Гиппеаструм

Вадим Я, конечно, человек терпеливый… Но это только на первый взгляд. Неэмоциональный, и даже слышу зачастую, что бесчувственный. Это также не так. Далеко не так. Иногда мне кажется, что ещё чуть-чуть, и тот шквал агрессии, который меня наполняет, переполнится, отчего я взорвусь, и случится самая настоящая трагедия. Смотрю на разворачивающуюся передо мной картину и прям кулаки сами собой сжимаются, а дышать становится тяжелее. Не знаю, чего хочется больше: смеяться, плакать или кого-нибудь прибить. Сначала меня выводил из себя брюнет, что приехал и начал измываться над рыжим. Мне-то лично всё равно, что он обо мне думает, но Славе явно неприятно, что его лучший друг намеренно провоцирует конфликт. Молча слушал, как тот кидал неприятные шутки или говорил колкости, из-за чего лучик то и дело напрягался, косо следя за моей реакцией, явно боясь, что я разозлюсь. Я и злился. Но лишь из желания не расстраивать теперь уже моего парня, терпел. Отвечал лишь тогда, когда колкости начинали касаться не только меня, но и Славы. А потом пришёл… Михаил. Впервые увидел человека, которому так хорошо подходит имя. Действительно ведь Миша… И не просто Мишка, а самый настоящий медведь! Примерно такого же роста, что и я, он был широкоплечий и с крупными, выделяющимися мышцами. На первый взгляд настоящий бодибилдер. Мне даже немного стрёмно стало, что у семьи Мирных такие соседи. Но когда я увидел взгляд, каким окинул он моего Славика, то весь страх, будто по щелчку пальцев, моментально улетучился. Вместо него появилась злость и уже знакомая ревность. Я ведь только-только смог лучика к себе привязать! Одна мысль, что его также может хотеть заполучить кто-то другой, заставляет меня невероятно напрячься! Хватило мне душераздирающих пьяных ночей, когда я в дурмане пытался свыкнуться с мыслью, что он мне нравится, а после ещё таких же, но трезвых, когда хотел его себе вернуть. Поэтому не могу теперь без напряга воспринимать чужое к рыжему внимание. Хуй тебе, Миша! А не мой Слава. Ещё и руки к нему свои огромные тянет, волосы его мягкие трогает. У меня аж внутри всё в тугой узел завязалось от напряжения и терпения, что лопалось с неумолимой скоростью. Только я могу их теперь трогать! Я! Не какие-то деревенские остолопы с огромными лапами вместо рук! Но и это были цветочки… Всё стало намного хуже, когда с работы вернулся Константин и предложил затопить баню. — Не пойду! — вопил бедный рыжий, прячась за матерью, что расслышав из дома его вопли, выбежала на улицу. — Да что ты, как маленький?! — возмущается его отец. — Мужиков что ли боишься?! Сам ведь пацан! Сколько можно бояться в баню со всеми ходить?! Не позорься! И делать что, я не знал, так как тоже не хотел, чтобы Слава со всеми в баню ходил. И ладно бы, если бы это был его отец или Броня… Но Михаил! Он же явно воспринимает рыжего не как друга! По глазам же его плотоядным вижу! Так и хочется подойти и вмазать, чтобы вообще больше не смел на него смотреть, не то что так откровенно пялиться. И ведь смотрит ещё с мольбой, явно тоже надеется, что рыжий уступит и согласится. — Да что ты к ребёнку пристал?! — протестует Антонина, пока я стою неподалёку и, как дурак, отмалчиваюсь. — Не видишь что ли, что он не хочет?! — Да какой он ребёнок?! — не отступает Константин. — Уже тебя ростом выше стал, а всё за твоей юбкой прячется! Ремнём бы его… — и кулаком машет, будто представляет, как этот сам ремень в руке сжимает. Слава, бедный, аж в размерах уменьшается, к матери прижимаясь, и губы дуть начинает, словно вот-вот заплачет. Я даже сам к нему шаг сделал, неосознанно желая защитить. А Антонина вдруг краснеет, буквально звереет и начинает вопить так, как не умеет даже Слава: — Я тебе дам ремнём! — и кухонной тряпкой взмахивает, что всё это время была в её руках, отчего Константин моментально тушуется и голову в шею вжимает. — Я тебе такого ремня покажу, мало не покажется! Чтобы ты моего ребёнка бил?! Ты сначала выноси, роди, а потом уже и думай, как на несчастное дитя руку поднимать! И начинает этой тряпкой мужа хлестать по лицу, пока тот что-то кряхтит и пытается увернуться, руками прикрываясь. Всё это время прятавшийся за ней Слава даже губы дуть прекращает, вместо чего испуганно пытается уже успокоить разбушевавшуюся мать. Где-то неподалёку тихо посмеивался Броня, явно наслаждаясь представлением, а Михаил, наоборот, пытался героически заслонить собой Константина, принимая во всём это непосредственное участие. Только я стоял как истукан и наблюдал за сим действием, не представляя, что сделать. В моей жизни если и случались семейные тёрки, то они всегда заканчивались строгим голосом отца и громким ударом кулака о стол. Ещё в юношестве, когда сначала Сашка ударился в пубертат, а после уже и я, мы оба творили дел, за которые потом получали. Александр нравом пошёл больше в мать, поэтому был более дружелюбным и спокойным, отчего в его жизни всегда было много друзей. Со своей компанией он частенько попадал в разные передряги, когда шатался по клубам или каким-то вечеринкам. Я же если и попадал в неприятности, то только за счёт своего тяжёлого характера. Как я и говорил, я, может, и не шибко эмоциональный, но вывести меня из себя можно. И когда такое происходило, я обычно заместо слов находил более удобным вариант ответить крепким кулаком, избивая им обидчика по лицу. Тихий, но агрессивный — так меня называли в школе. В университете, пока учился, я уже перешёл тот возраст, когда меня можно было поддеть или легко завести, поэтому в драки я если и влезал, то редко. Позже отец умер, а подставлять Александра, как единственного оставшегося члена своей семьи, я не хотел. Поэтому и драться перестал, научившись отключать мозг в моменты, когда кто-то пытался нарушить моё внутреннее равновесие. Потом, правда, появился яркий, вечно пищащий и мельтешащий перед глазами объект, который не мог не нервировать. Но это уже мелочи… Сейчас я же видел самую настоящую семейную сцену, в которой необычным образом решался конфликт и просто в ней не участвовал. Но, благо, всё решилось так же быстро, как и началось. Получив пару раз по шее и лицу, Константин махнул рукой и пошёл в сторону бани, пробурчав себе под нос, что займётся растопкой. За ним увязался Михаил, который, выпятив грудь, начал рассказывать, как практически без помощи братьев смог сдвинуть огромный отцовский камаз. Антонина же, выдохнув и кинув на Славу добродушный взгляд, произнесла, что никогда не даст того в обиду, а после ушла заниматься ужином. И снова в саду остались только я, рыжий и раздражающий меня Броня. — Извини, мы тебя, наверное, напугали? — подскакивает ко мне лучик, как всегда беспокоящийся обо всех, кроме себя. — У меня родители шумные, вечно ругаются по чём зря. — Да уж, бедненький Вадим. Такого именно крики и пугают, он же маленький и слабенький. Вдруг зашибут? — снова язвит Броня, а я только глаза закатываю. — Всё в порядке, — успокаиваю и перехватываю внимание рыжего, что уже раскраснелся и готовился точь-в-точь как его мать оберегать своё. То есть меня. — Но у меня есть вопрос, — и кидаю многозначительный взгляд на Бронислава, давая понять, что мои вопросы, относящиеся к лучику, его не касаются. И тот, к счастью, вместо препирательств или злорадства, лишь фыркнул и, развернувшись, ушёл. Только когда тот скрылся в доме, я спросил: — Михаил к тебе что-то чувствует, я прав? Бедный Слава аж бледнеет, будто я вот-вот на него накричу или, ещё хуже, сразу брошу, толком не повстречавшись и сутки. — Не паникуй раньше времени, — сразу стал успокаивать его я, переживая, что тот, как обычно, захочет заплакать, — я не злюсь на тебя, поэтому просто скажи правду. — Ну… — замямлил Слава, немного расслабившись, — у нас с ним не было ничего серьёзного, просто… Я ему нравлюсь, да. И мы целовались пару раз… Ну ладно, не пару раз. Больше. Да и не только целовались… — чем больше он говорил, тем будто бы меньше становился, словно пытаясь схлопнуться и исчезнуть. Единственное, что оставалось передо мной, — так это его огромные, перепуганные глаза. Сказать честно, слышать, как он мог позволять тому бугаю себя целовать, да и, как выразился сам Слава, не только целовать, для меня было неприятно. И тем не менее, я понимал, что претензии высказывать о том, что было до начала наших официальных отношений, я не имею права. А после ситуации с Саней и приступа моей глупой ревности, что вызвала определённые последствия, я окончательно убедился, что должен держать себя в узде. Однако лучик, видя моё хмурое лицо и, видимо, предположивший, что я уже обдумываю ревностную вендетту, вновь побледнел и начал тараторить: — Только не злись на меня, пожалуйста! Я не делал с ним ничего такого… Мы с ним лишь обнимались и целовались! Ну, было пару раз кое-что ещё… — Слава, успокойся, — мягко произнёс я. — Секса не было… — тише договорил он, заглядывая мне в глаза с надеждой на то, что я не стану на него ругаться. От этой картины у меня даже сжалось сердце… Сам ведь дал ему повод так переживать, теперь пожинаю плоды. Хотя… Эгоистично, но всё же знание о том, что бугай к нему не прикасался так, как делал это я, меня порадовало. — Это хорошо… — неосознанно сорвалось с моих губ, отчего я тут же захотел дать себе по лицу. — В смысле, я не злюсь на тебя. Но ты должен объяснить ему, что трогать тебя он больше не может, иначе это объяснить придётся мне. А Слава и рад, тут же успокаивается и неосознанно улыбается, пока согласно кивает и мямлит своё «Хорошо». Весь оставшийся вечер я просидел с ним на кухне. Ну, как просидел… Помогал резать осенние салаты, принимал участие в готовке ужина, заранее предполагая, что в бане мне делать нечего. Константину помогал Михаил, а значит, и рук лишних ему не требовалось. Кроме того, после полученной информации и сделанных мною же выводов по поводу бугая, я не шибко-то и хотел с ним контактировать. Зато лучик был рад до безумия. Не стесняясь больше и матери, мог прямо при ней ко мне на колени залезть и о чём-то без умолку с ней болтать, пока я помогал ему, очищая чеснок и передавая его в маленькие ручки. Тот, в свою очередь, передавал его матери, что быстрым движением пропускала овощ через чеснокодавилку. Женщина, даже если и не шибко радовалась такому раскованному поведению Славы, всё же виду не подавала. Я ловил пару раз на себе её внимательный взгляд, но так и не понял, что именно он в себе нёс. Отмахнулся с мыслью, что она, скорее всего, просто волнуется за сына. Как и любая нормальная мать. Радовало ещё, что вечно бурчащий брюнет ушёл на второй этаж, как рассказала Антонина, подремать перед баней. Позже, правда, нашу идиллию нарушили вернувшийся Константин вместе с Михаилом, из-за чего Слава второпях сбежал с моих коленей. На шум прибежал и заспанный Броня, после чего Антонина вручила каждому из них по полотенцу, и те ушли париться. Я же, видя мольбу на лице своего рыжего чуда, вежливо отказался, оставаясь вместе с ним. В общем и целом, вечер, а потом и ужин прошли без потерь. Больше никто никого не дразнил, никто ни с кем не ругался, а Слава, сидящий впритык со мной, намеренно игнорировал косые взгляды Михаила. Тот же, по понятным мне причинам, продолжал его взгляд пытаться поймать, глуповато улыбаясь и явно на что-то надеясь. Меня это неимоверно бесило. Но и сделать с этим ничего не мог, как и сам рыжий. Народу полный дом, никто бы не оценил наши разборки. Особенно Константин, что о нашем положении даже не имел представления. Тот, в свою очередь, снова отыскал где-то бутыль, который на этот раз я наотрез отказался распивать, согласившись лишь на две стопки. Зато не отказался тот самый бугай, что спас положение и помог Константину не выпить содержимое в одиночку. Ну хоть за это ему спасибо. Правда, об этой самой благодарности мне пришлось очень быстро позабыть. Броня, осилив лишь одну рюмку, тут же вырубился. Его увели спать в гостевую комнату, в которой все эти дни ночевал я. Меня этот расклад не шибко волновал, так как, за неимением другого спального места, это был лишний повод остаться с рыжим. Позже скосило и отца Славы, которого, бурчащего себе что-то под нос, увела Антонина, пожелав нам всем спокойной ночи. Не успели же они подняться наверх, как только-только наступившую тишину сразу нарушил полный надежды вопрос Михаила: — Не хочешь пойти в сад погулять? И посмотрел ещё чётко на моего рыжего, словно меня здесь и нет вовсе. Это только сильнее вызывало раздражение. — Миш… — начал было Слава, но тут же умолк, увидев, как улыбка на лице напротив стала ещё шире. Ему потребовалась пара секунд, чтобы всё-таки взять себя в руки и договорить: — Я не могу. — Почему? — теперь же улыбка с его лица пропала, сменившись детской ранимостью. — Потому что я теперь встречаюсь с Вадимом. И, — неужели! — Михаил снова вспоминает о моём присутствии. Посмотрев на меня, он выпрямился, нахмурив брови, а потом снова перевёл взгляд на Славу, словно бы прокручивая в своей голове услышанные слова. Меня эта картина как забавляла, ибо теперь я мог не скрывать своего недовольства его поведением по отношению к лучику, так и удивляла. Почему он выглядит так, словно не понимает, что происходит? — А я? — спросил он, а у меня брови поползли вверх. Это что ещё за вопросы такие? — А ты мой друг, — объяснял Слава, положив мне под столом на колено руку, будто бы прося ещё немного терпения, — поэтому нам нельзя больше заниматься тем, чем мы… Ну… — И целоваться даже нельзя? — прилетел новый, совершенно несуразный вопрос, от которого я и не выдержал. — Нельзя, — опередив Славу, строго произнёс я, тем самым привлекая внимание бугая к себе. — Ни целоваться, ни обниматься, ни даже его как-то трогать. — Ну, обниматься, если чисто по-дружески… — разведя руки в примирительном жесте, вставил лучик, пытаясь задавить возможный конфликт на корню. По сомкнутым сильно челюстям и вздутым на руках мышцам от сжатых под столом кулаков было прекрасно понятно, что не только мой тон, но и слова совершенно не понравились Михаилу. Только по этой причине я не стал усугублять ситуацию и, дабы не спровоцировать громилу, не стал ничего говорить против предложения рыжего, хотя даже такие объятия я считал неприемлемыми. Будь Миша поумнее и не распускай он руки, как озабоченный маньяк, принимая при этом роль друга Славы, то я бы без проблем это принял и не стал бы без причины ревновать. Но в данной ситуации причина есть, и не только для ревности, но и для беспокойства. Не думаю, что сам рыжий бы обрадовался, если бы при наличии у него парня к нему стали приставать такие вот неотёсанные мужики. Но… я всё-таки промолчал. — В общем, только дружеские объятия, — утвердил лучик. Миша, ещё какое-то время посмотрев на нас, нахмурился и, обиженно запыхтев, встал из-за стола. Не прошло и минуты, как мы оба расслышали явно не очень спокойный стук захлопнутой двери. Наступила тишина, нарушаемая только висящим над столом напряжением и бьющим в дифирамбы пульсом, который подскочил от случившегося диалога. Ко всему прочему, состояние ещё и усугублял алкоголь, вызвавший головокружение и нарушение внутренней выдержки, которая из стойкой постепенно переходила в более лояльную. В общем я был немного пьян, раздражён и при всём при этом не мог полноценно контролировать свои эмоции. Зато Слава заместо того, чтобы разозлиться на идиотизм и безалаберность своего друга, наоборот, был явно расстроен. — Ты не подумай, Миша, на самом деле, не плохой человек. Он так себя повёл и вопросы такие задавал не потому, что высокомерный, а потому, что… Ну, как сказать… Просто он с детства немного… Тугодум. Смотрю в прямо направленные на меня голубые озерца, а в голове уже не просто бьющий по вискам пульс, а обезьянка с блюдцами. Оправдывает зачем-то этого идиота, словно мне это поможет. Соперник — есть соперник, и плевать, что он… — Тупой. — Ну, можно и так сказать, — с усмешкой соглашается Слава, — но лучше ему это не говорить. Он всегда обижается и злится. Не хочу, чтобы он тебе по голове за это настучал. У него кулак знаешь какой тяжёлый? — А ты знаешь? — хмурюсь я, моментально напрягаясь. Слава же, наоборот, вновь улыбается: — Нет-нет, что ты… Миша и его братья ко мне всегда хорошо относились. Они скорее моих обидчиков лупить будут, чем меня. Им и так в детстве из-за того сотрясения, будь оно неладно, досталось… С тех пор очень аккуратно со мной себя ведут, — а потом неожиданно замолкает и как-то грустно говорит, полностью меняя тему: — Ты, наверное, тоже в баню хотел сходить? Из-за меня не пошёл… Смотрю на него, а в голове мысли: это он так намекает, что сам хочет в баню сходить, или реально думает, что я бы предпочёл греться в парилке с какими-то малознакомыми, — ну, не считая Брони, — мужиками вместо того, чтобы с ним время провести? Или, может, он со мной хочет сходить? Меня-то он не стесняется. Ну, не должен, по крайней мере. — А ты? Если хочешь, можем вместе сходить, — спокойно предлагаю, спустя пару секунд наблюдая, как на лице лучика расцветает алый румянец, — но, если ты стесняешься… — поспешно добавляю, испугавшись, что мог поторопиться с выводами или перегнуть палку. Хотя, где я её перегнул? Мы сексом занимались! Алло! И не раз! Какое после этого может быть смущение? — Не стесняюсь, — отрицательно мотает головой вопреки всему Слава, — мы же, ну… просто мыться будем? Я еле как сдерживаю лезущую на губы улыбку. Ну что за дитё? — Нет, трахаться, — с серьёзным видом произношу я, наблюдая, как у парнишки поверх уже существующего румянца стал появляться новый, превращая того в переспелый помидор. — Да мыться-мыться, не волнуйся. Цыкнув языком и махнув рукой, мол, что за шутки, он вышел из-за стола и тихо поднялся на второй этаж. Не прошло и пяти минут, как тот вернулся с полотенцами и чистой одеждой для себя. Для меня у него ничего не нашлось по понятным причинам. Слишком разной мы с ним комплектации. А у отца воровать он побоялся, ибо пришлось бы идти в его с матерью комнату, где он мог кого-нибудь случайно разбудить и тем самым спалить наш коварный план. Славе этого явно не хотелось. Однако, вслед за одной проблемой, появилась другая. Причём такая, с которой я ожидал столкнуться меньше всего. Оказавшись наконец-то в бане и начав без каких-либо трудностей раздеваться, я не сразу, но почувствовал, что что-то не так. Когда же я снял с себя толстовку и надетую под неё майку, я таки понял, что именно меня смутило. Стоя на одном месте и практически не двигаясь, Слава вместо того, чтобы так же раздеваться, лишь неловко переступал с ноги на ногу, кидая на меня беспокойные взгляды. — В чём дело? — сразу же поинтересовался я, не понимая чужой заминки. — Отвернись, — потребовал лучик, опустив глаза на собственные перебирающие край шали руки. Ну здрасьте… — Серьёзно? — удивился я. — Так ты всё-таки стесняешься? Недовольно засопев, Слава резко вскинул голову, отчего его золотисто-рыжие кудри колыхнулись и отбросили пару ярких бликов. — Не стесняюсь, но… — и вновь глаза блюдца, а на лице румянец, — стесняюсь. Потупив на него некоторое время взгляд, я выдохнул и, всё же повинуясь, отвернулся. Ну вот и как это понимать? Не стесняюсь, но стесняюсь. Может, у него раздвоение личности? Одна часть Славы милая, немного неуравновешенная, громкая и чрезмерно болтливая, а другая сексуальная, коварная и на все руки мастерица? И поэтому он так руками… Так. Стоп. Приехали… Сейчас встанет, и тот точно испугается, подумав, что я его в баню намеренно для этого позвал. — Иди первый, — прозвучало позади меня, а я закатил глаза. — Слушай, я могу вообще не ходить, если ты так переживаешь, — раздвинув руки в стороны, дабы показать своё негодование, произнёс я. — Нет! — воскликнул тот, заставив меня испуганно вздрогнуть. Ну вот чего он вечно орёт? — В смысле… Я не против пойти вместе, просто… Мне непривычно. Снова шумно вздохнув, я кое-как сдержался, чтобы не напомнить ему о том, чем мы занимались буквально вчера. Как он может после всего этого меня стесняться? Чего я у него там ещё не видел? Меня вот ничего не смущало, поэтому я совершенно спокойно разделся до конца и, не оборачиваясь, зашёл в тёплое помещение. Вдыхая горячий воздух, пропитанный запахом дерева и тлеющих углей, я ненадолго прикрыл глаза. Я не был любителем парилок, да и в целом относился к ним нейтрально, хотя частенько их посещал из-за непонятной тяги моего отца к подобным местам. Тот таскал нас в самую популярную сауну нашего маленького городка, так сказать, дабы проводить настоящий мужской вечер. Мне это никогда особого удовольствия не приносило. И тем не менее, я не отказывался, так как не хотел лишний раз злить главу семейства или подставлять Сашу. Ну вот… Подумал о былых деньках и возбуждения как не бывало. Отличный способ снять ненужный и внезапный наплыв гормонов — подумать о покойном родственнике. Супер, советую! Послышался скрип, на который я тут же отреагировал, обернувшись, решив, что раз разделся и зашёл, значит «не смотреть» причин больше не было. Однако, увидев представшую передо мной картину, я всё же впал в ступор. — Ты собрался мыться в полотенце? Укутанный в белоснежное одеяние, Слава стоял, потупив взгляд в пол, не решаясь на меня посмотреть или сдвинуться с места. Его вид казался мне до невозможного комичным, отчего я невольно улыбнулся. — Нет, — очень тихо, — просто, ну, как бы сказать… Я не то чтобы стесняюсь, просто… Я никогда раньше ни перед кем не мылся. — И что? — не понимал я. — У тебя что, какой-то определённый вид мытья, что ты его стесняешься? Правда, стоило мне это произнести, и я сам не заметил, как улыбка сползла вниз, а брови опустились в напряжении к переносице. Подождите-ка… Он же, ну… Гей. Причём в нижней позиции. А вдруг он сейчас начнёт делать… — Что-то вроде того… — смущённо пробурчал в ответ Слава, никак не опровергая мои слова, отчего вся кровь схлынула с моего лица. И это при том, что здесь ужасно жарко! О Боги. Я же просто предположил… Если он начнёт сейчас что-то делать с собой сзади, проводить какие-то специальные процедуры, то тогда уже смущаться буду я! Мне достаточно того, что я уже знаю о подобных манипуляциях, я не хочу их ещё и видеть! — Ты только не смейся, — тем временем продолжил Слава. Да какой уж тут смех?! — Я знаю, что это всё не по-мужски… ПИЗДЕЦ! И пока я готовился уже к тому, что впервые в своей жизни грохнусь в обморок, Слава прошёл мимо меня и залез рукой под одну из стоящих у окна лавочек. Послышался странный шум, пока тот кряхтя что-то там искал. Не прошло и пары секунд, как он удовлетворённо что-то промычал, а следом вытащил руку с… Корзинкой. Обычной корзинкой с какими-то разными кремами, маслами и прочими бабскими штучками, в которых я ни черта не понимал. Однако, я всё же не удержался от шумного, облегчённого выдоха, на который моментально отреагировал рыжий. Наконец-то подняв взгляд, он посмотрел на меня из-под опущенных ресниц с некой нервозностью: — Что? Ну люблю я подобные вещи… Зато, благодаря этому всему, волосы у меня красивые, да и кожа мягкая. Я, между прочим… — и, вновь отвернувшись, продолжил свою скомканную неуверенную речь, перебирая в руках все эти баночки и скляночки. Я же, воспользовавшись моментом отсутствия его внимания, незаметно подошёл к нему сзади и положил тому ладонь на плечо. Ойкнув, Слава от неожиданности даже чуть не опрокинул свою корзинку, которую я успел вовремя поддержать. — Мне всё равно, любишь ли ты подобные вещи или нет. Хоть в молоке купайся, я осуждать тебя за это не буду. А сам внутри смеюсь, вспоминая, что изначально так себе его банные процедуры и представлял. А оно, оказывается, вон, куда проще! Обычные крема да масла. Никакого настоящего молока, только молочко для тела виднеется. — Я, кстати, хотел попробовать, — внезапно улыбнувшись, пробурчал рыжий, — но когда представил, сколько молока надо в ванну наливать, передумал. Это же самое настоящее расточительство! Сколько детей им можно напоить, а я его на купание потрачу! — Действительно, бедные дети, — поддакнул ему я, скрывая иронию в голосе. — Вот именно! — воскликнул Слава, уже не выглядя настолько зажатым, каким был до диалога о его предпочтениях в мытье. — К тому же я ведь не Клеопатра какая-то, чтобы в молоке купаться… — Ты лягушонок, — кивнул я, а рыжий тут же губы надул, делая шаг от меня в сторону, — тебе среди своих собратьев надо в болоте плавать, — и пока тот, вскинув брови, собирался уже что-то недовольно мне ответить, незаметно для него хватаю за край полотенце и одним быстрым движением скидываю его с хрупких плеч. С громким «Ах!» Слава вздрагивает и тут же начинает прикрываться корзинкой, вновь покрываясь румянцем везде, где только можно. Лицо, шея и даже плечи стали ярко-розового цвета, а его веснушки, словно звёзды, стали выразительнее смотреться на его коже. Я же, снова пользуясь чужим ступором, сокращаю между нами дистанцию и, положив ладонь на его макушку, говорю: — Мойся уже давай, местная Клеопатра. Что-то неразборчиво пробурчав, лучик с надутым лицом, продолжая прикрываться, отвернулся от меня, пока я сам стал набирать для него воды. Только когда я насильно притянул его к себе и указал пальцем на приготовленную воду, тот нехотя отставил корзинку в сторону и стал проверять температуру. — А мне нравятся лягушки, — обиженно пробурчал он себе под нос, начиная свои купальные обряды, — они очень милые и интересные… — Я не говорил, что они не милые, — поддакнул я, улыбнувшись одним уголком губ, параллельно поливая себя водой. Зачесав волосы рукой назад, я снова посмотрел в сторону рыжего, дабы убедиться, что тот наконец-то начал мыться, а не стоит сжатым изваянием. Однако, стоило мне обратить на него взор, как я тут же столкнулся с любопытными глазищами. Испуганно вздохнув, он тут же отвернулся, смущённо опуская глаза и начиная яростно намываться гелем для душа. Я же усмехнулся и хотел было вновь отвернуться, но замер, уставившись на его волосы, что от влаги распушились и стали походить на настоящий одуванчик. На вид такие мягкие и пушистые, они прямо кричали о том, чтобы их потрогали, что я, в общем-то, и сделал. Слава, видимо заметив моё любопытство, не отреагировал на моё касание как-то резко, а лишь слегка вздрогнул, сильнее опуская плечи. Он старательно пытался делать вид, что его мои игры с его волосами никоем образом не волновали и продолжал водить мочалкой по своей коже. Меня такое поведение забавляло, поэтому вместо того, чтобы оставить его в покое, я нагнулся и уткнулся в его макушку носом, медленно вдыхая приятный, сладковатый запах. По-хорошему сейчас надо было бы остановиться и действительно искупаться, а не играться с собственными нервами, что натягивались от такой атмосферы. И, возможно, я бы так и сделал, поборов себя, если бы Слава сам не обернулся ко мне и я не увидел уже знакомый игривый блеск в его глазах. Светлая сторона Славы помахала ручкой, вверяя управление в руки его тёмной стороне. Было жарко, а от того, как именно он на меня смотрел, становилось лишь жарче. Сильнее сжав мочалку в своей руке, отчего по ней обильнее потекла пена, он стал водить ею по моей груди. Наблюдая за его манипуляциями и тем, как он старательно размазывает пену по моей коже, я таки не сдержал полноценной улыбки. Поймав момент, когда он приподнялся на носочках, заводя мочалку мне за шею, я перехватил его за локоть и притянул того к себе. Слава словно только этого и ждал, тут же потянулся за поцелуем, на который я незамедлительно ответил. И всё, смущения как не бывало. Откинув мочалку куда-то в сторону, он стал заводить пальцы мне в волосы на затылке, прижимаясь крепче к моей груди, уже не скрывая собственного возбуждения. Продолжая орудовать у меня во рту своим языком, он потянул меня на себя, упираясь поясницей в одну из полатей. Подхватив Славу за бёдра, я с лёгкостью усадил его на ровную поверхность, отчего его лицо стало со мной примерно на одном уровне. Когда же от жара в помещении и от долгих поцелуев в лёгких совсем не осталось воздуха, я отстранился и, глубоко дыша, произнёс: — Мы же мыться пришли, забыл? И мне было даже не стыдно. Хотелось подразнить немного вечно играющего на моих нервах мальчишку. В конце концов, он постоянно этим занимается даже без сексуального подтекста! А я чем хуже? Правда, тому будто и побоку. Вместо привычного смущения или препирательств, сначала ловлю на его лице обратное состояние в виде ехидной ухмылки, а после слышу томный ответ: — Так мы моемся, — и ведёт медленно рукой по моей груди, где ещё виднелись остатки пены. Не знаю, как до этого так быстро дошло, но уже через пару минут я снова ощущал его шустрые пальцы в собственном паху. Губами он тянулся то к моему лицу, то к моей шее, окончательно отключившись и уже покрываясь румянцем не от стыда, а скорее от взыгравшего в крови желания. Я крепко сжимал в руках его хрупкое тело, отвечая на поступательные ласки, оставляя поцелуи везде, куда дотягивался губами. Рыжий же, как неугомонный котёнок, стал елозить на одном месте, то сильнее ко мне прижимаясь, то, наоборот, отстраняясь и будто бы заигрывая. Поэтому, когда он потянулся к своей корзинке и достал оттуда масло с запахом лаванды и протянул его мне, я даже не удивился. Удивляться мне было уже нечему. Я вслушивался в его стоны, в непрекращающиеся мольбы поторопиться, пока смазанными этим самым маслом пальцами занимался растяжкой. С каждой минутой воздуха становилось всё меньше, а жара лишь больше, отчего мне действительно следовало бы ускориться… Но я этого не хотел. Я медленно вводил в него пальцы, вжимал его тело в деревянную поверхность, наслаждаясь не только звуком звонкого голоса, но и открывающимся видом. Я смотрел на рассыпанные огненные кудри, что переливались золотом, сияющую от пота и влаги кожу и не понимал, как не видел раньше в этом красоты. Я никогда не задумывался о том, что мужчина в принципе может представлять для меня красоту, поэтому сейчас впервые мог оценить в полной мере мужскую привлекательность. И Слава, несмотря на всю свою шизанутость, какие-то заскоки и странные предпочтения в одежде, действительно был красив. Настоящий лягушонок… Но какой! И главное, что мой. От всех этих мыслей у меня начала кружиться голова, а возбуждение, когда я вошёл в него, вовсе достигло своего апогея. Еле как сдерживаясь, чтобы не навалиться на лучика сверху, я, наоборот, приподнял его и притянул к себе. Обняв одной рукой того за поясницу, я почувствовал, как он скрестил позади меня свои ноги, и только после этого начал двигаться. Другой рукой я обхватил его затылок и притянул к себе, вновь впиваясь в губы поцелуем. Слава активно отвечал, полностью отдаваясь моей власти и всячески показывая, что доверяет. От этого мне становилось только лучше, а страсть росла, как и температура в помещении. Я делал всё, чтобы так же чувствовал себя и лучик. Ловил каждый его стон или выдох, то замедляя, то ускоряя темп. Ощущал скользящие пальцы на своих лопатках и даже подающиеся навстречу движения, которые окончательно и бесповоротно отключали мой разум. Только одна мысль способна была пробиться сквозь весь этот дурман, состоящий из играющих в крови гормонов и топящей нежности, заставляя всё же согласиться… Что, может, не так уж она и плоха, эта ваша баня.