Романов азбуку пропил

Главный день в первой половине учебного года — день знаний. На линейке толпятся как совсем знакомые школе лица почётных «старшиков», так и совсем румяные мордашки малышей, сменивших форму детсада на школьную буквально вчера. У одиннадцатого класса важное и ответственное задание, которое в первом классе было сравнимо с полётом на Луну — поход под руку с одним из свеженьких школьников в актовый зал. Одному из таких одиннадцатиклассников даже выпадает честь на своём плече нести ребёнка с колокольчиком. Вова лишь издалека наблюдает за источником звука и придерживает пальцем ладошку крохотной девочки. Александр Петрович среди четы учителей выглядит словно пешка в шахматном ряду до начала первого хода. Все учителя как на подбор стоят, того и гляди замаршируют на выход, прямо на подиум. Небольшая речь от директора и десятилетиями не меняющаяся музыка завершают торжественную часть. Надо довести первоклашек до их классов, как можно скорее встретиться с любимым учителем и подарить слегка потрёпанный букет в газете. — Дамы и господа, — время идёт, а Романов не меняет своего обращения ни к салагам, ни к ветеранам одиннадцати лет контрольных и проверочных, — Поздравляю с началом нового учебного года. Как вам уже известно ещё с весны — я Александр Петрович, учитель русского языка и литературы. Надеюсь, что вы успешно отдохнули, и готовы отдать последние силы в этом учебном году. Не сомневаюсь, что каждый из вас получит ту оценку, на которую он работал. Экзамен по русскому языку сдаёт вся страна, переживать за этот предмет я имею полное право, но… За ваш класс я не переживаю. Продолжайте работать в слаженном темпе, делайте перерывы и хорошо высыпайтесь. Вам по силам любой экзамен. Сильные слова. Романов воодушевляет почти весь класс и вдыхает надежду в отчаявшихся учеников, что летом попусту бездельничали наслаждаясь жизнью. Никому совсем не важно, что эта речь одинаковая ещё для двух старших классов, главное сейчас только наладить доверие и работать с учениками как с коллегами — с собой на равных. Параллельный одиннадцатый класс медленно начинает выползать из кабинета. Сегодня короткий день, уроков почти нет, а если и есть, то это обычное вводное занятие, где учителя говорят про будущие экзамены и задают первую домашнюю работу. Александр Петрович находился среди цветов, как Семирамида в своих висячих садах. Володя не мог долго любоваться, хотя очень хотелось. В классе застаивается аромат растений всех видов и сортов: от домашней фиалки в горшке до букета с сиренью и ромашками в руках у одного исключительного ученика. Белые цветы смотрелись нежно, будто у них не первое сентября, а что-то более важное и трогательное: день рождения, день всех влюблённых… Володя их выбирал сам и дарить их собрался именно Саше. Из всех людей на свете заслужил их именно Романов — сейчас юноша был в этом уверен на все сто. Шаги по ламинату звучат тихо по сравнению с разговорами старшеклассников, но внимание учителя Приморский всё равно привлекает. — Здравствуйте, — улыбка тёплая, как будто они не в классе, а дома, делают шоколадные блины, — Александр Петрович, это вам. Букет пестрит ароматом скорее за счёт пушистой сирени, чем ромашек. Он остаётся на парте у учителя, но Вова всё ещё не уходит. Им нужно поговорить, но ученики из параллели очень медленно собирают вещи с парт. Во Владивостоке в сентябре солнце греет как летом, поэтому ощущение учебного года никак не хотело доходить до ума. Лучи играли в стёклах Сашиных очков, как блики на морских волнах, а бутоны остальных цветов в кабинете с благодарностью наслаждались теплом. — Знаете, я решил помимо иностранного сдавать литературу, — им двоим это вроде и так известно, но Вова никогда не говорил о своём желании напрямую. — Тогда вам нужен хороший преподаватель дополнительно, Владимир, — перед лениво болтавшими о прошедшем лете учениками одиннадцатого «Б», Александр Петрович даже глаз от стола своего не отрывает, с одного журнала до другого перебегая черной ручкой, — Я в ваших способностях не сомневаюсь нисколько, однако, редко кто без помощи хорошо сдаёт этот экзамен. С ракурса Володи всё выглядит так, будто учителю всё равно: Романов уткнулся носом в важные бумажки, совсем не обращая внимания на юношу. От лица Александра Петровича всё кардинально наоборот. Серые глаза бегают, конечно, между строк с фамилиями, однако, помимо этого, метаются на ребят в полупустом классе, и мельком подмечают внешний вид Вовы. Носки не разные, пиджак выглажен — значит, школу не проспал, не бежал сломя голову, а подобрал по пути Леонида и дошёл с ним до линейки вовремя. У Саши снова отстранённый и холодный вид, но Приморского это вовсе не отталкивает — тому только интерес подогревает стоять рядом и притворяться рядовым учеником этой школы. Александр Петрович забрасывает ногу на ногу и провожает последних хихикающих девочек смиренным взглядом. Он откидывает журналы на стол и складывает руки на груди, приподнимая подбородок. Вот гад, даже когда сидит на стуле умудряется смотреть сверху вниз. — Я знаю, поэтому я пришёл к вам, — Володя внимательно следит за мимикой Саши в ответ и чего-то ждёт, — Александр Петрович, вы мне поможете? — Вова, конечно, слегка мнётся под взглядом Романова, но это привычное состояние учителя в школе. Ощущение здесь такое, словно у них и не было ничего этим летом, как будто они просто учитель и ученик, не более. Дверь кабинета окончательно закрывается, оставляя их с Сашей наедине. Хотелось накинуться и целовать-целовать-целовать, но Вова понимал, что строгий Александр Петрович такого не позволит в пределах учебного заведения. Очень жаль, они ведь в последнее время виделись крайне редко… Саша даже не знал, что у Володи новый друг. Им нужно много чего обсудить. Под строгим давлением учителя сложно вспоминать о том нежном и полном любви взмахе ресниц и поцелуях в щёки во время рисования, но Вова помнит. Не снимая оков серьёзности, Александр Петрович набирает побольше воздуха грудью и шумно выдыхает. — Надо решить, какие цветы мы понесём домой, — кто «мы»? Они пойдут вдвоём? С цветами наперевес? Хотя, учитывая мускулатуру Александра Петровича и его нежелание тащить всë это на своём горбу, пройти вдвоём домой и побеседовать за чашечкой чая звучит не так уж и плохо, — Спасибо большое. Из рук ускользает букет в газете, которому Романов дарит свой тот-самый-нежный-взгляд. — Цветы… — Вова бегает глазами по классу. Даже Приморский понимал, что розы это заезжено вдоль и поперёк, но в кабинете их было больше, чем чего-либо ещё. Оригинальных букетов мало, но именно на них и падал глаз. — Мне кажется, эти астры здорово будут выглядеть в зале, а вот эти каллы можно на кухню… Володя не помнит, сколько у Саши дома ваз. Наверное, не больше двух, это проблема… Впрочем, цветам там будет всяко лучше, чем здесь, в вёдрах. Идти даже с двумя букетами тяжеловато, но это стоит того, особенно, если в конце похода Саша похвалит нежным чмоком. Они собирают те, что больше всего понравились. Конечно, там был и Вовин букет, это даже не обсуждалось: он будет стоять у Саши в спальне. В итоге вышло пять штук, Вова нёс в руках целых три, а Саша взял два самых пышных. Можно ещë было запихнуть какой-то в приоткрытый рюкзак, но Александр Петрович сказал: «не издевайся над растениями». На выходе из школы всё ещё толпились дети, никто особо внимания на парочку из ученика и учителя не обращал, за исключением… — Вов, ты куда? — раздался позади голос Лёни. Володя и Саша оборачиваются одновременно. — У нас с Александром Петровичем сегодня всё равно занятие должно быть, — отмазка вылетает с уст моментально. Амурский чуть хмурится, оглядывая Романова, — Я тут… помогаю, — Вова кивает на цветы, на которые Лёня смотрит с подозрением. Наверное, тот хотел после школы пойти куда-нибудь перекусить, а тут такое. — Ладно… — звучит смиренно и немного обиженно. — Давай завтра сходим после школы? — предложил Володя, тепло улыбаясь. — Ага… Лёня остаётся стоять на месте, пока Вова с Сашей удаляются на выход с территории. На душе тяжело: Вове не хотелось отказывать, у них и так сейчас тяжело с отношениями. Этот беглый диалог Александр Петрович краем уха уловил, и даже готов был вставить свои и пять, и десять копеек, и целый рубль про то, какой Леонид бестактный, но все слова оборвались, стоило почувствовать вибрацию телефона во внутреннем кармане. — Как… прошли последние деньки каникул? — Александр незаметно запинается в словах от неожиданного звонка телефона, который быстро сбрасывает. Вопросы на улице настолько базовые и банальные, что им позавидуют только вопросы о погоде, и ведь по-другому Саша не может. Ему правда интересно, как дела у его молодого человека, но спросить более развёрнуто нет возможности. — Ну, — Вова чуть запинается, с удивлением замечая этот звонок. Саша раньше никогда не игнорировал звонки, — Я познакомился с первокурсником из университета. Того, что на Русском… Город ему показывал. Его зовут Коля, он хороший! Жалко, что живёт в кампусе, может приезжать только на выходные… Володя крепче держит цветы, пока они идут дальше. Сброшенный звонок не выходит из головы… Может, что-то по работе? Но Саша не стал бы такой звонок пропускать. Дорога до дома была тяжеловата, как и любая дорога в этом городе. Сопки это постоянные спуски, подъёмы, лестницы, крутые повороты… Солнце грело макушку знатно, так что любой тенёк был приятным поощрением за старание. Уже ближе к нужной улице поднялся невыносимый ветер. Да такой, что сделать вздох было тяжело до тех пор, пока они не зашли в подъезд. В первый же день учёбой Александр Петрович не нагружает, только расслабленно беседует с Володей и потягивает чай. Это на первый взгляд. Пока что Володя склонен не замечать среди плавных движений бесшумные постукивания по краю чашечки, и дрожащее в горле дыхание. Александр Петрович нервничает, и понятно почему. В течении двух недель он вздрагивал плечами при звонке с одного и того же номера, да ещё и часто крутил мысли в голове про нового знакомого Колю. Что это за Коля? Как много Вова ему рассказывает? Как он вообще умудрился упустить такую важную часть, как ограниченность контактов Вовы, из-под носа? В глубоком детстве, стоило Сашеньке занервничать, как тот тут же принимался успокаивать себя покусыванием кожи вокруг ногтей. Уже будучи переученным взрослым, он пластом лежал на кровати и плёл тугие косички из волнистых волос. Натяжение сильно давило на кожу головы и отвлекало от навязчивого желания по десятому кругу прогнать вариант событий: «Вова по-секрету всему свету рассказал о своей личной жизни». Телефон не унимался каждый день, трезвонил посреди ночи и ранним утром, мешал всю неделю до момента, пока Романов не нашёл в себе силы принять вызов. Прямо при Вове, который и подтолкнул учителю его телефон. Из разговора было ясно, что он говорит с кем-то близким женского рода, причём не самым доверительно настроенным тоном. — Софи, я не могу дать тебе чужой номер, некультурно допытывать совершенно незнакомых людей, ты же знаешь, — имя в первый раз звучит в разговоре из другой комнаты. Женский голос через стену Вова не слышит, но на другом конце провода точно кто-то заплакал, — Я понимаю, но не стоит из-за этого так горько лить слёзы. Я подумаю над твоим предложением. Доброго утра тебе. — Александр Петрович, — стоит Саше прийти обратно на кухню, как его встречает взволнованный голос Вовы, — Не знаю, кто вам звонил, но вы можете дать мой номер… На всякий случай. Наверное, этот человек волнуется… Вообще, постоянные звонки довольно сильно волновали Володю. Он про семью Саши ничего толком не знал, но похоже, что это была сестра, если она вообще есть… Наверное, все родственники Романова были в Петербурге, слишком далеко, чтобы не волноваться. По-человечески Вова их понимал. Плюс ко всему, они с Сашей пара, а это значит, что можно доверять друг другу такие вещи. Если кому-то станет спокойнее от наличия номера Вовы, тогда почему бы его не дать? — Думаю, ничего страшного не случится, — добавляет юноша, от нервов невольно кусая стержень карандаша. Саша безуспешно пытался его от этой привычки отучить. — Нет, я не могу себе этого позволить, — Романов всегда строг после таких звонков, словно всю ту нежность по отношению к Володе накрыло мантией неприязни, как клетку попугая перед сном. Слюнявый карандаш конфискован без комментирования, и был успешно заменён на механический, с зубодробительным концом, — Чёрт его знает, что и кто за этими звонками стоит. Загадочность, присущая всей личной жизни Александра Петровича, сейчас как никогда некстати: Вова внимательный, поэтому настроение уловить для него не проблема, оттого слова Саши смущают. Он не знал ничего. Какая у него семья? Откуда у обычного учителя такие несоразмерные бюджеты? С кем он общается, когда Вовы нет рядом? Все вопросы не так часто вьются на языке, но если и завладевают мозгом, то действительно отражаются на настроении. — Не отвлекайся, пожалуйста, у нас в этом году много работы, — глоток кофе возвращает спокойное выражение лица, разглаживая морщинки между нахмурившихся бровей, — Хоть в русском ты преуспеваешь на целый семестр ВУЗА, у тебя ещё есть, чему научиться в литературе. Будешь хорошо себя вести, и я поставлю тебе правильное произношение английского, а то говоришь как в старом «Ералаше». — My name is Vladimir, — моментально пародирует Володя, откладывая механический карандаш на стол с глухим стуком, — Я плохо себя веду? Ещё скажите, что у нас в меню будет горячая картошка. Вова делает сладкие потягушки: спина у него уже давно затекла, да и хотелось сделать перерыв. Как минимум, перерыв на что-то сладкое… У Саши в холодильнике теперь есть «Милкис», надо бы взять один за хорошую работу. — Мне кажется, вы знаете, кто стоит за звонком, просто боитесь идти на встречу, — тон Приморского меняется моментально, лицо больше не расслабленное, а скорее чуть взволнованное. Рука теребит край рубашки, — От моего номера ничего не случится. Это на крайний случай, для спокойствия вашего… Вашего знакомого. Я бы, наверное, тоже волновался, если бы вы сейчас уехали куда-нибудь в Европу… Это первый раз, когда Володя вступает с Сашей в диалог подобного рода. Ранее, с Лёней, такие разговоры пресекались банальным: «замолчи», или «я лучше знаю», а может даже «я не хочу слушать». С Александром Петровичем подобных ситуаций просто не было, сейчас шанс выдался впервые. Вова ловит себя на этой секунде и ему страшно, что последует: «я тебя не спрашивал». Умиротворение в общении с Сашей дошло до того, что Вова подаёт голос, плохо это или хорошо — неясно, но внутри всё застыло в ожидании ответа. — Ты прав, я знаю, кто может стоять за этим звонком. Но этих людей я не боюсь, мне просто непонятно их мировоззрение, поэтому, разговаривать я с ними не собираюсь, — Александр и глазом не ведёт, когда Вова встаёт с места за холодным молочным лакомством в алюминиевой банке, — Но вот Софочка… Она по мне скучает, и я, конечно, тоже, но она слишком сильно нагнетает. Я подумаю над твоим предложением, спасибо. Романов рассматривает растворяющиеся в воздухе пузырьки на поверхности кофе, перед глазами видя лишь эту самую Софочку. Девушка читает в тени качелей за городом; девушка в кассе театра покупает два билета; девушка на летней веранде говорит на французском; девушка плачет перед чемоданом брата. — I thought a thought, but the thought I thought wasn’t the thought you thought I thought, — даже слишком обыденно произносит Александр Петрович, без единой запинки. Поднимает глаза на ошалевшего от скороговорки Вову и продолжает, — Повтори за мной. Если не сможешь, то придётся сегодня довольствоваться белорусской кухней. — «Повтори за мной, если не сможешь, то придётся сегодня довольствоваться белорусской кухней», — повторяет Вова так, как будто бы это ему действительно поможет. Правда в том, что он вообще не запомнил скороговорки — Саша был слишком быстрый, да и тему сразу перевёл, — А можно удон? Пожа-алуйста… Вова расплылся прямо на столе. Заниматься не было ни сил, ни желания. И вообще, уже вечер, а они тут целый день после школы, когда отдыхать? Завтра ещё и восемь уроков. От одной мысли тошно. — Я устал, — признаётся Володя, жалостливо смотря на Сашу. Его строгость вряд-ли поколебит один лишь Володин взгляд, но юноша хотя бы попытается. «Что за Софочка?» — почти срывается с уст. «Ваша семья, кто они?» — дополнение вопроса в голове. Приморского до сих пор тревожат эти мысли, преследуют. Спрашивать как-то неловко, раз Романову неприятно, но знать хотелось хотя бы из человеческого любопытства. — Убери со стола учебники и попробуй не уснуть до ужина, — как самый добрый репетитор, Александр Петрович продолжает кормить Вову, что не поевши сразу садится за домашнее задание. На памяти Приморского, только его преподаватель умел вздыхать всем телом. По сути, он так не делал, но вид имел как раз такой, словно воздушный шарик надувается и сдувается. С обеденного стола пропадают ученические материалы, а взамен тетрадкам в алгебраической прогрессии растёт количество посуды. На одном из блюдец даже нарезанные фрукты появляются. Моргать становится всё тяжелее. Пока Саша умело вертит сковородой у плиты, Володя укладывает голову на сложенные руки и взглядом теряется в редком узоре бледных обоев. Никаких сомнений в том, что Приморский уснёт. Романов на вскидку даже мог назвать время, в которое он последний раз моргнёт. Он его разбудит, они пообедают и разойдутся с поцелуем в лоб — в таком порядке и протекали дополнительные занятия по будням. Стоило ученику ускользнуть за дверь, как на плечах осела массивная накидка, на которой большими красными буквами вышито «одиночество». — Вова, эй! — Лёня обиженно тычет друга карандашом в ребро. Володя шипит от неприятного ощущения, оборачивается наконец-то на Амурского, что хмуро на него глядел взглядом зелёных глаз. — Что?.. — Ты совсем не слушаешь меня? Вова хотел спросить, что он должен был услышать? У них идёт урок английского, пропускать его мимо ушей было не в интересах Володи. Он сдаёт этот предмет. — Прости, что ты говорил? — шепчет совсем тихо Володя, уж за одиннадцать школьных лет мастерство незаметных разговоров было отточено до мелочей. — Да как ты не слышал? Где ты витаешь? — Лёня отрывается от Володи и скучающе листает большой учебник. Точно обиделся. — Прости, я думаю постоянно, куда поступать… и английский… сам же понимаешь. Лёнь, ну не обижайся, — Вова поджимает губы. В последние дни мало того, что серо на улице, так еще и в отношениях с лучшим другом стало всё как будто черно-белое. Лёня обижается, что они меньше времени вместе проводят, что Володя не рассказывает многие вещи, что отдаляется. Лучшие друзья похожи тем, что они друг у друга единственные лучшие, Лёня тоже не хочет, наверное, терять общение: всю жизнь ведь вместе. Для Вовы собственная рассеянность не очевидна: он постоянно в своих мыслях, с Сашей, в учёбе, с Колей… Сейчас ему правда кажется, что он поступает с Лёней плохо. Но Александр Петрович говорил: «Леонид довольно агрессивен к тебе». Это факт, к которому Вова привык, но сейчас, после общения с Сашей, поведение Лёни казалось слишком грубым. Это, конечно, не значит, что с ним надо кончать дружбу. — Опять врёшь, — констатирует Амурский, отворачиваясь от Вовы совсем. Володя ничего не отвечает, только сам грустно смотрит в учебник и теребит рукав белой рубашки. Он обязательно обсудит с Сашей свои тревоги, просто загружать Романова ещё больше не хотелось. У них только-только получилось наладить объятия дольше минуты, пусть ещë немного продлится момент спокойствия. Была бы воля Вовы, он бы… — Я бы хотел оставаться у вас подольше, — признаётся мальчик, пока Саша перелистывает страницу «Доктора Живаго». Александр Петрович просто замечательно читал вслух. — Всё упирается в рамки закона, дорогой, я не могу отпустить тебя домой позже, чем начнётся комендантский час или, не приведи Господь, позвонят твои родители, — не дойдя до середины страницы глазами, Александр ухом ловит слева от себя довольно громкое жужжание на столике, — Как у Леонида дома дела? В последнее время он позволяет себе огрызаться на тебя, учитель физической культуры рассказывает, что он во время волейбольной разминки бьёт в твою сторону мяч так яростно, словно хочет сделать больно. Саше многому придётся научиться в отношениях с Вовой, особенно самому главному — честности. Его рука незаметно тянется заблокировать телефон с входящим вызовом, а сам он длинными вопросами отвлекает Вову, не позволяя взглянуть даже на имя абонента. Ещё и учителя какого-то упоминает. Среди преподавателей Саша, как оказалось, фигура не самая коммуникабельная. Поговорить, конечно, любил, часто вовсе не по теме, но слушатели его потока мыслей с каждым разом уменьшались, всё же, они работать пришли в школу, а не философствовать. Вот и подсмотренный урок физкультуры в спортзале Александр переиначил на лад «доклада о поведении учеников». После пропущенного вызова толпой летят уведомления в одной и той же манере: одно слово в одном сообщении, как попытка поскорее привлечь внимание, обыденное «пожалуйста» десятки за десятками раз подряд. — Ему, наверное, одиноко, потому что сейчас мы немного реже общаемся, — Володя печально зарывается носиком в рукав своего свитера, пока руки лежат на собственных коленях, — Мы единственные лучшие друзья друг у друга, поэтому он злится. Ну, злится, потому что я не могу ему ничего рассказать… Володя совсем раскис, погружаясь в мысли о Лёне. Он ценил лучшего друга, но миксовать его с тем же Колей было невозможно: они просто бы не поладили. Лёня вообще мало с кем ладил — новые люди часто подвергались его открытой агрессии и прямоте, от чего Володе потом приходилось перед теми извиняться. Это не значит, что Лёня плохой друг — просто человек «не для всех». Вова уверен: Амурский его ценит, он защитит, он будет рядом, как всегда был. Не без минусов, конечно. — Мы с ним дружим с детства, я не хочу его терять, — признаётся юноша после недолгой паузы, полной мыслей и скрежета кошек по сердцу, — Он не хочет делать мне больно, просто ему некуда деть напряжение. Самая аккуратная замена слову «злость». Вова не хотел выставлять своего друга в плохом свете, даже перед Сашей, который тёплые чувства к Леониду точно не питал. В любом случае, Вова рад, что Романов эту тему затронул, в последние дни становилось особенно тяжело ссориться с Амурским из-за недосказанности. Минута за минутой проходят в молчании. Им хорошо вдвоём даже в пустом, отдыхающем от речи, пространстве. Стоит лишь взглянуть на Приморского, уютно забравшегося с ногами на диван, как эта паутина тишины рвалась от тихого вздоха. У Саши есть потребность в ласке, которую так хотелось выместить градом поцелуев на шее. — Я принесу чай, — книга покидает руки, а тонкие ноги несут Сашу прямиком на кухню. Удобно, что они у него и длинные, и тощие. Вова улыбается мыслям о том, что будь у Александра Петровича короткие ножки, то ему пришлось бы ходить как Мистеру Крабсу. Даже с характерным звуком представил, как коротконогий мужчина теребит конечностями. Напоминающая о своём существовании вибрация повторяется, теперь уже с такой силой, что устройство почти круг описывает вокруг себя. Володя пристально взглянул на дверь гостиной. Нервно катится слюна в глубь организма. Даже если Саша его поймает за подглядыванием, то не сделает ровным счётом ничего. Возможно, может и говорить не станет об этом вызове от некой «Софочки». Вова перевалился через мягкий подлокотник подбородком и застал целую груду непрочитанных сообщений из разных мессенджеров. — Осень во Владивостоке не хуже Петербурга, — как подводку к разговору произносит Саша, заходя в комнату с подносом. Чайный сервиз пахнет свежим толчёным имбирём и мёдом. Телефон нарочно игнорируется. Володя успел съехать обратно на диван, услышав шаги, а когда Александр Петрович оказался в комнате, он, Вова, уже был на своём месте, как ни в чём не бывало. Приморский предполагал, что «Софочка» никто иная, как тот самый постоянно звонивший человек. Никак не даёт покоя её тревожность — Володя уверен, что девушка искренне волнуется. «А что, если у Александра Петровича на самом деле есть жена? И это она? Поэтому он не хотел давать ей мой номер…» — мысль сама стреляет в голову, пробивая черепушку моментальным ужасом. — Если бы вы были морским обитателем, то вы были бы крабом-пауком, — вырывается у Володи, чей мозг, похоже, от пережитого стресса из-за одной мысли, совсем начал отказывать. Саша, благо, успел поставить поднос на столик, потому что иначе от подобных заявлений весь чай оказался бы на полу. Вова дрожащей рукой берёт ушку кружечки и дует на кипяток, совершенно игнорируя реакцию Романова. — И-интересное умозаключение… А ты был бы… — вибрация снова рвёт струны Вовиной души и не позволяет Саше продолжить собственную мысль, попутно анализируя мимику мальчика на диване, — Дай мне минутку, я сейчас вернусь. Его чашка одиноко пустует без единой капли чая, но она полна воздуха, если стараться думать позитивно. Вызов наконец-то принимают одной рукой и тут же прикладывают телефон к уху. Настраиваясь на спокойный тон, он даже не заметил, что второе запястье оказалось сжатым в слегка вспотевшей ладошке. — Да, Софочка? — Романов оборачивается и одним взмахом бровей вопрошает о действиях Вовы. — Останьтесь, пожалуйста, — Володя говорит так тихо, что едва слышно ему самому, он почти не двигает губами, — Поговорите при мне… Не хотелось звучать, как ненормальный, ревнующий подросток, но мысль собственная была до того яркая, что как-либо иначе Володя просто поступить не смог бы. Ему жаль, что он говорит чепуху, когда волнуется. Ему будет жаль, если Саша всё-таки уйдёт. У него действительно семья? Может там, в Петербурге, его ждёт девушка, с которой он уже в браке? А Володю он не любит? Конечно, Александр Петрович красивый, статный, надёжный и невероятно умный. Было бы странно, если бы он выбрал такого неловкого и скучного партнёра, как Вова. Софочка, наверное, актриса. Балерина, наверняка… И ждёт, когда Саша вернётся к ней в Санкт-Петербург… У Вовы уже практически слёзы на глазах. — У меня были индивидуальные занятия, — он оправдывается перед Софочкой полу-ложью полу-правдой. Мужчина присаживается рядом и продолжает разговор, — Да, дорогая, я понимаю, что ты беспокоишься, но, пожалуйста, сбавь обороты своей нарастающей паники. Мне хватило нашей матушки-квочки за восемнадцать лет, поэтому, пожалуйста, не раздувай из мухи слона, если я не отвечаю тебе в ту же секунду. Лицом эмоции Александр почти не выражает, лишь обыденно говорит по телефону. Хотя обычным такой разговор не назвать: тон такой, будто он не с родственником разговаривает, а соглашается подписать контракт на ближайший месяц об аренде помещения. Собственный палец успокаивающе поглаживает ладонь Вовы. — Я… Нет, я не нашёл пока что человека, которому было бы не в тягость общаться с тобой в моменты, когда я не отвечаю на звонки, — ладошка Володи в руке сжимается нервозно. Софа что-то взволнованно говорит по ту сторону, как будто не может остановиться. Похоже, Саша редко брал трубку, а она совсем не хотела выпускать из рук свой шанс. Лицо Володи же оставалось тревожным и печальным, он держался за руку Романова так, словно в собственной ладони нежная, хрупкая ласточка. С каждым словом Саши, в сердце что-то вздрагивало, юноша активно анализировал, но в итоге только сильнее себя загонял и путался. Романов прощается, звучит короткий гудок, сообщающий о конце разговора. Вова покрылся румянцем, опуская глазки в пол. — Простите, — выдавливает из себя Вова, — Я подумал, что у вас есть жена из Санкт-Петербурга, которая ждёт вас и звонит вам, — информация льёт ручьем на Романова, словно дожди осенние, — У вас же нет жены из Санкт-Петербурга? Володя вдруг смотрит на Сашу своими большими глазками, как кот из небезызвестного мультика. Ему жутко осознавать, что он может быть прав, но от страха руку чужую он не отпускает, а держит только крепче. — Не поверишь, даже мужа в Париже нет, — согнутую ладошку Романов подносит к губам и с улыбкой целует. Реакция Вовы яснее дня на экзопланете с кристально прозрачной атмосферой: когда информации недостаточно, логическим решением будет достроить недостающие части самому. Вова хоть и делает поспешные выводы в силу возраста и первых отношений, но Александру со слов доверяет, без задней мысли расслабляя свою ладонь. От костяшек, губы поцелуями шагают до самой шейки, которую щекочет любое дуновение тёплого воздуха из ноздрей. — Я хотел бы попросить у тебя помощи, — выхода нет, это действительно самый оптимальный из вариантов. Саша шепчет в самое ухо, — Софа слёзно просит, чтобы у неё был номер моего знакомого на экстренный случай. Если тебе в тягость, я не стану тебя упрашивать. — Я ведь сам сказал, что не против, — Володя не может сдержать серьёзных ноток, он хихикает и смущается, когда Саша относится к нему настолько бережно и аккуратно, что любой вздох как щекотка, — Я хочу помочь, если ей и вам так станет спокойнее. Вова немного отстраняется, чтобы любовно взглянуть Саше в глаза. Его руки каким-то образом оказались у того на плечах, а чужое лицо так близко, что волнение, словно в первый раз. У Володи от трепета и чувств дрожит нижняя губа, он сам тянется за поцелуем, который Саша ему с удовольствием отдаёт. Внутри сакура цветёт, чувство любви не утихает, Романов самолично поливает ростки прекрасного дерева, бережно следит за почвой. Володя наконец-то обнимает, зарываясь лицом в чужую шею. — Точно нет мужа?.. — тихонько спрашивает Володя, обнимая Романова только крепче. От такого тактильного ужаса Вова совсем тает, Саше это очевидно. — Точно нет мужа, — уверенно отвечает тот, так ласково отстраняя Вову от себя из самых здоровых побуждений, — Есть только один пятнистый синий скат. Жалко, конечно, что просто положить Вову на грудь и обнимать весь вечер временно возможным не предоставляется, а необходимость соблюдения рамок совсем подстёгивает. Но унывать нет смысла. Они справятся вместе и будут обниматься столько, сколько душа потребует. Сейчас душа требует только спокойствия, ведь на прощание Вова ещё раз напоминает про номер телефона Софочки. За закрытой дверью исчезает не только мальчик, но и всё романовское спокойствие. Вове довериться можно, не в его стиле каждому второму про любовные откровения растрёпывать, но то, что он теперь на связи с Софой, может серьёзно пошатнуть их и так не самый стойкий баланс безопасности. Сейчас они словно на противоположных краях длинного, но тонкого камня, самого большого на башенке из других, куда более мелких камней. Чих в сторону — вся конструкция шатается. Работа должна быть слаженной и, самое главное, командной, чтобы удержаться на этом камне. Мелодия звонка заполняет комнату. Она довольно тихая, но не заметить её сложно, особенно, когда Володя в этот момент смотрит новую серию «Моба», а его прерывают. На часах двенадцать ночи, но вызов Вова принял. Он уже понимал, кто звонит. — Алло? — юноша шепчет, накрываясь одеялом с головой. По ту сторону сначала неловкое молчание и женский вздох. — Здравствуйте… Мне Саша дал ваш номер, меня зовут Софья, — её голос лёгкий, нежный, волнительный и впервые такой чёткий, несмотря на телефонные помехи. Володя сам волнуется: он впервые говорит с кем-то, кто близок Александру Петровичу. — Здравствуйте, — Приморский звучит мягко и доброжелательно, как будто одним тоном хочет успокоить незнакомку, — Меня зовут Владимир. Александр Петрович меня предупредил, но я не думал, что вы позвоните так скоро. — Понимаете, он мне совсем ничего не говорит… Где он, всё ли с ним хорошо? Даже не сказал, почему уехал, есть ли у него кто-то рядом, — она вздыхает снова, всхлипывает. У Вовы от этого сердце кровью обливается, — Только обещайте, что не расскажете, что я позвонила сейчас. Я обещала вас не беспокоить по пустякам… — Это не пустяки, — Вова отвечает сразу же, будто боится, что Софья скинет звонок, — Вы же волнуетесь за него. Все в порядке, у него всё хорошо и спокойно! Не о чем беспокоиться, поверьте мне. Слышно, как по ту сторону успокаиваются всхлипы. Володя облегченно улыбается, прикрывая глаза. Ему совсем не хотелось, чтобы эта девушка плакала. — Он мне самый дорогой брат, я так скучаю… — Софья говорит совсем тихо, её слова доходят до Вовы с небольшой задержкой, — Но, раз он уехал, значит ему надо было. Наша семья редко с таким сталкивалась… У него здесь и квартира, и самолёты во Францию. Сейчас он, наверное, не летает в родной Париж… Вова в немом шоке открывает рот. Переварить такой поток информации тяжеловато, но всё довольно быстро встаёт на свои места: если для Александра Петровича обычное дело летать в Европу, значит, он и квартирку во Владивостоке смог себе позволить. Что у него там за семья такая? Понятное дело теперь, что Софа — сестра. — Не беспокойтесь, Софья. Александр Петрович, может, отсюда и не летает в Европу, но он же самостоятельный, взрослый человек. Если что-то случится, я вам обязательно позвоню. — Спасибо, дорогой, у меня камень с плеч, — похоже, ей действительно стало легче, — Только не говори ему, ради бога. — И вы не говорите, пожалуйста. Доброй вам ночи, Софья, — Володя разглаживает рукой простынь, когда слышит ответные прощания и гудки. Хорошо, что Александр Петрович не криминальный авторитет, который ограбил банк, а сейчас переехал на Дальний Восток. Жить с мыслью, что у Романова просто большая и успешная семья, намного легче… Полгода во Владивостоке прошли быстро, Романов даже не успел к городу стать на «ты». Он маску свою надевает почти везде: в компании, как оказалось, чуждых его интересам коллег, на улице среди инакомыслящих, по его нескромному мнению, людей, в пустой квартире, выдающей присутствие второго человека лишь волосами другого оттенка. Но в шкафу, как назло, мозолит глаза футболка одной Ленинградской рок-группы, а телефонная линия нередко занята одним настойчивым абонентом. У Саши есть люди, которые ему дороги, про которых он думает лишь самыми тёплыми воспоминаниями. С дарителем футболки контакт был временно прерван, но сейчас самое время восстановить связь. На тело складками садится чёрная ткань, которая пару месяцев назад была на Володе, когда тот остался на ночь. К уху прижат телефон, а на худой палец накручивается и без того вьющийся волос. — Здравствуй, Константин.