***
Немного странно занимать место, которое было чьим-то. В подполе, о котором упоминал Джош, полно игр и пыли: игр, которые понравились бы ребенку, с разноцветными элементами, а также не требующими особой логики или размышлений. Это то, во что он играл бы со своими младшими (и только если бы его заставили), поэтому вместо этого они рисуют, держа по баночке с краской и вдыхая её резкий запах. У Тайлера красная. Он нарисовал цветущие розы. Комнате нужно что-то красивое, кроме портрета Джоша. Он быстро моргает при этой мысли, почти чувствуя себя виноватым. Но почему? Ни для кого не секрет, что Джош хорош собой: у него выразительные глаза, брови тонкой формы, благородный нос — и, Боже милостивый, Тайлер никак не уймётся или это только кажется? Нет ничего плохого в признании факта. Джош красивый. Факт. Ничего больше. Переводя взгляд на старшего парня, он видит, что Джош рисует рождественскую елку. Джош гораздо более разборчив в своих цветах, и нашел в подполе пустые баночки, чтобы смешивать собственные оттенки. Он умеет комбинировать по-детски простые цвета в гораздо более сложные оттенки: зеленый, черный и чуть-чуть темно-синего, чтобы передать оттенок вечнозеленого; желто-белый для попкорна, который он рисует по поверхности костяшками пальцев. Тайлер никогда не видел в реальной жизни елку, на которой были бы гирлянды из попкорна (словно такое можно увидеть только в старых черно-белых фильмах), но это придает ей праздничный оттенок. Оттенок Джоша. — Ты ещё не нарисовал звезду, — говорит Тайлер, указывая на верхушку дерева. Там, где должна была быть Вифлеемская звезда, пусто. — Всё не то, чем кажется, — говорит Джош. Тайлер хмыкает. — Красный заканчивается. — Принеси синий… его полно. — После того, как он заканчивает свое предложение, всё его тело сотрясается, как будто в него ударила молния. — Синий! Господи, я идиот. Поверить не могу, что забыл тебе рассказать. — О чем рассказать? — О той встрече, с администратором больницы. Только я не думаю, что она работала в больнице. Молния ударяет снова, на этот раз поражая Тайлера. Он чувствует электрический разряд в животе и в мозгу, вспоминает суровую, деловую женщину, которую, проснувшись, обнаружил сидящей за его столом и сжимающей наручные часы. Эта встреча казалась такой важной (возможно, в глубине души он даже знал, что она была важнее, чем Эшли, что они бы не смогли спасти Эшли, если бы она сама себя не спасла). С их пробуждением воспоминание ускользнуло. — Рассказывай, — настаивает Тайлер. — Каждую мелочь — слово в слово, если сможешь. И Джош старается. Он такой оживленный, жестикулирует руками, и капли краски стекают с его пальцев. Из-за прошедшего времени воспоминания стали более расплывчатыми, больше похожими на сборку пазла. Иногда Джошу приходится возвращаться назад, потому что он «пропустил какую-то деталь», или чтобы описать забавное раздражение женщины, которое выражалось во всём, от поправки очков до скованности её позы. Размытый не может видеть синий цвет. Размытый хочет завладеть телом Тайлера и Домом на дереве (О? — сказал Тайлер неопределенно. — Ну пусть попробует) — и каким-то образом Джош встал у этого на пути. Из интригующего — есть некая высшая сила, которая напоминает Тайлеру о Боге, только просто не может быть, чтобы Бог находится в Домике на дереве в их голове. Весь рассказ вызывает множество противоположных эмоций: страх от осознания того, что Размытый пытался избавиться от Джоша (и его самого, чтобы «взять под контроль», что бы это ни значило), но также и облегчение от того, что всё это время кто-то был на их стороне. — Думаю, всё это теперь не имеет значения, когда Размытый исчез, — говорит Тайлер. — Знаешь, в глубине души я думал, что это слишком просто, чтобы быть правдой. Я с Размытым уже много лет. Я никогда по-настоящему не верил, что смогу от него избавиться. Всё это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, как сон. — Это и есть сон, — говорит Джош, сверкая своими ровными белыми зубами. Даже их форма заставляет Тайлера чувствовать лучики счастья внутри себя, словно крылья бабочек внутри живота. — Сон стал явью, — говорит Тайлер, и в его горле появляется комок от каких-то не поддающихся описанию эмоций.***
Они рисуют ещё много всего, прежде чем пальцы не начинают скрести по краям баночек, и собирают занозы, пытаясь размазать излишки краски по фанере. Когда краски заканчиваются, а сон не подает признаков завершения, они садятся на пол, скрестив ноги, прислонившись к стенам напротив друг друга, и разговаривают. — София написала мне впервые с тех пор, как я… ну, ушел, а потом не вернулся. От одного этого имени у Тайлера сводит зубы. София Макдауэлл. Он никогда не думал о ней всерьёз, общаясь по минимуму только потому, что он был в баскетбольной команде, а она — в команде чирлидеров. В прошлом году они вместе ходили на школьный бал для старшеклассников, но лишь держались за руки, что было обязательной торжественностью. В ней было что-то изначально раздражающее. В основном в том, как она продолжала появляться в жизни Джоша. Тайлер моргает, прогоняя пелену своего иррационального раздражения. Что-то в том, что сказал другой парень, заставляет звенеть колокольчики в голове Тайлера. — Подожди… она написала тебе? Когда? — Сегодня утром, когда ты отвез меня в больницу. — Что ты сказал ей о том, почему тебя не было? — спрашивает Тайлер, его глаза сузились. — Сказал, с Эшли кое-что произошло и что я не буду ходить в школу всю неделю. И все кусочки головоломки, кажется, встают на свои места. Скорее всего, за всеми слухами об Эшли стоит София. Тайлер не часто испытывает ярость, но когда это происходит, она словно захлестывает его с головой: кулаки сжимаются, зубы скрипят, перед глазами красная дымка. Он чувствует себя почти одержимым этим, думая о мыслях, которые едва ли похожи на его собственные. Отвратительная, размахивающая помпонами, двуличная сука. Когда он допрашивал других девчонок из команды, была ли она за столом? Он задумывается и вспоминает, что её там не было. Последствия неизбежны. Месть неизбежна. Тайлер никогда бы никому не причинил вреда, но, будучи звездным игроком баскетбольной команды, он имеет право выбирать состав группы поддержки (особенно учитывая, что он устраивает охрененную вечеринку по случаю 54-летия тренера). Джош продолжает, не обращая внимания на кипящую ярость Тайлера: — Она очень настаивает на том, чтобы я помог ей с долбанными колокольчиками. Я сказал ей, что не приду на наше следующее занятие, а она хочет пойти со мной домой. То есть она хочет прийти ко мне домой. Тайлер усмехается. — Ни за что. У тебя есть более важные дела, которым ты должен уделить внимание. Вроде тебя? — шепчет тихий голос в его голове. Возможно, — думает Тайлер. Ну и что, что он не знает, сможет ли когда-нибудь поцеловаться с Джошем (воу), но он друг Джоша. Может, его лучший друг. Может, партнер по ужину и второй игрок в Mario Kart. Это должно быть главнее, чем любая чирлидерша, которую Джош знает неделю. И Эшли, — мягко напоминает голос. — У Джоша есть более важные дела, которым он должен уделить свое внимание. Например, Эшли. Точно. — Знаю, — говорит Джош. — Но я пообещал, что помогу. Скоро практические экзамены Джерри, и ей придется сыграть целую песню перед классом. Она выбрала «Ba-Ba Black Sheep» и «Mary Had a Little Lamb» и ещё другие песни о милых сельских животных. Ничего страшного, если я потрачу пару часов в среду и пятницу, чтобы ей помочь. Тайлер ничего не говорит. Его мама воспитала его так, что если ему нечего сказать хорошего, то лучше промолчать, но, боже, ещё никогда не было так тяжело сдерживаться. Крепко сжав руки на коленях, он откидывает голову назад, прислоняясь к стене домика, и смотрит на фанерный потолок, через щели которого проникает солнечный свет. — Тебе не нравится София, — говорит Джош. Это не вопрос, но звучит грустно. — Ты… ты думаешь, что она использует меня? — Да, — мрачно бормочет Тайлер. Он не может встретиться взглядом с Джошем. Лгать от этого не становится труднее… но он чувствует себя ещё более виноватым, особенно когда слышит, как тяжело вздыхает Джош. Хуже всего то, что Тайлеру не нужно видеть его лицо: словно у него перед глазами его фотография. Когда он позволяет им закрыться, он представляет неуверенность, боль и печаль в уголках глаз и губ Джоша. — Ну, я и сам об этом думал, — тихо говорит Джош. — Такая красивая девушка, как она, такая популярная… чего ещё ей нужно от меня, кроме помощи в музыке. Она была на этом гребаном крутом балу для старшеклассников в прошлом году. Я ходил в библиотеку и смотрел фотографии в ежегодных альбомах. Она, типа, на вершине пирамиды. Буквально… ну, знаешь, когда чирлидерши поддерживают друг друга руками и… да, ты в курсе. Хотя я бы всё равно ей помог. Ей не нужно было флиртовать, давать мне свой номер или что-то такое. — Я не пытаюсь задеть твои чувства, — говорит Тайлер. — Но такие девушки, как София, умеют манипулировать людьми, чтобы получить то, что они хотят. Я просто не хочу, чтобы тебе было больно. — Ты правда в это веришь? — спрашивает Джош. — Я думал, что ты не поддерживаешь стереотипы. Тайлер раздраженно выдыхает. Ему не нужно, чтобы Джош переворачивал свою собственную философию с ног на голову, чтобы проделать в ней дыры. Ему не нужно сталкиваться с его неправильной логикой, его явно ошибочными рассуждениями. Джошу нравится София, Софии нравится Джош, а Тайлеру это ни капельки не нравится. Но затем его осеняет мысль: он не просто эгоистичен, он нелогичен. Возможно, в его неестественном отвращении к начинающимся отношениям Софии и Джоша могла бы быть какая-то обоснованность, если бы Тайлер хотел, чтобы Джош был его — но он не хочет. Конечно нет. Было бы эгоистично, если бы он вбивал клин между ними, чтобы проскользнуть в пространство и занять её место в сердце и жизни Джоша, эгоистично и достойно осуждения, но разумно. Чтобы держать их порознь, чтобы помешать Джошу потенциально обрести счастье… и по какой причине? Без причины? Это… это преступление. Это не имело бы смысла. Ему становится обидно, но он проглатывает свою иррациональную гордость, и яд словно проскальзывает обратно в его горло. — Знаешь что? Извини. Ты совершенно прав. София кажется действительно милой, и я знаком с ней дольше, чем ты. Она хороший человек и не заслуживает плохих слов. Как бы то ни было, я не думаю, что она правда использует тебя. Я… я не знаю, почему так сказал. Он переводит взгляд на Джоша, и облегчение на лице старшего парня столь же болезненно, сколь и приятно. Тайлер не чувствует себя лучше, но, по крайней мере, он не чувствует себя таким виноватым. Иногда быть честным правда отстой. — Наверно, когда всё уляжется, я ей позвоню. Не так уж часто такие девушки, как она, обращают внимание на таких парней, как я. — Эй, не говори так, — говорит Тайлер. Он специально указывает на него пальцем так по-смешному строго, чтобы Джош не воспринял его следующие слова слишком всерьёз, какими он их имеет в виду. Донести правду легче, когда она преподносится как шутка. — Ты потрясающий, Джош… просто лучший. Тебе с легкостью дается десятка. Десять из десяти. Глупая улыбка Джоша стирает всё остальное, всю вину, горечь, страх и сомнения. — Спасибо, чувак. Ты тоже. Двенадцать из десяти. — Двадцать из десяти, Джош. — Пятьдесят. Тайлер хохочет, без необходимости скрывать свой высокий смех, или свои зубы, или что-то ещё, потому что он доверяет Джошу, и в этот момент в Домике на дереве, в мире и в его сознании всё хорошо.***
В среду утром Джош просыпается от вибрирующего будильника Тайлера на другом конце комнаты. Он прищуривает глаза, впитывая последние приятные воспоминания об их совместном сне, даже когда слышит тихий стон Тайлера, который шарит рукой по тумбочке в поисках невыносимо громкого телефона. Проболтать всю ночь с Тайлером в месте, где он чувствует себя смелым, уверенным и спокойным? Да это лучший сон, который у него когда-либо был! Теплота сна глубоко засела в его костях, и он знает, что сегодня будет Хороший День. Ничто не сможет стереть это чувство. Тайлер встает в другом конце комнаты, практически голый, если не считать клетчатых боксеров. Джош отводит взгляд, чтобы быть вежливым, так же, как он делает это в раздевалке. Никто из парней в школе не знает, что он бисексуал, но он всё равно старается быть осторожным и уважать их частную жизнь. Это заставляет его чувствовать себя менее странно… менее виновато. — Проснись и пой, — говорит Тайлер хриплым со сна голосом. — Спасибо за будильник. — Пойду, сделаю эспрессо. Ты будешь? — Кофе… звучит великолепно. Вздох Тайлера стоит того. Джош наблюдает, как он натягивает спортивные штаны, которые низко сидят на его узких бедрах. Без футболки, он прокрадывается за дверь своей комнаты, и звуки его шагов исчезают, когда он уходит дальше по коридору. Сделает ли он первую кружку для Джоша, как вчера? Есть только один способ выяснить. Выбираясь из удобной кровати, Джош натягивает одежду, которую взял с собой, чтобы надеть в больницу, и следует за ним.***
Эшли уже вернулась с терапии, когда Тайлер привез Джоша в больницу. Она кажется задумчивой, немного меланхоличной. Её лицо заметно светлеет, когда она видит на пороге своего брата, и нужно быть слепым, чтобы не заметить, как облегченно опустились плечи мамы от её улыбки. — Как прошёл сеанс? — неуверенно спрашивает он. Она пожимает плечами. — Хорошо. Просто больше разговоров. — Подожди, пока она не заставит тебя преодолеть полосу препятствий. Эшли ухмыляется шутке. — Как там Тайлер? Джош закатывает глаза. — Он в порядке. Я тут подумал… может хочешь сегодня пособирать пазлы? — Конечно! Медсестра положила твои вещи вон в тот шкаф, когда ты ушёл. Но я всё равно в них немного покопалась, и там есть такие крутые со львами… — Блин, — медленно говорит Джош, в его голове крутятся колесики. — Тайлер сказал, что там не хватает много деталей. Давай соберём какие-нибудь другие. — О, — говорит Эшли, кожа между её бровями морщится. — Эм… конечно. Выбирай. Джош выбирает пазлы с замком на берегу моря. Это всего лишь маленькая головоломка из ста элементов, достаточно простая, чтобы поместиться на журнальном столике. Он помогает Эшли перебраться на диванчик, следя за тем, чтобы не запутать её капельницу, и даже предлагает ей свою руку, потому что её ноги дрожат от того, что она пролежала в постели три дня подряд. Они раскладывают все кусочки и переворачивают их лицевой стороной вверх, прежде чем начать разделять их на крайние части и центральные. Его мама откашливается, пока он не переводит взгляд на другой конец комнаты, где она сидит на неудобном обеденном стуле. — Джош, мне нужно, чтобы ты ночевал сегодня дома. Отец приедет к Эшли, чтобы я немного отдохнула в настоящей постели. Я уйду на работу рано утром. Ты сможешь одеть брата с сестрой и посадить их в школьный автобус? Он слегка возмущается тем, что не сможет снова провести ночь с Тайлером, но это легко подавляется. Он уже провел с Тайлером больше времени, чем когда-либо мечтал (и, боже, те первые дни, когда он преследовал баскетболиста, задумываясь, закручивает ли он или режет свои спагетти, или как звучит имя Джоша его голосом, кажутся такими далекими). Пришло время вернуться домой, помогать своей семье, брать на себя ответственность как хороший сын, которым он хочет быть… таким, каким он нужен своей семье. Не говоря уже о том, что София придёт в четыре. — Я буду дома. Не переживай, — говорит Джош.***
Тайлеру почти удается себя контролировать. Это ради науки, — говорит одна часть его мозга. Это плохая идея, — говорит другая часть. Так непривычно, что оба голоса в его голове пренадлежат ему, и ни один из них не искажен злобой Размытого — непривычно, но освежающе. В конце концов, он прислушивается к своему внутреннему чутью и сталкивается с Софией на перемене после первого урока. Она симпатичная девушка: глаза большие и яркие, зубы белые и ровные, с этой маленькой щербинкой, которая как будто есть у всех моделей в рекламе косметики по телевизору, когда он смотрит кабельное телевидение, вместо Нетфликса. Выражение её лица проясняется, когда она видит его (а почему бы и нет? Они играют/поддерживают одну и ту же команду уже четыре года), а затем становится более робким. — Всё в порядке, Тай? — осторожно спрашивает она. — Тайлер, — поправляет он. — Я пытаюсь избавиться от этого уменьшительного. — О… ладно. Хорошо. Как дела? — Она перекладывает свои учебники из одной руки в другую, переключаясь с Тайлера на кого-то ещё в коридоре, кто зовёт её по имени. Она широко улыбается, махая так сильно, как только может, несмотря на бремя американской школьной системы на руках. — Ты слышала, что болтают об Эшли Дан? София тут же хмурится. — Да. Что она пыталась покончить с собой? Это ужасно. Очень грустно. Я хотела спросить об этом Джоша, когда пойду… — Боже, нет, не надо, это ужасная идея… — Думаешь? Я просто… Тайлер прищуривается, переводя взгляд с её нахмуренного лба на печальные глаза, лёгкую гримасу и сгорбленные плечи. Он пытается блокировать всё, что она говорит: её слова могут быть лживыми, но лица почти никогда не лгут. К сожалению, она кажется искренней. Если бы он разобрался с тем, кто распустил слухи об Эшли, и одновременно с проблемой София-Джош, было бы так удобно. Только он больше не должен избавляться от Софии. Да, точно. — А от кого ты узнала? — спрашивает Тайлер, прерывая её бессвязный рассказ. Она слегка фыркает, не впечатленная тем, что не может закончить свою мысль. — От Диди. Даниэль. Однако Тайлер уже допрашивал её, и все имена, которые она назвала, привели его в замкнутый круг, что заставило его почувствовать себя в равной степени разочарованным и испуганным. Отношения с Джошем можно отложить в сторону, Эшли сейчас важнее всего. В среду она вернется туда, где такая уязвимая часть её личности известна всем ученикам и, вероятнее всего, подвергается насмешкам. Это один из ночных кошмаров Тайлера. Он не может допустить, чтобы это случилось с кем-то, кто так важен для Джоша. — Спасибо за ничего, София, — бормочет Тайлер, слабо узнавая неотесанного человека, который словно захватил контроль над его мозгом и способностями выражать мысли. — Грубиян, — бормочет она себе под нос, когда он уходит. Тайлер слышит, но спускает ей это с рук. Кажется, что его разум находится далеко за пределами школы.***
Джош сидит на диване в подвале в своих лучших рваных джинсах и рубашке без рукавов, не обращая внимания на мурашки, которые расползаются по его рукам. Джош уверен, что после нескольких запросов в Гугле, он нашел идеальный баланс между потрёпанной и обычной одеждой, усовершенствовав вид своих поношенных джинсов с помощью ножниц. Он притворяется внимательным, но не назойливым, пытаясь произвести достойное впечатление на красивую девушку, с которой они наедине в подвале, хотя это вряд ли имеет значение, потому что София, кажется, пиздец как нервничает. Колокольчики установлены прямо перед его барабанами. Серебро поблескивает в свете люминесцентных ламп. Их свет может искажать внешность (по словам его мамы, которая приходит домой с жалобами на них после каждого похода по магазинам одежды), но Джош почти уверен, что с Софией так не работает. Она сжимает молоточки так сильно, что он видит её белые костяшки. — Извини, — говорит она. — Я боюсь сцены. — Но ты же чирлидер. — Да, ну, у меня это хорошо получается, — смеётся она, перекладывая молоточки в одну руку, чтобы заправить волосы за ухо. Сегодня они выглядят как нежные, пляжные волны. — А в колокольчиках я отстой. — Ты не отстой… ты играла уже миллион раз. — Да, но теперь я представляю, как это будет происходить на глазах у всех, и, о боже, мне сразу становится плохо! Мне кажется, что меня вот-вот вырвет, и мои ладони так потеют… а вдруг я случайно выроню молоточек? Вдруг я выбью кому-нибудь глаз? Джош изо всех сил старается сохранить невозмутимое выражение лица. В её тревоге нет ничего смешного, но иногда сами мысли, вызванные тревогой, кажутся очень забавными. Он хотел бы быть в своих снах, где он всегда знает что сказать, где он не испытывает никакой социальной тревоги и не сомневается в себе. Что бы сделал Джош-из-снов? — Может, это поможет, — медленно говорит Джош, напрягая мозг. — Чувствуешь, что тебя тошнит и всё такое, нервничаешь, когда собираешься что-то сделать? Это защитный механизм под названием «бей или беги». Серьёзно. Мы изучали это на физике пару недель назад. Это как бы заложено в твоем мозге. Тебя ещё сильно трясет, да? — он ждет ответа. — Я так и думал. Тело переполняется адреналином, потому что мозг заставляет тебя чувствовать, что ты будешь сейчас делать что-то очень страшное. Адреналин — это крутая штука. В новостях куча историй о людях, которые могут, типа, поднимать придавившие кого-то машины, потому что адреналин делает их безумно сильными. Твой мозг готовится делать какие-то сумасшедшие и невозможные для тела вещи. Если таким образом можно поднять целую машину, то тогда представь, с какой легкостью ты можешь сыграть «Mary Had A Little Lamb». И хотя он никогда не считал себя мотивационным оратором (и у него явно нет такого умения красиво выражать мысли, как у Тайлера, не говоря уже о том, что он почти уверен, что вся эта речь не имела никакого гребаного смысла), но по тому, как она прикусывает губу, чтобы не улыбнуться, и как она крепче сжимает молоточки, видно, что она чувствует себя лучше. Она решительно кивает, встречаясь с ним взглядом. — Ладно. Я сделаю это. Я смогу. И она делает. Иногда она слишком сильно бьет по нотам (но, очевидно, что она прилагает усилия, только чтобы поддерживать постоянную громкость, а это всё, что важно для Джерри), иногда немного нервничает, но исполняет легко узнаваемую «Mary Had A Little Lamb». Когда она заканчивает и звучит последняя нота, приглушенная толстыми стенами подвала, в её глазах появляется удивление, как будто она только что сделала чудесное научное открытие. Он собирается открыть рот, чтобы её поздравить, но она огибает колокольчики с таким видом, словно собирается на него напасть, бросается к нему на колени и обвивает его шею своими крошечными ручками, зарываясь пальцами в его кудрявых волосах и крепко целуя. И вау, он не целовался всего минуту (а под минутой он подразумевает месяцы, с тех пор как он переехал в Колумбус), но когда партнерша так горяча, как София, это всё равно что снова сесть на велосипед: у неё самые мягкие губы и самый сладкий язык. Когда он протягивает руку, чтобы обхватить её подбородок, кожа под его большим пальцем, когда он гладит её по щеке, кажется самой гладкой, которую он когда-либо трогал, и он определенно не жаждет колючей щетины, определенно нет, потому что, когда он целует Софию, в его голове нет места для Тайлера. Просто нет. Их поцелуй затихает, и чем менее горячим он становится, тем больше у него появляется сомнений — слишком много языка? Его волосы сальные под её пальцами? У него появляется стояк? Ответ — фундаментальное да, и это единственное, что заставляет его отстраниться. Она тихо вздыхает, и её вид (темные и слегка припухшие губы, раскрасневшиеся щеки, как будто она только что нанесла румяна, закрытые глаза, как будто у неё только что был лучший поцелуй в её гребаной жизни) никак не уменьшает его возбуждения. Он откидывает голову назад, опирается рукой на спинку дивана, и смотрит в потолок. В потолках нет ничего сексуального. — Почему ты остановился? — мягко спрашивает она. Наверху открывается входная дверь, и он слышит глухой стук шагов Эбби и Джордана, а затем приглушенный звук голоса его младшего брата. — О, — смеётся она. — Прости. Пересаживаясь (Джош помогает ей очень осторожно, чтобы не задеть её своей ослабевающей эрекцией, потому что это тоже очень мало поможет ситуации, хотите верьте, хотите нет) на место рядом с ним, она касается своей челюсти там, где была рука Джоша, как будто не может поверить, что он правда коснулся её или сделал что-то столь же безумное. — Всё нормально? — Да, — просто говорит Джош. — Прямо как поднять машину, — мурлычет она. Джош поднимает вверх слабые большие пальцы, всё ещё немного запыхаясь, ухмыляясь, когда она смеётся, и изо всех сил стараясь не чувствовать себя виноватым. У него нет логической причины чувствовать вину из-за поцелуя с кем-то… он не предавал Тайлера. Тайлер в нём даже не заинтересован. Он не может. Но чувство вины, как и большинство других эмоций, не подчиняется логике.***
Этой же ночью, перед сном, Тайлер снова заходит в клетку. Это становится ритуалом, в котором он принимает участие несколько раз в течение дня и вечера и в любое другое время, когда он в тишине и спокойствии. Он позволяет своим мыслям переместиться в темницу на задворках своей головы. Ничего не меняется. Ты уверен, что он исчез? — шепчет голос в его голове: СОМНЕНИЕ. Тайлер прижимается к отверстию в решетке, изо всех сил пытаясь пролезть внутрь. Может получится, если он втянет живот и выдохнет весь воздух из легких. Он начинает проскальзывать внутрь… но затем застревает и не может двигаться дальше. Размытый не мог сбежать. Никак. Но он не чувствует облегчения, особенно когда первым просыпается в Домике на дереве. Джош лежит в углу, свернувшись как кот, его губы слегка сморщены из-за рук под щекой. Его вид — обнаженная грудь, маленькая складка на животе из-за его позы, растрепанные кудри и линия челюсти Джоша — что-то пробуждает в Тайлере. Привязанность, безусловно, но что ещё? Что это? Что за чувство внизу живота? Что бы это ни было, Тайлер этого не хочет. Он хочет простого безразличия, потому что чувства обречены. Что-то привлекает его внимание на верхнем люке. Он всё ещё забит досками и заперт, на него приклеен листок бумаги. Большими печатными буквами (это ведь не мой почерк, верно? — шокировано спрашивает он) написано послание. ЗАКРЫТ ДЛЯ УНИЧТОЖЕНИЯ. :) Послание от того, кто управляет Домиком на дереве, или от кого-то другого? Понять невозможно. Тайлер срывает листок, рвет его на кусочки и едва успевает добраться до окна и выкинуть, прежде чем Джош просыпается в углу.