаянно ждал, что тот его поймёт. В конце концов, терпение перед оргазмом не резиновое, ему приходится во всё горло выкрикнуть: «задуши меня!» чтобы опешивший Володечка послушно приложил ладошку к шее. Вова сжимает совсем слегка. Ему не очень привычно душить Сашу, да и делать тому больно во время секса (даже при сильном желании Романова) не очень хотелось. Приморский сам подобное с большим энтузиазмом воспринимал в роли принимающего, но когда дело касалось ведущей позиции — тушевался. — Поменьше говорите на французском, Александр Петрович, — просит Вова, периодами сжимая и разжимая чужую шею и параллельно ускоряя темп. Шлепки стояли на всю комнату, Володя громко и загнанно дышит, одной рукой надрачивая Саше, чтобы тот дошёл до пика первее. Рука пачкается в предэякуляте и смазке, темп разгоняется практически до невозможного. Вова убирает руку с Сашиной шеи и хватает его за худое бедро, натягивая на себя дополнительно. Это за то, что эклером не поделился. Поцелуй — горячий и глубокий. Язык мажет по губам, рот ловит вздохи, мычание идёт непонятно от кого, голова кружится, хочется поскорее излиться внутрь и заобнимать Сашу, как ненормальный. Простыни уже сорвались с матраса, кровать слегка качается, совсем тихонько скрипит, но и этого не слышно за стонами и вскриками. Стоны — воистину удивительная функция голоса. Натуральные, не наигранные стоны можно услышать лишь при грубом обращении. Стоны рвущие горло от скребущейся из нутра страсти с длинными когтями, стоны, от которых стягивает губы до трещин из-за высохшей влаги, стоны, стимулирующие меньшую амплитуду толчков. Саша стонет возвышенно, почти пищит от удовольствия, пястями скребёт по воздуху и вздрагивает в оргазме. Первые пара секунд полной эйфории, тело не собирается двигаться, только член кивает, сплёвывая сперму в чужой кулак. Саша приходит в себя и растягивается ножками по постели, отходя от карамельной неги в ногах. — Пожалуйста, кончи в меня, — Сашенька отзывается шмыганьем и закрывает лицо связанными ладонями, утирая с глаз хрустальные слёзки. Вова вздрагивает в губах, толкается сильнее, но бережно убирает ладони Саши от лица. Его слёзы всегда были для Приморского чем-то очень больным. Сейчас, несмотря ни на что, в сердце всё равно ёкает. — Хорошо, — шепчет Вова, нежнее нежного чмокая Сашу в губы и двигаясь резче, — ты очень красивый. Взяв чужую талию в свои руки, Приморский начинает ебать остервенело и быстро, чтобы скорее закончить и понежиться. Саша под ним все так же мычит и плачет, Вова не выдерживает и глубоко засаживает, кончая внутрь. Членом не выходит, застыл, глядя на серые, заплаканные глаза. Пальцы убирают каштановые пряди со лба. — Когда ты плачешь, я чувствую себя конченым насильником, — он расстегивает ремень с рук Саши и целует его запястья. — Не думал, что ты против, — Романов тихошенько шмыгает и блестящими влагой глазками с длинными ресничками смаргивает слёзы по щекам. Молодость на пике, Вова бодр и весел после секса, готов даже одеяло в пододеяльник заправить в отличие от Саши, который без стакана воды даже двигаться не собирается. Быстрый душ, смоченное водой горло и толстое одеяло с Володей. Самая расслабляющая атмосфера, не хватает лишь... Приморский глушит пультом свет до минимума и прячется носом в шее. Да, это самая приятная тихая обстановка, которую только можно представить в этой спальне. — Я просто не хочу делать тебе больно, — признаётся Володя, даже не смотря Саше в глаза. Бессмысленно, темно ведь, — мне всегда казалось, что я должен делать тебе только хорошо. Ты как будто слишком много пережил, мне так тяжело видеть твои слёзы, еще с того раза. Вова обнимает крепче, ютится под боком Саши, словно пытается сжаться в комок и скрыться от внешнего мира за его спиной. Ему нравится, когда Романов не в ведущей роли, и слезы тоже не проблема, дело в другом, дело в самом Вове, скорее всего. — Когда ты ведёшь, у меня нет таких терзаний. Как большая львица умывает львёнка, так и Саша покрывает поцелуями всё лицо своего Вовёнка. Доходит даже до щекотных чмоков в шею и милейших коротких в нос и виски, пока Вова не начинает упираться ладошками в лицо и посмеиваться. — Ты делаешь мне настолько приятно, что хочется плакать, — он разграничивает слова поцелуями, — Я не вижу смысла сдерживаться перед тобой. — Я рад, что для тебя это так, — Вова жмурится под бесконечными чмоками, — но я все равно чувствую себя странно. Саш… Приморский улыбается и наконец-то целует в губы. Мягко и нежно, как всегда любил. Пальцы переплетаются вместе, и кажется, что теплее и нежнее ничего нет и не будет. — Как у тебя только выходит меня драть после всего, что было между нами, — вбросил Вова в полусне, сладко зевнув. — Как у тебя только выходит после всего, что я наделал, снова и снова проситься на клык? — последний поцелуй на ночь приходится в лоб, а под одеялом мальчик уже засопел во всю прыть, утопая во снах.